Рондо, Хосе
| Хосе Касимиро Рондо Перейра исп. José Casimiro Rondeau<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 20 апреля 1815 — 21 апреля 1815 | |||
| Предшественник: | Третий Триумвириат | ||
| Преемник: | Игнасио Альварес Томас | ||
| |||
| 9 июня 1819 — 1 февраля 1820 | |||
| Предшественник: | Хуан Пуэйрредон | ||
| Преемник: | Хуан Педро Агирре | ||
| |||
| 22 декабря 1828 — 17 апреля 1830 | |||
| Преемник: | Луис Эдуардо Перес | ||
| Рождение: | 4 марта 1773 | ||
| Смерть: | 18 ноября 1844 (71 год) | ||
- У этого человека испанская фамилия; здесь Рондо — фамилия отца, а Перейра — фамилия матери.
Хосе Касимиро Рондо Перейра (исп. José Casimiro Rondeau; 4 марта 1773 — 18 ноября 1844) — аргентинский и уругвайский военный и политический деятель начала XIX века.
Содержание
Биография
Молодые годы
Родился в Буэнос-Айресе, но вскоре после рождения его семья переехала в Монтевидео, где он получил начальное образование. В возрасте 20 лет вступил в ряды вооружённых сил в Буэнос-Айресе, но вскоре перевёлся в Монтевидео. Во время британского вторжения в 1806 году он попал в плен и был сослан в Англию. После поражения британских войск был освобождён и прибыл в Испанию, где принимал участие в войне против Наполеона. В 1810 году возвратился в Монтевидео, где встретил Майскую революцию. Связал свою судьбу с делом независимости Америки, и вступил в созданные Первой хунтой Буэнос-Айреса войска Соединённых провинций Рио-де-ла-Платы в звании подполковника, став главой сил освободительного движения в Восточной полосе. Став полковником возглавил драгунский полк, принимал участие в осаде Монтевидео и сражении при Серрито.
Конфликт с Артигасом
Когда к осаде Монтевидео присоединился Хосе Артигас, то в Трес-Крусес были избраны делегаты на Ассамблею тринадцатого года, которая должна была определить будущее конституционное устройство страны. Однако эти делегаты были отвергнуты Ассамблеей, в которой доминировала ложа «Лаутаро», так как они имели инструкции настаивать на автономии Восточной полосы, в то время как власти предпочитали построить унитарное государство.
По распоряжению Ассамблеи Рондо организовал новый конгресс в Масьеле, где большинство делегатов были назначены самим Рондо, что позволило исключить сторонников Артигаса. Узнав об этом, Артигас в январе 1814 года прекратил участие в осаде Монтевидео и ушёл со своими людьми. Хотя это оставило часть лагеря патриотов без защиты, испанцы, получившие урок в битве при Серрито, не воспользовались этим.
Рондо безуспешно просил подкреплений; их отправили лишь в мае, когда адмирал Уильям Браун разгромил испанский флот и оставил Монтевидео в изоляции. Однако с подкреплениями Директория прислала и нового командующего осадой: Рондо заменил Карлос Мария де Альвеар, который после взятия города передал власть Артигасу и его сторонникам.
Северная армия
Чтобы загладить скандал, верховный директор Соединённых провинций Рио-де-ла-Платы Хервасио Антонио де Посадас произвёл Рондо в бригадные генералы и поставил во главе Северной армии. Немедленно началась подготовка к третьей кампании в Верхнем Перу. Перебрасывались войска, осаждавшие Монтевидео, а также захваченное в городе военное имущество. Когда всё было готово, пришло известие, что Посадас заменил Рондо во главе армии на Альвеара. Узнав об этом, часть офицеров восстала и публично объявила о непризнании власти Альвеара, вынудив его с дороги вернуться обратно.
Этот бунт вынудил Посадаса уйти в отставку, и его во главе государства сменил Альвеар. Он занялся преследованием своих оппонентов, но три месяца спустя был сброшен в результате военного переворота. Совет Буэнос-Айреса выбрал в качестве его преемника Рондо, который не мог приступить к обязанностям просто потому, что находился в 2.000 километрах оттуда. Тогда пост верховного правителя занял глава сбросившего Альвареса переворота полковник Игнасио Альварес Томас.
Все эти пертубации привели к тому, что ключевые для экспедиции в Верхнее Перу месяцы были потрачены на подготовку и реорганизацию.
Третья кампания в Верхнем Перу
В мае 1815 года Северная армия Соединённых провинций Рио-де-ла-Платы вступила в Потоси. Осенью, однако, Рондо потерпел несколько поражений от сил роялистов, и Верхнее Перу было навсегда потеряно для Соединённых провинций, став независимым государством Боливия.
Конфликт с Гуэмесом
После отступления на северную границу будущей Аргентины Рондо заявил, что причиной поражения было предательство и дезертирство Мартина Мигеля де Гуэмеса. Из Буэнос-Айреса были посланы войска под руководством Доминго Френча и Хуана Батисты Бустоса, которые прежде, чем присоединиться к Северной армии, должны были свергнуть Гуэмеса. Тот, однако, сумел удержаться в Сальте, и после нескольких недель абсурдной гражданской войны было достигнуто соглашение: центральное правительство признавало Гуэмеса губернатором провинции Сальта, а тот за это брал на себя оборону северной границы страны.
Летом 1816 года новый глава государства Хуан Мартин де Пуэйреддон сместил Рондо с поста командующего Северной Армией,
Верховный правитель
В 1818 году Рондо был назначен генерал-инспектором армии, отвечавшей за оборону южных границ провинции Буэнос-Айрес от индейцев, которые, пользуясь ослаблением власти, совершали набеги и терроризировали белое население. В апреле 1919 года он был назначен губернатором провинции Буэнос-Айрес, но его власть была просто делегирована Верховному правителю страны. В июне 1819 года после отставки Пуэйрредона Рондо стал Верховным правителем Соединённых провинций Рио-де-ла-Платы.
Реально его контроль за пределами провинции Буэнос-Айрес был слаб. Губернаторы Куйо и Сальты рассматривались лишь как союзники, а не как подчинённые. Провинции Кордоба и Тукуман, созданные Пуэйрредоном, пользовались большой автономией. Провинции Севера и Востока (Восточная провинция, Корриентес, Энтре-Риос и Санта-Фе) отвергали какую-либо власть Буэнос-Айреса и вели себя враждебно. Кроме того, на территории Восточной провинции находились португальско-бразильские войска, а Испания готовила мощное вторжение в Соединённые провинции (либеральная революция в Испании отменила этот план, но вести о ней пришли в Южную Америку уже после падения правительства в Буэнос-Айресе).
Рондо попытался как можно скорее подавить мятежи против федерального правительства, и отправил генералу Хосе де Сан-Мартину приказ привести Андскую армию для участия в гражданской войне, но тот отказался это сделать. На смену Сан-Мартину во главе армии был отправлен генерал Хуан Рамон Балькарсе, но войска губернатора Санта-Фе Эстанислао Лопеса не пропустили его.
Битва при Сепеде
Рондо посчитал, что Лопес нарушил перемирие, и приказал генералу Мануэлю Бельграно двинуть Северную армию против Санта-Фе; более того, он призвал португальского губернатора Восточной провинции Карлоса Фредерико Лекора вторгнуться в провинции Энтре-Риос и Корриентес.
В октябре губернатор провинции Энтре-Риос Франсиско Рамирес перешёл в наступление и вторгся в северную часть провинции Буэнос-Айрес. Рондо лично возглавил армию, но 8 января 1820 года Северная армия взбунтовалась в Арекито: генерал Хуан Батиста Бустос отказался продолжать участвовать в гражданской войне.
Рондо остался один против Лопеса и Рамиреса, и 1 февраля 1820 года потерпел поражение в битве при Сепеде. Остатки разгромленной армии отступили в Сан-Николас-де-лос-Арройос, откуда отплыли в Буэнос-Айрес. Несколько дней спустя к столице подошли войска мятежных губернаторов. 11 февраля Рондо ушёл в отставку, и в марте отплыл в Монтевидео; до 1862 года в стране больше не было признаваемого всеми провинциями центрального правительства.
Последующая жизнь в Аргентине
В следующем десятилетии Рондо помогал губернатору провинции Буэнос-Айрес Мартину Родригесу отражать набеги индейцев на южную границу провинции. Когда началась аргентино-бразильская война, то он был поставлен во главе армии, которая должна была действовать в Восточной провинции, но военный министр Альвеар предпочёл возглавить её лично.
Последующая жизнь в Уругвае
Губернатор Буэнос-Айреса Мануэль Доррего сделал Рондо военным министром, но 10 октября 1828 года тот подал в отставку, так как Генеральная конституционная и законодательная ассамблея Восточного государства Уругвай предложила Рондо пост временного Губернатора и Генерал-Капитана Уругвая. После вступления в действие Конституции Уругвая он 17 апреля 1830 года ушёл в отставку, и на следующий день получил армейское звание бригадного генерала.
Во время президентства Риверы был в 1832 году назначен ответственным за сношения с аргентинским правительством. В 1835 году был назначен начальником штаба армии, покинув этот пост по причине плохого здоровья 5 апреля 1838 года. С 6 февраля 1839 года по 5 марта 1840 года был военным министром. В 1843—1844 годах принимал участие в обороне Монтевидео, во время которой и скончался.
Напишите отзыв о статье "Рондо, Хосе"
Ссылки
- [www.biografiasyvidas.com/biografia/r/rondeau.htm Краткая биография] (исп.)
- [www.argentinidad.com/info/biografias/rondeau.htm Биография] (исп.)
| ||||||||
Отрывок, характеризующий Рондо, Хосе
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.
Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.
Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.
Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
