Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков)

Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков)
Лидер:	Владимир Ильич Ленин
Дата основания:	весна 1917
Дата роспуска:	март 1918
Идеология:	социализм, большевизм
Количество членов:	ок. 250 000
Партийная печать:	«Правда»

К:Политические партии, основанные в 1917 году

Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков), или РСДРП(б) — с весны 1917 года по март 1918 года название фракции РСДРП, возглавлявшейся В. И. Лениным. В октябре 1917 года, возглавила вооружённое восстание против Временного правительства и захватила власть (см. Октябрьская революция).

История

1903—1905

Лондонский съезд — раскол

Понятие «большевики» возникло в результате раскола, возникшего на II съезде РСДРП (Лондон, 1903). Делегаты не смогли прийти к единому мнению по вопросу о принципах организации партии. Два видных теоретика российской революционной социал-демократии, В. И. Ленин и Ю. О. Мартов, предложили две различные редакции пункта о членстве в партии (См. табл., выделение Википедия):

Мартов	Ленин
Членом РСДРП считается всякий, принимающий её программу, поддерживающий партию материальными средствами и оказывающий ей регулярное личное содействие под руководством одной из её организаций.	Членом партии считается всякий, признающий её программу и поддерживающий партию как материальными средствами, так и личным участием в одной из партийных организаций

Несмотря на небольшую разницу в формулировке, именно она послужила формальной причиной раскола. Среди историков нет единого мнения относительно смысла этого различия. Так, британский историк Р. Сервис полагает, что разница в определении была принципиальной: Мартову виделась партия, члены которой могли бы высказывать собственное мнение, Ленин же добивался подчинения партии центру. При голосовании по уставу, сторонники Ленина проиграли

Следующим пунктом обсуждения стал вопрос о редколлегии «Искры». Ленин рассчитывал занять в редколлегии центральное место, для чего первоначально планировал заключить альянс с Мартовым. Ленин негласно предложил Мартову сократить состав редколлегии с шести до трех человек, удалив из её состава Аксельрода, Потресова и Засулич . В результате, Ленин и Мартов могли бы контролировать редколлегию не считаясь с Плехановым, которого Ленин считал своим основным политическим конкурентом. Мартов на сделку не пошёл, тогда Ленин предложил Плеханову союз против Мартова и заручился его согласием.

К моменту голосования состав съезда изменился: бундовцы и «экономисты», — потенциальные сторонники Мартова, — покинули съезд в знак протеста, поэтому на момент голосования большинство в зале составляли сторонники Ленина. В результате, съезд принял вариант Ленина и примкнувшего к нему Плеханова: роль идейного руководства отводилась редколлегии «Искры» (т. н. центральный орган, ЦО), состоявшей из трех человек: Ленина, Мартова и Плеханова; для решения оргвопросов создавался Центральный комитет (ЦК) также из трех человек; для разрешения возможных конфликтов между редколлегией и ЦК учреждался Совет партии из пяти человек, в состав которого входили представители обоих органов. Именно после победы в этом голосовании Ленин придумал для своей фракции название «большевики», Мартов же стал называть своих сторонников «меньшевиками». Эти названия закрепились на все последующие годы.

Раскол партии был встречен в России с неодобрением. Как указывает Р. Сервис, разделение только что созданной партии на две фракции повергло российских марксистов в шоковое состояние. Многие товарищи по партии считали, что Ленин утратил чувство меры и призывали его прекратить конфликт с «меньшевиками»

Скандал в руководстве — Ленин выходит из «Искры»

Вскоре после съезда в Лондоне состоялось заседание «Заграничной лиги русской революционной социал-демократии» (октябрь 1903 г., Женева). На заседании Ленин подвергся резкой критике со стороны товарищей по партии за некорректное поведение на съезде. В частности, Ю. О. Мартов выразил возмущение закулисным сговором Ленина с Плехановым. В ответ Плеханов заявил о своей готовности выйти из редколлегии «Искры», чтобы положить конец дрязгам. Ленин также объявил, что выходит не только из состава редколлегии, но и из Совета партии и демонстративно покинул зал заседаний.

