Роом, Абрам Матвеевич

Абрам Роом
Имя при рождении:	Абрам Матвеевич Роом
Место рождения:	Вильно, Российская империя
Профессия:	кинорежиссёр, театральный режиссёр, сценарист, актёр
Карьера:	1926—1971
Направление:	социалистический реализм
Награды:

Абра́м Матве́евич Ро́ом (16 [28] июня 1894, Вильно, — 26 июля 1976, Москва) — советский кинорежиссёр, сценарист. Лауреат двух Сталинских премии (1946, 1949). Народный артист РСФСР (1965). Член ВКП(б) с 1949 года.

Биография

Абрам Роом родился в Вильно (ныне Вильнюс, Литва). В 1914—1917 годах учился в Петроградском психоневрологическом институте, в 1917—1922 годах — на медицинском факультете Саратовского университета. Параллельно работал в отделе искусств преподавателем и ректором Высших мастерских театрального искусства, занимался театральной режиссурой. Возглавлял Театр эксцентрических представлений;

С 1923 года был режиссёром Театра Революции (вместе с В. Э. Мейерхольдом поставил пьесу А. М. Файко «Озеро Люль», премьера состоялась 8 ноября 1923 года), режиссёром и педагогом Высшей педагогической школы ВЦИК в Москве. В 1925—1934 годах — педагог ВГИКа (доцент), одновременно с 1924 года работал в качестве режиссёра на киностудиях «Госкино», «Совкино», «Союзкино».

В 1935 году, после фильма «Строгий юноша», вызвавшего недовольства советского руководства, Абрам Роом был лишен всех постов и наград. В 1954 году, после смерти Сталина, был реабилитирован и назначен на должность режиссёра киностудии «Мосфильм». Был членом правления общества «СССР — Италия».

Жена — актриса Ольга Жизнева.

Умер 26 июля 1976 года. Похоронен в Москве на Введенском кладбище.

Награды и премии

• Сталинская премия второй степени — за фильм «Нашествие»
• Сталинская премия первой степени — за фильм «Суд чести»
• заслуженный деятель искусств РСФСР
• народный артист РСФСР (1965)
• орден Октябрьской революции
• орден Трудового Красного Знамени
• орден «Знак Почёта»
• медали

Фильмография

Режиссёрские работы

1. 1924 — Гонка за самогонкой
2. 1926 — Бухта смерти
3. 1926 — Предатель
4. 1927 — Третья Мещанская
5. 1927 — Ухабы
6. 1927 — Еврей и земля
7. 1929 — Привидение, которое не возвращается
8. 1930 — План великих работ (документальный)
9. 1936 — Строгий юноша
10. 1939 — Эскадрилья № 5
11. 1940 — Ветер с востока
12. 1942 — Боевой киносборник № 13 «Наши девушки»
13. 1945 — Нашествие
14. 1946 — В горах Югославии
15. 1949 — Суд чести
16. 1952 — Школа злословия
17. 1953 — Серебристая пыль
18. 1956 — Сердце бьется вновь…
19. 1964 — Гранатовый браслет
20. 1969 — Цветы запоздалые
21. 1971 — Преждевременный человек

Художественный руководитель

1. 1956 — Дело № 306
2. 1957 — На графских развалинах

Сценарист

1. 1926 — Ветер
2. 1927 — Ухабы
3. 1927 — Еврей и земля
4. 1927 — Третья Мещанская
5. 1930 — План великих работ
6. 1964 — Гранатовый браслет
7. 1969 — Цветы запоздалые
8. 1977 — Враги — совместно с Максимом Горским

Актёрская работа

• 1927 — Поцелуй Мэри Пикфорд

Литература

• Гращенкова И. Н. Абрам Роом. — М.: Искусство, 1977. — 264, [32] с. — (Мастера советского театра и кино).

Ссылки

• [www.cinematheque.ru/post/140900 Статья Яна Левченко к юбилею Абрама Роома]

