Романов, Илья Павлович

Илья Павлович Романов
Флагштурман КИОАО Владимир Арсланов и И. П. Романов. 1981 год. Поиск места высадки станции «Северный полюс-25». Фотография Александра Гущина из «Арктика. Фотоальбом»
Дата рождения:	1927(1927)
Страна:	СССР, Россия
Научная сфера:	Исследователь полярных льдов
Учёная степень:	кандидат географических наук
Известен как:	Ледовый разведчик
Награды и премии:

Илья Павлович Романов (род. 1927) — советский полярный исследователь, военный географ и океанолог, начальник ряда высокоширотных воздушных экспедиций «Север» и ряда станций «Северный полюс». В 1970-е-1980-е годы он и В. И. Шильников являлись самыми крупными специалистами ледовой разведки.

Существует гиперболическое сравнение журналистов о том, что он провёл сотни кораблей во льдах, более 200 раз побывал на Северном полюсе. Фактически Владимир Санин в своей книге «Не говори ты Арктике — прощай» писал о том, что 8 апреля 1977 года Романов побывал на полюсе в восьмой раз.

Позже в том же году он привёл в точку 34 ледокол «Арктика», за что был награждён орденом Ленина.

Биография

До 1975 года

Илья Романов родился в 1927 году.

После войны работал в ААНИИ, изучал арктический ледовый покров, получил звание кандидата географических наук.

Провёл большое количество времени в Арктике в составе научно-оперативных групп института по обеспечению навигации в арктических условиях, работал в составе воздушных высокоширотных экспедиций «Север» и дрейфующих научных станций «Северный полюс».

В апреле — мае 1951 года совершал вылеты в экспедиции «Торос-1» в качестве гидролога и ледового разведчика, в период с марта по май и с ноября по декабрь 1955 года был океанологом в экипаже самолёта высокоширотной воздушной экспедиции «Север-7». В 1952 году от ААНИИ был направлен на испытания радиолокационных станций «Кобальт» и «ПСБН-М». Испытания проводились по решению Коллегии Главного управления Северного морского пути с целью определения возможности их использования в оценке ледовой обстановки при плохих условиях видимости. На испытаниях также присутствовал представитель Военно-морской инженерной академии им. А. Н. Крылова инженер-полковник Н. А. Волков. Было выполнено 11 ледовых разведок на самолете Ил-12 Н-525. В марте-апреле-мае и сентябре-октябре 1956 года совершал вылеты как ледовый разведчик высокоширотной воздушной экспедиции «Север-8», в марте-апреле-мае и сентябре-октябре 1957 года был океанологом в экипаже высокоширотной воздушной экспедиции «Север-9». В марте-апреле-мае и сентябре-октябре 1959 года работал на станции Северный полюс-6 как океанолог высокоширотной воздушной экспедиции «Север-11».

С 15 апреля 1961 года по 19 марта 1962 года (338 дней) был начальником станции «Северный полюс-8». С 1 апреля 1965 года по 11 февраля 1966 года работал океанологом на дрейфующей станции «Северный полюс-14». С 27 мая по 28 октября 1966 года стал начальником специальной военной дрейфующей станции «Северный полюс-15Ф». C июля по декабрь 1967 года был начальником второй смены высокоширотной воздушной экспедиции «Север-19», в марте-апреле-мае и сентябре-октябре 1968 года был начальником двух смен высокоширотной воздушной экспедиции «Север-20». С 5 марта 1969 года руководил станцией «Северный полюс-18» в промежутке между первой и второй сменой. Руководил прежним составом зимовщиков и находился на станции до начала второй смены, стал её начальником.

В сентябре-октябре 1970 года был начальником второй смены высокоширотной воздушной экспедиции «Север-22», с февраля по май и в октябре ноябре 1972 года на высокоширотной воздушной экспедиции «Север-24» снова летал как гидролог-ледовый разведчик. В марте-апреле-мае и сентябре-октябре 1973 года был начальником отряда и ледовым разведчиком в высокоширотной воздушной экспедиции «Север-25», 6 апреля 1973 года совершал вылет в море Бофорта в вместе с гидрологом—ледовым разведчиком В. В. Лукиным, летчик Л. А. Вепрев. Экипаж нашёл ледяной остров, подходящий для размещения полярной станции; на этом острове 13 сентября 1973 года открыта дрейфующая станция «Северный полюс-22». Попал в аварию на самолёте Ла-2 и несколько дней с товарищами ждал на льдине прибытия помощи. В 1974 году снова в Арктике в качестве начальника отряда и ледового разведчика. Высокоширотная воздушная экспедиция «Север-26» прошла с февраля по май и с сентября по ноябрь.

После 1975 года

С февраля по май и с сентября по ноябрь 1975 года в лётном составе высокоширотной воздушной экспедиции «Север-27» как гидролог-ледовый разведчик. На той же должности в лётном отряде высокоширотной воздушной экспедиции «Север-28», которая прошла с февраля по май и с сентября по ноябрь 1976 года и высокоширотной воздушной экспедиции «Север-29», которая прошла в марте-апреле-мае и октябре-ноябре 1977 года. 8 апреля 1977 года Романов побывал на полюсе в восьмой раз, привёз туда писателя Владимира Санина

Летом 1977 года Илья Павлович обработал существовавшие в ААНИИ данные по характеристикам ледяного покрова Арктического бассейна, что помогло в организации экспедиции на полюс. Осенью того же года отправился к Северному полюсу на атомном ледоколе «Арктика» в должности руководителя научной группы ААНИИ этого рейса. Сразу после выхода из порта Мурманск состоялось совещание о маршруте следования к полюсу. Полярник В. Н. Купецкий настоял на изменении направления, указав, что льды по направлению от Карского моря к Северному полюсу менее крепкие и следует идти на штурм полюса именно по этому направлению. Его поддержали И. П. Романов и капитаны-полярники, в результате новый маршрут был утверждён. Это направление, по мнению самого Романова, позволило быстрее пройти к полюсу из-за нарастающей толщины льда.

За то, что Романов привёл экспедицию на полюс и нашёл дорогу обратно, он был награждён орденом Ленина. По результатам рейса был выполнен доклад об итогах гидрометеорологического обеспечения, который был представлен на заседании коллегии в Главном управлении Гидрометеослужбы СССР. Этот доклад представляли директор Института Арктики и Антарктики А. Ф. Трешников и И. П. Романов.

С февраля по июнь и с октября по декабрь 1978 года в лётном отряде высокоширотной воздушной экспедиции «Север-30» как гидролог-ледовый разведчик. На той же должности в лётном отряде высокоширотной воздушной экспедиции «Север-31», которая прошла с февраля по июнь и в октябре-ноябре 1979 года.

В 1980-х годах работал гидрологом-ледовым разведчиком в лётных отрядах высокоширотных воздушных экспедиций «Север-32» (с января по май и с октября по декабрь 1980) и «Север-33» (с февраля по май и с октября по декабрь 1981). С 27 по 30 марта 1981 года в составе экипажа, в который кроме Романова вошли лётчик Лев Вепрев, штурман Владимир Арсланов и начальник экспедиции «Север» Сергей Кессель выполнял задачу по поиску места высадки станции «Северный полюс-25». Найдя подходящую льдину, подготовили высадку, но три дня неё было лётной погоды. В результате следующего вылета отмеченную льдину найти не удалось, поиск был отложен до наступления хорошей погоды. 7 апреля удалось повторить поиск, был найден удачный вариант для высадки и с 8 апреля начались подготовительные работы по созданию станции. Весной 1998 года И. П. Романов снова совершил экспедицию в Арктику на станцию Северный полюс-28, где занимался организацией базы на полюсе, которая использовалась для встречи российско-канадской экспедиции к полюсу. Также на станции занимался научной деятельностью, связанной с измерением торосов.

Литература

• В. М. Санин. Не говори ты Арктике — прощай. — М.: Советский писатель, 1989. — 672 с. — 100 000 экз. — ISBN 5-265-00632-X.

