Ромео и Джульетта (фильм, 1954, Великобритания)
Ромео и Джульетта | |
Giulietta e Romeo | |
Жанр | |
---|---|
Режиссёр | |
Продюсер | |
Автор сценария | |
В главных ролях | |
Оператор | |
Композитор | |
Длительность |
138 мин. |
Страна | |
Год | |
IMDb | |
«Ромео и Джульетта» (итал. Giulietta e Romeo) — первый цветной кинофильм по одноимённой трагедии Уильяма Шекспира, созданный с использованием натурных съёмок в Италии.[1]
Содержание
Сюжет
Знаменитая история трагической любви, прославленная Шекспиром. Действие происходит на заре Ренессанса в итальянском городе Вероне, где враждуют между собой знатные и богатые семейства Монтекки и Капулетти. Их дети — Ромео и Джульетта — случайно встречаются на празднике, устроенном в доме Капулетти после произошедшей в этот день междоусобной потасовки, повлекшей гнев герцога Веронского и запрет вражды под угрозой смерти. Ромео и Джульетта влюбляются друг в друга с первого взгляда. Предыдущая безответная влюблённость Ромео в гордую красавицу Розалину, также пришедшую на праздник, рассеивается, как туман. Джульетта забывает о юном графе Парисе, представленном ей родителями в качестве жениха. Даже узнав, что они принадлежат к враждующим семьям, никто не в силах отказаться от захватившего их чувства. Ночью после бала, отстав от друзей, Ромео тайком пробирается в сад под балкон Джульетты и слышит её слова о любви. Он пылко отвечает ей, и подростки решают соединить свои судьбы, тайно обвенчавшись на следующий же день. Устроить всё им помогают добрый наставник Ромео, монах Лоренцо, и любящая кормилица Джульетты. В этот день происходит стычка Тибальта, двоюродного брата Джульетты, и Меркуцио, лучшего друга Ромео. Ромео пытается прекратить драку, но в это время Тибальт смертельно ранит Меркуцио, и тот умирает. Ромео не может сдержаться, вступает в схватку с Тибальтом и закалывает его. Он скрывается в келье Лоренцо, а тем временем герцог выносит свой приговор, изгоняя его из Вероны. Джульетта в отчаянии от вести, которую принесла ей кормилица, но остаётся верна своей любви к супругу. Лоренцо и кормилица помогают несчастным новобрачным встретиться в спальне Джульетты, чтобы они могли провести вместе ночь перед разлукой. Утром Ромео незамеченным уезжает в Мантую, следуя совету Лоренцо. Синьора Капулетти сообщает скорбящей Джульетте, что отец хочет развеять её грусть по Тибальту скорейшей свадьбой с графом Парисом. Джульетта решительно отказывается, чем вызывает негодование родителей. Ища выход из тяжкого положения по своему разумению, кормилица советует подопечной дать согласие на брак, чем поражает ету, умирая навсегда в её сердце. В отчаянии Джульетта прибегает за советом к монаху Лоренцо, и он даёт ей настой, способный на время погрузить её в сон, подобный смерти. Он планирует обо всём известить письмом Ромео, чтобы тот подоспел в склеп Джульетты к сроку её пробуждения, тогда супруги вновь соединятся и уедут в Мантую. Дома Джульетта даёт согласие на брак с Парисом и усыпляет бдительность родителей и кормилицы, притворившись послушной. Ночью она выпивает настой и впадает в оцепенение. Утром в день свадьбы близкие потрясены смертью Джульетты и переносят её тело в родовой склеп Капулетти, где уже покоится Тибальт. Монах Джованни, посланец Лоренцо, не смог передать Ромео письмо, где всё разъяснялось, так как на пути в Мантую он зашёл в дом больного чумой, и стража заперла его там вместе с умирающим, чтобы предотвратить распространение заразы. Слуга сообщает Ромео о внезапной смерти Джульетты. Ночью Ромео прибывает в Верону и спешит на церковный двор к гробнице Капулетти, чтобы навсегда лечь рядом с любимой. Он не может найти Лоренцо, и, схватив огромную подставку для свечей, старается с её помощью открыть вход в склеп. На его пути встаёт негодующий Парис, пришедший к гробнице своей невесты. Ромео вынужден его сразить. Спустившись в склеп, он прощается с Джульеттой и убивает себя кинжалом. Озабоченный тем, что Ромео не получил письма, Лоренцо прибывает в склеп, но слишком поздно. Проснувшаяся Джульетта не хочет оставить мёртвого мужа и вонзает себе в грудь его кинжал. Тела мёртвых возлюбленных кладут на разостланном ковре в веронском соборе, Монтекки и Капулетти мирятся, а герцог произносит слова о небесном провидении и о печальнейшей судьбе Ромео и Джульетты
В ролях
- Лоуренс Харви — Ромео
- Сьюзен Шентол — Джульетта
- Убальдо Дзолло — Меркуцио
- Энцо Фиермонте — Тибальт
- Флора Робсон — Кормилица
Награды
- 1954 — Венецианский кинофестиваль — Премия: Премия «Золотой лев»
- 1955 — BAFTA — Номинации:
- Лучший британский фильм
- Лучший британский сценарий
- Best Film from any Source
- 1954 — Британская ассоциация кинематографистов (British Society of Cinematographers) — Премия — Best Cinematography Award
История создания
Производство фильма — Universalcine s.p.a. and Verona Productions. Режиссёр фильма Ренато Кастеллани сфокусировал внимание на истории молодых влюблённых, противостоящих предрассудкам и вражде своих семей. Первоначально он обратился к итальянским новеллам — источникам сюжета шекспировской пьесы и планировал использовать их в сценарии фильма. Окончательный вариант сценария был основан на произведении Шекспира. В фильме остались следы итальянского материала, но только визуального характера. К примеру, тайное венчание Ромео и Джульетты совершается через окошко в исповедальне церкви, как в новелле Луиджи Да Прото. Персонаж Меркуцио не так ярок, как в пьесе Шекспира, монолога о королеве Мэб в фильме Кастеллани нет.[1]
Художественное оформление — Ренато Кастеллани, с участием Джорджо Венци / Giorgio Venzi. В художественном плане фильм построен на щедром воспроизведении образов архитектуры и живописи раннего Возрождения.
«Чарующий дух старой Италии витает в этой изящной картине.»[1]— О.Николаева
Костюмы были созданы по эскизам французской художницы Леонор Фини.
Композитор Роман Влад в течение двух лет работал над музыкой к фильму.
Натурные съемки фильма продолжались семь месяцев.[1]
На роль Ромео (в результате поисков в течение нескольких месяцев) был выбран двадцатипятилетний британский актёр Лоуренс Харви, который после съемок в фильме неоднократно играл роль Ромео на сцене театров Стратфорда и Бродвея.[1]
Джульетту сыграла 19-летняя студентка Сьюзен Шентол. Изящную девушку заметил метрдотель одного из лондонских ресторанов, куда она пришла со своими родителями. Он знал о том, что актриса на роль Джульетты ещё не найдена и немедленно сообщил продюсерам фильма о девушке, облик которой ему показался весьма подходящим. Сьюзен пригласили на пробы и утвердили на роль. По окончании съёмок она не стала продолжать актёрскую карьеру.[1]
«Притягательность этого фильма с его несколько камерным пространством и изысканной красотой, возможно, открывается не сразу современному зрителю… Однако соответствующий настрой, внимательный просмотр и звучащая в картине музыка позволяют по достоинству оценить эту картину.»[1]— О.Николаева
Интересные факты
- Для режиссёра Ренато Кастеллани это были первые съемки цветного фильма.[1]
- Съемки сцены в келье монаха Лоренцо, к которому приходит за помощью Джульетта, проводились в монастыре миноритов, куда прежде не ступала нога женщины, и для их осуществления необходимо было получить специальное разрешение духовных властей.[1]
- Ромео обрывает свою жизнь, не прибегая к яду, а заколов себя кинжалом — такова логика представления этого героя в версии Кастеллани, более ожесточённого окружающей атмосферой вражды, чем в других трактовках.[1]
- Не все роли в этой картине исполняли профессиональные актеры, так, например, роль Меркуцио сыграл молодой веронский архитектор Убальдо Дзолло(Ubaldo Zollo), а герцога веронского Эскала, исполнил Итальянский писатель Джованни Рота(Giovanni Rota).[1]
Рецензии
Напишите отзыв о статье "Ромео и Джульетта (фильм, 1954, Великобритания)"
Ссылки
- [www.romeo-juliet-club.ru/castellani1954.html История создания фильма «Ромео и Джульетта» Ренато Кастеллани ] — о режиссёре, актёрах, музыка, иллюстрации, критика. [www.romeo-juliet-club.ru/whiting/masterlesson.html О сцене на балконе в лекции проф. Леонарда Уайтинга.]
- [www.romeo-and-juliet.ru/movies/rj1954/ О фильме «Ромео и Джульетта» 1954 г.]
Примечания
|
Отрывок, характеризующий Ромео и Джульетта (фильм, 1954, Великобритания)
За обедом государя Валуев сказал, оглянувшись в окно:– Народ все еще надеется увидать ваше величество.
Обед уже кончился, государь встал и, доедая бисквит, вышел на балкон. Народ, с Петей в середине, бросился к балкону.
– Ангел, отец! Ура, батюшка!.. – кричали народ и Петя, и опять бабы и некоторые мужчины послабее, в том числе и Петя, заплакали от счастия. Довольно большой обломок бисквита, который держал в руке государь, отломившись, упал на перилы балкона, с перил на землю. Ближе всех стоявший кучер в поддевке бросился к этому кусочку бисквита и схватил его. Некоторые из толпы бросились к кучеру. Заметив это, государь велел подать себе тарелку бисквитов и стал кидать бисквиты с балкона. Глаза Пети налились кровью, опасность быть задавленным еще более возбуждала его, он бросился на бисквиты. Он не знал зачем, но нужно было взять один бисквит из рук царя, и нужно было не поддаться. Он бросился и сбил с ног старушку, ловившую бисквит. Но старушка не считала себя побежденною, хотя и лежала на земле (старушка ловила бисквиты и не попадала руками). Петя коленкой отбил ее руку, схватил бисквит и, как будто боясь опоздать, опять закричал «ура!», уже охриплым голосом.
Государь ушел, и после этого большая часть народа стала расходиться.
– Вот я говорил, что еще подождать – так и вышло, – с разных сторон радостно говорили в народе.
Как ни счастлив был Петя, но ему все таки грустно было идти домой и знать, что все наслаждение этого дня кончилось. Из Кремля Петя пошел не домой, а к своему товарищу Оболенскому, которому было пятнадцать лет и который тоже поступал в полк. Вернувшись домой, он решительно и твердо объявил, что ежели его не пустят, то он убежит. И на другой день, хотя и не совсем еще сдавшись, но граф Илья Андреич поехал узнавать, как бы пристроить Петю куда нибудь побезопаснее.
15 го числа утром, на третий день после этого, у Слободского дворца стояло бесчисленное количество экипажей.
Залы были полны. В первой были дворяне в мундирах, во второй купцы с медалями, в бородах и синих кафтанах. По зале Дворянского собрания шел гул и движение. У одного большого стола, под портретом государя, сидели на стульях с высокими спинками важнейшие вельможи; но большинство дворян ходило по зале.
Все дворяне, те самые, которых каждый день видал Пьер то в клубе, то в их домах, – все были в мундирах, кто в екатерининских, кто в павловских, кто в новых александровских, кто в общем дворянском, и этот общий характер мундира придавал что то странное и фантастическое этим старым и молодым, самым разнообразным и знакомым лицам. Особенно поразительны были старики, подслеповатые, беззубые, плешивые, оплывшие желтым жиром или сморщенные, худые. Они большей частью сидели на местах и молчали, и ежели ходили и говорили, то пристроивались к кому нибудь помоложе. Так же как на лицах толпы, которую на площади видел Петя, на всех этих лицах была поразительна черта противоположности: общего ожидания чего то торжественного и обыкновенного, вчерашнего – бостонной партии, Петрушки повара, здоровья Зинаиды Дмитриевны и т. п.
Пьер, с раннего утра стянутый в неловком, сделавшемся ему узким дворянском мундире, был в залах. Он был в волнении: необыкновенное собрание не только дворянства, но и купечества – сословий, etats generaux – вызвало в нем целый ряд давно оставленных, но глубоко врезавшихся в его душе мыслей о Contrat social [Общественный договор] и французской революции. Замеченные им в воззвании слова, что государь прибудет в столицу для совещания с своим народом, утверждали его в этом взгляде. И он, полагая, что в этом смысле приближается что то важное, то, чего он ждал давно, ходил, присматривался, прислушивался к говору, но нигде не находил выражения тех мыслей, которые занимали его.
Был прочтен манифест государя, вызвавший восторг, и потом все разбрелись, разговаривая. Кроме обычных интересов, Пьер слышал толки о том, где стоять предводителям в то время, как войдет государь, когда дать бал государю, разделиться ли по уездам или всей губернией… и т. д.; но как скоро дело касалось войны и того, для чего было собрано дворянство, толки были нерешительны и неопределенны. Все больше желали слушать, чем говорить.
Один мужчина средних лет, мужественный, красивый, в отставном морском мундире, говорил в одной из зал, и около него столпились. Пьер подошел к образовавшемуся кружку около говоруна и стал прислушиваться. Граф Илья Андреич в своем екатерининском, воеводском кафтане, ходивший с приятной улыбкой между толпой, со всеми знакомый, подошел тоже к этой группе и стал слушать с своей доброй улыбкой, как он всегда слушал, в знак согласия с говорившим одобрительно кивая головой. Отставной моряк говорил очень смело; это видно было по выражению лиц, его слушавших, и по тому, что известные Пьеру за самых покорных и тихих людей неодобрительно отходили от него или противоречили. Пьер протолкался в середину кружка, прислушался и убедился, что говоривший действительно был либерал, но совсем в другом смысле, чем думал Пьер. Моряк говорил тем особенно звучным, певучим, дворянским баритоном, с приятным грассированием и сокращением согласных, тем голосом, которым покрикивают: «Чеаек, трубку!», и тому подобное. Он говорил с привычкой разгула и власти в голосе.
– Что ж, что смоляне предложили ополченцев госуаю. Разве нам смоляне указ? Ежели буародное дворянство Московской губернии найдет нужным, оно может выказать свою преданность государю импературу другими средствами. Разве мы забыли ополченье в седьмом году! Только что нажились кутейники да воры грабители…
Граф Илья Андреич, сладко улыбаясь, одобрительно кивал головой.
– И что же, разве наши ополченцы составили пользу для государства? Никакой! только разорили наши хозяйства. Лучше еще набор… а то вернется к вам ни солдат, ни мужик, и только один разврат. Дворяне не жалеют своего живота, мы сами поголовно пойдем, возьмем еще рекрут, и всем нам только клич кликни гусай (он так выговаривал государь), мы все умрем за него, – прибавил оратор одушевляясь.
Илья Андреич проглатывал слюни от удовольствия и толкал Пьера, но Пьеру захотелось также говорить. Он выдвинулся вперед, чувствуя себя одушевленным, сам не зная еще чем и сам не зная еще, что он скажет. Он только что открыл рот, чтобы говорить, как один сенатор, совершенно без зубов, с умным и сердитым лицом, стоявший близко от оратора, перебил Пьера. С видимой привычкой вести прения и держать вопросы, он заговорил тихо, но слышно:
– Я полагаю, милостивый государь, – шамкая беззубым ртом, сказал сенатор, – что мы призваны сюда не для того, чтобы обсуждать, что удобнее для государства в настоящую минуту – набор или ополчение. Мы призваны для того, чтобы отвечать на то воззвание, которым нас удостоил государь император. А судить о том, что удобнее – набор или ополчение, мы предоставим судить высшей власти…
Пьер вдруг нашел исход своему одушевлению. Он ожесточился против сенатора, вносящего эту правильность и узкость воззрений в предстоящие занятия дворянства. Пьер выступил вперед и остановил его. Он сам не знал, что он будет говорить, но начал оживленно, изредка прорываясь французскими словами и книжно выражаясь по русски.
– Извините меня, ваше превосходительство, – начал он (Пьер был хорошо знаком с этим сенатором, но считал здесь необходимым обращаться к нему официально), – хотя я не согласен с господином… (Пьер запнулся. Ему хотелось сказать mon tres honorable preopinant), [мой многоуважаемый оппонент,] – с господином… que je n'ai pas L'honneur de connaitre; [которого я не имею чести знать] но я полагаю, что сословие дворянства, кроме выражения своего сочувствия и восторга, призвано также для того, чтобы и обсудить те меры, которыми мы можем помочь отечеству. Я полагаю, – говорил он, воодушевляясь, – что государь был бы сам недоволен, ежели бы он нашел в нас только владельцев мужиков, которых мы отдаем ему, и… chair a canon [мясо для пушек], которую мы из себя делаем, но не нашел бы в нас со… со… совета.
Многие поотошли от кружка, заметив презрительную улыбку сенатора и то, что Пьер говорит вольно; только Илья Андреич был доволен речью Пьера, как он был доволен речью моряка, сенатора и вообще всегда тою речью, которую он последнею слышал.
– Я полагаю, что прежде чем обсуждать эти вопросы, – продолжал Пьер, – мы должны спросить у государя, почтительнейше просить его величество коммюникировать нам, сколько у нас войска, в каком положении находятся наши войска и армии, и тогда…
Но Пьер не успел договорить этих слов, как с трех сторон вдруг напали на него. Сильнее всех напал на него давно знакомый ему, всегда хорошо расположенный к нему игрок в бостон, Степан Степанович Апраксин. Степан Степанович был в мундире, и, от мундира ли, или от других причин, Пьер увидал перед собой совсем другого человека. Степан Степанович, с вдруг проявившейся старческой злобой на лице, закричал на Пьера: