Ромул и Рем

Ромул лат. Romulus<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Капитолийская волчица, кормящая Ромула и Рема</td></tr>
царь Древнего Рима
21 апреля 753 — 716 год до н. э.
Преемник:	Нума Помпилий
Отец:	Марс
Мать:	Рея Сильвия

Рем
лат. Remus
Капитолийская волчица, кормящая Ромула и Рема
Имя при рождении:	Рем
Род деятельности:	Колонист
Место смерти:	между Палатинским и Капитолийским холмами
Отец:	Марс
Мать:	Рея Сильвия

Ро́мул и Рем (лат. Romulus и Remus) — легендарные братья-основатели Рима. По преданию, были детьми весталки Реи Сильвии и бога Марса. Согласно Титу Ливию, Ромул был первым царём Древнего Рима (753 — 716 гг. до н. э.).

Рождение и детство

Мать Ромула и Рема — Рея Сильвия была дочерью законного царя Альба-Лонги Нумитора, смещённого с престола его младшим братом Амулием. Амулий не хотел, чтобы дети Нумитора помешали его честолюбивым замыслам: сын Нумитора пропал во время охоты, а Рею Сильвию Амулий заставил стать весталкой, что обрекало её на 30-летнее безбрачие. На четвёртый год служения к ней в священной роще явился Марс, от которого Рея Сильвия и родила двух братьев. Разгневанный Амулий посадил её в темницу, а младенцев приказал положить в корзину и бросить в Тибр. Однако корзину прибило к берегу у подошвы Палатинского холма, где их вскормила волчица, а заботы матери заменили прилетевшие дятел и чибис. Впоследствии все эти животные стали священными для Рима. Затем братьев подобрал царский пастух Фаустул. Жена его, Акка Ларенция, ещё не утешившаяся после смерти своего ребёнка, приняла близнецов на своё попечение.

Когда Ромул и Рем выросли, они вернулись в Альба-Лонгу, где узнали тайну своего происхождения. Они убили Амулия и восстановили на троне своего деда Нумитора.

Основание Рима

Спустя четыре года по воле своего деда Ромул и Рем отправились к Тибру искать место для основания новой колонии Альба-Лонги. По легенде, Рем выбрал, по разным источникам, не то низменность между Палатинским и Капитолийским холмами, не то Авентинский холм, но Ромул настаивал на том, чтобы основать город на Палатинском холме. Дабы разрешить спор, братья сели подальше друг от друга и стали ждать знака свыше. Рем увидел шесть летящих коршунов, а Ромул — чуть позже — двенадцать (позднее это число толковали как двенадцать веков могущества Рима). Выиграв спор, Ромул провёл священную борозду (померий) на Палатине, но Рем в насмешку перепрыгнул через неё, что взбесило Ромула и вынудило его убить собственного брата. По другой версии, обращение к знамениям не помогло, вспыхнула ссора, в ходе которой Ромул убил своего брата.

Раскаявшись в убийстве Рема, Ромул основал город, которому дал своё имя (лат. Roma), и стал его царём. Датой основания города считается 21 апреля 753 г. до н. э., когда вокруг Палатинского холма плугом и была проведена борозда, обозначившая границу города. По средневековой легенде, сыном Рема — Сением был основан город Сиена.

В первое время главной заботой Ромула было увеличение населения города. С этой целью он предоставил пришельцам права, свободы и гражданство наравне с первыми поселенцами. Для них он отвёл земли Капитолийского холма. Благодаря этому в город начали стекаться беглые рабы, изгнанники и просто искатели приключений из других городов и стран.

В Риме не хватало женского населения — соседние народы справедливо считали постыдным для себя вступление в родственные союзы с толпой бродяг, как они называли в то время римлян. Поэтому Ромул придумал уловку — через четыре месяца после основания города, 21 августа, он устроил торжественный праздник — Консуалии, с играми, борьбой и разного рода гимнастическими и кавалерийскими упражнениями. На праздник съехались многие соседи римлян, в том числе сабиняне (сабины). В минуту, когда зрители и, в особенности, зрительницы были увлечены ходом игры, по условному знаку (Ромул снял с себя плащ) римляне залили праздничный огонь и многочисленное войско с мечами и копьями в руках набросилась на безоружных гостей. В сумятице и давке римляне захватили женщин — кто сколько мог. Сам Ромул взял себе в жёны сабинянку Герсилию. Как считали античные историки, свадьба с ритуалом похищения невесты стала римским обычаем именно с тех пор.