Кооптация

Ленин вскоре пожалел о своем эмоциональном поступке и решил вернуться на руководящие позиции, используя практику «кооптаций» в ЦК. Он сообщил о своем желании попасть в ЦК своему давнему другу и члену ЦК Г. М. Кржижановскому, как только тот вернулся в Женеву из России в ноябре 1903. Если на съезде в ЦК были избраны лишь трое, то уже в конце сентября туда были кооптированы, то есть включены без выборов четыре сторонника Ленина: Гусаров, Землячка, Красин и Эссен. В ноябре расширенный ЦК, в свою очередь, кооптирует в свой состав Ленина и выдвигает его в состав Совета партии. Таким образом, уже к середине ноября 1903 г. в ЦК входили уже девять человек: Л. Е. Гальперин, Ф. В. Гусаров, Р. С. Землячка, Л. Б. Красин, Г. М. Кржижановский, Ф. В. Ленгник, В. И. Ленин, В. А. Носков и М. М. Эссен. Все они были «большевиками». Таким образом, с помощью ряда политических манёвров, уже к концу 1903 Ленин вновь занял место в высшем руководстве РСДРП.

Конфликт с ЦК

Конфликтность Ленина становилась все более серьёзным препятствием в общей работе. Наступил момент, когда на необходимость примирения с меньшевиками Ленину указал ЦК, состоявший из его же сторонников-большевиков. Вскоре после кооптации Ленина в ЦК его старый друг Г. М. Кржижановский предложил вывести из состава Совета партии ленинца Гальперина и заменить его на кого-нибудь из фракции Мартова, указав Ленину на то, что его, Ленина, сепаратизм идет во вред делу; Кржижановский обвинил Ленина в эгоцентризме и непримиримости . В феврале 1904 члены ЦК В. А. Носков и Кржижановский обратились к Ленину с письмом от имени ЦК, призывая его «бросить склоку и начать работу». К весне 1904 из восьми членов ЦК (все они были большевиками) Ленина поддержали только два. Кроме того, большинство членов ЦК находилось в России и они полагали, что Ленину также следует вернуться в Россию и руководить работой на месте.

В мае в Женеву из России приехал член ЦК В. А. Носков и от имени ЦК приказал Ленину подчиниться партийной дисциплине. В частности, Носков запретил Ленину заниматься организацией нового съезда партии, поскольку ЦК стремился к консолидации сил и опасался, что новый съезд лишь усилит раскол. Носков также пытался предотвратить публикацию резко антименьшевистской работы Ленина «Шаг вперёд, два шага назад», но ему это не удалось.

1907—1917

Время между русскими революциями (1907—1917) прошло в острой межфракционной борьбе внутри РСДРП. Существует мнение, что эта борьба за власть, в центре которой находился В. И. Ленин, нанесла существенный урон авторитету партии. Как указывает Роберт Сервис:

С Лениным было трудно поладить, так как он был непримиримым раскольником, а на расколы шел с легкостью, потому, что только свои идеи считал абсолютно полезными и наиболее подходящими для дела революции.

Как указывает Сервис, симпатизировавший большевикам Максим Горький считал, что поступками Ленина движет тщеславие, меньшевики же обвиняли Ленина в мании величия.

В январе 1910 года, состоялся Парижский пленум ЦК РСДРП, на котором Ленин и его сторонники потерпели тяжелое поражение. Были аннулированы все выигрыши, полученные ленинцами в результате долгих межфракционных интриг: был закрыт полуофициальный Большевицкий центр; закрыт ежемесячник «Пролетарий», находившийся под контролем Ленина; была создана Русская коллегия, которой передавались полномочия руководства от имени ЦК на территории России; группа Ленина потеряла контроль над деньгами, полученными по «наследству Шмита». Таким образом, влияние Ленина было ограничено кругом его последователей из большевицкой фракции.