Отрывок, характеризующий Роом, Абрам Матвеевич

– Да, наверное, – сказала она. – Ах! Это очень страшно…
Губка Лизы опустилась. Она приблизила свое лицо к лицу золовки и опять неожиданно заплакала.
– Ей надо отдохнуть, – сказал князь Андрей, морщась. – Не правда ли, Лиза? Сведи ее к себе, а я пойду к батюшке. Что он, всё то же?
– То же, то же самое; не знаю, как на твои глаза, – отвечала радостно княжна.
– И те же часы, и по аллеям прогулки? Станок? – спрашивал князь Андрей с чуть заметною улыбкой, показывавшею, что несмотря на всю свою любовь и уважение к отцу, он понимал его слабости.
– Те же часы и станок, еще математика и мои уроки геометрии, – радостно отвечала княжна Марья, как будто ее уроки из геометрии были одним из самых радостных впечатлений ее жизни.
Когда прошли те двадцать минут, которые нужны были для срока вставанья старого князя, Тихон пришел звать молодого князя к отцу. Старик сделал исключение в своем образе жизни в честь приезда сына: он велел впустить его в свою половину во время одевания перед обедом. Князь ходил по старинному, в кафтане и пудре. И в то время как князь Андрей (не с тем брюзгливым выражением лица и манерами, которые он напускал на себя в гостиных, а с тем оживленным лицом, которое у него было, когда он разговаривал с Пьером) входил к отцу, старик сидел в уборной на широком, сафьяном обитом, кресле, в пудроманте, предоставляя свою голову рукам Тихона.
– А! Воин! Бонапарта завоевать хочешь? – сказал старик и тряхнул напудренною головой, сколько позволяла это заплетаемая коса, находившаяся в руках Тихона. – Примись хоть ты за него хорошенько, а то он эдак скоро и нас своими подданными запишет. – Здорово! – И он выставил свою щеку.
Старик находился в хорошем расположении духа после дообеденного сна. (Он говорил, что после обеда серебряный сон, а до обеда золотой.) Он радостно из под своих густых нависших бровей косился на сына. Князь Андрей подошел и поцеловал отца в указанное им место. Он не отвечал на любимую тему разговора отца – подтруниванье над теперешними военными людьми, а особенно над Бонапартом.
– Да, приехал к вам, батюшка, и с беременною женой, – сказал князь Андрей, следя оживленными и почтительными глазами за движением каждой черты отцовского лица. – Как здоровье ваше?
– Нездоровы, брат, бывают только дураки да развратники, а ты меня знаешь: с утра до вечера занят, воздержен, ну и здоров.
– Слава Богу, – сказал сын, улыбаясь.
– Бог тут не при чем. Ну, рассказывай, – продолжал он, возвращаясь к своему любимому коньку, – как вас немцы с Бонапартом сражаться по вашей новой науке, стратегией называемой, научили.
Князь Андрей улыбнулся.
– Дайте опомниться, батюшка, – сказал он с улыбкою, показывавшею, что слабости отца не мешают ему уважать и любить его. – Ведь я еще и не разместился.
– Врешь, врешь, – закричал старик, встряхивая косичкою, чтобы попробовать, крепко ли она была заплетена, и хватая сына за руку. – Дом для твоей жены готов. Княжна Марья сведет ее и покажет и с три короба наболтает. Это их бабье дело. Я ей рад. Сиди, рассказывай. Михельсона армию я понимаю, Толстого тоже… высадка единовременная… Южная армия что будет делать? Пруссия, нейтралитет… это я знаю. Австрия что? – говорил он, встав с кресла и ходя по комнате с бегавшим и подававшим части одежды Тихоном. – Швеция что? Как Померанию перейдут?
Князь Андрей, видя настоятельность требования отца, сначала неохотно, но потом все более и более оживляясь и невольно, посреди рассказа, по привычке, перейдя с русского на французский язык, начал излагать операционный план предполагаемой кампании. Он рассказал, как девяностотысячная армия должна была угрожать Пруссии, чтобы вывести ее из нейтралитета и втянуть в войну, как часть этих войск должна была в Штральзунде соединиться с шведскими войсками, как двести двадцать тысяч австрийцев, в соединении со ста тысячами русских, должны были действовать в Италии и на Рейне, и как пятьдесят тысяч русских и пятьдесят тысяч англичан высадятся в Неаполе, и как в итоге пятисоттысячная армия должна была с разных сторон сделать нападение на французов. Старый князь не выказал ни малейшего интереса при рассказе, как будто не слушал, и, продолжая на ходу одеваться, три раза неожиданно перервал его. Один раз он остановил его и закричал:
– Белый! белый!
Это значило, что Тихон подавал ему не тот жилет, который он хотел. Другой раз он остановился, спросил:
– И скоро она родит? – и, с упреком покачав головой, сказал: – Нехорошо! Продолжай, продолжай.
В третий раз, когда князь Андрей оканчивал описание, старик запел фальшивым и старческим голосом: «Malbroug s'en va t en guerre. Dieu sait guand reviendra». [Мальбрук в поход собрался. Бог знает вернется когда.]
Сын только улыбнулся.
– Я не говорю, чтоб это был план, который я одобряю, – сказал сын, – я вам только рассказал, что есть. Наполеон уже составил свой план не хуже этого.
– Ну, новенького ты мне ничего не сказал. – И старик задумчиво проговорил про себя скороговоркой: – Dieu sait quand reviendra. – Иди в cтоловую.


В назначенный час, напудренный и выбритый, князь вышел в столовую, где ожидала его невестка, княжна Марья, m lle Бурьен и архитектор князя, по странной прихоти его допускаемый к столу, хотя по своему положению незначительный человек этот никак не мог рассчитывать на такую честь. Князь, твердо державшийся в жизни различия состояний и редко допускавший к столу даже важных губернских чиновников, вдруг на архитекторе Михайле Ивановиче, сморкавшемся в углу в клетчатый платок, доказывал, что все люди равны, и не раз внушал своей дочери, что Михайла Иванович ничем не хуже нас с тобой. За столом князь чаще всего обращался к бессловесному Михайле Ивановичу.