Романо-бритты

Романо-бритты — смешанное римско-бриттское население, которое возникло в Британии как части Римской империи после римского завоевания в 43 году и создания провинции Британия. Его культура возникла как сплав привнесённой римской культуры с культурой коренных жителей Британии, людей, говоривших на кельтских языках и с кельтскими обычаями. Романо-бриттское общество пережило эвакуацию римских войск из Британии в начале V века н. э. Некоторые учёные, такие как Кристофер Снайдер, считают, что в течение V и VI веков — примерно с 409 года, когда римские легионы покинули остров, до 597 года, когда туда прибыли святой Августин Кентерберийский, — в южной Британии сохранялась крупная постримская культура, которая пережила нашествия англосаксов и даже использовала народную латынь в качестве письменного языка.

Вторжение римлян

Римские войска, в основном из близлежащих германских провинций, вторглись на территорию современной Англии в 43 году, во времена правления императора Клавдия. В течение следующих нескольких лет была создана провинция Британия (впоследствии разделённую на Верхнюю и Нижнюю Британию, а также Валенсию), в конце концов включившая в себя всю современную Англию и Уэльс и некоторые части юга Шотландии. Тысячи римских дельцов и чиновников и членов их семей поселились в Британии. Римские войска со всех концов империи, в том числе из Испании, Сирии и Египта, но в основном из германских провинций Батавии и Фрисландии (современные Нидерланды, Бельгия, а также Рейнская область Германии), составили гарнизоны в римских городах в Британии, и многие из них вступили браки с местными бриттскими женщинами. Это диверсифицировало культуру и религию Британии, в то время как само население оставалось в основном кельтским, но постепенно переходившим к римскому образу жизни.

Позже Британия оказалась фактически независимой от остальной части Римской империи на некоторое число лет, сначала как часть Галльской империи, а 20 лет спустя под управлением узурпаторов Караузия и Аллекта.

Христианство пришло в Британию в III веке. Одним из первых его деятелей был святой Альбан, кто был замучен недалеко от римского города Веруламий, на месте современного Сент-Олбанса; по традиции это произошло во времена правления императора Деция Траяна.

Римское гражданство

Одним из аспектов римского влияния на жизнь бриттов была гарантия римского гражданства. Первоначально оно предоставлялось очень избирательно: для членов советов некоторых городов, которых римское законодательство делало гражданами; ветеранам либо легионерам или солдатам вспомогательных подразделений; и ряду коренных жителей, для которых за предоставление гражданства хлопотали римляне-меценаты. Некоторые из местных бриттских королей, таких как Тогидубнус (Тиберий Клавдий Когидубий), получили гражданство именно таким образом. Число граждан постоянно росло, так как люди наследовали гражданство, а число гарантий расширялось. В конце концов в 212 году все люди, кроме рабов и освобождённых рабов, получили гражданство согласно Эдикту Каракаллы.

При этом некоторые жители Британии, которые не хотели получать римское гражданство, перегрины, продолжали жить по законам предков. Основным ограничением для них было то, что они не могли владеть землёй с латинским названием, служить легионерами в армии (хотя они могли бы служить в качестве солдат вспомогательных подразделений и стать римскими гражданами после завершения службы) или становиться наследниками римских граждан. Но для большинства жителей Британии, которые были крестьянами, привязанных к своей земле, получение римского гражданства не было способно резко изменить их повседневную жизнь.

Уход римлян из Британии

Британия стала одной из самых лояльных провинций империи до своего упадка, когда значительная часть населения Британии была вовлечена в гражданские войны. В конце концов император Гонорий приказал некоторым полевым римским частям покинуть остров, чтобы участвовать в отражении наступления варваров на Италию. Константин III первоначально восстал против Гонория и направил оставшиеся войска в Галлию, но позже был признан соправителем императора. После разгрома узурпатора Гонорий оставил уцелевшие части в Галлии. После ухода римских войск из Британии романо-бриттам было предписано Гонорием «защищаться собственными силами». Письмо жителей острова военачальнику Флавия Аэция, известное как «Стоны британцев», возможно, обеспечило небольшую морскую помощь от распадавшейся Западной Римской империи, но в остальном бритты были предоставлены сами себе. В церковных делах епископы их Галлии достаточно часто посещали остров.

Постримская Британия

В начальном периоде постримской истории области и города, возможно, имели некоторую организацию или «Совет», и епископ Лондиниума, похоже, играл в общественной жизни ключевую роль, но они были политически разделены, поскольку бывшие солдаты, наёмники, патриции, чиновники и богатые фермеры объявляли себя верховными правителями конкретных областей, сражаясь между собой и оставив Британию открытой для вторжения. Возможно, появились две крупных фракции: проримская фракция и фракция, отстаивавшая независимость. Один из лидеров был в это время известен под именем Вортигерн — он, возможно, носил титул «верховного короля». Набеги пиктов с севера и скоттов (шотландцев) из Ирландии вынудили романо-бриттов обратиться за помощью к языческим германским племенам англов, саксов и ютов, которые затем решили поселиться в Британии. Некоторые из романо-бриттов эмигрировали в Бретань, Галисию и, возможно, Ирландию. Британия по выражению Прокопия Кесарийского, стала островом тиранов.