На Шестой (Пражской) конференции РСДРП, состоявшейся 18-30 (5-17) января 1912 г., конституировавшей себя как общепартийная конференция РСДРП и верховный орган партии, были представлены почти исключительно сторонники Ленина.

Март — ноябрь 1917

После Февральской революции 1917 года, на VII (апрельской) конференции РСДРП фракция большевиков поддержала выдвинутые В. И. Лениным «Апрельские тезисы» и фактически выделилась в самостоятельную партию, хотя название партии — РСДРП изменено не было. Для обозначения партии использовалось расхожее название — большевики. В отличие от большевиков, меньшевики поддержали Временное правительство.

Если в феврале 1917 года численность большевиков составляла лишь 24 тыс., то на конец апреля 1917 года, во время проведения VII (апрельской) конференции РСДРП она выросла до 80 тыс., а на период VI съезда РСДРП (июль 1917 года) — до 240 тыс. членов.

После ноября 1917

После Октябрьской революции на VII съезде РСДРП, проходившем 6-8 марта 1918 года, РСДРП была переименована в Российскую коммунистическую партию (большевиков) (РКП(б)). На период VII съезда РКП(б) насчитывала 169 200 членов.

В 1925 году название было изменено на Всесоюзная коммунистическая партия (большевиков) (ВКП(б)), а в 1952 году — на Коммунистическая партия Советского Союза (КПСС).

Литература

• Сервис Роберт. Ленин. Биография = Service R. Lenin: a biography. — М.: Попурри, 2002. — 624 с. — 11 000 экз. — ISBN 985-438-591-4.

См. также

• Российская социал-демократическая рабочая партия

Ссылки

• Александр Рабинович. [scepsis.ru/library/id_1499.html Большевики приходят к власти: Революция 1917 года в Петрограде]

Отрывок, характеризующий Российская социал-демократическая рабочая партия (большевиков)

Коновницын тотчас понял, что привезенное известие имело большую важность и что нельзя медлить. Хорошо ли, дурно ли это было, он не думал и не спрашивал себя. Его это не интересовало. На все дело войны он смотрел не умом, не рассуждением, а чем то другим. В душе его было глубокое, невысказанное убеждение, что все будет хорошо; но что этому верить не надо, и тем более не надо говорить этого, а надо делать только свое дело. И это свое дело он делал, отдавая ему все свои силы.
Петр Петрович Коновницын, так же как и Дохтуров, только как бы из приличия внесенный в список так называемых героев 12 го года – Барклаев, Раевских, Ермоловых, Платовых, Милорадовичей, так же как и Дохтуров, пользовался репутацией человека весьма ограниченных способностей и сведений, и, так же как и Дохтуров, Коновницын никогда не делал проектов сражений, но всегда находился там, где было труднее всего; спал всегда с раскрытой дверью с тех пор, как был назначен дежурным генералом, приказывая каждому посланному будить себя, всегда во время сраженья был под огнем, так что Кутузов упрекал его за то и боялся посылать, и был так же, как и Дохтуров, одной из тех незаметных шестерен, которые, не треща и не шумя, составляют самую существенную часть машины.
Выходя из избы в сырую, темную ночь, Коновницын нахмурился частью от головной усилившейся боли, частью от неприятной мысли, пришедшей ему в голову о том, как теперь взволнуется все это гнездо штабных, влиятельных людей при этом известии, в особенности Бенигсен, после Тарутина бывший на ножах с Кутузовым; как будут предлагать, спорить, приказывать, отменять. И это предчувствие неприятно ему было, хотя он и знал, что без этого нельзя.
Действительно, Толь, к которому он зашел сообщить новое известие, тотчас же стал излагать свои соображения генералу, жившему с ним, и Коновницын, молча и устало слушавший, напомнил ему, что надо идти к светлейшему.


Кутузов, как и все старые люди, мало спал по ночам. Он днем часто неожиданно задремывал; но ночью он, не раздеваясь, лежа на своей постели, большею частию не спал и думал.
Так он лежал и теперь на своей кровати, облокотив тяжелую, большую изуродованную голову на пухлую руку, и думал, открытым одним глазом присматриваясь к темноте.
С тех пор как Бенигсен, переписывавшийся с государем и имевший более всех силы в штабе, избегал его, Кутузов был спокойнее в том отношении, что его с войсками не заставят опять участвовать в бесполезных наступательных действиях. Урок Тарутинского сражения и кануна его, болезненно памятный Кутузову, тоже должен был подействовать, думал он.
«Они должны понять, что мы только можем проиграть, действуя наступательно. Терпение и время, вот мои воины богатыри!» – думал Кутузов. Он знал, что не надо срывать яблоко, пока оно зелено. Оно само упадет, когда будет зрело, а сорвешь зелено, испортишь яблоко и дерево, и сам оскомину набьешь. Он, как опытный охотник, знал, что зверь ранен, ранен так, как только могла ранить вся русская сила, но смертельно или нет, это был еще не разъясненный вопрос. Теперь, по присылкам Лористона и Бертелеми и по донесениям партизанов, Кутузов почти знал, что он ранен смертельно. Но нужны были еще доказательства, надо было ждать.
«Им хочется бежать посмотреть, как они его убили. Подождите, увидите. Все маневры, все наступления! – думал он. – К чему? Все отличиться. Точно что то веселое есть в том, чтобы драться. Они точно дети, от которых не добьешься толку, как было дело, оттого что все хотят доказать, как они умеют драться. Да не в том теперь дело.
И какие искусные маневры предлагают мне все эти! Им кажется, что, когда они выдумали две три случайности (он вспомнил об общем плане из Петербурга), они выдумали их все. А им всем нет числа!»
Неразрешенный вопрос о том, смертельна или не смертельна ли была рана, нанесенная в Бородине, уже целый месяц висел над головой Кутузова. С одной стороны, французы заняли Москву. С другой стороны, несомненно всем существом своим Кутузов чувствовал, что тот страшный удар, в котором он вместе со всеми русскими людьми напряг все свои силы, должен был быть смертелен. Но во всяком случае нужны были доказательства, и он ждал их уже месяц, и чем дальше проходило время, тем нетерпеливее он становился. Лежа на своей постели в свои бессонные ночи, он делал то самое, что делала эта молодежь генералов, то самое, за что он упрекал их. Он придумывал все возможные случайности, в которых выразится эта верная, уже свершившаяся погибель Наполеона. Он придумывал эти случайности так же, как и молодежь, но только с той разницей, что он ничего не основывал на этих предположениях и что он видел их не две и три, а тысячи. Чем дальше он думал, тем больше их представлялось. Он придумывал всякого рода движения наполеоновской армии, всей или частей ее – к Петербургу, на него, в обход его, придумывал (чего он больше всего боялся) и ту случайность, что Наполеон станет бороться против него его же оружием, что он останется в Москве, выжидая его. Кутузов придумывал даже движение наполеоновской армии назад на Медынь и Юхнов, но одного, чего он не мог предвидеть, это того, что совершилось, того безумного, судорожного метания войска Наполеона в продолжение первых одиннадцати дней его выступления из Москвы, – метания, которое сделало возможным то, о чем все таки не смел еще тогда думать Кутузов: совершенное истребление французов. Донесения Дорохова о дивизии Брусье, известия от партизанов о бедствиях армии Наполеона, слухи о сборах к выступлению из Москвы – все подтверждало предположение, что французская армия разбита и сбирается бежать; но это были только предположения, казавшиеся важными для молодежи, но не для Кутузова. Он с своей шестидесятилетней опытностью знал, какой вес надо приписывать слухам, знал, как способны люди, желающие чего нибудь, группировать все известия так, что они как будто подтверждают желаемое, и знал, как в этом случае охотно упускают все противоречащее. И чем больше желал этого Кутузов, тем меньше он позволял себе этому верить. Вопрос этот занимал все его душевные силы. Все остальное было для него только привычным исполнением жизни. Таким привычным исполнением и подчинением жизни были его разговоры с штабными, письма к m me Stael, которые он писал из Тарутина, чтение романов, раздачи наград, переписка с Петербургом и т. п. Но погибель французов, предвиденная им одним, было его душевное, единственное желание.
В ночь 11 го октября он лежал, облокотившись на руку, и думал об этом.
В соседней комнате зашевелилось, и послышались шаги Толя, Коновницына и Болховитинова.
– Эй, кто там? Войдите, войди! Что новенького? – окликнул их фельдмаршал.
Пока лакей зажигал свечу, Толь рассказывал содержание известий.
– Кто привез? – спросил Кутузов с лицом, поразившим Толя, когда загорелась свеча, своей холодной строгостью.
– Не может быть сомнения, ваша светлость.
– Позови, позови его сюда!
Кутузов сидел, спустив одну ногу с кровати и навалившись большим животом на другую, согнутую ногу. Он щурил свой зрячий глаз, чтобы лучше рассмотреть посланного, как будто в его чертах он хотел прочесть то, что занимало его.
– Скажи, скажи, дружок, – сказал он Болховитинову своим тихим, старческим голосом, закрывая распахнувшуюся на груди рубашку. – Подойди, подойди поближе. Какие ты привез мне весточки? А? Наполеон из Москвы ушел? Воистину так? А?
Болховитинов подробно доносил сначала все то, что ему было приказано.
– Говори, говори скорее, не томи душу, – перебил его Кутузов.
Болховитинов рассказал все и замолчал, ожидая приказания. Толь начал было говорить что то, но Кутузов перебил его. Он хотел сказать что то, но вдруг лицо его сщурилось, сморщилось; он, махнув рукой на Толя, повернулся в противную сторону, к красному углу избы, черневшему от образов.
– Господи, создатель мой! Внял ты молитве нашей… – дрожащим голосом сказал он, сложив руки. – Спасена Россия. Благодарю тебя, господи! – И он заплакал.


