Гарднер, Ронни Ли

Ронни Ли Гарднер
Ronnie Lee Gardner
Имя при рождении:	Ронни Ли Гарднер
Дата рождения:	16 января 1961(1961-01-16)
Место рождения:	Солт-Лейк-Сити, штат Юта, США
Гражданство:	США США
Дата смерти:	18 июня 2010(2010-06-18) (49 лет)
Место смерти:	Драпер, штат Юта, США
Причина смерти:	Расстрел
Наказание:	Смертная казнь
Убийства

Ронни Ли Гарднер (Ronnie Lee Gardner, 16 января 1961 — 18 июня 2010) — американский преступник, приговорённый к смертной казни за убийство в 1985 и расстрелянный стрелковым взводом в штате Юта в 2010. Дело Гарднера 25 лет ходило по судебной системе, что побудило палату представителей Юты ввести закон по ограничению числа апелляций в делах о преступлениях, за которые может быть назначена смертная казнь.

В октябре 1984 Гарднер при ограблении в г.Солт-Лейк-Сити убил Мелвина Джона Оттерстрома. В апреле 1985 во время перевозки на судебные слушания по делу об убийстве он, при неудачной попытке бегства застрелил прокурора Майкла Барделла. Гарднер был осужден за два убийства и получил пожизненное заключение за первое и смертную казнь за второе. В результате инцидента в зале суда штат принял более строгие меры безопасности. Находясь в тюрьме штата Юта, а Гарднер в 1994 был обвинён за удар ножом сокамерника, по этому делу ему также грозила смертная казнь, но верховный суд штата снял обвинение, поскольку жертва выжила.

В сериях апелляций адвокаты защиты предоставили смягчающие обстоятельства проблемного воспитания Гарднера, который почти всю жизнь провел в заключении. Его просьба о помиловании была отклонена в 2010 после того как члены семей его жертв выступили против него с показаниями. Команда юристов Гарднера всё время пыталась направить дело в Верховный суд, однако, тот отказался вмешиваться.

Казнь Гарднера в тюрьме штата Юта в июне 2010 была в центре внимания СМИ поскольку это была первая казнь через расстрел в США за последние 14 лет. Гарднер заявил, что желал бы такой метод казни из-за своих мормонских корней. За день до казни церковь Иисуса Христа святых последних дней выпустила заявление о своей позиции в отношении искупления кровью для отдельных личностей. Дело также вызвало споры о вопросе применения смертной казни, и о том был ли Гарднер обречён на преступления после трудного детства.

Ранние годы

Ронни Ли Гарднер появился на свет в Солт-Лейк-сити, штат Юта и был самым младшим из семерых детей четы Дана и Рут Гарднер. Дан был горьким пьяницей и ушёл в другую семью, когда Ронни только учился ходить. Родители развелись, когда Ронни было 18. Через шесть месяцев Ронни был найден блуждающим по улицам в одних подгузниках, ребёнок явно недоедал. Социальные работники составили петицию о том, что за ребёнком нет ухода и поместили его под опёку, но вскоре вернули его матери. Отношения с отцом складывались сложно. Дан не верил, что Ронни его биологический сын и часто рассказывал ему о своём мнении. Согласно показаниям Ронни Гарднера его растила старшая сестра, он часто подвергался сексуальному насилию со стороны своих братьев. Порой Ронни с сестрой убегали и искали убежище в лагере хобо. В возрасте 10 лет Ронни уже употреблял наркотики и алкоголь. Он и его брат Рэнди были арестованы за кражу ковбойских сапог и отправились в колонию для несовершеннолетних. Гарднер с горечью вспоминал, что его отец Дан пришёл в колонию и забрал брата домой а его самого оставил.

Мать Ронни вышла замуж за Билла Лукаса, который в 1968 подвергся заключению в тюрьме штата Вайоминг. В конечном итоге в семье Гарднер-Лукас стало девять детей. Гарднер восхищался Лукасом, который использовал своих пасынков как дозорных когда обворовывал дома. Став отроком Гарднер прошёл через череду лечебных учреждений, включая больницу штата Юта Прово, где к нему применялись принудительные меры медицинского характера. Гарднер был маленьким как мальчик и рассказывал, что ему приходилось драться, чтобы защищать себя и отстаивать свой престиж. Гарднер признался: «Я был злобным маленьким шельмецом».