Англосаксы установили контроль над восточной Англией в V веке. В середине VI века они начали экспансию в Мидлендс, в VII веке они начали новое наступление на юго-запад и север Англии. Непокорённые области южной Англии, в частности, Уэльс, сохранили свою романо-бриттскую культуру, в частности, сохранив христианство.

Некоторые англо-саксонские хроники (в контексте) называют романо-бриттов термином «валлийцы». Этот термин является староанглийским словом, означающим «иностранец», ссылаясь на «древних» жителей южной Англии. Исторически Уэльс и юго-западный полуостров были известны соответственно как Северный Уэльс и Западный Уэльс. Кельтский север Англии и южной Шотландии был известен под названием Хен Огледд («Древний Север»).

Сражения этого периода стали основой для легенд об Утере Пендрагоне и короле Артуре. О происхождении этих легенд существует много теорий: в частности, есть точка зрения, что Амвросий Аврелиан, лидер сил романо-бриттов, был прообразом первого и что двор Артура в Камелоте является идеализированным в памяти Уэльса и Корнуолла образом существовавшей до саксов романо-бриттской культуры.

Литература

• Jones, Michael (1996) The End of Roman Britain. Ithaca: Cornell University Press
• Myres, John (1960) Pelagius and the End of Roman Rule in Britain. In: Journal of Roman Studies, 50, 21-36.
• Pryor, Francis (2004) Britain AD: a Quest for Arthur, England and the Anglo-Saxons. London: Harper Collins ISBN 0-00-718186-8
• Radford, C. A. Ralegh (1939) Tintagel Castle. London: H.M.S.O. (Reprinted by English Heritage 1985)
• Thomas, Charles (1993) Tintagel: Arthur and Archaeology. London: English Heritage
• [books.google.it/books?id=5noBAAAAQAAJ&pg=PA37&dq=aurelianus+ambrosianus The making of England of Richard Green (1881)]

Ссылки

• [blogs.bmj.com/bmj/2007/04/10/the-plague-that-made-england/ The Plague that made England]
• [www.facesofarthur.org.uk/fabio/book7.4.htm Ethnic and cultural consequences of the war between Saxons and romanised Britons]

Отрывок, характеризующий Романо-бритты

Но допустим, что должны были люди Европы, под предводительством Наполеона, зайти в глубь России и там погибнуть, и вся противуречащая сама себе, бессмысленная, жестокая деятельность людей – участников этой войны, становится для нас понятною.
Провидение заставляло всех этих людей, стремясь к достижению своих личных целей, содействовать исполнению одного огромного результата, о котором ни один человек (ни Наполеон, ни Александр, ни еще менее кто либо из участников войны) не имел ни малейшего чаяния.
Теперь нам ясно, что было в 1812 м году причиной погибели французской армии. Никто не станет спорить, что причиной погибели французских войск Наполеона было, с одной стороны, вступление их в позднее время без приготовления к зимнему походу в глубь России, а с другой стороны, характер, который приняла война от сожжения русских городов и возбуждения ненависти к врагу в русском народе. Но тогда не только никто не предвидел того (что теперь кажется очевидным), что только этим путем могла погибнуть восьмисоттысячная, лучшая в мире и предводимая лучшим полководцем армия в столкновении с вдвое слабейшей, неопытной и предводимой неопытными полководцами – русской армией; не только никто не предвидел этого, но все усилия со стороны русских были постоянно устремляемы на то, чтобы помешать тому, что одно могло спасти Россию, и со стороны французов, несмотря на опытность и так называемый военный гений Наполеона, были устремлены все усилия к тому, чтобы растянуться в конце лета до Москвы, то есть сделать то самое, что должно было погубить их.
В исторических сочинениях о 1812 м годе авторы французы очень любят говорить о том, как Наполеон чувствовал опасность растяжения своей линии, как он искал сражения, как маршалы его советовали ему остановиться в Смоленске, и приводить другие подобные доводы, доказывающие, что тогда уже будто понята была опасность кампании; а авторы русские еще более любят говорить о том, как с начала кампании существовал план скифской войны заманивания Наполеона в глубь России, и приписывают этот план кто Пфулю, кто какому то французу, кто Толю, кто самому императору Александру, указывая на записки, проекты и письма, в которых действительно находятся намеки на этот образ действий. Но все эти намеки на предвидение того, что случилось, как со стороны французов так и со стороны русских выставляются теперь только потому, что событие оправдало их. Ежели бы событие не совершилось, то намеки эти были бы забыты, как забыты теперь тысячи и миллионы противоположных намеков и предположений, бывших в ходу тогда, но оказавшихся несправедливыми и потому забытых. Об исходе каждого совершающегося события всегда бывает так много предположений, что, чем бы оно ни кончилось, всегда найдутся люди, которые скажут: «Я тогда еще сказал, что это так будет», забывая совсем, что в числе бесчисленных предположений были делаемы и совершенно противоположные.
Предположения о сознании Наполеоном опасности растяжения линии и со стороны русских – о завлечении неприятеля в глубь России – принадлежат, очевидно, к этому разряду, и историки только с большой натяжкой могут приписывать такие соображения Наполеону и его маршалам и такие планы русским военачальникам. Все факты совершенно противоречат таким предположениям. Не только во все время войны со стороны русских не было желания заманить французов в глубь России, но все было делаемо для того, чтобы остановить их с первого вступления их в Россию, и не только Наполеон не боялся растяжения своей линии, но он радовался, как торжеству, каждому своему шагу вперед и очень лениво, не так, как в прежние свои кампании, искал сражения.
При самом начале кампании армии наши разрезаны, и единственная цель, к которой мы стремимся, состоит в том, чтобы соединить их, хотя для того, чтобы отступать и завлекать неприятеля в глубь страны, в соединении армий не представляется выгод. Император находится при армии для воодушевления ее в отстаивании каждого шага русской земли, а не для отступления. Устроивается громадный Дрисский лагерь по плану Пфуля и не предполагается отступать далее. Государь делает упреки главнокомандующим за каждый шаг отступления. Не только сожжение Москвы, но допущение неприятеля до Смоленска не может даже представиться воображению императора, и когда армии соединяются, то государь негодует за то, что Смоленск взят и сожжен и не дано пред стенами его генерального сражения.
Так думает государь, но русские военачальники и все русские люди еще более негодуют при мысли о том, что наши отступают в глубь страны.
Наполеон, разрезав армии, движется в глубь страны и упускает несколько случаев сражения. В августе месяце он в Смоленске и думает только о том, как бы ему идти дальше, хотя, как мы теперь видим, это движение вперед для него очевидно пагубно.
Факты говорят очевидно, что ни Наполеон не предвидел опасности в движении на Москву, ни Александр и русские военачальники не думали тогда о заманивании Наполеона, а думали о противном. Завлечение Наполеона в глубь страны произошло не по чьему нибудь плану (никто и не верил в возможность этого), а произошло от сложнейшей игры интриг, целей, желаний людей – участников войны, не угадывавших того, что должно быть, и того, что было единственным спасением России. Все происходит нечаянно. Армии разрезаны при начале кампании. Мы стараемся соединить их с очевидной целью дать сражение и удержать наступление неприятеля, но и этом стремлении к соединению, избегая сражений с сильнейшим неприятелем и невольно отходя под острым углом, мы заводим французов до Смоленска. Но мало того сказать, что мы отходим под острым углом потому, что французы двигаются между обеими армиями, – угол этот делается еще острее, и мы еще дальше уходим потому, что Барклай де Толли, непопулярный немец, ненавистен Багратиону (имеющему стать под его начальство), и Багратион, командуя 2 й армией, старается как можно дольше не присоединяться к Барклаю, чтобы не стать под его команду. Багратион долго не присоединяется (хотя в этом главная цель всех начальствующих лиц) потому, что ему кажется, что он на этом марше ставит в опасность свою армию и что выгоднее всего для него отступить левее и южнее, беспокоя с фланга и тыла неприятеля и комплектуя свою армию в Украине. А кажется, и придумано это им потому, что ему не хочется подчиняться ненавистному и младшему чином немцу Барклаю.
Император находится при армии, чтобы воодушевлять ее, а присутствие его и незнание на что решиться, и огромное количество советников и планов уничтожают энергию действий 1 й армии, и армия отступает.
В Дрисском лагере предположено остановиться; но неожиданно Паулучи, метящий в главнокомандующие, своей энергией действует на Александра, и весь план Пфуля бросается, и все дело поручается Барклаю, Но так как Барклай не внушает доверия, власть его ограничивают.
Армии раздроблены, нет единства начальства, Барклай не популярен; но из этой путаницы, раздробления и непопулярности немца главнокомандующего, с одной стороны, вытекает нерешительность и избежание сражения (от которого нельзя бы было удержаться, ежели бы армии были вместе и не Барклай был бы начальником), с другой стороны, – все большее и большее негодование против немцев и возбуждение патриотического духа.
Наконец государь уезжает из армии, и как единственный и удобнейший предлог для его отъезда избирается мысль, что ему надо воодушевить народ в столицах для возбуждения народной войны. И эта поездка государя и Москву утрояет силы русского войска.
Государь отъезжает из армии для того, чтобы не стеснять единство власти главнокомандующего, и надеется, что будут приняты более решительные меры; но положение начальства армий еще более путается и ослабевает. Бенигсен, великий князь и рой генерал адъютантов остаются при армии с тем, чтобы следить за действиями главнокомандующего и возбуждать его к энергии, и Барклай, еще менее чувствуя себя свободным под глазами всех этих глаз государевых, делается еще осторожнее для решительных действий и избегает сражений.
Барклай стоит за осторожность. Цесаревич намекает на измену и требует генерального сражения. Любомирский, Браницкий, Влоцкий и тому подобные так раздувают весь этот шум, что Барклай, под предлогом доставления бумаг государю, отсылает поляков генерал адъютантов в Петербург и входит в открытую борьбу с Бенигсеном и великим князем.