Со времени этого известия и до конца кампании вся деятельность Кутузова заключается только в том, чтобы властью, хитростью, просьбами удерживать свои войска от бесполезных наступлений, маневров и столкновений с гибнущим врагом. Дохтуров идет к Малоярославцу, но Кутузов медлит со всей армией и отдает приказания об очищении Калуги, отступление за которую представляется ему весьма возможным.
Кутузов везде отступает, но неприятель, не дожидаясь его отступления, бежит назад, в противную сторону.
Историки Наполеона описывают нам искусный маневр его на Тарутино и Малоярославец и делают предположения о том, что бы было, если бы Наполеон успел проникнуть в богатые полуденные губернии.
Но не говоря о том, что ничто не мешало Наполеону идти в эти полуденные губернии (так как русская армия давала ему дорогу), историки забывают то, что армия Наполеона не могла быть спасена ничем, потому что она в самой себе несла уже тогда неизбежные условия гибели. Почему эта армия, нашедшая обильное продовольствие в Москве и не могшая удержать его, а стоптавшая его под ногами, эта армия, которая, придя в Смоленск, не разбирала продовольствия, а грабила его, почему эта армия могла бы поправиться в Калужской губернии, населенной теми же русскими, как и в Москве, и с тем же свойством огня сжигать то, что зажигают?
Армия не могла нигде поправиться. Она, с Бородинского сражения и грабежа Москвы, несла в себе уже как бы химические условия разложения.
Люди этой бывшей армии бежали с своими предводителями сами не зная куда, желая (Наполеон и каждый солдат) только одного: выпутаться лично как можно скорее из того безвыходного положения, которое, хотя и неясно, они все сознавали.
Только поэтому, на совете в Малоярославце, когда, притворяясь, что они, генералы, совещаются, подавая разные мнения, последнее мнение простодушного солдата Мутона, сказавшего то, что все думали, что надо только уйти как можно скорее, закрыло все рты, и никто, даже Наполеон, не мог сказать ничего против этой всеми сознаваемой истины.
Но хотя все и знали, что надо было уйти, оставался еще стыд сознания того, что надо бежать. И нужен был внешний толчок, который победил бы этот стыд. И толчок этот явился в нужное время. Это было так называемое у французов le Hourra de l'Empereur [императорское ура].
На другой день после совета Наполеон, рано утром, притворяясь, что хочет осматривать войска и поле прошедшего и будущего сражения, с свитой маршалов и конвоя ехал по середине линии расположения войск. Казаки, шнырявшие около добычи, наткнулись на самого императора и чуть чуть не поймали его. Ежели казаки не поймали в этот раз Наполеона, то спасло его то же, что губило французов: добыча, на которую и в Тарутине и здесь, оставляя людей, бросались казаки. Они, не обращая внимания на Наполеона, бросились на добычу, и Наполеон успел уйти.
Когда вот вот les enfants du Don [сыны Дона] могли поймать самого императора в середине его армии, ясно было, что нечего больше делать, как только бежать как можно скорее по ближайшей знакомой дороге. Наполеон, с своим сорокалетним брюшком, не чувствуя в себе уже прежней поворотливости и смелости, понял этот намек. И под влиянием страха, которого он набрался от казаков, тотчас же согласился с Мутоном и отдал, как говорят историки, приказание об отступлении назад на Смоленскую дорогу.
То, что Наполеон согласился с Мутоном и что войска пошли назад, не доказывает того, что он приказал это, но что силы, действовавшие на всю армию, в смысле направления ее по Можайской дороге, одновременно действовали и на Наполеона.