Когда Гарднер пребывал в учреждении «Индустриальная школа штата Юта» его навестил Джек Статт, проживавший с его братом Рэнди. Согласно Гарднеру, Статт повстречал Рэнди на автобусной остановке и платил ему по двадцать пять долларов за оральный секс. Освободившись из школы в 1975, Гарднер остался со Статтом. Хотя социальные работники отмечали, что мужчины в доме одеваются как женщины Статт официально стал приёмным отцом для Гарднера и его брата. Гарднер говорил, что Статт занимался с ними сексом и объяснял: «Я думал такая жизнь - нормальная». Он заявил, что психологически был проститутом, живя со Статтом, который был педофилом. Гарднер сказал, что это время было самым стабильным периодом в его жизни – «Джек был хорошим человеком и пытался нам помочь».

Когда Гарднер продолжал с перерывами ходить в индустриальную школу он повстречал Дебру Бишофф в квартирном комплексе в Солт-Лейк-сити, где проживала его мать. Бишофф описывала Гарднера как: «очень заботливого. Всю жизнь оберегал меня от тяжёлых ситуаций, укрывал меня от этого.» В мае 1977 у Гарднера и Бишофф родилась дочь а в феврале 1980 – сын, но в том же месяце Гарднер был осужден за грабёж и отправлен в тюрьму штата Юта. 19 апреля 1981 он совершил побег из блока максимальной безопасности. Он получил огнестрельное ранение в горло, когда пытался убить человека, который по его предположению изнасиловал Бишофф. В феврале 1983 он по подозрениям властей возглавил тюремный бунт: заключённые забаррикадировались в блоке и зажгли огни.

6 августа 1984 Гарднер бежал из под стражи из больницы университета штата Юта, ему удалось симулировать болезнь, вызвав рвоту. Он напал на офицера конвоя Дон Ливета и заставил его снять с себя наручники, сказав ему: «Я надеюсь, ты понимаешь, что когда вернётся доктор мне придётся убить вас обоих.» Затем Гарднер так сильно ударил Ливета, что врачам пришлось использовать проволоку, чтобы восстановить лицо пострадавшему. Затем Гарднер приставив пистолет к спине студента-медика Майка Линча, заставил его вывезти себя на мотоцикле. 11 августа почтальон нашёл оружие Ливета в почтовом ящике с запиской от Гарднера: «Вот оружие и бумажник охранника больницы. Я не хочу, чтобы кто-нибудь ещё пострадал. Всё что я хочу – это свободы.»

Убийства

В ночь на 9 октября 1984 Гарнер ограбил таверну «Чиирз» в Соль-лейк-сити. Находясь под воздействием кокаина, он застрелил в лицо буфетчика Мелвина Джона Оттерстрома. Крейг Уотсон, двоюродный брат погибшего заявил, что грабёж «принёс преступнику меньше сотни долларов». Семья погибшего заявила, что Гарднер посетил похороны и сказал, что он его друг детства. Полиция пошла по следу и три недели спустя арестовала Гарднера в доме его двоюродного брата. Гарднер заявил, что поднял стрельбу, потому что Оттерстром полез в драку, но следователи не нашли никаких доказательств его слов. Сумма залога была объявлена в 1,5 млн. долларов. Его сообщник Дарси Перри Маккоу сидевший за рулём машины, был также опознан и дал показания против него.

В ходе судебного разбирательства по делу об убийстве Оттерстрома 2 апреля 1985 Гарднер пытался уйти в побег, применив револьвер, пронесённый в зал суда Метрополитен в Солт-лейк-сити. Джим Кляйн из пожарного департамента Солт-лейк-сити полагал, что оружие было передано Гарднеру в ходе конвоирования преступника через подземную парковку. Охранник Лютер Хенсли немедленно выстрелил Гарднеру в грудь. Затем Гарднер ранил в живот безоружного бейлифа (судебного исполнителя) Джорджа «Ника» Кирка. Прорвавшись в помещение судебного архива, Гарднер наткнулся на юристов Роберта Макри и Майкла Барделла. Согласно Макри сначала Гарднер приценился в него, а затем в Барделла, который выполнял работу на добровольных началах для своей церкви. Барделл воскликнул: «О, мой Бог», когда Гарднер выстрелил ему в глаз. Преступник попытался пробиться из здания, но был окружён дюжиной полицейских, бросил оружие, упал на пол и заорал: «Не стреляйте, у меня нет оружия».

