Роннер-Книп, Генриетта
| Генриетта Роннер-Книп | |
 | |
| Имя при рождении: |
Henriëtte Ronner-Knip |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
28 февраля 1909 (87 лет) |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Жанр: | |
 Работы на Викискладе | |
Генриетта Роннер-Книп (31 мая 1821 — 28 февраля 1909 года) — бельгийская художница-анималистка голландского происхождения, наиболее известная благодаря своим картинам с изображением кошек.
Содержание
Биография
Генриетта Роннер-Книп родилась в семье художников. Отец, Джозеф Август Книп давал ей и своей младшей сестре Генриетте Гертруде уроки живописи; мать — французская художница Полин Рифер де Курсель, в основном изображавшая птиц (некоторые источники утверждают, что матерью Генриетты Роннер-Книп была Конелия ван Леувен, с которой её отец жил в то время, разойдясь с женой)[1]. Дедушка по отцу, Николас Книп (1741—1808), также был художником.
Семья часто переезжала из-за работы отца. В 1823 году Джозеф Август Книп ослеп на один глаз, а спустя год он и Полин Рифер де Курсель развелись, и он женился на Корнелии ван Леувен. В 1832 году художник полностью ослеп, но семья продолжала менять место жительства до 1840 года, когда они осели в Берликуме[2]. К тому времени Генриетта взяла на себя финансовую ответственность за всю семью и начала серьёзно заниматься живописью[1].
После смерти Корнелии Гениетта переехала в Амстердам, где начала писать фермерские пейзажи, леса и животных акварелью, а затем и маслом. Она стала первой женщиной, ставшей активным членом сообщества художников Arti et Amicitiae[1]. В 1850 году она вышла замуж за Фейко Роннера и они переехали в Брюссель. Муж часто болел и не мог работать на постоянной основе, поэтому он стал агентом Генриетты[2]. К тому времени она сузила сузила свой круг интересов в живописи и писала практически только собак и кошек. Среди натурщиков были собаки Марии Генриетты Габсбург-Лотарингской и принцессы Марии Гогенцоллерн-Зигмаринген[1]. В последние годы жизни она жила в доме с большим садом, где держала собак, кошек и попугая, которые стали героями не только её картин, но и скульптур. В 1887 году она получила Орден Леопольда I, а в 1901 году — стала кавалером Ордена Оранских-Нассау[2]. Её трое детей также стали художниками[1].
Работы
- Henriëtte Ronner-Knip - Katjesspel.jpg
Игра котёнка
- Henriette-Ronner-Knip-Contentment-105355.jpg
Довольство
- Henriette Ronner-Knip Kittens at play.jpg
Котята играют
- Henriëtte Ronner-Knip - Mother's Pride.jpg
Мамина гордость
Напишите отзыв о статье "Роннер-Книп, Генриетта"
Примечания
Литература
- Henry Havard, Un peintre de chats. Madame Henriette Ronner, Boussod, 1892.
- Marion Harry Spielman, Henriëtte Ronner, the painter of Cat Life and Cat Character, Century-Crofts, 1893.
- Fransje Kuyvenhoven, Ronald Peeters, De familie Knip: drie generaties kunstenaars uit Noord-Brabant, Waanders, 1988.
- Harry Kraaij, Henriette Ronner-Knip, 1821—1909: een virtuoos dierschilderes, Scriptum Signature, 1998 ISBN 90-559-4081-X
Ссылки
- [www.thegreatcat.org/the-cat-in-art-and-photos-2/cats-in-19th-century-art/henriette-ronner-knip-1821-1909-dutch/ Генриетта Роннер-Книп и её картины] на сайте The Great Cat
- [henriette.knip.co.uk Генриетта Роннер-Книп] на сайте CurioCafe
Отрывок, характеризующий Роннер-Книп, Генриетта
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