Когда человек находится в движении, он всегда придумывает себе цель этого движения. Для того чтобы идти тысячу верст, человеку необходимо думать, что что то хорошее есть за этими тысячью верст. Нужно представление об обетованной земле для того, чтобы иметь силы двигаться.
Обетованная земля при наступлении французов была Москва, при отступлении была родина. Но родина была слишком далеко, и для человека, идущего тысячу верст, непременно нужно сказать себе, забыв о конечной цели: «Нынче я приду за сорок верст на место отдыха и ночлега», и в первый переход это место отдыха заслоняет конечную цель и сосредоточивает на себе все желанья и надежды. Те стремления, которые выражаются в отдельном человеке, всегда увеличиваются в толпе.
Для французов, пошедших назад по старой Смоленской дороге, конечная цель родины была слишком отдалена, и ближайшая цель, та, к которой, в огромной пропорции усиливаясь в толпе, стремились все желанья и надежды, – была Смоленск. Не потому, чтобы люди знала, что в Смоленске было много провианту и свежих войск, не потому, чтобы им говорили это (напротив, высшие чины армии и сам Наполеон знали, что там мало провианта), но потому, что это одно могло им дать силу двигаться и переносить настоящие лишения. Они, и те, которые знали, и те, которые не знали, одинаково обманывая себя, как к обетованной земле, стремились к Смоленску.
Выйдя на большую дорогу, французы с поразительной энергией, с быстротою неслыханной побежали к своей выдуманной цели. Кроме этой причины общего стремления, связывавшей в одно целое толпы французов и придававшей им некоторую энергию, была еще другая причина, связывавшая их. Причина эта состояла в их количестве. Сама огромная масса их, как в физическом законе притяжения, притягивала к себе отдельные атомы людей. Они двигались своей стотысячной массой как целым государством.
Каждый человек из них желал только одного – отдаться в плен, избавиться от всех ужасов и несчастий. Но, с одной стороны, сила общего стремления к цели Смоленска увлекала каждою в одном и том же направлении; с другой стороны – нельзя было корпусу отдаться в плен роте, и, несмотря на то, что французы пользовались всяким удобным случаем для того, чтобы отделаться друг от друга и при малейшем приличном предлоге отдаваться в плен, предлоги эти не всегда случались. Самое число их и тесное, быстрое движение лишало их этой возможности и делало для русских не только трудным, но невозможным остановить это движение, на которое направлена была вся энергия массы французов. Механическое разрывание тела не могло ускорить дальше известного предела совершавшийся процесс разложения.
Ком снега невозможно растопить мгновенно. Существует известный предел времени, ранее которого никакие усилия тепла не могут растопить снега. Напротив, чем больше тепла, тем более крепнет остающийся снег.
Из русских военачальников никто, кроме Кутузова, не понимал этого. Когда определилось направление бегства французской армии по Смоленской дороге, тогда то, что предвидел Коновницын в ночь 11 го октября, начало сбываться. Все высшие чины армии хотели отличиться, отрезать, перехватить, полонить, опрокинуть французов, и все требовали наступления.
Кутузов один все силы свои (силы эти очень невелики у каждого главнокомандующего) употреблял на то, чтобы противодействовать наступлению.
Он не мог им сказать то, что мы говорим теперь: зачем сраженье, и загораживанье дороги, и потеря своих людей, и бесчеловечное добиванье несчастных? Зачем все это, когда от Москвы до Вязьмы без сражения растаяла одна треть этого войска? Но он говорил им, выводя из своей старческой мудрости то, что они могли бы понять, – он говорил им про золотой мост, и они смеялись над ним, клеветали его, и рвали, и метали, и куражились над убитым зверем.
Под Вязьмой Ермолов, Милорадович, Платов и другие, находясь в близости от французов, не могли воздержаться от желания отрезать и опрокинуть два французские корпуса. Кутузову, извещая его о своем намерении, они прислали в конверте, вместо донесения, лист белой бумаги.
И сколько ни старался Кутузов удержать войска, войска наши атаковали, стараясь загородить дорогу. Пехотные полки, как рассказывают, с музыкой и барабанным боем ходили в атаку и побили и потеряли тысячи людей.
Но отрезать – никого не отрезали и не опрокинули. И французское войско, стянувшись крепче от опасности, продолжало, равномерно тая, все тот же свой гибельный путь к Смоленску.



Бородинское сражение с последовавшими за ним занятием Москвы и бегством французов, без новых сражений, – есть одно из самых поучительных явлений истории.
Все историки согласны в том, что внешняя деятельность государств и народов, в их столкновениях между собой, выражается войнами; что непосредственно, вследствие больших или меньших успехов военных, увеличивается или уменьшается политическая сила государств и народов.
Как ни странны исторические описания того, как какой нибудь король или император, поссорившись с другим императором или королем, собрал войско, сразился с войском врага, одержал победу, убил три, пять, десять тысяч человек и вследствие того покорил государство и целый народ в несколько миллионов; как ни непонятно, почему поражение одной армии, одной сотой всех сил народа, заставило покориться народ, – все факты истории (насколько она нам известна) подтверждают справедливость того, что большие или меньшие успехи войска одного народа против войска другого народа суть причины или, по крайней мере, существенные признаки увеличения или уменьшения силы народов. Войско одержало победу, и тотчас же увеличились права победившего народа в ущерб побежденному. Войско понесло поражение, и тотчас же по степени поражения народ лишается прав, а при совершенном поражении своего войска совершенно покоряется.
Так было (по истории) с древнейших времен и до настоящего времени. Все войны Наполеона служат подтверждением этого правила. По степени поражения австрийских войск – Австрия лишается своих прав, и увеличиваются права и силы Франции. Победа французов под Иеной и Ауерштетом уничтожает самостоятельное существование Пруссии.
Но вдруг в 1812 м году французами одержана победа под Москвой, Москва взята, и вслед за тем, без новых сражений, не Россия перестала существовать, а перестала существовать шестисоттысячная армия, потом наполеоновская Франция. Натянуть факты на правила истории, сказать, что поле сражения в Бородине осталось за русскими, что после Москвы были сражения, уничтожившие армию Наполеона, – невозможно.