Гарднера отправили в центр здравоохранения университета Юты где он находился в тяжёлом состоянии но поправился. Барделл скончался через 45 минут в ходе операции в больнице святого креста. Кирк выдержал операцию и находился в критическом состоянии в городской больнице. В ходе обыска в зале суда была найдена сумка с мужской одеждой в подвале под раковиной женского туалета. Прокурор Боб Скотт полагал, что оружие Гарднера было приклеено под водяным фонтанчиком на первом этаже. В миле от здания был найден и арестован безоружный Дарси Перри Маккоу. Его сестра Карма Джоли Хейнсуорт была приговорена к восьми годам тюрьмы за пронос одежды и сообщений при подготовке побега Гарднера. Но в то время имя сообщника Гарднера, который передал ему оружие, оставалось неизвестным. Директор Тюрем Уильям Викри одобрил действия тюремщиков, конвоировавших Гарднера, но шериф округа Солт-лейк-сити Н.Д. «Пит» Хауард сказал, что охранник, выстреливший в Гарднера, должен был продолжать стрелять, пока не убьёт Гарднера. Следствие установило, что конвоиры воздержались от стрельбы, поскольку Гарднер прикрывался заложником. Шериф Хауард заявил, что побег «выглядел тщательно спланированным» и показал брешь в безопасности на макете зала суда Метрополитен, позволявшей доступ в зоны транспортировки заключённых.

У Оттерстрома, скалолаза и ветерана специальных частей штата Юты, была жена Кэти и пятилетний сын Джейсон. У Барделла, ветерана войны во Вьетнаме, бывшего инженера и члена церкви Суммы была подруга Донна Ню. Она выступала против казни Гарднера.

Приговор и заключение

Гарднеру был поставлен диагноз: «Диссоциа́льное расстро́йство ли́чности». В июне 1985 Гарднер признал себя виновным в убийстве Оттерстрома и был приговорён к пожизненному заключению без права на освобождение. В один из моментов Гарднер угрожал сорвать последующие судебные слушания, поскольку его вынудили носить скобу на ноге, которая блокировалась при попытке побега. Охранники посоветовали ему вести себя пристойно перед потенциальными присяжными. 22 октября 1985 судья округа Джей Е. Бэнкс выступил перед присяжными и заявил, что они могут вынести вердикт о виновности Гарднера в непредумышленном убийстве, если посчитают, что он, стреляя в Барделла, действовал под влиянием психического или эмоционального принуждения. После трёхчасового совещания присяжные признали Гарднера виновным в убийстве с отягчающими обстоятельствами (такое преступление по американским законам наказывается смертной казнью). Гарднер был приговорён к смертной казни и в качестве её способа выбрал расстрел, а не смертельную инъекцию. Законодатели штата Юта отменили расстрел как метод казни в 2004 году, но приговорённые к расстрелу до его отмены (как Гарднер) могут получить, то что выбрали. С 1976 только двое смертников были казнены через расстрел и оба в штате Юта: Гэри Гилмор и Джон Альберт Тейлор. В отличие от Тейлора, заявившего, что выбирает расстрел, чтобы привести в замешательство власти штата Гарднер согласно заявлению его адвоката не желал привлекать внимания и просто предпочёл умереть таким образом.

Я предпочёл бы умереть от старости, Ваша честь, но если это невозможно я выбираю расстрельный взвод.

Ронни Ли Гарднер, 1985

Гарднер стал самым молодым заключённым-смертником в штате Юта. Его заключение проходило не без приключений. 19 февраля 1987 было проведено слушание по жалобе Гарднера и других заключённых на «неконституционное лишение свободы» в антисанитарных условиях со скудной пищей. 28 октября 1987 Гарднер разбил стеклянную перегородку в комнате для свиданий и занимался сексом с женщиной, пока остальные заключённые кричали и забаррикадировали дверь. Согласно тюремному пресс-секретарю Хауну Бехавидесу хотя Гарднер разбил светильники, офицер, находящийся в комнате наблюдения «всё-таки мог видеть, что происходит». Гарднер заявил, что разбил стекло случайно. В 1993 депутат законодательного собрания штата Юта Дэн Таттл предложил т.н. «закон Ронни Гарднера», согласно которому сотрудники правоохранительных органов получали право стрелять в заключённых, пытающихся сбежать, независимо от того «вооружены они или нет».

