Росбауд, Ханс

Ханс Росбауд

Ханс Росбауд (нем. Hans Rosbaud; 22 июля 1895, Грац ― 29 декабря 1962, Лугано) ― австрийский дирижёр.

Биография

Росбауд получил музыкальное образование во франкфуртской Консерватории Хоха, где учился в классах фортепиано у Альфреда Хёна и композиции ― Бернхарда Зеклеса. С 1921 он был директором Высшей школы музыки в Майнце, где также иногда выступал как дирижёр. Уже в это время проявился его интерес к современной музыке: в 1923 он исполнил «Камерную музыку № 1» Пауля Хиндемита. В 1929 Росбауд возглавил симфонический оркестр Франкфуртского радио, в исполнении которого стали звучать современные сочинения, благодаря высокому качеству исполнения привлёкшие внимание публики. Вплоть до прихода к власти нацистов в 1933 году в программах Росбауда регулярно звучала музыка Шёнберга, Берга, Веберна, Хиндемита, Стравинского, Бартока и других современных композиторов. Среди исполненных им впервые сочинений ― Четыре оркестровые песни Шёнберга (1932) и Второй фортепианный концерт Бартока (1933, солировал автор).

В 1936 г. кампанию против Росбауда развязал его подчинённый, автор нацистских маршей и песен Йозеф Феликс Хесс, обвиняя его в проеврейских симпатиях и в «неарийском» происхождении. Конфликт закончился патовой ситуацией — с одной стороны, обвинениям против Росбауда не был дан ход, с другой — суд восстановил уволенного Хесса в должности, и тот продолжил интриги. Попытки Росбауда эмигрировать в США были неудачными, и в 1937 он перебрался в Мюнстер, где получил пост генеральмузикдиректора, а в 1941 ― в оккупированный нацистами Страсбург.

После окончания войны Росбауд получил возможность дирижировать в Мюнхене филармоническим оркестром этого города, а в 1948 он был назначен дирижёром только что основанного оркестра Юго-западного радио Германии в Баден-Бадене. С этим коллективом Росбауд работал до конца жизни. Как и прежде, в концертах Росбауда звучала музыка современных композиторов, после учреждения в 1950 году фестиваля в Донауэшингене он стал активным его участником. В 1952 Международным обществом современной музыки ему была присуждена Шёнберговская медаль. Музыку Шёнберга Росбауд часто исполнял в последние годы жизни: в 1954 он руководил премьерой концертного исполнения оперы «Моисей и Аарон» (была сделана запись и впервые выпущена три года спустя), в 1957 эту же оперу он исполнил в Цюрихе, а на следующий год на Голландском фестивале дирижировал монодрамой «Ожидание» и оперой «С сегодня на завтра».

Несмотря на прочно закрепившуюся за Росбаудом репутацию специалиста по современной музыке, его творчество не ограничивалось этим стилем. Дирижёр много гастролировал по всему миру и сделал сотни записей музыки Глюка, Гайдна, Моцарта, Брукнера, Малера, Сибелиуса и других композиторов. Отличительные черты дирижёрского искусства Росбауда ― ясность изложения, отточенное чувство структуры, внимание к деталям партитуры.

Ссылки

• [www.allmusic.com/cg/amg.dll?P=amg&sql=41:49358~T1 Ханс Росбауд] (англ.) на сайте Allmusic
• [www.wsulibs.wsu.edu/holland/masc/finders/cg423.htm Архив документов, связанных с Росбаудом]

Отрывок, характеризующий Росбауд, Ханс

Наступил последний день Москвы. Была ясная веселая осенняя погода. Было воскресенье. Как и в обыкновенные воскресенья, благовестили к обедне во всех церквах. Никто, казалось, еще не мог понять того, что ожидает Москву.
Только два указателя состояния общества выражали то положение, в котором была Москва: чернь, то есть сословие бедных людей, и цены на предметы. Фабричные, дворовые и мужики огромной толпой, в которую замешались чиновники, семинаристы, дворяне, в этот день рано утром вышли на Три Горы. Постояв там и не дождавшись Растопчина и убедившись в том, что Москва будет сдана, эта толпа рассыпалась по Москве, по питейным домам и трактирам. Цены в этот день тоже указывали на положение дел. Цены на оружие, на золото, на телеги и лошадей всё шли возвышаясь, а цены на бумажки и на городские вещи всё шли уменьшаясь, так что в середине дня были случаи, что дорогие товары, как сукна, извозчики вывозили исполу, а за мужицкую лошадь платили пятьсот рублей; мебель же, зеркала, бронзы отдавали даром.
В степенном и старом доме Ростовых распадение прежних условий жизни выразилось очень слабо. В отношении людей было только то, что в ночь пропало три человека из огромной дворни; но ничего не было украдено; и в отношении цен вещей оказалось то, что тридцать подвод, пришедшие из деревень, были огромное богатство, которому многие завидовали и за которые Ростовым предлагали огромные деньги. Мало того, что за эти подводы предлагали огромные деньги, с вечера и рано утром 1 го сентября на двор к Ростовым приходили посланные денщики и слуги от раненых офицеров и притаскивались сами раненые, помещенные у Ростовых и в соседних домах, и умоляли людей Ростовых похлопотать о том, чтоб им дали подводы для выезда из Москвы. Дворецкий, к которому обращались с такими просьбами, хотя и жалел раненых, решительно отказывал, говоря, что он даже и не посмеет доложить о том графу. Как ни жалки были остающиеся раненые, было очевидно, что, отдай одну подводу, не было причины не отдать другую, все – отдать и свои экипажи. Тридцать подвод не могли спасти всех раненых, а в общем бедствии нельзя было не думать о себе и своей семье. Так думал дворецкий за своего барина.
Проснувшись утром 1 го числа, граф Илья Андреич потихоньку вышел из спальни, чтобы не разбудить к утру только заснувшую графиню, и в своем лиловом шелковом халате вышел на крыльцо. Подводы, увязанные, стояли на дворе. У крыльца стояли экипажи. Дворецкий стоял у подъезда, разговаривая с стариком денщиком и молодым, бледным офицером с подвязанной рукой. Дворецкий, увидав графа, сделал офицеру и денщику значительный и строгий знак, чтобы они удалились.
– Ну, что, все готово, Васильич? – сказал граф, потирая свою лысину и добродушно глядя на офицера и денщика и кивая им головой. (Граф любил новые лица.)
– Хоть сейчас запрягать, ваше сиятельство.
– Ну и славно, вот графиня проснется, и с богом! Вы что, господа? – обратился он к офицеру. – У меня в доме? – Офицер придвинулся ближе. Бледное лицо его вспыхнуло вдруг яркой краской.
– Граф, сделайте одолжение, позвольте мне… ради бога… где нибудь приютиться на ваших подводах. Здесь у меня ничего с собой нет… Мне на возу… все равно… – Еще не успел договорить офицер, как денщик с той же просьбой для своего господина обратился к графу.
– А! да, да, да, – поспешно заговорил граф. – Я очень, очень рад. Васильич, ты распорядись, ну там очистить одну или две телеги, ну там… что же… что нужно… – какими то неопределенными выражениями, что то приказывая, сказал граф. Но в то же мгновение горячее выражение благодарности офицера уже закрепило то, что он приказывал. Граф оглянулся вокруг себя: на дворе, в воротах, в окне флигеля виднелись раненые и денщики. Все они смотрели на графа и подвигались к крыльцу.