Как сообщает Плутарх, попытку вычисления дат рождения Ромула и Рема и основания Рима астрологическими методами предпринял по просьбе своего друга Варрона астролог Тарутий. Он решил, что братья были зачаты в день солнечного затмения 24 июня 772 г. до н. э. в 3-м часу после восхода и появились на свет 26 марта 771 г. до н. э., а Рим был основан 4 октября 754 г. до н. э.

Ромул — царь Древнего Рима

Похищение сабинянок не могло положительно сказаться на репутации Рима — против него восстали соседи. Войску Ромула удалось отбить нападение и взять города Ценин и Крустумерий. Военная слава Ромула привлекла в город новых поселенцев — этрусков. Они заселили Эсквилинский холм. К тому времени сабиняне, оправившиеся от тяжёлой утраты, под предводительством своего царя Тация пошли походом на Рим и, несмотря на героизм защитников города, почти сумели его взять. Но в самый разгар битвы на поле боя появились сабинянки: держа младенцев на руках, они заклинали, с одной стороны, своих отцов и братьев, с другой — мужей прекратить кровопролитие. Сабиняне и римляне заключили мир. Они решили называться квиритами (копьеносными мужами) и жить вместе под властью Тация и Ромула. Сабиняне заселили Капитолийский и соседний с ним Квиринальский холм.

В течение шести лет Таций и Ромул правили вместе. За это время они совершили несколько удачных походов, в том числе — в альбанскую колонию Камерию, но в городе Лавиний Таций был убит оскорблёнными гражданами. Ромул стал царём объединённых народов.

Ромулу приписывается создание сената, состоявшего в то время из 100 «отцов». Он же установил знаки отличия верховной власти, учредил должность ликторов, разделил народ на 30 курий, по именам сабинских женщин, учредил три трибы: Рамны (латиняне), Тиции (сабиняне) и Луцеры (этруски). Ему же приписывается разделение римлян на патрициев и плебеев.

Устройство Ромулом римского государства

Основатели

Ромул и Рем взошли на гору,
Холм перед ними был дик и нем.
Ромул сказал: «Здесь будет город».
«Город, как солнце» — ответил Рем.

Ромул сказал: «Волей созвездий
Мы обрели наш древний почёт».
Рем отвечал: «Что было прежде,
Надо забыть, глянем вперед».

«Здесь будет цирк, — промолвил Ромул, —
Здесь будет дом наш, открытый всем».
«Но надо поставить ближе к дому
Могильные склепы» — ответил Рем.

22 января 1908 года

/Н.С. Гумилёв /

Поделив весь народ на 3 части, Ромул поставил над каждой из частей наиболее выдающихся из людей в качестве предводителя. Затем, поделив вновь каждую из трёх частей на 10, он назначил и над ними предводителей, равных между собой и самых храбрых. Большие части он назвал трибами, а меньшие — куриями. Те, кто стоял во главе триб, назывались трибунами, стоящие же во главе курий — курионами. Курии Ромул поделил на декады, возглавляемые декурионом. Ромул разделил землю Рима на 30 равных клеров (участков по жребию) и назначил каждой курии клер.

Ромул отделил знатных по роду и прославленных доблестью и богатством в те времена людей, у которых уже были дети, от безвестных, бедных и неудачливых. Людей незавидной судьбы он назвал плебеями, а людей лучшей доли — «отцами» (их потомков стали называть патрициями). На «отцов» было возложено руководство Римом. Граждане, которые участия в общественных делах не принимали, назывались сельчанами.

Когда же Ромул отделил лучших от худших, он занялся законодательством и определил, что надлежит делать каждым из них: патрициям — быть жрецами, управлять и судить, вместе с ним заниматься государственными делами; плебеев Ромул решил освободить от всего этого. Он назначил им занятия земледелием, скотоводством и прибыльными ремёслами. Ромул счёл целесообразным поручить плебеев патрициям, каждому из них предоставив выбор, кому из народа он пожелает стать патроном. Ромул назвал защиту бедных и низших патронатом, таким образом установив между ними человеколюбивые и гражданственные связи.

Затем Ромул учредил институт сенаторов, с которыми намеревался управлять государством, набрав 100 человек из патрициев. Он назначил одного, который должен был руководить государством, когда сам он поведёт войско за его пределы. Каждой из трёх триб он предписал выбрать трёх человек, бывших наиболее разумными благодаря своему возрасту и наиболее знаменитыми по происхождению. После же этим девяти он приказал из каждой курии назначить трёх самых достойных из патрициев. Затем, добавив к первым девяти, выдвинутым трибами ещё 90, которых заранее избрали курии, и назначив из них предводителя, которого он сам наметил, Ромул дополнил число сенаторов до 100.

Дети Ромула

У Ромула была дочь Прима и сын Авилий, рождённые ему, по одной из версий, Герсилией.

Исчезновение Ромула

Римская мифология описывает смерть Ромула как сверхъестественное исчезновение. Впрочем, похоже, что он был просто убит. Плутарх в своих «Сравнительных жизнеописаниях» рассказывает о вознесении Ромула с долей скептицизма:

Уже тридцать семь лет правил Ромул основанным им Римом. Пятого июля, в тот день, который в настоящее время называется Капратинскими нонами, Ромул приносил за городом, на Козьем болоте, жертву за весь народ в присутствии Сената и большей части граждан. Внезапно в воздухе произошла большая перемена: на землю спустилась туча, сопровождаемая вихрем и бурей. Остальной народ в страхе пустился бежать и рассеялся в разные стороны, Ромул же исчез. Его не нашли ни живым, ни мёртвым. На патрициев пало сильное подозрение. Народ говорил, что они давно тяготились царской властью и, желая забрать управление государством в свои руки, умертвили царя, так как он стал с некоторого времени поступать с ними суровее и деспотичнее. Патриции старались рассеять подобного рода подозрения, причислив Ромула к богам и говоря, что он «не умер, а удостоился лучшей доли». Прокул, личность, пользовавшаяся уважением, поклялся, что видел, как Ромул возносился в полном вооружении на небо, и слышал его голос, приказывавший называть его Квирином.

— Плутарх. [lib.ru/POEEAST/PLUTARH/likurg.txt Сравнительные жизнеописания. Ликург и Нума Помпилий]

Похожий рассказ приводит в своей «Истории от основания Города» Тит Ливий.

Принято считать, что Ромул вознёсся на небо 5 июля 717 г. до н. э. Точная дата рождения Ромула и Рема известна лишь приблизительно: около 771 г. до н. э. После смерти Ромул был отождествлён с сабинским богом Квирином, который считался мирным образом Марса.

После Ромула царём Рима стал Нума Помпилий.

Аналогии в культурах других народов

Судьба Рема и Ромула имеет множество аналогий в культурах других народов. Так древнегреческий Персей и древнееврейский Моисей были сразу после рождения скинуты, соответственно, в море и Нил. Тема близнецов также часто встречается в мифологии средиземноморья: сравнить хотя бы с греческими легендами о Касторе и Поллуксе или об Амфионе и Зефе. Случаи воспитания детей дикими животными часто описываются в мифологии, религии и современной фантастике. Наконец, легенда об убийстве Ромулом родного брата очень напоминает библейскую историю о Каине, убившем родного брата Авеля.

И призрел Господь на Авеля и на дар его, а на Каина и на дар его не призрел. Каин сильно огорчился, и поникло лице его. И сказал Господь Каину: почему ты огорчился? и отчего поникло лице твое? если делаешь доброе, то не поднимаешь ли лица? а если не делаешь доброго, то у дверей грех лежит; он влечет тебя к себе, но ты господствуй над ним. И сказал Каин Авелю, брату своему. И когда они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его. Быт. 4:4-8

В случае с Ромулом его братоубийство произошло из-за борьбы за власть, и это сюжет повторявшийся многократно в течение всей истории Рима. В случае с Каином мы видим такую же зависть и злобу, возникшую на фоне собственной неудачи и успехов родного брата, принёсшего угодную Богу жертву. Интересно, что сразу после истории с убийством брата, Каин предстаёт в Писании строителем первого в истории человечества города.

И познал Каин жену свою; и она зачала и родила Еноха. И построил он город; и назвал город по имени сына своего: Енох. Быт. 4:17

Эта аналогия приходила на ум ещё античным авторам. Вот, что пишет о Ромуле Аврелий Августин (Августин Блаженный) в своём труде «О граде Божьем»(2 часть, 15-я книга, 5 глава):

О первом основателе земного града – братоубийце, которому соответствовал по нечестию братоубийства основатель Рима. Итак, первым основателем земного града был братоубийца, из зависти убивший своего брата, гражданина вечного града, странника на этой земле (Быт. 4). Неудивительно, что спустя столько времени, при основании того города, который должен был стать во главе этого земного града, о котором мы говорим, и царствовать над столь многими народами, явилось в своем роде подражание этому первому примеру, или, как говорят греки, архетипа. Ибо и здесь, как упоминает о самом злодействе один из их поэтов: Первые стены, увы, обагрилися братскою кровью. Именно так был основан Рим, судя по свидетельствам римской истории об убийстве Ромулом своего брата Рема. Различие состоит только в том, что оба они были гражданами земного града. Оба они добивались славы создать Римскую республику; но оба вместе не могли иметь такой славы, какую мог бы иметь каждый из них, если бы был один. Ибо кто хочет прославиться своим господством, господствует тем менее, чем с большим числом соучастников разделяет свою власть. Итак, чтобы одному иметь в своих руках всю власть, был убит товарищ, и посредством этого злодейства увеличилось в худшем виде то, что, не будучи запятнано преступлением, было бы меньшим, но лучшим. А те братья, Каин и Авель, не имели одинакового стремления к земным вещам, и тот, который убил своего брата, не потому завидовал ему, что его господство могло стать меньшим, если бы оба они господствовали (ибо Авель не искал господства в том граде, который основал его брат); он завидовал той дьявольской завистью, какой злые люди завидуют добрым только лишь потому, что те добры, между тем как они – злы... Аврелий Августин

В честь Ромула и Рема названы спутники астероида (87) Сильвия : Ромул S/2001 (87) и Рем S/2004 (87), открытые в 2001 и 2004 гг.

В кино

• «Ромул и Рем» (1961) — худ. фильм, режиссёр — Серджо Корбуччи, Ромул — Стив Ривз, Рем — Гордон Скотт
• «Похищение сабинянок» (1961) — худ. фильм, режиссёр — Ришар Поттье, Ромула играет Роджер Мур

В играх

• В Assassin’s Creed: Brotherhood есть культ последователей Ромула.

Литература

• Цицерон — «Республика», VI, 22 — Сон Сципиона.
• Тит Ливий — «История от основания города», I. [www.ancientrome.ru/antlitr/livi/kn01-f.htm Русский перевод].
• Дионисий Галикарнасский — «История Рима», I.
• Плутарх — «Сравнительные жизнеописания: Жизнь Ромула, Нумы Помпилия, Камилла».

Ссылки

• [romanum.ru/Tema_1/Tema_1.html Социально-экономические отношения и оформление римской государственности в царскую эпоху] (2009). Проверено 2 апреля 2009. [www.webcitation.org/6184Fg5Ma Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
• Дионисий Галикарнасский. [romanum.ru/Tema_1/Dionisy_Rimskie_drevnosti.html Римские древности] (2009). Проверено 2 апреля 2009. [www.webcitation.org/6184GE4q8 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].
• [vurdal.at.ua/publ/hist_n_myth/mythology/romul_i_rem_osnovanie_rima/4-1-0-32 Ромул и Рем. Основание Рима]. [www.webcitation.org/6184GjIh9 Архивировано из первоисточника 22 августа 2011].

Отрывок, характеризующий Ромул и Рем

Человек этот нужен еще для оправдания последнего совокупного действия.
Действие совершено. Последняя роль сыграна. Актеру велено раздеться и смыть сурьму и румяны: он больше не понадобится.
И проходят несколько лет в том, что этот человек, в одиночестве на своем острове, играет сам перед собой жалкую комедию, мелочно интригует и лжет, оправдывая свои деяния, когда оправдание это уже не нужно, и показывает всему миру, что такое было то, что люди принимали за силу, когда невидимая рука водила им.
Распорядитель, окончив драму и раздев актера, показал его нам.
– Смотрите, чему вы верили! Вот он! Видите ли вы теперь, что не он, а Я двигал вас?
Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.
На другой, на третий и на четвертый день повторялся тот же и тот же разговор.
После своего посещения Ростовых и того неожиданного, холодного приема, сделанного ей Николаем, княжна Марья призналась себе, что она была права, не желая ехать первая к Ростовым.
«Я ничего и не ожидала другого, – говорила она себе, призывая на помощь свою гордость. – Мне нет никакого дела до него, и я только хотела видеть старушку, которая была всегда добра ко мне и которой я многим обязана».
Но она не могла успокоиться этими рассуждениями: чувство, похожее на раскаяние, мучило ее, когда она вспоминала свое посещение. Несмотря на то, что она твердо решилась не ездить больше к Ростовым и забыть все это, она чувствовала себя беспрестанно в неопределенном положении. И когда она спрашивала себя, что же такое было то, что мучило ее, она должна была признаваться, что это были ее отношения к Ростову. Его холодный, учтивый тон не вытекал из его чувства к ней (она это знала), а тон этот прикрывал что то. Это что то ей надо было разъяснить; и до тех пор она чувствовала, что не могла быть покойна.
В середине зимы она сидела в классной, следя за уроками племянника, когда ей пришли доложить о приезде Ростова. С твердым решением не выдавать своей тайны и не выказать своего смущения она пригласила m lle Bourienne и с ней вместе вышла в гостиную.
При первом взгляде на лицо Николая она увидала, что он приехал только для того, чтобы исполнить долг учтивости, и решилась твердо держаться в том самом тоне, в котором он обратится к ней.
Они заговорили о здоровье графини, об общих знакомых, о последних новостях войны, и когда прошли те требуемые приличием десять минут, после которых гость может встать, Николай поднялся, прощаясь.
Княжна с помощью m lle Bourienne выдержала разговор очень хорошо; но в самую последнюю минуту, в то время как он поднялся, она так устала говорить о том, до чего ей не было дела, и мысль о том, за что ей одной так мало дано радостей в жизни, так заняла ее, что она в припадке рассеянности, устремив вперед себя свои лучистые глаза, сидела неподвижно, не замечая, что он поднялся.
Николай посмотрел на нее и, желая сделать вид, что он не замечает ее рассеянности, сказал несколько слов m lle Bourienne и опять взглянул на княжну. Она сидела так же неподвижно, и на нежном лице ее выражалось страдание. Ему вдруг стало жалко ее и смутно представилось, что, может быть, он был причиной той печали, которая выражалась на ее лице. Ему захотелось помочь ей, сказать ей что нибудь приятное; но он не мог придумать, что бы сказать ей.
– Прощайте, княжна, – сказал он. Она опомнилась, вспыхнула и тяжело вздохнула.
– Ах, виновата, – сказала она, как бы проснувшись. – Вы уже едете, граф; ну, прощайте! А подушку графине?
– Постойте, я сейчас принесу ее, – сказала m lle Bourienne и вышла из комнаты.
Оба молчали, изредка взглядывая друг на друга.
– Да, княжна, – сказал, наконец, Николай, грустно улыбаясь, – недавно кажется, а сколько воды утекло с тех пор, как мы с вами в первый раз виделись в Богучарове. Как мы все казались в несчастии, – а я бы дорого дал, чтобы воротить это время… да не воротишь.
Княжна пристально глядела ему в глаза своим лучистым взглядом, когда он говорил это. Она как будто старалась понять тот тайный смысл его слов, который бы объяснил ей его чувство к ней.