25 сентября 1994 Гарднер напился (алкоголь получил самостоятельно, использовал для брожения сырья раковину) и стал колоть заключённого Ричарда «Фатса» Томаса заточкой, изготовленной из пары солнцезащитных очков. Томас получил девять колотых ран в лицо, рот, руку и грудь (последнее угрожало его жизни) однако полностью поправился. Хотя Томас выжил, Гарднеру было предъявлено обвинение в другом убийстве с отягчающими обстоятельствами, поскольку по законам штата Юта под критерий убийств первой степени попадали нападения на других заключённых. Адвокаты защиты оспорили этот закон, утверждая, что он не соответствует конституции, «устарел и является анахронизмом». Верховный суд штата Юты постановил снять обвинение с Гарднера, поскольку жертва осталась в живых.

В феврале 1996 Гарднер угрожал подать в суд на штат Юта, чтобы вынудить власти штата привести приговор через расстрел в исполнение. На слушаниях в 1991 он объяснил судье, что мысли о его детях склоняли его к выбору летальной инъекции, но позднее, когда они стали старше он изменил своё мнение. Он заявил, что выбрал расстрельный взвод в связи со своими «мормонскими корнями». Гарднер также сказал, что законодатели пытались отменить расстрел вопреки убеждениям, распространённым в штате Юта, из-за опасений за облик штата перед предстоящей зимней олимпиадой 2002 года.

Я предпочитаю расстрельный взвод. Это намного легче … и нет ошибок.

С 1998 судебные заседания стали проводиться не в старом здании суда Метрополитен а в здании суда им. Скотта М. Мэтисона, которое обошлось в многие миллионы долларов. Причинами побега Гарднера, повлёкшего человеческие жертвы были объявлены открытый доступ и слабые меры безопасности в старом здании. Это повлекло за собой более жёсткие меры безопасности в новом здании суда. Бывший прокурор Кент Морган заметил: «Гарднер абсолютно изменил это». 3 марта 2001 здание суда Метрополитен был снесено.

Казнь

Управление по наказаниям штата Юта предоставило адвокату Гарднера Эндрю Парнсу документы о казнях через расстрел и смертельную инъекцию, о подготовке и компетентности расстрельной команды штата Юта. Парнс ознакомил с информацией Гарднера, после того как взял с него обязательство не передавать информацию кому-то ещё.

15 июня 2010 Гарднер принял свою последнюю трапезу: стейк, хвост омара, яблочный пирог, ванильное мороженое и газировка 7-Up, после чего начал 48-часовой период голодания, в ходе которого он смотрел трилогию «Властелин колец» и читал роман «Divine Justice». Согласно его адвокатам голодовка была вызвана «духовными причинами». Перед казнью Гарднера посетили епископ мормонской церкви и его семья. Гарднер без принуждения проследовал к месту казни. На вопрос есть ли у него последнее слово, он ответил: «Не знаю».

Казнь была приведена в исполнение 18 июня 2010 года в 12.15 по времени горной зоны в тюрьме штата Юта в г.Драпер. Гарднер был привязан к чёрному, металлическому стулу, на голову был надет мешок. Вокруг него разложили мешки с песком с целью избежать рикошетов. Расстрельный взвод был собран из пяти безымянных добровольцев, все они были сертифицированными полицейскими. Офицеры построились в 7, 6 м от Гарднера и прицелились в белую мишень, прикреплённую к его груди у сердца. Патроны – винчестер, 30 калибра. Одна из винтовок, выбранная случайным образом была заряжена патроном с восковой пулей, чтобы нельзя было определить, чей выстрел стал смертельным. Согласно данным управления по наказаниям штата Юта расстрельный взвод использовал отсчёт от пяти и на счёте «два» офицеры дали залп. Гарднер был одет в тёмный комбинезон, на который скрывал кровь, текущую из его ран. Медик снял мешок с головы Гарднера и увидел его безжизненное лицо. Установив отсутствие пульса на шее и реакции зрачков на свет, медик объявил о смерти Гарднера в 12.17. Гарднер стал первым смертником, казнённым через расстрел в США после Джона Альберта Тейлора за 14 лет до этого. Служащим тюрьмы, принимавшим участие в казни раздали памятные монеты. Семья и друзья Гарднера собрались за пределами тюрьмы со свечами, слушая песню «Free Bird» группы Lynyrd Skynyrd. По их просьбам они не присутствовали при казни. Некоторые были одеты в шорты с номером Гарднера 14873. Тело Гарднера было кремировано, прах выдан его дочери, которая поехала с ним в Айдахо вместе с членами семьи.

В итоге, его дети и внуки получили шанс выразить свою любовь к нему. Я не уверен, что Ронни получал много любви за свою жизнь. По крайней мере в конце жизни он получил любовь.

Эндрю Вальдес. Адвокат защиты.

Ссылки

• [le.utah.gov/~2011/htmdoc/hbillhtm/hb0202.htm House Bill 202] at the Utah State Legislature
• [news.google.com/newspapers?id=dOUOAAAAIBAJ&sjid=HoMDAAAAIBAJ&pg=5981%2C559061 Diagram of Gardner’s April 2, 1985, escape attempt from the Metropolitan Hall of Justice] at the Deseret News
• [news.google.com/newspapers?id=n-gOAAAAIBAJ&sjid=R4QDAAAAIBAJ&pg=6100,5775317 Diagram of Gardner’s October 28, 1987, barricade of a Utah State Prison visiting room] at the Deseret News

Отрывок, характеризующий Гарднер, Ронни Ли

– Так я буду надеяться, ваше сиятельство.
– Я прикажу.
«Завтра, очень может быть, пошлют с каким нибудь приказанием к государю, – подумал он. – Слава Богу».

Крики и огни в неприятельской армии происходили оттого, что в то время, как по войскам читали приказ Наполеона, сам император верхом объезжал свои бивуаки. Солдаты, увидав императора, зажигали пуки соломы и с криками: vive l'empereur! бежали за ним. Приказ Наполеона был следующий:
«Солдаты! Русская армия выходит против вас, чтобы отмстить за австрийскую, ульмскую армию. Это те же баталионы, которые вы разбили при Голлабрунне и которые вы с тех пор преследовали постоянно до этого места. Позиции, которые мы занимаем, – могущественны, и пока они будут итти, чтоб обойти меня справа, они выставят мне фланг! Солдаты! Я сам буду руководить вашими баталионами. Я буду держаться далеко от огня, если вы, с вашей обычной храбростью, внесете в ряды неприятельские беспорядок и смятение; но если победа будет хоть одну минуту сомнительна, вы увидите вашего императора, подвергающегося первым ударам неприятеля, потому что не может быть колебания в победе, особенно в тот день, в который идет речь о чести французской пехоты, которая так необходима для чести своей нации.
Под предлогом увода раненых не расстроивать ряда! Каждый да будет вполне проникнут мыслию, что надо победить этих наемников Англии, воодушевленных такою ненавистью против нашей нации. Эта победа окончит наш поход, и мы можем возвратиться на зимние квартиры, где застанут нас новые французские войска, которые формируются во Франции; и тогда мир, который я заключу, будет достоин моего народа, вас и меня.
Наполеон».


