Ромео и Джульетта (Прокофьев)
Поделись знанием:
– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
| Ромео и Джульетта | |
 | |
| Композитор | |
|---|---|
| Дата и место сочинения | |
| Части |
четыре акта |
| Дата и место первой постановки |
30 декабря 1938 года, Национальный театр в Брно (Чехословакия). Балет в 1 акте, балетмейстер-постановщик Иво Ваня Псота, художник-постановщик В. Скрушный, дирижёр К. Арнольди. Либретто: А. И. Пиотровский, С. С. Прокофьев, С. Э. Радлов. В СССР - 11 января 1940 |
| Автор либретто |
Леонид Лавровский, Адриан Пиотровский, Сергей Прокофьев, Сергей Радлов |
| Балетмейстер | |
| Сценография | |
| Последующие постановки |
|
«Ромео и Джульетта» (op. 64) — балет в 3 актах 9 картинах с прологом и эпилогом Сергея Прокофьева. Либретто Леонида Лавровского, Адриана Пиотровского, Сергея Прокофьева и Сергея Радлова по одноимённой трагедии Уильяма Шекспира. Премьера балета состоялась в 1938 г. в Брно (Чехословакия). Широкую известность, однако, получила редакция балета, которая была представлена в Кировском театре в Ленинграде в 1940 г. «Ромео и Джульетта» Прокофьева — один из самых популярных балетов двадцатого столетия.[1]
Содержание
История
В сотрудничестве с режиссёром Сергеем Радловым и драматургом Адрианом Пиотровским, Прокофьев создал драматическую основу балета и сочинил к нему музыку в 1935 г. Они написали сценарий в четыре акта со счастливым концом, который резко отличался от финала знаменитой шекспировской трагедии. Эта редакция балета, однако, так и не дошла до постановки. В начале 1936 г. «Правда» осудила два произведения Дмитрия Шостаковича в статьях «Сумбур вместо музыки» и «Балетная фальшь». Эти статьи испугали композиторов и изменили творческую атмосферу в сталинском Советском Союзе. Прокофьев и его соавторы изменили сценарий и ввели традиционный трагический конец.
Премьера состоялась только через несколько лет. Изначальный договор с Кировским театром выполнен не был, и заказ на балет перешёл к Большому театру, который тоже отменил постановку после кампании 1936 г. В конце концов, премьера состоялась за границей в декабре 1938 г., в Брно в отсутствие композитора. Балетмейстер Леонид Лавровский поставил советскую премьеру в январе 1940 г. после грандиозного успеха постановки в Брно. Несмотря на возражения Прокофьева, Лавровский значительно изменил партитуру балета. Спектакль был удостоен Сталинской премии.
Балет в редакции Лавровского ставился в Москве в 1946 г., в Большом театре. В 1955 г. Мосфильм снял сокращённую киноверсию балета. Другие балетмейстеры, такие как Джон Крэнко в 1962 г., Кеннет Макмиллан (Kenneth MacMillan) в 1965 г., и Рудольф Нуриев в 1972 г., со временем создали новые постановки балета.
В июле 2008 г. состоялась премьера изначальной авторской редакции 1935-го года. Премьера прошла на музыкальном фестивале Колледжа Бард (англ. Bard Music Festival) в Нью-Йорке, США. Балетмейстером был Марк Моррис (Mark Morris). Эта постановка возродила состав, драматическую структуру и счастливый конец партитуры Прокофьева, которая раньше была неизвестна. После нью-йоркской премьеры возрождённый балет в рамках гастрольного турне был показан в Беркли, Норфолке, Лондоне и Чикаго.
История постановки
Осенью 1938 года дирекция Кировского театра предложила Леониду Лавровскому ознакомиться с уже законченным клавиром балета «Ромео и Джульетта», написанного Прокофьевым. Из воспоминаний самого балетмейстера, это предложение он встретил с огромным волнением… и процитировал слова Виктора Гюго: «Шекспир — это жизнь и смерть, холод и жар, ангел и демон, земля и небо, мелодия и гармония, дух и плоть, великое и малое… но всегда истина». О своей работе в 1938 году Леонид Лавровский написал так:
«В создании хореографического образа спектакля я шёл от идеи противопоставления мира средневековья миру Возрождения, столкновения двух систем мышления, культуры, миропонимания. Это и определило архитектонику и композицию спектакля. Необходимо было поставить перед композитором вопрос о ряде изменений в музыкальной структуре балета, и переделать либретто. В результате большой совместной работы, появилась музыкально-драматургическая канва спектакля… Танцы Меркуцио в спектакле были построены на элементах народного танца — это так соответствовало его натуре жизнелюбца, весельчака и завсегдатая народных празднеств. Для танца на балу у Капулетти я воспользовался описанием подлинного английского танца XVI века, так называемого „Танца с подушечкой“… Решение финала спектакля стало таким: Ромео спешит на кладбище к мёртвой Джульетте не для прощания, а для встречи с ней. Одной из самых больших трудностей оказалось соединение картин балета. Возникало серьёзное опасение распада спектакля на ряд эпизодов и картин. Они были соединены лишь музыкальными антрактами, не создающих единства драматургии, но которые, в процессе постановки были использованы как связующее звено танцевальных интермедий между отдельными картинами». — Леонид Лавровский[2]
По словам Львова-Анохина, готовясь к постановке спектакля, Леонид Лавровский изучал произведения мастеров раннего итальянского Возрождения в Эрмитаже. Читая средневековые романы, он нашёл материал по танцам эпохи, так и родился знаменитый «Танец с подушками».[3]
15 декабря 1956 года Лавровский читал лекцию, под названием «Творческий путь Галины Улановой» в центральном лектории. Так он описывал сцены из спектакля:
|
В сцене последней встречи Ромео и Джульетты восходит солнце, поёт жаворонок, напоминающий о наступлении утра и о том, что Ромео должен покинуть Верону, расстаться с Джульеттой. Но в музыке Прокофьева мы не слышим никакого намёка на утро, на нежный пробуждающий день. В оркестре звучит бас, кларнет и фагот, которые отнюдь не передают пение жаворонка. Репетиция „пошла“, когда артистам удалось увидеть сцену „глазами Прокофьева“, они поняли, что композитору важно было обрисовать не „утро“ и не „жаворонка“, а ощущение тревоги, горечи, любви и боли разлуки. | 
|
По мнению И. И. Соллертинского:
|
|
Постановщику спектакля Лавровскому удалось создать ярко темпераментный, драматически напряжённый, богатый живописными возможностями и содержательный спектакль на сцене театра им. Кирова. Драматургия балета, как и драматургия оперы имеет свои особые законы. В либретто „Ромео и Джульетты“ сценаристов трое: Л.Лавровский, С.Прокофьев и С.Радлов. В данном отношении было не всё ладно, были сцены, неоправданные драматургически и музыкально. Поэтому некоторые эпизоды были решены кинематографично. Таким образом, первые препятствия, которые пришлось преодолеть Лавровскому были драматургического порядка. Музыка Прокофьева, впервые показанная в виде двух оркестровых сюит, пленила слушателей своей рельефностью портретно-симфонических характеристик и инструментальной изобретательностью. Скерциозный эпизод Джульетты-девочки, до-минорный траурный марш — все эти куски первоклассной музыки, разумеется вошли и в сценическую редакцию балетной партитуры, но их оказалось слишком мало, поэтому целые фрагменты пришлось повторять по нескольку раз.[4] |
|
Замечательный балетный дирижёр Ю. Ф. Файер так описывал постановку:
|
|
По партитуре „Ромео и Джульетта“ — балет в четырёх действиях и девяти картинах. В Постановке Лавровского балет идёт в трёх действиях, тринадцати картинах с прологом и эпилогом. Балет демонстрирует нам удивительную последовательность и непрерывность музыкально-драматического развития при необычайной краткости большинства отдельных номеров: число их равно пятидесяти двум!».[5] |
|
Театральный и балетный критик Б. А. Львов-Анохин:
|
|
Дуэты, сцены, объяснения Ромео и Джульетты проходят уединенно, вдали от чужого и враждебного мира. Даже в картине бала опускается занавес, который словно отрезает влюблённых от окружающей среды, они остаются одни. Из всех богатейших средств выразительности балета, Лавровский выбрал приёмы, наиболее близкие к законам естественной выразительности, соединив танец с драматической пантомимой, с тонким психологическим рисунком ролей».[6] |
|
Структура
Партитура балета была опубликована с исправлениями Лавровского, в трёх действиях с эпилогом и в девяти картинах:[7][8] [уточнить]
| Картина | № | Название | Обозначение темпов | Примечания | |
|---|---|---|---|---|---|
| Действие Первое | |||||
| 1 | Вступление | Andante assai | при закрытом занавесе | ||
| Картина Первая | 2 | Ромео | Andante | ||
| 3 | Улица просыпается | Allegretto | |||
| 4 | Утренний танец | Allegro | |||
| 5 | Ссора | Allegro brusco | |||
| 6 | Бой | Presto | |||
| 7 | Приказ герцога | Andante | |||
| 8 | Интерлюдия | Andante pomposo (L’istesso tempo) | |||
| Картина Вторая | 9 | Приготовление к балу (Джульетта и Кормилица) | Andante assai. Scherzando | ||
| 10 | Джульетта-Девочка | Vivace | |||
| 11 | Съезд гостей (Менуэт) | Assai moderato | |||
| 12 | Маски (Ромео, Меркуцио и Бенволио в масках) | Andante marciale | |||
| 13 | Танец рыцарей | Allegro pesante (главная тема) Poco più tranquillo (вторая тема Джульетты и Париса)[9] |
|||
| 14 | Вариация Джульетты | Moderato (quasi Allegretto) | |||
| 15 | Меркуцио | Allegro giocoso | |||
| 16 | Мадригал | Andante tenero | |||
| 17 | Тибальд узнает Ромео | Allegro | |||
| 18 | Гавот (Разъезд гостей) | Allegro | Гавот из «Классическая симфония» D-dur, op. 25 | ||
| 19 | Сцена у балкона | Larghetto | |||
| 20 | Вариация Ромео | Allegretto amoroso | |||
| 21 | Любовный танец | Andante | |||
| Действие Второе | |||||
| Картина Третья | 22 | Народный танец | Allegro giocoso | ||
| 23 | Ромео и Меркуцио | Andante tenero | |||
| 24 | Танец пяти пар | Vivo | |||
| 25 | Танец с мандолинами | Vivace | |||
| 26 | Кормилица | Adagio scherzoso | |||
| 27 | Кормилица передает Ромео записку от Джульетты | Vivace | |||
| Картина Четвёртая | 28 | Ромео у патера Лоренцо | Andante espressivo | ||
| 29 | Джульетта у патера Лоренцо | Lento | |||
| Картина Пятая | 30 | Народное веселье продолжается | Vivo | ||
| 31 | Снова народный танец | Allegro giocoso | |||
| 32 | Встреча Тибальда с Меркуцио | Moderato | попытка Ромео примирить Тибальда и Меркуцио | ||
| 33 | Тибалд бьётся с Меркуцио | Precipitato | |||
| 34 | Меркуцио умирает | Moderato | |||
| 35 | Ромео решает мстить за смерть Меркуцио | Andante. Animato | |||
| 36 | Финал второго действия | Adagio dramatico | |||
| Действие Третье | |||||
| 37 | Вступление | Andante | |||
| Картина Шестая | 38 | Ромео и Джульетта (Спальня Джульетты) | Lento | ||
| 39 | Прощание перед разлукой | Andante | |||
| 40 | Кормилица | Andante assai | |||
| 41 | Джульетта отказывается выйти за Париса | Vivace | |||
| 42 | Джульетта одна | Adagio | |||
| 43 | Интерлюдия | Adagio | |||
| Картина Седьмая | 44 | У Лоренцо | Andante | ||
| 45 | Интерлюдия | L’istesso tempo | |||
| Картина Восьмая | 46 | Снова у Джульетты | Moderato tranquillo | ||
| 47 | Джульетта одна | Andante | |||
| 48 | Утренняя серенада | Andante giocoso | мандолины за кулисами | ||
| 49 | Танец девушек с лилиями | Andante con eleganza | |||
| 50 | У постели Джульетты | Andante assai | |||
| Действие Четвёртое: Эпилог | |||||
| Картина Девятая | 51 | Похороны Джульетты | Adagio funebre | ||
| 52 | Смерть Джульетты | Adagio (meno mosso del tempo precendente) | |||
Действующие лица
- Эскал, герцог Вероны.
- Парис, молодой дворянин, жених Джульетты.
Капулетти
- Капулетти
- Жена Капулетти.
- Джульетта, их дочь.
- Тибальд, племянник Капулетти.
- Кормилица Джульетты.
- Самсонэ, Грегорио, Пьетро — слуги Капулетти.
- Подруги Джульетты.
- Паж Париса.
Монтекки
- Монтекки
- Ромео, их сын.
- Меркуцио и Бенволио, друзья Ромео.
- Лоренцо, священник
- Абрамио, Балтазар — слуги Монтекки.
- Паж Ромео.
- Служанки. Розалина [уточнить]
- Хозяин кабачка.
- Нищие.
- Трубадур.
- Шут.
- Юноша в бою.
- Торговец зеленью.
- Горожане.
- В середине оркестрового вступления занавес раздвигается, открывая зрителям трехстворчатую картину-триптих: справа — Ромео, слева — Джульетта, в центре — Лоренцо. Это эпиграф к спектаклю.[10]
Премьера в Чехословакии
Премьера прошла 30 декабря 1938 года в Национальном театре в Брно Балет в 1 акте, балетмейстер-постановщик Иво Ваня Псота, художник-постановщик В. Скрушный, дирижёр К. Арнольди. Либретто: А. И. Пиотровский, С. С. Прокофьев, С. Э. Радлов. Художник В. Скрушный.
- Действующие лица
- Джульетта — Эва Шемберова (чеш. Zora Šemberová)
- Ромео — Иво Псота
Постановка имела большой успех.
Сценическая жизнь балета
Ленинградский театр оперы и балета имени С. М. Кирова
Премьера прошла 11 января 1940 года
Балет в 3 актах 13 картинах с прологом и эпилогом, балетмейстер-постановщик Леонид Лавровский, художник-постановщик Пётр Вильямс, дирижёр-постановщик Исай Шерман[11]
- Действующие лица
- Джульетта — Галина Уланова
- Ромео — Константин Сергеев
- Тибальд — Роберт Гербек
- Меркуцио — Андрей Лопухов
28 декабря 1946 года — возобновление, балетмейстер Леонид Лавровский. Театр им. Кирова. Художник: П. В. Вильямс.
- Джульетта —Галина Уланова
- Ромео — Михаил Габович
- Меркуцио — С. Г. Корень
- Тибальд — А. Ермолаев
27 апреля 1991 года — возобновление, дирижёр-постановщик Александр Вилюманис
- Действующие лица
- Джульетта — Елена Евтеева, Алтынай Асылмуратова (15 декабря)[12], Нина Ананиашвили (дата?)
- Ромео — Сергей Бережной, Андрей Яковлев (9 мая), Андрис Лиепа (дата?)
- Меркуцио — Андрей Босов, Владимир Ким (9 мая, 15 декабря)[13]
- Тибальд — Геннадий Бабанин, Дмитрий Корнеев
- Парис — Вячеслав Хомяков
Большой театр
28 декабря 1946 года — балетмейстер-постановщик Леонид Лавровский, художник-постановщик Пётр Вильямс, дирижёр-постановщик Юрий Файер
- Действующие лица
- Джульетта — Галина Уланова, (затем Елена Чикваидзе, Раиса Стручкова, Марина Кондратьева, Майя Плисецкая, Наталия Бессмертнова, Екатерина Максимова, Валентина Козлова)
- Ромео — Михаил Габович, (затем Юрий Гофман, Юрий Жданов, Николай Фадеечев, Марис Лиепа, Михаил Лавровский, Владимир Васильев, Леонид Козлов)
- Тибальд — Алексей Ермолаев, (затем Константин Рихтер, Владимир Левашёв, Анатолий Симачёв, Герман Ситников)
- Меркуцио — Сергей Корень, (затем Владимир Левашёв, Ярослав Сех, Юрий Папко, Михаил Цивин)
- Синьора Капулетти — Елена Ильющенко
Спектакль прошёл 210 раз, последнее представление — 20 марта 1976 года. В 1979 году спектакль был перенесён на сцену Кремлёвского Дворца съездов, последнее представление — 21 июня 1980 года.
Новая постановка — балет в 3-х актах 18 картинах с прологом и эпилогом, либретто Лавровского, Прокофьева и Радлова в редакции Юрия Григоровича, балетмейстер-постановщик Юрий Григорович, художник-постановщик Симон Вирсаладзе, дирижёр-постановщик Альгис Жюрайтис
- Действующие лица
- Джульетта — Наталья Бессмертнова, (затем Надежда Павлова, Людмила Семеняка, Нина Ананиашвили, Надежда Грачёва, Инна Петрова)
- Ромео — Вячеслав Гордеев, (затем Александр Богатырёв, Ирек Мухамедов, Андрис Лиепа, Юрий Посохов, Юрий Васюченко, Юрий Клевцов, Андрей Уваров)
- Тибальт — Александр Годунов, (затем Леонид Козлов, Алексей Лазарев, Александр Ветров, Сергей Соловьёв, Марк Перетокин, Ирек Мухамедов, Илья Рыжаков)
- Меркуцио — Михаил Цивин, (затем Владимир Деревяннко, Виктор Барыкин, Михаил Шарков, Андрей Буравцев, Владимир Бубнов, Николай Цискаридзе, Александр Петухов)
Спектакль прошёл 67 раз, последнее представление — 29 марта 1995 года.
25 декабря 1995 года — возобновление постановки Леонида Лавровского, балетмейстер-постановщик Вячеслав Гордеев, дирижёр-постановщик Александр Копылов
- Действующие лица
- Джульетта — Надежда Грачёва, (затем Галина Степаненко, Нина Ананиашвили, Анна Антоничева, Инна Петрова)
- Ромео — Андрей Уваров, (затем Сергей Филин, Алексей Фадеечев, Дмитрий Белоголовцев)
- Тибальд — Александр Ветров, (затем Марк Перетокин, Владимир Моисеев, Дмитрий Белоголовцев)
- Меркуцио — Николай Цискаридзе, (затем Константин Иванов, Александр Петухов, Михаил Шарков, Дмитрий Гуданов)
Спектакль прошёл 18 раз, последнее представление 5 января 2000 года
Новая постановка — балет в 2-х актах, либретто Деклана Доннеллана, Раду Поклитару и Николаса Ормерода, режиссёр Деклан Доннеллан, балетмейстер Раду Поклитару, художник-постановщик Николас Ормерод, дирижёр-постановщик Гинтарас Ринкявичус
- Действующие лица
- Джульетта — Мария Александрова, (затем Анастасия Меськова)
- Ромео — Денис Савин, (затем Ян Годовский)
- Тибальт — Денис Медведев, (затем Александр Петухов)
- Меркуцио — Юрий Клевцов, (затем Марк Перетокин)
- Леди Капулетти — Илзе Лиепа, (затем Мария Исплатовская)
- Парис — Александр Волчков, (затем Георгий Гераскин)
Спектакль прошёл 18 раз, последнее представление 29 января 2005 года
21 апреля 2010 года — новая редакция в 2-х действиях, балетмейстер-постановщик Юрий Григорович, сценография и костюмы Симона Вирсаладзе, дирижёр-постановщик Андрей Аниханов
- Действующие лица
- Джульетта — Анна Никулина, (затем Нина Капцова, Екатерина Крысанова)
- Ромео — Александр Волчков, (затем Артём Овчаренко, Руслан Скворцов)
- Тибальт — Михаил Лобухин, (затем Юрий Баранов, Павел Дмитриченко)
- Меркуцио — Вячеслав Лопатин, (затем Андрей Болотин, Дмитрий Загребин)
Постановки в других театрах
- 1944 — Труппа Биргит Кульберг, Стокгольм, Швеция, балетмейстер-постановщик Биргит Кульберг
- 1946 — Театр «Ванемуйне» (Тарту), балетмейстеры-постановщики И. А. Урбель и У. Вяльяотс
- 25 июня 1948 — Национальный театр, Белград, Югославия, балетмейстер-постановщик Димитрие Парлич
- 1948 — Немецкая государственная опера, Восточный Берлин, ГДР, балетмейстер-постановщик Татьяна Гзовская
- 1949 — Хорватский национальный театр, Загреб, балетмейстер-постановщик Маргарита Фроман
- 19 мая 1955 — Датский королевский балет, балетмейстер-постановщик Фредерик Эштон, художник П. Райс. Джульетта — М. Вангсо, Ромео — Х. Кронстам
- 1955 — Опера де Пари, балетмейстер-постановщик Серж Лифарь, Парижская опера
- 1955 — Киевский театр оперы и балета имени Т. Шевченко, балетмейстер-постановщик Вахтанг Вронский
- 1956 — Пермский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Т. Е. Рамонова
- 26 июля 1958 — Ла Скала на сцене Театро Верде[en], Венеция, балетмейстер Джон Крэнко, художник-постановщик Юрген Розе. Джульетта — Карла Фраччи, Ромео — Марио Пистони
- 1961 — Гамбургский балет, балетмейстер-постановщик Питер ван Дийк
- 1962 — Киргизский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Н. С. Тугелов, художник-постановщик А. Арефьев, дирижёр-постановщик А. Джумахматов; Ромео — Уран Сарбагишев, Джульетта — Бибисара Бейшеналиева
- 2 декабря 1962 — Штутгартский балет, балетмейстер-постановщик Джон Крэнко, художник-постановщик Юрген Розе; Ромео — Рей Барра, Джульетта — Марсия Хайде
- 1963 — Национальный балет Канады, балетмейстер-постановщик Джон Крэнко, художник-постановщик Юрген Розе
- 24 мая 1963 год — Челябинский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Отар Дадишкилиани, художник-постановщик А. И. Морозов, дирижёр-постановщик И. А. Зак
- 1964 — Башкирский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Леонид Лавровский
- 9 февраля 1965 — Лондонский Королевский балет, балетмейстер-постановщик Кеннет МакМиллан, художник-постановщик Н. Георгиадис; Ромео — Рудольф Нуриев, Джульетта — Марго Фонтейн
- 1965 — Театр оперы и балета «Эстония», балетмейстеры-постановщики Леонид Лавровский и Юрий Дружинин
- 1965 — Новосибирский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Олег Виноградов, художник-постановщик Валерий Левенталь; Ромео — Никита Долгушин, Джульетта — Татьяна Зимина, Тибальт — Валерий Ромм
- 1966 — Цюрихский оперный театр, балетмейстер-постановщик Николай Берёзов
- 1967 — Нидерландский Национальный балет, балетмейстер-постановщик Руди ван Данциг
- 19 апреля 1968 — Львовский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик М. С. Заславский, художник-постановщик Евгений Лысик, дирижёр-постановщик Ю. Луцив
- 1968 — Государственный академический Большой театр оперы и балета БССР, балетмейстер-постановщик Отар Дадишкилиани
- 1969 — Королевский Шведский балет, балетмейстер Кеннет Макмиллан, художник-постановщик Юрген Розе [уточнить]
- 1969 — Лондонский Королевский балет, балетмейстер-постановщик Джон Крэнко, художник-постановщик Юрген Розе
- 1969 — Горьковский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Л. Н. Флегматов
- 1969 — Свердловский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Светлана Тулубьева
- 1970 — Воронежский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик К. А. Муллер
- 1970 — Ереванский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Олег Виноградов
- 1971 — Городской театр, Франкфурт-на-Майне, балетмейстер-постановщик Джон Ноймайер
- 1971 — Киевский театр оперы и балета имени Т. Шевченко, балетмейстер-постановщик Анатолий Шекера, художник-постановщик: Федор Нирод
- 1971 — Театр оперы и балета «Эстония», балетмейстер-постановщик Май Мурдмаа
- 1972 — Пермский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Николай Боярчиков
- 1972 — Новосибирский театр оперы и балета, балетмейстеры-постановщики Наталья Касаткина и Владимир Василёв
- 1972 — постановка Эльзы-Марианны фон Розен[fr]
- 1974 — Гамбургский балет, балетмейстер-постановщик Джон Ноймайер
- 1975 — Казанский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Д. Арипова
- 21 апреля 1976 — Ленинградский Малый театр оперы и балета, балетмейстер и художник-постановщик Олег Виноградов, дирижёр-постановщик П. А. Бубельников; Ромео — Никита Долгушин, Джульетта — Е. Г. Алканова, Тибальт — П. О. Сталинский, Меркуцио — А. П. Евдокимов
- 1977 — Лондон Фестивал Балет, балетмейстер-постановщик Рудольф Нуриев
- 1977 — Куйбышевский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Ю. Н. Яшутин
- 22 февраля 1978 — премьера постановки Юрия Григоровича в Опера де Пари
Балет в 3-х актах 18 картинах с прологом и эпилогом, либретто Лавровского, Прокофьева и Радлова в редакции Юрия Григоровича, балетмейстер-постановщик Юрий Григорович, художник-постановщик Симон Вирсаладзе, дирижёр-постановщик Альгис Жюрайтис
- Действующие лица
- Ромео — Микаэль Денар, (затем Шарль Жюд, Александр Богатырёв)
- Джульетта — Доминик Кальфуни, (затем Флоранс Клер, Наталья Бессмертнова)
- Тибальд — Жан Гизери
- Меркуцио — Патрик Дюпон, (затем Жорж Пилетта)
- 1978 — Донецкий театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Виктор Шкилько
- 1980 — Ла Скала, балетмейстер-постановщик Рудольф Нуриев, художник-постановщик Эцио Фриджерио, дирижёр-постановщик М. Сассон
- 3 апреля 1981 — Московский классический балет, под названием «Повесть о Ромео и Джульетте», балетмейстеры-постановщики Наталья Касаткина и Владимир Василёв, художник-постановщик Иосиф Сумбаташвили, дирижёр-постановщик А. В. Виноградов; Ромео — Станислав Исаев, Джульетта — Маргарита Перкун-Бебезичи, Тибальд — Ирек Мухамедов, Меркуцио — Александр Горбацевич
- 1981 — Екатеринбургский театр оперы и балета, под названием «Повесть о Ромео и Джульетте», балетмейстеры-постановщики Наталья Касаткина и Владимир Василёв, художник-постановщик Иосиф Сумбаташвили
- 30 апреля 1983 — Опера де Пари, балетмейстер-постановщик Джон Крэнко, художник-постановщик Юрген Розе; Ромео — Микаэль Денар, Джульетта — Ноэлла Понтуа, Меркуцио — Патрик Дюпон
- 19 октября 1984 — Опера де Пари, балетмейстер-постановщик Рудольф Нуриев, Ромео — Патрик Дюпон, Джульетта — Моник Лудьер, Тибальд — Сирил Атанасов, Меркуцио — Жан-Поль Франкетти, Леди Капулетти — Иветт Шовире
- 3 января 1985 — Американский театр балета, балетмейстер-постановщик Кеннет МакМиллан; Ромео — Джульетта — Лесли Браун, Ромео — Роберт Ла Фосс.
- 1986 — Красноярский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик В. С. Федянин
- 11 апреля 1987 — Челябинский театр оперы и балета, балетмейстеры-постановщики Юламей Скотт и Юрий Папко, художник-постановщик К. Шимановская, дирижёр-постановщик В. Е. Соболев
- 1988 — Государственный академический Большой театр оперы и балета БССР, балетмейстер-постановщик — Валентин Елизарьев, художник Э. Гейдебрехт, дирижёр Г. Проваторов
- 8 декабря 1988 — Ленинградский Малый театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Николай Боярчиков, художник-постановщик Р. Н. Иванов, художник по костюмам И. В. Сафронова, дирижёр-постановщик П. А. Бубельников; Ромео — Валерий Аджамов, Джульетта — Регина Кузьмичёва, Тибальт — Олег Ужинский, Меркуцио — Геннадий Судаков
- 17 декабря 1988 — Львовский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Г. А. Исупов, художник-постановщик Евгений Лысик, дирижёр-постановщик И. Лацанич
- 1989 — Горьковский театр оперы и балета, балетмейстеры-постановщики Юламей Скотт и Юрий Папко
- 21 июня 1990 — Московский музыкальный театр имени К. С. Станиславского и В. И. Немировича-Данченко, балетмейстер-постановщик Владимир Васильев, художник-постановщик Сергей Бархин, дирижёр-постановщик Евгений Колобов; Ромео — Алексей Дубинин, Джульетта — Светлана Смирнова, Тибальт — Валерий Лантратов, Меркуцио — Андрей Глазшнейдер
- 1990 — Национальный балет Канады, балетмейстер-постановщик Джеймс Куделка
- 1990 — Лионская национальная опера, балетмейстер-постановщик Анжелен Прельжокаж; Ромео — С. Лора, Джульетта — Н. Комменж
- 1991 — Омский музыкальный театр, балетмейстер-постановщик Сергей Колесник
- 1993 — Литовский национальный театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Владимир Васильев, художник-постановщик Сергей Бархин
- 1995 — Ла Скала, балетмейстер-постановщик Кеннет МакМиллан
- 1996 — Балет Монте-Карло, балетмейстер-постановщик Жан-Кристоф Майо (Jean-Christophe Maillot)
- 1996 — Театр балета Евгения Панфилова, Пермь, балетмейстер-постановщик Евгений Панфилов
- 1996 — Екатеринбургский театр оперы и балета, возобновление постановки Касаткиной и Василёва, художник-постановщик Иосиф Сумбаташвили, балетмейстер-постановщик Татьяна Луань-Бинь
- 20 апреля 1999 — Кремлёвский балет, в 2-х актах, балетмейстер-постановщик Юрий Григорович, сценография и костюмы Симона Вирсаладзе, дирижёр-постановщик Владимир Понькин; Ромео — Юрий Клевцов, Джульетта — Наталья Балахничёва, Тибальд — Валерий Лантратов, Меркуцио — Вадим Кременский
- 1999 — Латвийская национальная опера, балетмейстер-постановщик Владимир Васильев, художник-постановщик Сергей Бархин
- 28 ноября 2000 — Краснодарский театр балета, в 2-х актах, балетмейстер-постановщик Юрий Григорович, сценография и костюмы Симона Вирсаладзе, дирижёр-постановщик Александр Лавренюк; Ромео — Инь Даюн, Джульетта — Елена Князькова, Тибальд — Сергей Баранников, Меркуцио — А. Кондратюк
- 10 сентября 2003 — Саратовский театр оперы и балета, в 2-х актах, балетмейстер-постановщик Михаил Лавровский (по Леониду Лавровскому), художник-постановщик С. Зограбян, художник по костюмам О. Резниченко, дирижёр-постановщик Юрий Кочнев
- 8 ноября 2003 — Национальная опера «Эстония», балетмейстер-постановщик Тиит Хярм, художник-постановщик М. Форссен, дирижёр-постановщик А. Вяйя
- 9 июля 2004 — Театр оперы и балета Республики Саха (Якутия), в 2-х актах, балетмейстер-постановщик Юрий Григорович, сценография и костюмы Симона Вирсаладзе, дирижёр-постановщик Владимир Рылов
- 25 октября 2004 — Башкирский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Шамиль Терегулов, художник-постановщик Дмитрий Чербаджи, дирижёр-постановщик Р. Лютер; Ромео — Ильдар Маняпов, Джульетта — Гюльсина Мавлюкасова, Меркуцио — Дмитрий Кожемякин, Тибальд — Денис Зайнтдинов
- 8 июля 2005 — Красноярский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Сергей Бобров, художник-постановщик Дмитрий Чербаджи, дирижёр-постановщик А. П. Чепурной; Ромео — А. Асиньяров, Джульетта — Анна Ребецкая, Тибальд — Дмитрий Зыков, Меркуцио — Аркидий Зинов
- 14 ноября 2005 — Марийский государственный театр оперы и балета имени Эрика Сапаева
В 2-х актах, балетмейстер-постановщик Константин Иванов, художник-постановщик Борис Голодницкий, дирижёр-постановщик Михаил Адамович; Ромео — Константин Иванов, Джульетта — Мария Максимова, Меркуцио — Александр Зверев, Тибальт — Александр Самохвалов, Бенволио — Константин Коротков
- 3 февраля 2006 — Ростовский государственный музыкальный театр, балетмейстер-постановщик Алексей Фадеечев, художник-постановщик В. Окунев, дирижёр-постановщик Павел Клиничев
- 24 сентября 2006 — Челябинский театр оперы и балета, балетмейстер-постановщик Константин Уральский, художник-постановщик Никита Ткачук, дирижёр-постановщик Сергей Ферулёв
- 9 июля 2008 — Национальный Балет Кореи (Сеул), в 2-х актах, балетмейстер-постановщик Юрий Григорович, сценография и костюмы Симона Вирсаладзе, дирижёр-постановщик Александр Лавренюк
- 5 мая 2011 — Армянский академический театр оперы и балета им. А. Спендиарова, балетмейстер-постановщик Р. Харатян, дирижёр-постановщик К. Дургарян
- 27 июня 2012 — Самарский академический театр оперы и балета, хореограф-постановщик — Кирилл Шморгонер, дирижёр-постановщик — Евгений Хохлов, художник-постановщик — Феликс Волосенков.
Библиография
- Орджоникидзе Г. "Ромео и Джульетта" С. С. Прокофьева // [books.google.ru/books/about/%D0%9C%D1%83%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B0_%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%B1%D0%B0%D0%BB.html?id=L96s1mUKTawC&redir_esc=y Музыка советского балета]. — М.: Гос. муз. изд-во, 1962. — С. 200—236. — 256 с. — 5500 экз.
- Добровольская Г. Из истории создания "Ромео и Джульетты" С. С. Прокофьева // [books.google.ru/books/about/%D0%9C%D1%83%D0%B7%D1%8B%D0%BA%D0%B0_%D1%81%D0%BE%D0%B2%D0%B5%D1%82%D1%81%D0%BA%D0%BE%D0%B3%D0%BE_%D0%B1%D0%B0%D0%BB.html?id=L96s1mUKTawC&redir_esc=y Музыка советского балета]. — М.: Гос. муз. изд-во, 1962. — С. 237—256. — 256 с. — 5500 экз.
- Л.Лавровский. "Ромео и Джульетта" - История спектакля // «Л.М.Лавровский.Документы.Статьи.Воспоминания». — М.: ВТО, 1983. — 426 с. — 10 000 экз.
- Демидов А. Юрий Григорович. — М.: Планета, 1987. — 272 с. — 25 000 экз.
- Смирнов Ю. Балетмейстер Юрий Григорович. Статьи. Исследования. Размышления. — М.: Фолиант, 2005. — 400 с. — 1000 экз. — ISBN 5-94210-025-Х.
- Демидов А. Золотой век Юрия Григоровича. — М.: Алгоритм, Эксмо, 2007. — 432 с. — 3000 экз. — ISBN 5-699-19631-5.
- Колесников А. Юрий Григорович. — М.: Театралис, 2007. — 368 с. — 2000 экз. — ISBN 978-5-902492-05-4.
- Ванслов В. Хореограф Юрий Григорович. — М.: Театралис, 2009. — 248 с. — 1000 экз. — ISBN 978-5-902492-13-9.
- Велижева Н. [www.marpravda.ru/news/culture/2005/11/16/mp_051116_04/ Константин Иванов подправил Шекспира] // Марийская правда : газета. — Йошкар-Ола, 2005. — № 16 ноября.
Напишите отзыв о статье "Ромео и Джульетта (Прокофьев)"
Примечания
- ↑ Русский балет. Энциклопедия / Редакторы Е.П.Белова, Г.Н.Добровольская, В.М.Красовская, Е.Я.Суриц, Н.Ю.Чернова. — БРЭ, "Согласие", 1997. — 632 с. — 10 000 экз. — ISBN 5-85270-099-1.
- ↑ Л. Лавровский. "Ромео и Джульетта" - История спектакля // «Л. М. Лавровский. Документы. Статьи. Воспоминания». — М.: ВТО, 1983. — 426 с. — 10 000 экз.
- ↑ Из воспоминаний Львова-Анохина в книге о Лавровском, глава 2, стр.11
- ↑ Соллертинский. Статья "Ромео и Джультта" // в книге о Лавровском. — М.: ВТО, 1983. — С. 167. — 10 000 экз.
- ↑ Ю. Файер. Статья балет Прокофьева "Ромео и Джультта" // в книге о Лавровском. — Москва: ВТО, 1983. — С. 174. — 10 000 экз.
- ↑ Львов-Анохин. о балете "Ромео и Джультта" // в книге о Лавровском. — М.: ВТО, 1983. — С. 14. — 10 000 экз.
- ↑ Клавир: Издательство «Музыка», 1991 г. Москва
- ↑ [imslp.org/wiki/10_Pieces_from_Romeo_and_Juliet,_Op.75_(Prokofiev,_Sergey)|10 Pieces from Romeo and Juliet, Op.75]
- ↑ Иван Мартынов. Сергей Прокофьев: жизнь и творчество. — М.: Музыка, 1974. — 558 с. — 30 000 экз.
- ↑ 100 балетных либретто, изд. 2-е, сост. Л. А. Энтелис, Л.: Музыка, 1971
- ↑ [www.mariinsky.ru/playbill/playbill/2011/11/9/1_1900/ Ромео и Джульетта]. официальный сайт Мариинского театра. [www.webcitation.org/68FXYp3pq Архивировано из первоисточника 7 июня 2012].
- ↑ 134-й спектакль со дня первого представления
- ↑ Источник: Программка Марииского театра, 1991
Ссылки
- [www.classicalballet.ru/ballets/romeo/ Ромео и Джульетта] — либретто и фотографии балета в постановке Театра классического балета п/р Н. Касаткиной и В. Василёва
- Ромео и Джульетта (список балетов)
- [youtube.com/watch?v=cDV3qcw4Lac Ромео и Джульетта (1951)] на YouTube — Галина Уланова и Михаил Габович
- [youtube.com/watch?v=bSesJYh2wQw Ромео и Джульетта (1954)] на YouTube — фильм-балет. Галина Уланова, Юрий Жданов, Сергей Корень, Александр Лапаури, Александр Радунский. Сценарист Леонид Лавровский, режиссёр Лео Арнштам, операторы И. Чен и А. Шеленков
- [youtube.com/watch?v=Xc5oOPvpoMc Ромео и Джульетта (1976)] на YouTube — ГАБТ, Н.Бесмертнова, М.Лавровский (8 частей)
- [youtube.com/watch?v=bSesJYh2wQw Ромео и Джульетта (1996)] на YouTube — возобновление. Галина Уланова
| ||||||
| ||||||
| ||||||
Отрывок, характеризующий Ромео и Джульетта (Прокофьев)
Она проскользнула между горшками на другую сторону цветов и, опустив голову, остановилась.– Наташа, – сказал он, – вы знаете, что я люблю вас, но…
– Вы влюблены в меня? – перебила его Наташа.
– Да, влюблен, но, пожалуйста, не будем делать того, что сейчас… Еще четыре года… Тогда я буду просить вашей руки.
Наташа подумала.
– Тринадцать, четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать… – сказала она, считая по тоненьким пальчикам. – Хорошо! Так кончено?
И улыбка радости и успокоения осветила ее оживленное лицо.
– Кончено! – сказал Борис.
– Навсегда? – сказала девочка. – До самой смерти?
И, взяв его под руку, она с счастливым лицом тихо пошла с ним рядом в диванную.
Графиня так устала от визитов, что не велела принимать больше никого, и швейцару приказано было только звать непременно кушать всех, кто будет еще приезжать с поздравлениями. Графине хотелось с глазу на глаз поговорить с другом своего детства, княгиней Анной Михайловной, которую она не видала хорошенько с ее приезда из Петербурга. Анна Михайловна, с своим исплаканным и приятным лицом, подвинулась ближе к креслу графини.
– С тобой я буду совершенно откровенна, – сказала Анна Михайловна. – Уж мало нас осталось, старых друзей! От этого я так и дорожу твоею дружбой.
Анна Михайловна посмотрела на Веру и остановилась. Графиня пожала руку своему другу.
– Вера, – сказала графиня, обращаясь к старшей дочери, очевидно, нелюбимой. – Как у вас ни на что понятия нет? Разве ты не чувствуешь, что ты здесь лишняя? Поди к сестрам, или…
Красивая Вера презрительно улыбнулась, видимо не чувствуя ни малейшего оскорбления.
– Ежели бы вы мне сказали давно, маменька, я бы тотчас ушла, – сказала она, и пошла в свою комнату.
Но, проходя мимо диванной, она заметила, что в ней у двух окошек симметрично сидели две пары. Она остановилась и презрительно улыбнулась. Соня сидела близко подле Николая, который переписывал ей стихи, в первый раз сочиненные им. Борис с Наташей сидели у другого окна и замолчали, когда вошла Вера. Соня и Наташа с виноватыми и счастливыми лицами взглянули на Веру.
Весело и трогательно было смотреть на этих влюбленных девочек, но вид их, очевидно, не возбуждал в Вере приятного чувства.
– Сколько раз я вас просила, – сказала она, – не брать моих вещей, у вас есть своя комната.
Она взяла от Николая чернильницу.
– Сейчас, сейчас, – сказал он, мокая перо.
– Вы всё умеете делать не во время, – сказала Вера. – То прибежали в гостиную, так что всем совестно сделалось за вас.
Несмотря на то, или именно потому, что сказанное ею было совершенно справедливо, никто ей не отвечал, и все четверо только переглядывались между собой. Она медлила в комнате с чернильницей в руке.
– И какие могут быть в ваши года секреты между Наташей и Борисом и между вами, – всё одни глупости!
– Ну, что тебе за дело, Вера? – тихеньким голоском, заступнически проговорила Наташа.
Она, видимо, была ко всем еще более, чем всегда, в этот день добра и ласкова.
– Очень глупо, – сказала Вера, – мне совестно за вас. Что за секреты?…
– У каждого свои секреты. Мы тебя с Бергом не трогаем, – сказала Наташа разгорячаясь.
– Я думаю, не трогаете, – сказала Вера, – потому что в моих поступках никогда ничего не может быть дурного. А вот я маменьке скажу, как ты с Борисом обходишься.
– Наталья Ильинишна очень хорошо со мной обходится, – сказал Борис. – Я не могу жаловаться, – сказал он.
– Оставьте, Борис, вы такой дипломат (слово дипломат было в большом ходу у детей в том особом значении, какое они придавали этому слову); даже скучно, – сказала Наташа оскорбленным, дрожащим голосом. – За что она ко мне пристает? Ты этого никогда не поймешь, – сказала она, обращаясь к Вере, – потому что ты никогда никого не любила; у тебя сердца нет, ты только madame de Genlis [мадам Жанлис] (это прозвище, считавшееся очень обидным, было дано Вере Николаем), и твое первое удовольствие – делать неприятности другим. Ты кокетничай с Бергом, сколько хочешь, – проговорила она скоро.
– Да уж я верно не стану перед гостями бегать за молодым человеком…
– Ну, добилась своего, – вмешался Николай, – наговорила всем неприятностей, расстроила всех. Пойдемте в детскую.
Все четверо, как спугнутая стая птиц, поднялись и пошли из комнаты.
– Мне наговорили неприятностей, а я никому ничего, – сказала Вера.
– Madame de Genlis! Madame de Genlis! – проговорили смеющиеся голоса из за двери.
Красивая Вера, производившая на всех такое раздражающее, неприятное действие, улыбнулась и видимо не затронутая тем, что ей было сказано, подошла к зеркалу и оправила шарф и прическу. Глядя на свое красивое лицо, она стала, повидимому, еще холоднее и спокойнее.
В гостиной продолжался разговор.
– Ah! chere, – говорила графиня, – и в моей жизни tout n'est pas rose. Разве я не вижу, что du train, que nous allons, [не всё розы. – при нашем образе жизни,] нашего состояния нам не надолго! И всё это клуб, и его доброта. В деревне мы живем, разве мы отдыхаем? Театры, охоты и Бог знает что. Да что обо мне говорить! Ну, как же ты это всё устроила? Я часто на тебя удивляюсь, Annette, как это ты, в свои годы, скачешь в повозке одна, в Москву, в Петербург, ко всем министрам, ко всей знати, со всеми умеешь обойтись, удивляюсь! Ну, как же это устроилось? Вот я ничего этого не умею.
– Ах, душа моя! – отвечала княгиня Анна Михайловна. – Не дай Бог тебе узнать, как тяжело остаться вдовой без подпоры и с сыном, которого любишь до обожания. Всему научишься, – продолжала она с некоторою гордостью. – Процесс мой меня научил. Ежели мне нужно видеть кого нибудь из этих тузов, я пишу записку: «princesse une telle [княгиня такая то] желает видеть такого то» и еду сама на извозчике хоть два, хоть три раза, хоть четыре, до тех пор, пока не добьюсь того, что мне надо. Мне всё равно, что бы обо мне ни думали.
– Ну, как же, кого ты просила о Бореньке? – спросила графиня. – Ведь вот твой уже офицер гвардии, а Николушка идет юнкером. Некому похлопотать. Ты кого просила?
– Князя Василия. Он был очень мил. Сейчас на всё согласился, доложил государю, – говорила княгиня Анна Михайловна с восторгом, совершенно забыв всё унижение, через которое она прошла для достижения своей цели.
– Что он постарел, князь Василий? – спросила графиня. – Я его не видала с наших театров у Румянцевых. И думаю, забыл про меня. Il me faisait la cour, [Он за мной волочился,] – вспомнила графиня с улыбкой.
– Всё такой же, – отвечала Анна Михайловна, – любезен, рассыпается. Les grandeurs ne lui ont pas touriene la tete du tout. [Высокое положение не вскружило ему головы нисколько.] «Я жалею, что слишком мало могу вам сделать, милая княгиня, – он мне говорит, – приказывайте». Нет, он славный человек и родной прекрасный. Но ты знаешь, Nathalieie, мою любовь к сыну. Я не знаю, чего я не сделала бы для его счастья. А обстоятельства мои до того дурны, – продолжала Анна Михайловна с грустью и понижая голос, – до того дурны, что я теперь в самом ужасном положении. Мой несчастный процесс съедает всё, что я имею, и не подвигается. У меня нет, можешь себе представить, a la lettre [буквально] нет гривенника денег, и я не знаю, на что обмундировать Бориса. – Она вынула платок и заплакала. – Мне нужно пятьсот рублей, а у меня одна двадцатипятирублевая бумажка. Я в таком положении… Одна моя надежда теперь на графа Кирилла Владимировича Безухова. Ежели он не захочет поддержать своего крестника, – ведь он крестил Борю, – и назначить ему что нибудь на содержание, то все мои хлопоты пропадут: мне не на что будет обмундировать его.
Графиня прослезилась и молча соображала что то.
– Часто думаю, может, это и грех, – сказала княгиня, – а часто думаю: вот граф Кирилл Владимирович Безухой живет один… это огромное состояние… и для чего живет? Ему жизнь в тягость, а Боре только начинать жить.
– Он, верно, оставит что нибудь Борису, – сказала графиня.
– Бог знает, chere amie! [милый друг!] Эти богачи и вельможи такие эгоисты. Но я всё таки поеду сейчас к нему с Борисом и прямо скажу, в чем дело. Пускай обо мне думают, что хотят, мне, право, всё равно, когда судьба сына зависит от этого. – Княгиня поднялась. – Теперь два часа, а в четыре часа вы обедаете. Я успею съездить.
И с приемами петербургской деловой барыни, умеющей пользоваться временем, Анна Михайловна послала за сыном и вместе с ним вышла в переднюю.
– Прощай, душа моя, – сказала она графине, которая провожала ее до двери, – пожелай мне успеха, – прибавила она шопотом от сына.
– Вы к графу Кириллу Владимировичу, ma chere? – сказал граф из столовой, выходя тоже в переднюю. – Коли ему лучше, зовите Пьера ко мне обедать. Ведь он у меня бывал, с детьми танцовал. Зовите непременно, ma chere. Ну, посмотрим, как то отличится нынче Тарас. Говорит, что у графа Орлова такого обеда не бывало, какой у нас будет.
– Mon cher Boris, [Дорогой Борис,] – сказала княгиня Анна Михайловна сыну, когда карета графини Ростовой, в которой они сидели, проехала по устланной соломой улице и въехала на широкий двор графа Кирилла Владимировича Безухого. – Mon cher Boris, – сказала мать, выпрастывая руку из под старого салопа и робким и ласковым движением кладя ее на руку сына, – будь ласков, будь внимателен. Граф Кирилл Владимирович всё таки тебе крестный отец, и от него зависит твоя будущая судьба. Помни это, mon cher, будь мил, как ты умеешь быть…
– Ежели бы я знал, что из этого выйдет что нибудь, кроме унижения… – отвечал сын холодно. – Но я обещал вам и делаю это для вас.
Несмотря на то, что чья то карета стояла у подъезда, швейцар, оглядев мать с сыном (которые, не приказывая докладывать о себе, прямо вошли в стеклянные сени между двумя рядами статуй в нишах), значительно посмотрев на старенький салоп, спросил, кого им угодно, княжен или графа, и, узнав, что графа, сказал, что их сиятельству нынче хуже и их сиятельство никого не принимают.
– Мы можем уехать, – сказал сын по французски.
– Mon ami! [Друг мой!] – сказала мать умоляющим голосом, опять дотрогиваясь до руки сына, как будто это прикосновение могло успокоивать или возбуждать его.
Борис замолчал и, не снимая шинели, вопросительно смотрел на мать.
– Голубчик, – нежным голоском сказала Анна Михайловна, обращаясь к швейцару, – я знаю, что граф Кирилл Владимирович очень болен… я затем и приехала… я родственница… Я не буду беспокоить, голубчик… А мне бы только надо увидать князя Василия Сергеевича: ведь он здесь стоит. Доложи, пожалуйста.
Швейцар угрюмо дернул снурок наверх и отвернулся.
– Княгиня Друбецкая к князю Василию Сергеевичу, – крикнул он сбежавшему сверху и из под выступа лестницы выглядывавшему официанту в чулках, башмаках и фраке.
Мать расправила складки своего крашеного шелкового платья, посмотрелась в цельное венецианское зеркало в стене и бодро в своих стоптанных башмаках пошла вверх по ковру лестницы.
– Mon cher, voue m'avez promis, [Мой друг, ты мне обещал,] – обратилась она опять к Сыну, прикосновением руки возбуждая его.
Сын, опустив глаза, спокойно шел за нею.
Они вошли в залу, из которой одна дверь вела в покои, отведенные князю Василью.
В то время как мать с сыном, выйдя на середину комнаты, намеревались спросить дорогу у вскочившего при их входе старого официанта, у одной из дверей повернулась бронзовая ручка и князь Василий в бархатной шубке, с одною звездой, по домашнему, вышел, провожая красивого черноволосого мужчину. Мужчина этот был знаменитый петербургский доктор Lorrain.
– C'est donc positif? [Итак, это верно?] – говорил князь.
– Mon prince, «errare humanum est», mais… [Князь, человеку ошибаться свойственно.] – отвечал доктор, грассируя и произнося латинские слова французским выговором.
– C'est bien, c'est bien… [Хорошо, хорошо…]
Заметив Анну Михайловну с сыном, князь Василий поклоном отпустил доктора и молча, но с вопросительным видом, подошел к ним. Сын заметил, как вдруг глубокая горесть выразилась в глазах его матери, и слегка улыбнулся.
– Да, в каких грустных обстоятельствах пришлось нам видеться, князь… Ну, что наш дорогой больной? – сказала она, как будто не замечая холодного, оскорбительного, устремленного на нее взгляда.
Князь Василий вопросительно, до недоумения, посмотрел на нее, потом на Бориса. Борис учтиво поклонился. Князь Василий, не отвечая на поклон, отвернулся к Анне Михайловне и на ее вопрос отвечал движением головы и губ, которое означало самую плохую надежду для больного.
– Неужели? – воскликнула Анна Михайловна. – Ах, это ужасно! Страшно подумать… Это мой сын, – прибавила она, указывая на Бориса. – Он сам хотел благодарить вас.
Борис еще раз учтиво поклонился.
– Верьте, князь, что сердце матери никогда не забудет того, что вы сделали для нас.
– Я рад, что мог сделать вам приятное, любезная моя Анна Михайловна, – сказал князь Василий, оправляя жабо и в жесте и голосе проявляя здесь, в Москве, перед покровительствуемою Анною Михайловной еще гораздо большую важность, чем в Петербурге, на вечере у Annette Шерер.
– Старайтесь служить хорошо и быть достойным, – прибавил он, строго обращаясь к Борису. – Я рад… Вы здесь в отпуску? – продиктовал он своим бесстрастным тоном.
– Жду приказа, ваше сиятельство, чтоб отправиться по новому назначению, – отвечал Борис, не выказывая ни досады за резкий тон князя, ни желания вступить в разговор, но так спокойно и почтительно, что князь пристально поглядел на него.
– Вы живете с матушкой?
– Я живу у графини Ростовой, – сказал Борис, опять прибавив: – ваше сиятельство.
– Это тот Илья Ростов, который женился на Nathalie Шиншиной, – сказала Анна Михайловна.
– Знаю, знаю, – сказал князь Василий своим монотонным голосом. – Je n'ai jamais pu concevoir, comment Nathalieie s'est decidee a epouser cet ours mal – leche l Un personnage completement stupide et ridicule.Et joueur a ce qu'on dit. [Я никогда не мог понять, как Натали решилась выйти замуж за этого грязного медведя. Совершенно глупая и смешная особа. К тому же игрок, говорят.]
– Mais tres brave homme, mon prince, [Но добрый человек, князь,] – заметила Анна Михайловна, трогательно улыбаясь, как будто и она знала, что граф Ростов заслуживал такого мнения, но просила пожалеть бедного старика. – Что говорят доктора? – спросила княгиня, помолчав немного и опять выражая большую печаль на своем исплаканном лице.
– Мало надежды, – сказал князь.
– А мне так хотелось еще раз поблагодарить дядю за все его благодеяния и мне и Боре. C'est son filleuil, [Это его крестник,] – прибавила она таким тоном, как будто это известие должно было крайне обрадовать князя Василия.
Князь Василий задумался и поморщился. Анна Михайловна поняла, что он боялся найти в ней соперницу по завещанию графа Безухого. Она поспешила успокоить его.
– Ежели бы не моя истинная любовь и преданность дяде, – сказала она, с особенною уверенностию и небрежностию выговаривая это слово: – я знаю его характер, благородный, прямой, но ведь одни княжны при нем…Они еще молоды… – Она наклонила голову и прибавила шопотом: – исполнил ли он последний долг, князь? Как драгоценны эти последние минуты! Ведь хуже быть не может; его необходимо приготовить ежели он так плох. Мы, женщины, князь, – она нежно улыбнулась, – всегда знаем, как говорить эти вещи. Необходимо видеть его. Как бы тяжело это ни было для меня, но я привыкла уже страдать.
Князь, видимо, понял, и понял, как и на вечере у Annette Шерер, что от Анны Михайловны трудно отделаться.
– Не было бы тяжело ему это свидание, chere Анна Михайловна, – сказал он. – Подождем до вечера, доктора обещали кризис.
– Но нельзя ждать, князь, в эти минуты. Pensez, il у va du salut de son ame… Ah! c'est terrible, les devoirs d'un chretien… [Подумайте, дело идет о спасения его души! Ах! это ужасно, долг христианина…]
Из внутренних комнат отворилась дверь, и вошла одна из княжен племянниц графа, с угрюмым и холодным лицом и поразительно несоразмерною по ногам длинною талией.
Князь Василий обернулся к ней.
– Ну, что он?
– Всё то же. И как вы хотите, этот шум… – сказала княжна, оглядывая Анну Михайловну, как незнакомую.
– Ah, chere, je ne vous reconnaissais pas, [Ах, милая, я не узнала вас,] – с счастливою улыбкой сказала Анна Михайловна, легкою иноходью подходя к племяннице графа. – Je viens d'arriver et je suis a vous pour vous aider a soigner mon oncle . J`imagine, combien vous avez souffert, [Я приехала помогать вам ходить за дядюшкой. Воображаю, как вы настрадались,] – прибавила она, с участием закатывая глаза.
Княжна ничего не ответила, даже не улыбнулась и тотчас же вышла. Анна Михайловна сняла перчатки и в завоеванной позиции расположилась на кресле, пригласив князя Василья сесть подле себя.
– Борис! – сказала она сыну и улыбнулась, – я пройду к графу, к дяде, а ты поди к Пьеру, mon ami, покаместь, да не забудь передать ему приглашение от Ростовых. Они зовут его обедать. Я думаю, он не поедет? – обратилась она к князю.
– Напротив, – сказал князь, видимо сделавшийся не в духе. – Je serais tres content si vous me debarrassez de ce jeune homme… [Я был бы очень рад, если бы вы меня избавили от этого молодого человека…] Сидит тут. Граф ни разу не спросил про него.
Он пожал плечами. Официант повел молодого человека вниз и вверх по другой лестнице к Петру Кирилловичу.
Пьер так и не успел выбрать себе карьеры в Петербурге и, действительно, был выслан в Москву за буйство. История, которую рассказывали у графа Ростова, была справедлива. Пьер участвовал в связываньи квартального с медведем. Он приехал несколько дней тому назад и остановился, как всегда, в доме своего отца. Хотя он и предполагал, что история его уже известна в Москве, и что дамы, окружающие его отца, всегда недоброжелательные к нему, воспользуются этим случаем, чтобы раздражить графа, он всё таки в день приезда пошел на половину отца. Войдя в гостиную, обычное местопребывание княжен, он поздоровался с дамами, сидевшими за пяльцами и за книгой, которую вслух читала одна из них. Их было три. Старшая, чистоплотная, с длинною талией, строгая девица, та самая, которая выходила к Анне Михайловне, читала; младшие, обе румяные и хорошенькие, отличавшиеся друг от друга только тем, что у одной была родинка над губой, очень красившая ее, шили в пяльцах. Пьер был встречен как мертвец или зачумленный. Старшая княжна прервала чтение и молча посмотрела на него испуганными глазами; младшая, без родинки, приняла точно такое же выражение; самая меньшая, с родинкой, веселого и смешливого характера, нагнулась к пяльцам, чтобы скрыть улыбку, вызванную, вероятно, предстоящею сценой, забавность которой она предвидела. Она притянула вниз шерстинку и нагнулась, будто разбирая узоры и едва удерживаясь от смеха.
– Bonjour, ma cousine, – сказал Пьер. – Vous ne me гесоnnaissez pas? [Здравствуйте, кузина. Вы меня не узнаете?]
– Я слишком хорошо вас узнаю, слишком хорошо.
– Как здоровье графа? Могу я видеть его? – спросил Пьер неловко, как всегда, но не смущаясь.
– Граф страдает и физически и нравственно, и, кажется, вы позаботились о том, чтобы причинить ему побольше нравственных страданий.
– Могу я видеть графа? – повторил Пьер.
– Гм!.. Ежели вы хотите убить его, совсем убить, то можете видеть. Ольга, поди посмотри, готов ли бульон для дяденьки, скоро время, – прибавила она, показывая этим Пьеру, что они заняты и заняты успокоиваньем его отца, тогда как он, очевидно, занят только расстроиванием.
Ольга вышла. Пьер постоял, посмотрел на сестер и, поклонившись, сказал:
– Так я пойду к себе. Когда можно будет, вы мне скажите.
Он вышел, и звонкий, но негромкий смех сестры с родинкой послышался за ним.
На другой день приехал князь Василий и поместился в доме графа. Он призвал к себе Пьера и сказал ему:
– Mon cher, si vous vous conduisez ici, comme a Petersbourg, vous finirez tres mal; c'est tout ce que je vous dis. [Мой милый, если вы будете вести себя здесь, как в Петербурге, вы кончите очень дурно; больше мне нечего вам сказать.] Граф очень, очень болен: тебе совсем не надо его видеть.
С тех пор Пьера не тревожили, и он целый день проводил один наверху, в своей комнате.
В то время как Борис вошел к нему, Пьер ходил по своей комнате, изредка останавливаясь в углах, делая угрожающие жесты к стене, как будто пронзая невидимого врага шпагой, и строго взглядывая сверх очков и затем вновь начиная свою прогулку, проговаривая неясные слова, пожимая плечами и разводя руками.
– L'Angleterre a vecu, [Англии конец,] – проговорил он, нахмуриваясь и указывая на кого то пальцем. – M. Pitt comme traitre a la nation et au droit des gens est condamiene a… [Питт, как изменник нации и народному праву, приговаривается к…] – Он не успел договорить приговора Питту, воображая себя в эту минуту самим Наполеоном и вместе с своим героем уже совершив опасный переезд через Па де Кале и завоевав Лондон, – как увидал входившего к нему молодого, стройного и красивого офицера. Он остановился. Пьер оставил Бориса четырнадцатилетним мальчиком и решительно не помнил его; но, несмотря на то, с свойственною ему быстрою и радушною манерой взял его за руку и дружелюбно улыбнулся.
– Вы меня помните? – спокойно, с приятной улыбкой сказал Борис. – Я с матушкой приехал к графу, но он, кажется, не совсем здоров.
– Да, кажется, нездоров. Его всё тревожат, – отвечал Пьер, стараясь вспомнить, кто этот молодой человек.
Борис чувствовал, что Пьер не узнает его, но не считал нужным называть себя и, не испытывая ни малейшего смущения, смотрел ему прямо в глаза.
– Граф Ростов просил вас нынче приехать к нему обедать, – сказал он после довольно долгого и неловкого для Пьера молчания.
– А! Граф Ростов! – радостно заговорил Пьер. – Так вы его сын, Илья. Я, можете себе представить, в первую минуту не узнал вас. Помните, как мы на Воробьевы горы ездили c m me Jacquot… [мадам Жако…] давно.
– Вы ошибаетесь, – неторопливо, с смелою и несколько насмешливою улыбкой проговорил Борис. – Я Борис, сын княгини Анны Михайловны Друбецкой. Ростова отца зовут Ильей, а сына – Николаем. И я m me Jacquot никакой не знал.
Пьер замахал руками и головой, как будто комары или пчелы напали на него.
– Ах, ну что это! я всё спутал. В Москве столько родных! Вы Борис…да. Ну вот мы с вами и договорились. Ну, что вы думаете о булонской экспедиции? Ведь англичанам плохо придется, ежели только Наполеон переправится через канал? Я думаю, что экспедиция очень возможна. Вилльнев бы не оплошал!
Борис ничего не знал о булонской экспедиции, он не читал газет и о Вилльневе в первый раз слышал.
– Мы здесь в Москве больше заняты обедами и сплетнями, чем политикой, – сказал он своим спокойным, насмешливым тоном. – Я ничего про это не знаю и не думаю. Москва занята сплетнями больше всего, – продолжал он. – Теперь говорят про вас и про графа.
Пьер улыбнулся своей доброю улыбкой, как будто боясь за своего собеседника, как бы он не сказал чего нибудь такого, в чем стал бы раскаиваться. Но Борис говорил отчетливо, ясно и сухо, прямо глядя в глаза Пьеру.
– Москве больше делать нечего, как сплетничать, – продолжал он. – Все заняты тем, кому оставит граф свое состояние, хотя, может быть, он переживет всех нас, чего я от души желаю…
– Да, это всё очень тяжело, – подхватил Пьер, – очень тяжело. – Пьер всё боялся, что этот офицер нечаянно вдастся в неловкий для самого себя разговор.
– А вам должно казаться, – говорил Борис, слегка краснея, но не изменяя голоса и позы, – вам должно казаться, что все заняты только тем, чтобы получить что нибудь от богача.
«Так и есть», подумал Пьер.
– А я именно хочу сказать вам, чтоб избежать недоразумений, что вы очень ошибетесь, ежели причтете меня и мою мать к числу этих людей. Мы очень бедны, но я, по крайней мере, за себя говорю: именно потому, что отец ваш богат, я не считаю себя его родственником, и ни я, ни мать никогда ничего не будем просить и не примем от него.
Пьер долго не мог понять, но когда понял, вскочил с дивана, ухватил Бориса за руку снизу с свойственною ему быстротой и неловкостью и, раскрасневшись гораздо более, чем Борис, начал говорить с смешанным чувством стыда и досады.
– Вот это странно! Я разве… да и кто ж мог думать… Я очень знаю…
Но Борис опять перебил его:
– Я рад, что высказал всё. Может быть, вам неприятно, вы меня извините, – сказал он, успокоивая Пьера, вместо того чтоб быть успокоиваемым им, – но я надеюсь, что не оскорбил вас. Я имею правило говорить всё прямо… Как же мне передать? Вы приедете обедать к Ростовым?
И Борис, видимо свалив с себя тяжелую обязанность, сам выйдя из неловкого положения и поставив в него другого, сделался опять совершенно приятен.
– Нет, послушайте, – сказал Пьер, успокоиваясь. – Вы удивительный человек. То, что вы сейчас сказали, очень хорошо, очень хорошо. Разумеется, вы меня не знаете. Мы так давно не видались…детьми еще… Вы можете предполагать во мне… Я вас понимаю, очень понимаю. Я бы этого не сделал, у меня недостало бы духу, но это прекрасно. Я очень рад, что познакомился с вами. Странно, – прибавил он, помолчав и улыбаясь, – что вы во мне предполагали! – Он засмеялся. – Ну, да что ж? Мы познакомимся с вами лучше. Пожалуйста. – Он пожал руку Борису. – Вы знаете ли, я ни разу не был у графа. Он меня не звал… Мне его жалко, как человека… Но что же делать?
– И вы думаете, что Наполеон успеет переправить армию? – спросил Борис, улыбаясь.
Пьер понял, что Борис хотел переменить разговор, и, соглашаясь с ним, начал излагать выгоды и невыгоды булонского предприятия.
Лакей пришел вызвать Бориса к княгине. Княгиня уезжала. Пьер обещался приехать обедать затем, чтобы ближе сойтись с Борисом, крепко жал его руку, ласково глядя ему в глаза через очки… По уходе его Пьер долго еще ходил по комнате, уже не пронзая невидимого врага шпагой, а улыбаясь при воспоминании об этом милом, умном и твердом молодом человеке.
Как это бывает в первой молодости и особенно в одиноком положении, он почувствовал беспричинную нежность к этому молодому человеку и обещал себе непременно подружиться с ним.
Князь Василий провожал княгиню. Княгиня держала платок у глаз, и лицо ее было в слезах.
– Это ужасно! ужасно! – говорила она, – но чего бы мне ни стоило, я исполню свой долг. Я приеду ночевать. Его нельзя так оставить. Каждая минута дорога. Я не понимаю, чего мешкают княжны. Может, Бог поможет мне найти средство его приготовить!… Adieu, mon prince, que le bon Dieu vous soutienne… [Прощайте, князь, да поддержит вас Бог.]
– Adieu, ma bonne, [Прощайте, моя милая,] – отвечал князь Василий, повертываясь от нее.
– Ах, он в ужасном положении, – сказала мать сыну, когда они опять садились в карету. – Он почти никого не узнает.
– Я не понимаю, маменька, какие его отношения к Пьеру? – спросил сын.
– Всё скажет завещание, мой друг; от него и наша судьба зависит…
– Но почему вы думаете, что он оставит что нибудь нам?
– Ах, мой друг! Он так богат, а мы так бедны!
– Ну, это еще недостаточная причина, маменька.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Как он плох! – восклицала мать.
Когда Анна Михайловна уехала с сыном к графу Кириллу Владимировичу Безухому, графиня Ростова долго сидела одна, прикладывая платок к глазам. Наконец, она позвонила.
– Что вы, милая, – сказала она сердито девушке, которая заставила себя ждать несколько минут. – Не хотите служить, что ли? Так я вам найду место.
Графиня была расстроена горем и унизительною бедностью своей подруги и поэтому была не в духе, что выражалось у нее всегда наименованием горничной «милая» и «вы».
– Виновата с, – сказала горничная.
– Попросите ко мне графа.
Граф, переваливаясь, подошел к жене с несколько виноватым видом, как и всегда.
– Ну, графинюшка! Какое saute au madere [сотэ на мадере] из рябчиков будет, ma chere! Я попробовал; не даром я за Тараску тысячу рублей дал. Стоит!
Он сел подле жены, облокотив молодецки руки на колена и взъерошивая седые волосы.
– Что прикажете, графинюшка?
– Вот что, мой друг, – что это у тебя запачкано здесь? – сказала она, указывая на жилет. – Это сотэ, верно, – прибавила она улыбаясь. – Вот что, граф: мне денег нужно.
Лицо ее стало печально.
– Ах, графинюшка!…
И граф засуетился, доставая бумажник.
– Мне много надо, граф, мне пятьсот рублей надо.
И она, достав батистовый платок, терла им жилет мужа.
– Сейчас, сейчас. Эй, кто там? – крикнул он таким голосом, каким кричат только люди, уверенные, что те, кого они кличут, стремглав бросятся на их зов. – Послать ко мне Митеньку!
Митенька, тот дворянский сын, воспитанный у графа, который теперь заведывал всеми его делами, тихими шагами вошел в комнату.
– Вот что, мой милый, – сказал граф вошедшему почтительному молодому человеку. – Принеси ты мне… – он задумался. – Да, 700 рублей, да. Да смотри, таких рваных и грязных, как тот раз, не приноси, а хороших, для графини.
– Да, Митенька, пожалуйста, чтоб чистенькие, – сказала графиня, грустно вздыхая.
– Ваше сиятельство, когда прикажете доставить? – сказал Митенька. – Изволите знать, что… Впрочем, не извольте беспокоиться, – прибавил он, заметив, как граф уже начал тяжело и часто дышать, что всегда было признаком начинавшегося гнева. – Я было и запамятовал… Сию минуту прикажете доставить?
– Да, да, то то, принеси. Вот графине отдай.
– Экое золото у меня этот Митенька, – прибавил граф улыбаясь, когда молодой человек вышел. – Нет того, чтобы нельзя. Я же этого терпеть не могу. Всё можно.
– Ах, деньги, граф, деньги, сколько от них горя на свете! – сказала графиня. – А эти деньги мне очень нужны.
– Вы, графинюшка, мотовка известная, – проговорил граф и, поцеловав у жены руку, ушел опять в кабинет.
Когда Анна Михайловна вернулась опять от Безухого, у графини лежали уже деньги, всё новенькими бумажками, под платком на столике, и Анна Михайловна заметила, что графиня чем то растревожена.
– Ну, что, мой друг? – спросила графиня.
– Ах, в каком он ужасном положении! Его узнать нельзя, он так плох, так плох; я минутку побыла и двух слов не сказала…
– Annette, ради Бога, не откажи мне, – сказала вдруг графиня, краснея, что так странно было при ее немолодом, худом и важном лице, доставая из под платка деньги.
Анна Михайловна мгновенно поняла, в чем дело, и уж нагнулась, чтобы в должную минуту ловко обнять графиню.
– Вот Борису от меня, на шитье мундира…
Анна Михайловна уж обнимала ее и плакала. Графиня плакала тоже. Плакали они о том, что они дружны; и о том, что они добры; и о том, что они, подруги молодости, заняты таким низким предметом – деньгами; и о том, что молодость их прошла… Но слезы обеих были приятны…
Графиня Ростова с дочерьми и уже с большим числом гостей сидела в гостиной. Граф провел гостей мужчин в кабинет, предлагая им свою охотницкую коллекцию турецких трубок. Изредка он выходил и спрашивал: не приехала ли? Ждали Марью Дмитриевну Ахросимову, прозванную в обществе le terrible dragon, [страшный дракон,] даму знаменитую не богатством, не почестями, но прямотой ума и откровенною простотой обращения. Марью Дмитриевну знала царская фамилия, знала вся Москва и весь Петербург, и оба города, удивляясь ей, втихомолку посмеивались над ее грубостью, рассказывали про нее анекдоты; тем не менее все без исключения уважали и боялись ее.
В кабинете, полном дыма, шел разговор о войне, которая была объявлена манифестом, о наборе. Манифеста еще никто не читал, но все знали о его появлении. Граф сидел на отоманке между двумя курившими и разговаривавшими соседями. Граф сам не курил и не говорил, а наклоняя голову, то на один бок, то на другой, с видимым удовольствием смотрел на куривших и слушал разговор двух соседей своих, которых он стравил между собой.
Один из говоривших был штатский, с морщинистым, желчным и бритым худым лицом, человек, уже приближавшийся к старости, хотя и одетый, как самый модный молодой человек; он сидел с ногами на отоманке с видом домашнего человека и, сбоку запустив себе далеко в рот янтарь, порывисто втягивал дым и жмурился. Это был старый холостяк Шиншин, двоюродный брат графини, злой язык, как про него говорили в московских гостиных. Он, казалось, снисходил до своего собеседника. Другой, свежий, розовый, гвардейский офицер, безупречно вымытый, застегнутый и причесанный, держал янтарь у середины рта и розовыми губами слегка вытягивал дымок, выпуская его колечками из красивого рта. Это был тот поручик Берг, офицер Семеновского полка, с которым Борис ехал вместе в полк и которым Наташа дразнила Веру, старшую графиню, называя Берга ее женихом. Граф сидел между ними и внимательно слушал. Самое приятное для графа занятие, за исключением игры в бостон, которую он очень любил, было положение слушающего, особенно когда ему удавалось стравить двух говорливых собеседников.
– Ну, как же, батюшка, mon tres honorable [почтеннейший] Альфонс Карлыч, – говорил Шиншин, посмеиваясь и соединяя (в чем и состояла особенность его речи) самые народные русские выражения с изысканными французскими фразами. – Vous comptez vous faire des rentes sur l'etat, [Вы рассчитываете иметь доход с казны,] с роты доходец получать хотите?
– Нет с, Петр Николаич, я только желаю показать, что в кавалерии выгод гораздо меньше против пехоты. Вот теперь сообразите, Петр Николаич, мое положение…
Берг говорил всегда очень точно, спокойно и учтиво. Разговор его всегда касался только его одного; он всегда спокойно молчал, пока говорили о чем нибудь, не имеющем прямого к нему отношения. И молчать таким образом он мог несколько часов, не испытывая и не производя в других ни малейшего замешательства. Но как скоро разговор касался его лично, он начинал говорить пространно и с видимым удовольствием.
– Сообразите мое положение, Петр Николаич: будь я в кавалерии, я бы получал не более двухсот рублей в треть, даже и в чине поручика; а теперь я получаю двести тридцать, – говорил он с радостною, приятною улыбкой, оглядывая Шиншина и графа, как будто для него было очевидно, что его успех всегда будет составлять главную цель желаний всех остальных людей.
– Кроме того, Петр Николаич, перейдя в гвардию, я на виду, – продолжал Берг, – и вакансии в гвардейской пехоте гораздо чаще. Потом, сами сообразите, как я мог устроиться из двухсот тридцати рублей. А я откладываю и еще отцу посылаю, – продолжал он, пуская колечко.
– La balance у est… [Баланс установлен…] Немец на обухе молотит хлебец, comme dit le рroverbe, [как говорит пословица,] – перекладывая янтарь на другую сторону ртa, сказал Шиншин и подмигнул графу.
Граф расхохотался. Другие гости, видя, что Шиншин ведет разговор, подошли послушать. Берг, не замечая ни насмешки, ни равнодушия, продолжал рассказывать о том, как переводом в гвардию он уже выиграл чин перед своими товарищами по корпусу, как в военное время ротного командира могут убить, и он, оставшись старшим в роте, может очень легко быть ротным, и как в полку все любят его, и как его папенька им доволен. Берг, видимо, наслаждался, рассказывая всё это, и, казалось, не подозревал того, что у других людей могли быть тоже свои интересы. Но всё, что он рассказывал, было так мило степенно, наивность молодого эгоизма его была так очевидна, что он обезоруживал своих слушателей.
– Ну, батюшка, вы и в пехоте, и в кавалерии, везде пойдете в ход; это я вам предрекаю, – сказал Шиншин, трепля его по плечу и спуская ноги с отоманки.
Берг радостно улыбнулся. Граф, а за ним и гости вышли в гостиную.
Было то время перед званым обедом, когда собравшиеся гости не начинают длинного разговора в ожидании призыва к закуске, а вместе с тем считают необходимым шевелиться и не молчать, чтобы показать, что они нисколько не нетерпеливы сесть за стол. Хозяева поглядывают на дверь и изредка переглядываются между собой. Гости по этим взглядам стараются догадаться, кого или чего еще ждут: важного опоздавшего родственника или кушанья, которое еще не поспело.
Пьер приехал перед самым обедом и неловко сидел посредине гостиной на первом попавшемся кресле, загородив всем дорогу. Графиня хотела заставить его говорить, но он наивно смотрел в очки вокруг себя, как бы отыскивая кого то, и односложно отвечал на все вопросы графини. Он был стеснителен и один не замечал этого. Большая часть гостей, знавшая его историю с медведем, любопытно смотрели на этого большого толстого и смирного человека, недоумевая, как мог такой увалень и скромник сделать такую штуку с квартальным.
– Вы недавно приехали? – спрашивала у него графиня.
– Oui, madame, [Да, сударыня,] – отвечал он, оглядываясь.
– Вы не видали моего мужа?
– Non, madame. [Нет, сударыня.] – Он улыбнулся совсем некстати.
– Вы, кажется, недавно были в Париже? Я думаю, очень интересно.
– Очень интересно..
Графиня переглянулась с Анной Михайловной. Анна Михайловна поняла, что ее просят занять этого молодого человека, и, подсев к нему, начала говорить об отце; но так же, как и графине, он отвечал ей только односложными словами. Гости были все заняты между собой. Les Razoumovsky… ca a ete charmant… Vous etes bien bonne… La comtesse Apraksine… [Разумовские… Это было восхитительно… Вы очень добры… Графиня Апраксина…] слышалось со всех сторон. Графиня встала и пошла в залу.
– Марья Дмитриевна? – послышался ее голос из залы.
– Она самая, – послышался в ответ грубый женский голос, и вслед за тем вошла в комнату Марья Дмитриевна.
Все барышни и даже дамы, исключая самых старых, встали. Марья Дмитриевна остановилась в дверях и, с высоты своего тучного тела, высоко держа свою с седыми буклями пятидесятилетнюю голову, оглядела гостей и, как бы засучиваясь, оправила неторопливо широкие рукава своего платья. Марья Дмитриевна всегда говорила по русски.
– Имениннице дорогой с детками, – сказала она своим громким, густым, подавляющим все другие звуки голосом. – Ты что, старый греховодник, – обратилась она к графу, целовавшему ее руку, – чай, скучаешь в Москве? Собак гонять негде? Да что, батюшка, делать, вот как эти пташки подрастут… – Она указывала на девиц. – Хочешь – не хочешь, надо женихов искать.
– Ну, что, казак мой? (Марья Дмитриевна казаком называла Наташу) – говорила она, лаская рукой Наташу, подходившую к ее руке без страха и весело. – Знаю, что зелье девка, а люблю.
Она достала из огромного ридикюля яхонтовые сережки грушками и, отдав их именинно сиявшей и разрумянившейся Наташе, тотчас же отвернулась от нее и обратилась к Пьеру.
– Э, э! любезный! поди ка сюда, – сказала она притворно тихим и тонким голосом. – Поди ка, любезный…
И она грозно засучила рукава еще выше.
Пьер подошел, наивно глядя на нее через очки.
– Подойди, подойди, любезный! Я и отцу то твоему правду одна говорила, когда он в случае был, а тебе то и Бог велит.
Она помолчала. Все молчали, ожидая того, что будет, и чувствуя, что было только предисловие.
– Хорош, нечего сказать! хорош мальчик!… Отец на одре лежит, а он забавляется, квартального на медведя верхом сажает. Стыдно, батюшка, стыдно! Лучше бы на войну шел.
Она отвернулась и подала руку графу, который едва удерживался от смеха.
– Ну, что ж, к столу, я чай, пора? – сказала Марья Дмитриевна.
Впереди пошел граф с Марьей Дмитриевной; потом графиня, которую повел гусарский полковник, нужный человек, с которым Николай должен был догонять полк. Анна Михайловна – с Шиншиным. Берг подал руку Вере. Улыбающаяся Жюли Карагина пошла с Николаем к столу. За ними шли еще другие пары, протянувшиеся по всей зале, и сзади всех по одиночке дети, гувернеры и гувернантки. Официанты зашевелились, стулья загремели, на хорах заиграла музыка, и гости разместились. Звуки домашней музыки графа заменились звуками ножей и вилок, говора гостей, тихих шагов официантов.
На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