Библиография

• И. П. Романов. «Арктика» и «Сибирь» в высоких широтах. — Л.: Знание, 1980.
• Лебедев A. A., Романов И. П., Уралов Н. С. Оценка приращения толщины ледяного покрова арктического бассейна за счет торосистых образований // Труды ААНИИ. — Л., 1985. — Т. 396. — С. 6-22.
• Романов И. П. Ледяной покров Арктического бассейна. — Л., 1991. — 212 с. — 300 экз.

Отрывок, характеризующий Романов, Илья Павлович

Пьер молча, пристально вглядывался в состаревшееся лицо (князя) Андрея.
– Нет, я спрашиваю, – сказал Пьер, – но князь Андрей перебил его:
– Да что про меня говорить…. расскажи же, расскажи про свое путешествие, про всё, что ты там наделал в своих именьях?
Пьер стал рассказывать о том, что он сделал в своих имениях, стараясь как можно более скрыть свое участие в улучшениях, сделанных им. Князь Андрей несколько раз подсказывал Пьеру вперед то, что он рассказывал, как будто всё то, что сделал Пьер, была давно известная история, и слушал не только не с интересом, но даже как будто стыдясь за то, что рассказывал Пьер.
Пьеру стало неловко и даже тяжело в обществе своего друга. Он замолчал.
– А вот что, душа моя, – сказал князь Андрей, которому очевидно было тоже тяжело и стеснительно с гостем, – я здесь на биваках, и приехал только посмотреть. Я нынче еду опять к сестре. Я тебя познакомлю с ними. Да ты, кажется, знаком, – сказал он, очевидно занимая гостя, с которым он не чувствовал теперь ничего общего. – Мы поедем после обеда. А теперь хочешь посмотреть мою усадьбу? – Они вышли и проходили до обеда, разговаривая о политических новостях и общих знакомых, как люди мало близкие друг к другу. С некоторым оживлением и интересом князь Андрей говорил только об устраиваемой им новой усадьбе и постройке, но и тут в середине разговора, на подмостках, когда князь Андрей описывал Пьеру будущее расположение дома, он вдруг остановился. – Впрочем тут нет ничего интересного, пойдем обедать и поедем. – За обедом зашел разговор о женитьбе Пьера.
– Я очень удивился, когда услышал об этом, – сказал князь Андрей.
Пьер покраснел так же, как он краснел всегда при этом, и торопливо сказал:
– Я вам расскажу когда нибудь, как это всё случилось. Но вы знаете, что всё это кончено и навсегда.
– Навсегда? – сказал князь Андрей. – Навсегда ничего не бывает.
– Но вы знаете, как это всё кончилось? Слышали про дуэль?
– Да, ты прошел и через это.
– Одно, за что я благодарю Бога, это за то, что я не убил этого человека, – сказал Пьер.
– Отчего же? – сказал князь Андрей. – Убить злую собаку даже очень хорошо.
– Нет, убить человека не хорошо, несправедливо…
– Отчего же несправедливо? – повторил князь Андрей; то, что справедливо и несправедливо – не дано судить людям. Люди вечно заблуждались и будут заблуждаться, и ни в чем больше, как в том, что они считают справедливым и несправедливым.
– Несправедливо то, что есть зло для другого человека, – сказал Пьер, с удовольствием чувствуя, что в первый раз со времени его приезда князь Андрей оживлялся и начинал говорить и хотел высказать всё то, что сделало его таким, каким он был теперь.
– А кто тебе сказал, что такое зло для другого человека? – спросил он.
– Зло? Зло? – сказал Пьер, – мы все знаем, что такое зло для себя.
– Да мы знаем, но то зло, которое я знаю для себя, я не могу сделать другому человеку, – всё более и более оживляясь говорил князь Андрей, видимо желая высказать Пьеру свой новый взгляд на вещи. Он говорил по французски. Je ne connais l dans la vie que deux maux bien reels: c'est le remord et la maladie. II n'est de bien que l'absence de ces maux. [Я знаю в жизни только два настоящих несчастья: это угрызение совести и болезнь. И единственное благо есть отсутствие этих зол.] Жить для себя, избегая только этих двух зол: вот вся моя мудрость теперь.
– А любовь к ближнему, а самопожертвование? – заговорил Пьер. – Нет, я с вами не могу согласиться! Жить только так, чтобы не делать зла, чтоб не раскаиваться? этого мало. Я жил так, я жил для себя и погубил свою жизнь. И только теперь, когда я живу, по крайней мере, стараюсь (из скромности поправился Пьер) жить для других, только теперь я понял всё счастие жизни. Нет я не соглашусь с вами, да и вы не думаете того, что вы говорите.
Князь Андрей молча глядел на Пьера и насмешливо улыбался.
– Вот увидишь сестру, княжну Марью. С ней вы сойдетесь, – сказал он. – Может быть, ты прав для себя, – продолжал он, помолчав немного; – но каждый живет по своему: ты жил для себя и говоришь, что этим чуть не погубил свою жизнь, а узнал счастие только тогда, когда стал жить для других. А я испытал противуположное. Я жил для славы. (Ведь что же слава? та же любовь к другим, желание сделать для них что нибудь, желание их похвалы.) Так я жил для других, и не почти, а совсем погубил свою жизнь. И с тех пор стал спокойнее, как живу для одного себя.
– Да как же жить для одного себя? – разгорячаясь спросил Пьер. – А сын, а сестра, а отец?
– Да это всё тот же я, это не другие, – сказал князь Андрей, а другие, ближние, le prochain, как вы с княжной Марьей называете, это главный источник заблуждения и зла. Le prochаin [Ближний] это те, твои киевские мужики, которым ты хочешь сделать добро.
И он посмотрел на Пьера насмешливо вызывающим взглядом. Он, видимо, вызывал Пьера.
– Вы шутите, – всё более и более оживляясь говорил Пьер. Какое же может быть заблуждение и зло в том, что я желал (очень мало и дурно исполнил), но желал сделать добро, да и сделал хотя кое что? Какое же может быть зло, что несчастные люди, наши мужики, люди такие же, как и мы, выростающие и умирающие без другого понятия о Боге и правде, как обряд и бессмысленная молитва, будут поучаться в утешительных верованиях будущей жизни, возмездия, награды, утешения? Какое же зло и заблуждение в том, что люди умирают от болезни, без помощи, когда так легко материально помочь им, и я им дам лекаря, и больницу, и приют старику? И разве не ощутительное, не несомненное благо то, что мужик, баба с ребенком не имеют дня и ночи покоя, а я дам им отдых и досуг?… – говорил Пьер, торопясь и шепелявя. – И я это сделал, хоть плохо, хоть немного, но сделал кое что для этого, и вы не только меня не разуверите в том, что то, что я сделал хорошо, но и не разуверите, чтоб вы сами этого не думали. А главное, – продолжал Пьер, – я вот что знаю и знаю верно, что наслаждение делать это добро есть единственное верное счастие жизни.
– Да, ежели так поставить вопрос, то это другое дело, сказал князь Андрей. – Я строю дом, развожу сад, а ты больницы. И то, и другое может служить препровождением времени. А что справедливо, что добро – предоставь судить тому, кто всё знает, а не нам. Ну ты хочешь спорить, – прибавил он, – ну давай. – Они вышли из за стола и сели на крыльцо, заменявшее балкон.
– Ну давай спорить, – сказал князь Андрей. – Ты говоришь школы, – продолжал он, загибая палец, – поучения и так далее, то есть ты хочешь вывести его, – сказал он, указывая на мужика, снявшего шапку и проходившего мимо их, – из его животного состояния и дать ему нравственных потребностей, а мне кажется, что единственно возможное счастье – есть счастье животное, а ты его то хочешь лишить его. Я завидую ему, а ты хочешь его сделать мною, но не дав ему моих средств. Другое ты говоришь: облегчить его работу. А по моему, труд физический для него есть такая же необходимость, такое же условие его существования, как для меня и для тебя труд умственный. Ты не можешь не думать. Я ложусь спать в 3 м часу, мне приходят мысли, и я не могу заснуть, ворочаюсь, не сплю до утра оттого, что я думаю и не могу не думать, как он не может не пахать, не косить; иначе он пойдет в кабак, или сделается болен. Как я не перенесу его страшного физического труда, а умру через неделю, так он не перенесет моей физической праздности, он растолстеет и умрет. Третье, – что бишь еще ты сказал? – Князь Андрей загнул третий палец.
– Ах, да, больницы, лекарства. У него удар, он умирает, а ты пустил ему кровь, вылечил. Он калекой будет ходить 10 ть лет, всем в тягость. Гораздо покойнее и проще ему умереть. Другие родятся, и так их много. Ежели бы ты жалел, что у тебя лишний работник пропал – как я смотрю на него, а то ты из любви же к нему его хочешь лечить. А ему этого не нужно. Да и потом,что за воображенье, что медицина кого нибудь и когда нибудь вылечивала! Убивать так! – сказал он, злобно нахмурившись и отвернувшись от Пьера. Князь Андрей высказывал свои мысли так ясно и отчетливо, что видно было, он не раз думал об этом, и он говорил охотно и быстро, как человек, долго не говоривший. Взгляд его оживлялся тем больше, чем безнадежнее были его суждения.
– Ах это ужасно, ужасно! – сказал Пьер. – Я не понимаю только – как можно жить с такими мыслями. На меня находили такие же минуты, это недавно было, в Москве и дорогой, но тогда я опускаюсь до такой степени, что я не живу, всё мне гадко… главное, я сам. Тогда я не ем, не умываюсь… ну, как же вы?…
– Отчего же не умываться, это не чисто, – сказал князь Андрей; – напротив, надо стараться сделать свою жизнь как можно более приятной. Я живу и в этом не виноват, стало быть надо как нибудь получше, никому не мешая, дожить до смерти.
– Но что же вас побуждает жить с такими мыслями? Будешь сидеть не двигаясь, ничего не предпринимая…
– Жизнь и так не оставляет в покое. Я бы рад ничего не делать, а вот, с одной стороны, дворянство здешнее удостоило меня чести избрания в предводители: я насилу отделался. Они не могли понять, что во мне нет того, что нужно, нет этой известной добродушной и озабоченной пошлости, которая нужна для этого. Потом вот этот дом, который надо было построить, чтобы иметь свой угол, где можно быть спокойным. Теперь ополчение.
– Отчего вы не служите в армии?
– После Аустерлица! – мрачно сказал князь Андрей. – Нет; покорно благодарю, я дал себе слово, что служить в действующей русской армии я не буду. И не буду, ежели бы Бонапарте стоял тут, у Смоленска, угрожая Лысым Горам, и тогда бы я не стал служить в русской армии. Ну, так я тебе говорил, – успокоиваясь продолжал князь Андрей. – Теперь ополченье, отец главнокомандующим 3 го округа, и единственное средство мне избавиться от службы – быть при нем.
– Стало быть вы служите?
– Служу. – Он помолчал немного.
– Так зачем же вы служите?
– А вот зачем. Отец мой один из замечательнейших людей своего века. Но он становится стар, и он не то что жесток, но он слишком деятельного характера. Он страшен своей привычкой к неограниченной власти, и теперь этой властью, данной Государем главнокомандующим над ополчением. Ежели бы я два часа опоздал две недели тому назад, он бы повесил протоколиста в Юхнове, – сказал князь Андрей с улыбкой; – так я служу потому, что кроме меня никто не имеет влияния на отца, и я кое где спасу его от поступка, от которого бы он после мучился.
– А, ну так вот видите!
– Да, mais ce n'est pas comme vous l'entendez, [но это не так, как вы это понимаете,] – продолжал князь Андрей. – Я ни малейшего добра не желал и не желаю этому мерзавцу протоколисту, который украл какие то сапоги у ополченцев; я даже очень был бы доволен видеть его повешенным, но мне жалко отца, то есть опять себя же.