В 5 часов утра еще было совсем темно. Войска центра, резервов и правый фланг Багратиона стояли еще неподвижно; но на левом фланге колонны пехоты, кавалерии и артиллерии, долженствовавшие первые спуститься с высот, для того чтобы атаковать французский правый фланг и отбросить его, по диспозиции, в Богемские горы, уже зашевелились и начали подниматься с своих ночлегов. Дым от костров, в которые бросали всё лишнее, ел глаза. Было холодно и темно. Офицеры торопливо пили чай и завтракали, солдаты пережевывали сухари, отбивали ногами дробь, согреваясь, и стекались против огней, бросая в дрова остатки балаганов, стулья, столы, колеса, кадушки, всё лишнее, что нельзя было увезти с собою. Австрийские колонновожатые сновали между русскими войсками и служили предвестниками выступления. Как только показывался австрийский офицер около стоянки полкового командира, полк начинал шевелиться: солдаты сбегались от костров, прятали в голенища трубочки, мешочки в повозки, разбирали ружья и строились. Офицеры застегивались, надевали шпаги и ранцы и, покрикивая, обходили ряды; обозные и денщики запрягали, укладывали и увязывали повозки. Адъютанты, батальонные и полковые командиры садились верхами, крестились, отдавали последние приказания, наставления и поручения остающимся обозным, и звучал однообразный топот тысячей ног. Колонны двигались, не зная куда и не видя от окружавших людей, от дыма и от усиливающегося тумана ни той местности, из которой они выходили, ни той, в которую они вступали.
Солдат в движении так же окружен, ограничен и влеком своим полком, как моряк кораблем, на котором он находится. Как бы далеко он ни прошел, в какие бы странные, неведомые и опасные широты ни вступил он, вокруг него – как для моряка всегда и везде те же палубы, мачты, канаты своего корабля – всегда и везде те же товарищи, те же ряды, тот же фельдфебель Иван Митрич, та же ротная собака Жучка, то же начальство. Солдат редко желает знать те широты, в которых находится весь корабль его; но в день сражения, Бог знает как и откуда, в нравственном мире войска слышится одна для всех строгая нота, которая звучит приближением чего то решительного и торжественного и вызывает их на несвойственное им любопытство. Солдаты в дни сражений возбужденно стараются выйти из интересов своего полка, прислушиваются, приглядываются и жадно расспрашивают о том, что делается вокруг них.
Туман стал так силен, что, несмотря на то, что рассветало, не видно было в десяти шагах перед собою. Кусты казались громадными деревьями, ровные места – обрывами и скатами. Везде, со всех сторон, можно было столкнуться с невидимым в десяти шагах неприятелем. Но долго шли колонны всё в том же тумане, спускаясь и поднимаясь на горы, минуя сады и ограды, по новой, непонятной местности, нигде не сталкиваясь с неприятелем. Напротив того, то впереди, то сзади, со всех сторон, солдаты узнавали, что идут по тому же направлению наши русские колонны. Каждому солдату приятно становилось на душе оттого, что он знал, что туда же, куда он идет, то есть неизвестно куда, идет еще много, много наших.
– Ишь ты, и курские прошли, – говорили в рядах.
– Страсть, братец ты мой, что войски нашей собралось! Вечор посмотрел, как огни разложили, конца краю не видать. Москва, – одно слово!
Хотя никто из колонных начальников не подъезжал к рядам и не говорил с солдатами (колонные начальники, как мы видели на военном совете, были не в духе и недовольны предпринимаемым делом и потому только исполняли приказания и не заботились о том, чтобы повеселить солдат), несмотря на то, солдаты шли весело, как и всегда, идя в дело, в особенности в наступательное. Но, пройдя около часу всё в густом тумане, большая часть войска должна была остановиться, и по рядам пронеслось неприятное сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины. Каким образом передается это сознание, – весьма трудно определить; но несомненно то, что оно передается необыкновенно верно и быстро разливается, незаметно и неудержимо, как вода по лощине. Ежели бы русское войско было одно, без союзников, то, может быть, еще прошло бы много времени, пока это сознание беспорядка сделалось бы общею уверенностью; но теперь, с особенным удовольствием и естественностью относя причину беспорядков к бестолковым немцам, все убедились в том, что происходит вредная путаница, которую наделали колбасники.
– Что стали то? Аль загородили? Или уж на француза наткнулись?
– Нет не слыхать. А то палить бы стал.
– То то торопили выступать, а выступили – стали без толку посереди поля, – всё немцы проклятые путают. Эки черти бестолковые!
– То то я бы их и пустил наперед. А то, небось, позади жмутся. Вот и стой теперь не емши.
– Да что, скоро ли там? Кавалерия, говорят, дорогу загородила, – говорил офицер.
– Эх, немцы проклятые, своей земли не знают, – говорил другой.
– Вы какой дивизии? – кричал, подъезжая, адъютант.
– Осьмнадцатой.
– Так зачем же вы здесь? вам давно бы впереди должно быть, теперь до вечера не пройдете.
– Вот распоряжения то дурацкие; сами не знают, что делают, – говорил офицер и отъезжал.
Потом проезжал генерал и сердито не по русски кричал что то.
– Тафа лафа, а что бормочет, ничего не разберешь, – говорил солдат, передразнивая отъехавшего генерала. – Расстрелял бы я их, подлецов!
– В девятом часу велено на месте быть, а мы и половины не прошли. Вот так распоряжения! – повторялось с разных сторон.
И чувство энергии, с которым выступали в дело войска, начало обращаться в досаду и злобу на бестолковые распоряжения и на немцев.
Причина путаницы заключалась в том, что во время движения австрийской кавалерии, шедшей на левом фланге, высшее начальство нашло, что наш центр слишком отдален от правого фланга, и всей кавалерии велено было перейти на правую сторону. Несколько тысяч кавалерии продвигалось перед пехотой, и пехота должна была ждать.
Впереди произошло столкновение между австрийским колонновожатым и русским генералом. Русский генерал кричал, требуя, чтобы остановлена была конница; австриец доказывал, что виноват был не он, а высшее начальство. Войска между тем стояли, скучая и падая духом. После часовой задержки войска двинулись, наконец, дальше и стали спускаться под гору. Туман, расходившийся на горе, только гуще расстилался в низах, куда спустились войска. Впереди, в тумане, раздался один, другой выстрел, сначала нескладно в разных промежутках: тратта… тат, и потом всё складнее и чаще, и завязалось дело над речкою Гольдбахом.
Не рассчитывая встретить внизу над речкою неприятеля и нечаянно в тумане наткнувшись на него, не слыша слова одушевления от высших начальников, с распространившимся по войскам сознанием, что было опоздано, и, главное, в густом тумане не видя ничего впереди и кругом себя, русские лениво и медленно перестреливались с неприятелем, подвигались вперед и опять останавливались, не получая во время приказаний от начальников и адъютантов, которые блудили по туману в незнакомой местности, не находя своих частей войск. Так началось дело для первой, второй и третьей колонны, которые спустились вниз. Четвертая колонна, при которой находился сам Кутузов, стояла на Праценских высотах.
В низах, где началось дело, был всё еще густой туман, наверху прояснело, но всё не видно было ничего из того, что происходило впереди. Были ли все силы неприятеля, как мы предполагали, за десять верст от нас или он был тут, в этой черте тумана, – никто не знал до девятого часа.
Было 9 часов утра. Туман сплошным морем расстилался по низу, но при деревне Шлапанице, на высоте, на которой стоял Наполеон, окруженный своими маршалами, было совершенно светло. Над ним было ясное, голубое небо, и огромный шар солнца, как огромный пустотелый багровый поплавок, колыхался на поверхности молочного моря тумана. Не только все французские войска, но сам Наполеон со штабом находился не по ту сторону ручьев и низов деревень Сокольниц и Шлапаниц, за которыми мы намеревались занять позицию и начать дело, но по сю сторону, так близко от наших войск, что Наполеон простым глазом мог в нашем войске отличать конного от пешего. Наполеон стоял несколько впереди своих маршалов на маленькой серой арабской лошади, в синей шинели, в той самой, в которой он делал итальянскую кампанию. Он молча вглядывался в холмы, которые как бы выступали из моря тумана, и по которым вдалеке двигались русские войска, и прислушивался к звукам стрельбы в лощине. В то время еще худое лицо его не шевелилось ни одним мускулом; блестящие глаза были неподвижно устремлены на одно место. Его предположения оказывались верными. Русские войска частью уже спустились в лощину к прудам и озерам, частью очищали те Праценские высоты, которые он намерен был атаковать и считал ключом позиции. Он видел среди тумана, как в углублении, составляемом двумя горами около деревни Прац, всё по одному направлению к лощинам двигались, блестя штыками, русские колонны и одна за другой скрывались в море тумана. По сведениям, полученным им с вечера, по звукам колес и шагов, слышанным ночью на аванпостах, по беспорядочности движения русских колонн, по всем предположениям он ясно видел, что союзники считали его далеко впереди себя, что колонны, двигавшиеся близ Працена, составляли центр русской армии, и что центр уже достаточно ослаблен для того, чтобы успешно атаковать его. Но он всё еще не начинал дела.
Нынче был для него торжественный день – годовщина его коронования. Перед утром он задремал на несколько часов и здоровый, веселый, свежий, в том счастливом расположении духа, в котором всё кажется возможным и всё удается, сел на лошадь и выехал в поле. Он стоял неподвижно, глядя на виднеющиеся из за тумана высоты, и на холодном лице его был тот особый оттенок самоуверенного, заслуженного счастья, который бывает на лице влюбленного и счастливого мальчика. Маршалы стояли позади его и не смели развлекать его внимание. Он смотрел то на Праценские высоты, то на выплывавшее из тумана солнце.
Когда солнце совершенно вышло из тумана и ослепляющим блеском брызнуло по полям и туману (как будто он только ждал этого для начала дела), он снял перчатку с красивой, белой руки, сделал ею знак маршалам и отдал приказание начинать дело. Маршалы, сопутствуемые адъютантами, поскакали в разные стороны, и через несколько минут быстро двинулись главные силы французской армии к тем Праценским высотам, которые всё более и более очищались русскими войсками, спускавшимися налево в лощину.


В 8 часов Кутузов выехал верхом к Працу, впереди 4 й Милорадовичевской колонны, той, которая должна была занять места колонн Пржебышевского и Ланжерона, спустившихся уже вниз. Он поздоровался с людьми переднего полка и отдал приказание к движению, показывая тем, что он сам намерен был вести эту колонну. Выехав к деревне Прац, он остановился. Князь Андрей, в числе огромного количества лиц, составлявших свиту главнокомандующего, стоял позади его. Князь Андрей чувствовал себя взволнованным, раздраженным и вместе с тем сдержанно спокойным, каким бывает человек при наступлении давно желанной минуты. Он твердо был уверен, что нынче был день его Тулона или его Аркольского моста. Как это случится, он не знал, но он твердо был уверен, что это будет. Местность и положение наших войск были ему известны, насколько они могли быть известны кому нибудь из нашей армии. Его собственный стратегический план, который, очевидно, теперь и думать нечего было привести в исполнение, был им забыт. Теперь, уже входя в план Вейротера, князь Андрей обдумывал могущие произойти случайности и делал новые соображения, такие, в которых могли бы потребоваться его быстрота соображения и решительность.
Налево внизу, в тумане, слышалась перестрелка между невидными войсками. Там, казалось князю Андрею, сосредоточится сражение, там встретится препятствие, и «туда то я буду послан, – думал он, – с бригадой или дивизией, и там то с знаменем в руке я пойду вперед и сломлю всё, что будет предо мной».
Князь Андрей не мог равнодушно смотреть на знамена проходивших батальонов. Глядя на знамя, ему всё думалось: может быть, это то самое знамя, с которым мне придется итти впереди войск.
Ночной туман к утру оставил на высотах только иней, переходивший в росу, в лощинах же туман расстилался еще молочно белым морем. Ничего не было видно в той лощине налево, куда спустились наши войска и откуда долетали звуки стрельбы. Над высотами было темное, ясное небо, и направо огромный шар солнца. Впереди, далеко, на том берегу туманного моря, виднелись выступающие лесистые холмы, на которых должна была быть неприятельская армия, и виднелось что то. Вправо вступала в область тумана гвардия, звучавшая топотом и колесами и изредка блестевшая штыками; налево, за деревней, такие же массы кавалерии подходили и скрывались в море тумана. Спереди и сзади двигалась пехота. Главнокомандующий стоял на выезде деревни, пропуская мимо себя войска. Кутузов в это утро казался изнуренным и раздражительным. Шедшая мимо его пехота остановилась без приказания, очевидно, потому, что впереди что нибудь задержало ее.
– Да скажите же, наконец, чтобы строились в батальонные колонны и шли в обход деревни, – сердито сказал Кутузов подъехавшему генералу. – Как же вы не поймете, ваше превосходительство, милостивый государь, что растянуться по этому дефилею улицы деревни нельзя, когда мы идем против неприятеля.
– Я предполагал построиться за деревней, ваше высокопревосходительство, – отвечал генерал.
Кутузов желчно засмеялся.
– Хороши вы будете, развертывая фронт в виду неприятеля, очень хороши.
– Неприятель еще далеко, ваше высокопревосходительство. По диспозиции…
– Диспозиция! – желчно вскрикнул Кутузов, – а это вам кто сказал?… Извольте делать, что вам приказывают.
– Слушаю с.
– Mon cher, – сказал шопотом князю Андрею Несвицкий, – le vieux est d'une humeur de chien. [Мой милый, наш старик сильно не в духе.]
К Кутузову подскакал австрийский офицер с зеленым плюмажем на шляпе, в белом мундире, и спросил от имени императора: выступила ли в дело четвертая колонна?
Кутузов, не отвечая ему, отвернулся, и взгляд его нечаянно попал на князя Андрея, стоявшего подле него. Увидав Болконского, Кутузов смягчил злое и едкое выражение взгляда, как бы сознавая, что его адъютант не был виноват в том, что делалось. И, не отвечая австрийскому адъютанту, он обратился к Болконскому: