Роман воспитания

Роман воспитания или воспитательный роман (нем. Bildungsroman) — тип романа, получивший распространение в литературе немецкого Просвещения. Его содержанием является психологическое, нравственное и социальное формирование личности главного героя.

Первым романом воспитания принято считать «Годы учения Вильгельма Мейстера» Гёте (1795—1796), хотя его форма сходна с более ранними французскими философскими романами вроде «Кандида» Вольтера (1759) и «Эмиля» Руссо (1762). Классические образцы воспитательного романа в литературе XIX века дали Диккенс («Дэвид Копперфильд», 1849) и Флобер («Воспитание чувств», 1869), из русских писателей — И. А. Гончаров («Обыкновенная история», 1847) и Ф. М. Достоевский («Неточка Незванова», 1849; «Подросток», 1875).

В литературоведении выделяется несколько разновидностей данного жанра, в частности, приключенческий роман воспитания («Остров сокровищ» Стивенсона, «Отважные капитаны» Киплинга, «Приключения Гекльберри Финна» М. Твена, «Два капитана» Каверина) и «художнический роман» — Künstlerroman («Портрет художника в юности», «Жизнь Арсеньева», «Дар»). В 1830-е гг. из романа воспитания выделяется роман карьеры, прослеживающий нравственную эволюцию молодого приспособленца вроде Жюльена Сореля и Растиньяка.

В послевоенное время роман воспитания возродился к жизни и обрёл новую популярность. Всемирный резонанс получили такие книги о взрослении подростков военного и послевоенного времени, как «Над пропастью во ржи» Сэлинджера и «Жестяной барабан» Грасса.

Источник

• [www.britannica.com/EBchecked/topic/65244/Bildungsroman Роман воспитания] в Британской энциклопедии  (англ.)

Отрывок, характеризующий Роман воспитания

– Да, и он особенный от него. Говорят, что дружны мужчины, когда совсем особенные. Должно быть, это правда. Правда, он совсем на него не похож ничем?
– Да, и чудесный.
– Ну, прощай, – отвечала Наташа. И та же шаловливая улыбка, как бы забывшись, долго оставалась на ее лице.


Пьер долго не мог заснуть в этот день; он взад и вперед ходил по комнате, то нахмурившись, вдумываясь во что то трудное, вдруг пожимая плечами и вздрагивая, то счастливо улыбаясь.
Он думал о князе Андрее, о Наташе, об их любви, и то ревновал ее к прошедшему, то упрекал, то прощал себя за это. Было уже шесть часов утра, а он все ходил по комнате.
«Ну что ж делать. Уж если нельзя без этого! Что ж делать! Значит, так надо», – сказал он себе и, поспешно раздевшись, лег в постель, счастливый и взволнованный, но без сомнений и нерешительностей.
«Надо, как ни странно, как ни невозможно это счастье, – надо сделать все для того, чтобы быть с ней мужем и женой», – сказал он себе.
Пьер еще за несколько дней перед этим назначил в пятницу день своего отъезда в Петербург. Когда он проснулся, в четверг, Савельич пришел к нему за приказаниями об укладке вещей в дорогу.
«Как в Петербург? Что такое Петербург? Кто в Петербурге? – невольно, хотя и про себя, спросил он. – Да, что то такое давно, давно, еще прежде, чем это случилось, я зачем то собирался ехать в Петербург, – вспомнил он. – Отчего же? я и поеду, может быть. Какой он добрый, внимательный, как все помнит! – подумал он, глядя на старое лицо Савельича. – И какая улыбка приятная!» – подумал он.
– Что ж, все не хочешь на волю, Савельич? – спросил Пьер.
– Зачем мне, ваше сиятельство, воля? При покойном графе, царство небесное, жили и при вас обиды не видим.
– Ну, а дети?
– И дети проживут, ваше сиятельство: за такими господами жить можно.
– Ну, а наследники мои? – сказал Пьер. – Вдруг я женюсь… Ведь может случиться, – прибавил он с невольной улыбкой.
– И осмеливаюсь доложить: хорошее дело, ваше сиятельство.
«Как он думает это легко, – подумал Пьер. – Он не знает, как это страшно, как опасно. Слишком рано или слишком поздно… Страшно!»