Российское Просвещение

В России эпоха Просвещения занимает преимущественно вторую половину XVIII века, когда правительство активно способствовало развитию наук и искусств. В этот период возникли первые российские университеты, библиотеки, театр, публичные музеи и относительно независимая пресса. Наибольший вклад в российское Просвещение принадлежит Екатерине Великой, которая, как и прочие просвещённые монархи, играла ключевую роль в поддержке искусств, наук и образования. Хотя в России, как и в других европейских странах, в эту эпоху произошли существенные перемены, отличие российского Просвещения от западного состоит в том, что в России не только не произошло сдвига общественного мнения в сторону развития либеральных идей, но напротив, они были встречены крайне настороженно. В особенности русское дворянство сопротивлялось нападкам на крепостничество. Тем не менее восстание Пугачёва и Великая французская революция породили иллюзии предстоящих политических перемен и оказали значительное влияние на интеллектуальное развитие российского общества. Место России в мире в эту эпоху активно обсуждали Денис Фонвизин, Михаил Щербатов, Андрей Болотов, Иван Болтин и Александр Радищев. В дальнейшем эти дискуссии породили раскол русского общества на западников и славянофилов.

Раннее Просвещение

Идеи Просвещения вначале были восприняты Петром I и его сподвижниками. Эти идеи оказали влияние на проповеди Феофана Прокоповича, сатиру Антиоха Кантемира, историографию Василия Татищева.

Во время правления дочери Петра императрицы Елизаветы идея просвещённого абсолютизма была подхвачена её фаворитом Иваном Шуваловым. Он был просвещённым придворным, содействовал основанию Московского университета и Императорской Академии художеств, в которых сосредоточилась интеллектуальная жизнь многих деятелей искусства последней четверти XVIII века. Шувалов покровительствовал и величайшему из русских учёных того времени Михаилу Ломоносову, который многое сделал в самых различных областях естествознания, а также в поэзии, религиозной философии и изобразительном искусстве.

Екатерининская эпоха

Как и в остальной Европе, на русское Просвещение сильное влияние оказало Просвещение Франции. Наиболее сильным это влияние было в период правления Екатерины II. Екатерину обычно считают образцом просвещённого деспота. Как известно, она поддерживала дружескую переписку с Вольтером и Дидро, основала один из крупнейших музеев мира — Эрмитаж, Вольное экономическое общество и Российскую национальную библиотеку в Санкт-Петербурге, три учреждения, важнейших для последующего распространения образования и просвещения в России. Ко двору Екатерины стремились такие европейские деятели как Дени Дидро, Леонард Эйлер, Петр Паллас и Алессандро Калиостро. Когда во Франции издание Энцикпопедии было под запретом, Екатерина предлагала Дидро закончить его работу в России.

Хотя православие по-прежнему оставалось государственной религией, Екатерина, следуя советам своих просвещённых друзей, провела целый ряд реформ, в частности секуляризацию большей части русских монастырей. Были также проведены муниципальные реформы, благодаря которым русские города приобрели более рациональный план. В 1767 году императрица даже созвала Уложенную (законодательную) комиссию, которая должна была заменить ранее действовавшее Соборное уложение 1649 года и подвести законную базу под режим абсолютной монархии, установившийся в Российской империи вместо сословной монархии XVII века. Для комиссии был составлен Наказ, содержавший ряд идеи государственного устройства, авторство которых принадлежит Чезаре Беккариа и Монтескьё. Хотя никаких практических последствий для ограничения режима самодержавия Наказ не имел, законодательная активность послужила некоторым стимулом для распространения либеральных идей; кульминацией его было появление книги Радищева «Путешествие из Петербурга в Москву» (1790).

Тем не менее, энтузиазм Екатерины по поводу французской Энциклопедии и идей её создателей никак не повлиял на режим её собственной абсолютной власти, а когда после американской и французской революций оказалось, что Просвещение оказывает сильное влияние на политическую жизнь, Николай Новиков за вольнодумство был заключён в тюрьму, Радищев — сослан на каторгу, а его работы, как и работы Вольтера, были сожжены и запрещены. Конституция Речи Посполитой от 3 мая 1791 года была расценена Екатериной как якобинская и опасная по своему влиянию на Россию и её собственному влиянию в Польше. В итоге в 1792 году разразилась русско-польская война, за которой последовали разделы Польши. Этот поворот от политики Просвещения получил название контрпросвещение.

Образование

В начале царствования Петра Великого школы в России были предназначены для обучения лиц духовного звания. Из-за недостаточного количества светских школ Петр I посылал дворян учиться за границу. Он же предпринял усилия для организации в России школ западного образца. Одним из первых подобных учебных заведений стала навигацкая школа в Москве, созданная в 1701 году для подготовки кадров вновь построенного русского флота. В 1715 году для той же цели была открыта морская академия в Петербурге. В 1707 году в Москве появилась медицинская школа при военном госпитале, в 1715 году — инженерная школа и в том же году в Петербурге — артиллерийская. В 1720-х годах в России насчитывалось до полусотни школ в провинциальных городах, по большей части начальных, в которых выпускники Московской навигацкой школы преподавали «цыфирные науки».

Петр I ввел новый гражданский алфавит, написание букв которого приобрело сходство с латинским. Им были изданы Геометриа и другие светские учебники, а также знаменитое Юности честное зерцало, или Показание к житейскому обхождению, переведённое с немецкого наставление по светскому поведению для молодых дворян, которое только при жизни Петра выдержало три издания.

Будучи в Европе, царь пригласил в свою новую столицу многих учёных, из которых сформировал Академию наук. При ней уже после его смерти открылись два учебных заведения: гимназия и университет с тремя факультетами и преподаванием математики, физики, анатомии, философии, истории и права. Вторым русским университетом стал Московский, открывшийся в 1755 году. Кроме его медицинского факультета и Московской госпитальной школы в Петербурге также уже существовали медицинские школы при госпиталях, которые в 1786 году были объединены в Главное врачебное училище. В 1798 году система учреждений здравоохранения и медицинского образования была дополнена созданием Московской медико-хирургической академии. Для высшего дворянства в 1731 году был учрежден Шляхетский кадетский корпус, а в 1752 году — Морской кадетский корпус. В образовательную программу Шляхетского корпуса входили логика, математика, физика, риторика, история, география, латинский и французский языки, этика, право, экономика, навигация, артиллерия и фортификация, фехтование, музыка, танцы, архитектура, рисование и скульптура. Во второй половине XVIII века получили распространение также частные пансионы и домашнее образование. Гувернёрами русские дворяне обычно приглашали французов.

В сравнении с Западной Европой Россия, обладая огромной территорией и населением, к концу эпохи Просвещения все же имела мало учебных заведений. Ещё одной отличительной особенностью русского Просвещения была его зависимость от центральной власти. Если на Западе общество инициировало как Просвещение, так и политические изменения, то в России лидером просветительской миссии было правительство, опирающееся на авторитет самодержавия. Не будучи заинтересованным в политических переменах, оно не только не стимулировало развитие политической системы, но и законсервировало абсолютную монархию, которая в результате пережила конец Просвещения более чем на сто лет.

Недостаточность правительственных мер была предметом критики не только со стороны Новикова и Радищева. Видный публицист и историк Михаил Щербатов, на чьи представления о свободе сильно повлияли работы Руссо, считал, что России необходимо по-настоящему массовое образование. Иван Бецкой также ратовал за реформу образовательной системы. Его предложения отчасти воплотились в организации Смольного института, первого в России учебного заведения для женщин благородного происхождения. Этот проект был, в свою очередь, практическим воплощением идей французского просветителя Франсуа Фенелона, который считал, что женское образование является ключом для изменения общественной морали в целом. Директора Императорской Академии наук и искусств Екатерину Дашкову нередко считают также одной из основательниц суфражизма. Дашкова, в частности, реформировала русскую Академию по образцу французской.

Даже Русская православная церковь отчасти попала под влияние идей Просвещения. Московский митрополит Платон (Левшин) призывал к реформе духовного образования и религиозной толерантности.

Наука

Впервые наука появилась в России при Петре Великом. Царь был заинтересован в составлении карт своих владений, в особенности на Дальнем Востоке, для чего посылал в Сибирь и Америку несколько экспедиций, в том числе знаменитую экспедицию Беринга. В 1719 г. Петр направил на Урал и в Сибирь Василия Татищева, одним из поручений которого также было географическое описание России. В ходе работы оно превратилось в историческое исследование, в частности, Татищев разыскал и подготовил к публикации Русскую правду, Судебник Ивана Грозного (1550), целый ряд летописей и множество других ценных исторических документов. Его работа над «Историей Российской» продолжалась в течение всей жизни; первый том этого труда был опубликован лишь в 1768—1769 гг. Г. Ф. Миллером, а пятый — в 1848 г. М. П. Погодиным.

Существенный толчок к развитию научных исследований был дан учреждением Петербургской Академии наук, куда были приглашены многие известные учёные Европы. Среди них был и Герхард Миллер, второй русский историк, автор «Описания Сибирского царства» (1750 г.) и норманнской гипотезы происхождения Руси. Географию и флору Сибири изучали академики Степан Крашенинников, Иван Лепехин и Петер Паллас. Русским академиком почти всю свою жизнь был и знаменитый математик Леонард Эйлер, который не только писал учебники на русском языке, но и стал в Петербурге автором множества научных трудов, среди которых «Механика, или наука о движении, в аналитическом изложении» (1736 г.) и «Всеобщая сферическая тригонометрия» (1779 г.), первое полное изложение всей системы сферической тригонометрии.

Большой вклад в развитие русской науки сделал академик Михаил Ломоносов. Он заложил основы современной физической химии, молекулярно-кинетической теории тепла, изготовлял телескопы собственной конструкции, с помощью которых открыл атмосферу у планеты Венеры, а также был одаренным поэтом и одним из создателей современного русского языка. Среди российских естествоиспытателей эпохи Просвещения известны также химик Товий Ловиц, натуралисты и этнографы Иоганн Георги и Иоганн Гюльденштедт, ботаник и географ Иоганн Фальк, географы Н. Я. Озерецковский и П. И. Рычков.

Архитектура и искусство

Архитектура

Зарубежное влияние в русской архитектуре раньше всего сказалось на московских постройках нарышкинского стиля, который включил в традиционный русско-византийский архитектурный стиль элементы западноевропейского барокко. Нарышкинский стиль получил своё название от боярской семьи Нарышкиных, к которой, в частности, относилась мать Петра I, Наталья Нарышкина. В конце XVII в. ими были возведены некоторые постройки, такие как церковь Покрова в Филях, сохранившиеся до нашего времени. Более решительный разрыв с византийской традицией состоялся в новой столице Петра I, Санкт-Петербурге, который с самого начала строился в духе петровского барокко. К нему, в числе прочих, относится знаменитый Петропавловский собор, усыпальница семьи Романовых. Первым архитектором Петербурга был итальянец Доменико Трезини, но уже в эту эпоху в России работали собственные талантливые зодчие, такие как Иван Зарудный. Некоторые здания строили по эскизам самого Петра Великого.

Своей вершины русское барокко достигает в елизаветинскую эпоху, когда работала целая школа талантливых русских архитекторов, таких как Дмитрий Ухтомский и Савва Чевакинский. Тем не менее, из других стран Европы по-прежнему активно приглашали иностранцев, таких как Антонио Ринальди. Самым выдающимся зодчим этого времени считается Растрелли, который возвел Зимний дворец, Смольный монастырь, Строгановский дворец, Большой Петергофский дворец и множество других великолепных зданий Петербурга и его окрестностей. С приходом к власти Екатерины Великой Растрелли вынужден был уйти в отставку, так как императрица отдала предпочтение второму главному стилю эпохи Просвещения — классицизму. Этот стиль в России представлен работами Карло Росси, Джакомо Кваренги, Василия Баженова, Матвея Казакова и других выдающихся мастеров.

Изобразительное искусство

В XVIII в. традиционная русская иконопись постепенно приходит в упадок. Все большее влияние на неё оказывает проникающая из-за рубежа масляная живопись, которая к этому времени прошла большой путь развития от эпохи Возрождения до барокко. Среди наиболее известных представителей иконописи этого периода выделяются Г. Т. Зиновьев, А. И. Казанцев и С. С. Нехлебаев. Иконы писал также известный живописец В. Л. Боровиковский.

Первые русские художники в современном смысле этого слова, такие как И. Н. Никитин и А. М. Матвеев, учились за границей. Другие (Шлютер,Каравак) были приглашены из-за границы и работали в качестве придворных живописцев. Они не только создали отечественную школу живописи (И. Я. Вишняков, А. П. Антропов, А. И. Бельский), но и положили начало традиции, которую в современном искусствоведении называют россикой, изображению русской жизни западноевропейскими живописцами (Ротари, Грот, Рослин и др.).

После открытия в 1757 г. Академии художеств русская живопись эпохи Просвещения достигает расцвета в работах выдающихся мастеров Д. Г. Левицкого, В. Л. Боровиковского, Ф. С. Рокотова.

Музыка и театр

Русская духовная музыка, как и Русская православная церковь в целом, претерпела период реформ ещё в XVII в., и её развитие под влиянием западноевропейской музыки продолжалось и в XVIII в. В конце XVII в. появилась «Мусикийская грамматика» Дилецкого, первое пособие по музыкальной грамоте. Музыкой сопровождались военные парады, театральные постановки и ассамблеи эпохи Петра Великого. Музыкантов ко двору часто приглашали из-за границы. Среди русских исполнителей XVIII в. известность приобрели скрипач Иван Хандошкин и певица Елизавета Сандунова, а авторов музыкальных произведений — Василий Титов и Василий Тредиаковский. Среди любителей музыки сенатор Григорий Теплов выделялся тем, что он сам был исполнителем и автором песен, изданных в виде сборника в 1751 г.

Первый балет был поставлен в России ещё в царствование отца Петра Великого, царя Алексея Михайловича. В 1738 г. в Петербурге была открыта «Танцевальная Ея Императорского Величества школа», будущая Академия русского балета им. А. Я. Вагановой, а в 1731 г. императрица Анна Иоанновна на свою коронацию в Москве пригласила из Италии и первую оперную труппу. За ней вскоре последовала ещё одна, под руководством Франческо Арайи, которая оставалась в Петербурге с 1735 до 1760 г. В основном опера в то время исполнялась на итальянском языке, но в 1755 г. Арайя написал и одну оперу на либретто Сумарокова, исполнявшуюся по-русски, открыв тем самым новую эпоху в русской музыке.

Франческо Арайя не был единственным композитором, чьи оперы исполнялись на русской сцене XVIII в. Кроме него для русской оперы писали музыку и другие зарубежные композиторы, такие как Галуппи, Иван Керцелли и др. В русских труппах пели нередко крепостные актёры, самой известной из которых является Прасковья Жемчугова, сопрано из частного театра графа Шереметьева, выступавшая на сцене Кусково и Останкино.

Екатерина II посылала своих лучших композиторов, таких как Березовский и Бортнянский, учиться за границу. К концу XVIII в. либретто все чаще писали на русском языке, как для опер «Анюта» (1772 г.) на текст Михаила Попова и «Мельник-колдун» (1779 г.) на текст Александра Аблесимова, музыку которой написал Михаил Соколовский. Важный вклад в раннюю русскую оперу сделали также Василий Пашкевич, Евстигней Фомин и лично Екатерина II, также писавшая либретто для опер.

Первая русская театральная труппа появилась в Ярославле в царствование Елизаветы. Её создали Федор Волков и Иван Дмитриевский, а творцом её репертуара был Александр Сумароков. В эпоху Екатерины II ведущими драматургами были Денис Фонвизин, высмеивавший провинциальных помещиков и их подражание всему французскому, Владимир Озеров, автор неоклассических трагедий с элементами сентиментализма, и Яков Княжнин , драма которого о народном восстании против Рюрика была объявлена якобинской и в 1791 г. публично сожжена. Даже сочинения любимого поэта Екатерины Великой Гавриила Державина, соединявшего с своих одах развлечение и нравственную назидательность, в последние годы её царствования порой были под запретом.

Позднее Просвещение

Сменивший в 1796 г. Екатерину на русском троне император Павел I, хотя и правил не менее самодержавно, освободил из тюрем вольнодумцев Новикова и Радищева. В годы его короткого правления фаворитом императора среди писателей стал Иван Крылов, чьи басни вошли в моду как образец иносказательной речи на политически опасную тему.

Следующий император Александр I, вновь пришедший к власти в результате государственного переворота, осознавал опасность противостояния между либерально настроенным дворянством и режимом его абсолютной власти. Впервые созванный им уже в 1801 г. Негласный комитет, как и Уложенная комиссия 1767 г., должен был разработать программу политических реформ. В 1801—1803 гг. рядом указов государственным крестьянам, купцам и прочим подданным неблагородных сословий разрешалось покупать землю, передача помещикам и закрепощение государственных крестьян были запрещены, был даже установлен механизм выкупа крестьянами личной свободы, которым, впрочем, сумела воспользоваться только наиболее предприимчивая часть крестьянства. После отмены крепостного права в Германии и Австрийской империи Россия все ещё оставалась единственной европейской страной, где господствовало средневековое крепостничество. Тем не менее, вновь присоединенное к империи Великое княжество Финляндское стало автономным, его законы не могли быть изменены без согласия местного сейма. После войны 1812 г. было отменено крепостное право в Прибалтике, а в 1815 г. получило конституцию Царство Польское. В 1810 г. был учрежден новый орган управления, Государственный совет, канцелярию которого, по рекомендации одного из членов Негласного комитета, возглавил видный реформатор М. М. Сперанский, продолжавший свою деятельность даже в эпоху политической реакции, наступившую с воцарением Николая I. Программа реформ была в значительной мере осуществлена лишь при Александре II.

Пушкин

В русском языке до конца первой четверти XIX века лексема «культура» в его составе отсутствовала и его синонимом являлось слово просвещение. В произведениях Александра Сергеевича Пушкина мы можем найти несколько толкований этого понятия и, как следствие, разное отношение к нему. С одной стороны он использовал это слово в смысле, сходном с понятием культуры и образованности:

И в просвещении стать с веком наравне.

— Чаадаеву, 1821

Но полно: мрачная година протекла,
И ярче уж горит светильник просвещенья.

— Второе послание к цензору, 1824

О сколько нам открытий чудных
Готовят просвещенья дух
И Опыт, [сын] ошибок трудных,
И Гений, [парадоксов] друг,
[И Случай, бог изобретатель]

— О сколько нам открытий чудных, 1829

С другой стороны, он использовал его как синоним слова цивилизация (слово культура иногда также отождествляется с цивилизацией), отмечая в том числе и негативные её проявления:

Презрев оковы просвещенья,
Алеко волен, как они;
Он без забот и сожаленья
Ведёт кочующие дни.

— Цыганы, 1824

Судьба людей повсюду та же:
Где капля блага, там на страже
Уж просвещенье иль тиран.

— К морю, 1824

Отрывок, характеризующий Российское Просвещение

«Есть такие же, как и мы, есть и хуже нас» – подумала она.
Перонская называла графине самых значительных лиц, бывших на бале.
– Вот это голландский посланик, видите, седой, – говорила Перонская, указывая на старичка с серебряной сединой курчавых, обильных волос, окруженного дамами, которых он чему то заставлял смеяться.
– А вот она, царица Петербурга, графиня Безухая, – говорила она, указывая на входившую Элен.
– Как хороша! Не уступит Марье Антоновне; смотрите, как за ней увиваются и молодые и старые. И хороша, и умна… Говорят принц… без ума от нее. А вот эти две, хоть и нехороши, да еще больше окружены.
Она указала на проходивших через залу даму с очень некрасивой дочерью.
– Это миллионерка невеста, – сказала Перонская. – А вот и женихи.
– Это брат Безуховой – Анатоль Курагин, – сказала она, указывая на красавца кавалергарда, который прошел мимо их, с высоты поднятой головы через дам глядя куда то. – Как хорош! неправда ли? Говорят, женят его на этой богатой. .И ваш то соusin, Друбецкой, тоже очень увивается. Говорят, миллионы. – Как же, это сам французский посланник, – отвечала она о Коленкуре на вопрос графини, кто это. – Посмотрите, как царь какой нибудь. А всё таки милы, очень милы французы. Нет милей для общества. А вот и она! Нет, всё лучше всех наша Марья то Антоновна! И как просто одета. Прелесть! – А этот то, толстый, в очках, фармазон всемирный, – сказала Перонская, указывая на Безухова. – С женою то его рядом поставьте: то то шут гороховый!
Пьер шел, переваливаясь своим толстым телом, раздвигая толпу, кивая направо и налево так же небрежно и добродушно, как бы он шел по толпе базара. Он продвигался через толпу, очевидно отыскивая кого то.
Наташа с радостью смотрела на знакомое лицо Пьера, этого шута горохового, как называла его Перонская, и знала, что Пьер их, и в особенности ее, отыскивал в толпе. Пьер обещал ей быть на бале и представить ей кавалеров.
Но, не дойдя до них, Безухой остановился подле невысокого, очень красивого брюнета в белом мундире, который, стоя у окна, разговаривал с каким то высоким мужчиной в звездах и ленте. Наташа тотчас же узнала невысокого молодого человека в белом мундире: это был Болконский, который показался ей очень помолодевшим, повеселевшим и похорошевшим.
– Вот еще знакомый, Болконский, видите, мама? – сказала Наташа, указывая на князя Андрея. – Помните, он у нас ночевал в Отрадном.
– А, вы его знаете? – сказала Перонская. – Терпеть не могу. Il fait a present la pluie et le beau temps. [От него теперь зависит дождливая или хорошая погода. (Франц. пословица, имеющая значение, что он имеет успех.)] И гордость такая, что границ нет! По папеньке пошел. И связался с Сперанским, какие то проекты пишут. Смотрите, как с дамами обращается! Она с ним говорит, а он отвернулся, – сказала она, указывая на него. – Я бы его отделала, если бы он со мной так поступил, как с этими дамами.


Вдруг всё зашевелилось, толпа заговорила, подвинулась, опять раздвинулась, и между двух расступившихся рядов, при звуках заигравшей музыки, вошел государь. За ним шли хозяин и хозяйка. Государь шел быстро, кланяясь направо и налево, как бы стараясь скорее избавиться от этой первой минуты встречи. Музыканты играли Польской, известный тогда по словам, сочиненным на него. Слова эти начинались: «Александр, Елизавета, восхищаете вы нас…» Государь прошел в гостиную, толпа хлынула к дверям; несколько лиц с изменившимися выражениями поспешно прошли туда и назад. Толпа опять отхлынула от дверей гостиной, в которой показался государь, разговаривая с хозяйкой. Какой то молодой человек с растерянным видом наступал на дам, прося их посторониться. Некоторые дамы с лицами, выражавшими совершенную забывчивость всех условий света, портя свои туалеты, теснились вперед. Мужчины стали подходить к дамам и строиться в пары Польского.
Всё расступилось, и государь, улыбаясь и не в такт ведя за руку хозяйку дома, вышел из дверей гостиной. За ним шли хозяин с М. А. Нарышкиной, потом посланники, министры, разные генералы, которых не умолкая называла Перонская. Больше половины дам имели кавалеров и шли или приготовлялись итти в Польской. Наташа чувствовала, что она оставалась с матерью и Соней в числе меньшей части дам, оттесненных к стене и не взятых в Польской. Она стояла, опустив свои тоненькие руки, и с мерно поднимающейся, чуть определенной грудью, сдерживая дыхание, блестящими, испуганными глазами глядела перед собой, с выражением готовности на величайшую радость и на величайшее горе. Ее не занимали ни государь, ни все важные лица, на которых указывала Перонская – у ней была одна мысль: «неужели так никто не подойдет ко мне, неужели я не буду танцовать между первыми, неужели меня не заметят все эти мужчины, которые теперь, кажется, и не видят меня, а ежели смотрят на меня, то смотрят с таким выражением, как будто говорят: А! это не она, так и нечего смотреть. Нет, это не может быть!» – думала она. – «Они должны же знать, как мне хочется танцовать, как я отлично танцую, и как им весело будет танцовать со мною».
Звуки Польского, продолжавшегося довольно долго, уже начинали звучать грустно, – воспоминанием в ушах Наташи. Ей хотелось плакать. Перонская отошла от них. Граф был на другом конце залы, графиня, Соня и она стояли одни как в лесу в этой чуждой толпе, никому неинтересные и ненужные. Князь Андрей прошел с какой то дамой мимо них, очевидно их не узнавая. Красавец Анатоль, улыбаясь, что то говорил даме, которую он вел, и взглянул на лицо Наташе тем взглядом, каким глядят на стены. Борис два раза прошел мимо них и всякий раз отворачивался. Берг с женою, не танцовавшие, подошли к ним.
Наташе показалось оскорбительно это семейное сближение здесь, на бале, как будто не было другого места для семейных разговоров, кроме как на бале. Она не слушала и не смотрела на Веру, что то говорившую ей про свое зеленое платье.
Наконец государь остановился подле своей последней дамы (он танцовал с тремя), музыка замолкла; озабоченный адъютант набежал на Ростовых, прося их еще куда то посторониться, хотя они стояли у стены, и с хор раздались отчетливые, осторожные и увлекательно мерные звуки вальса. Государь с улыбкой взглянул на залу. Прошла минута – никто еще не начинал. Адъютант распорядитель подошел к графине Безуховой и пригласил ее. Она улыбаясь подняла руку и положила ее, не глядя на него, на плечо адъютанта. Адъютант распорядитель, мастер своего дела, уверенно, неторопливо и мерно, крепко обняв свою даму, пустился с ней сначала глиссадом, по краю круга, на углу залы подхватил ее левую руку, повернул ее, и из за всё убыстряющихся звуков музыки слышны были только мерные щелчки шпор быстрых и ловких ног адъютанта, и через каждые три такта на повороте как бы вспыхивало развеваясь бархатное платье его дамы. Наташа смотрела на них и готова была плакать, что это не она танцует этот первый тур вальса.
Князь Андрей в своем полковничьем, белом (по кавалерии) мундире, в чулках и башмаках, оживленный и веселый, стоял в первых рядах круга, недалеко от Ростовых. Барон Фиргоф говорил с ним о завтрашнем, предполагаемом первом заседании государственного совета. Князь Андрей, как человек близкий Сперанскому и участвующий в работах законодательной комиссии, мог дать верные сведения о заседании завтрашнего дня, о котором ходили различные толки. Но он не слушал того, что ему говорил Фиргоф, и глядел то на государя, то на сбиравшихся танцовать кавалеров, не решавшихся вступить в круг.
Князь Андрей наблюдал этих робевших при государе кавалеров и дам, замиравших от желания быть приглашенными.
Пьер подошел к князю Андрею и схватил его за руку.
– Вы всегда танцуете. Тут есть моя protegee [любимица], Ростова молодая, пригласите ее, – сказал он.
– Где? – спросил Болконский. – Виноват, – сказал он, обращаясь к барону, – этот разговор мы в другом месте доведем до конца, а на бале надо танцовать. – Он вышел вперед, по направлению, которое ему указывал Пьер. Отчаянное, замирающее лицо Наташи бросилось в глаза князю Андрею. Он узнал ее, угадал ее чувство, понял, что она была начинающая, вспомнил ее разговор на окне и с веселым выражением лица подошел к графине Ростовой.
– Позвольте вас познакомить с моей дочерью, – сказала графиня, краснея.
– Я имею удовольствие быть знакомым, ежели графиня помнит меня, – сказал князь Андрей с учтивым и низким поклоном, совершенно противоречащим замечаниям Перонской о его грубости, подходя к Наташе, и занося руку, чтобы обнять ее талию еще прежде, чем он договорил приглашение на танец. Он предложил тур вальса. То замирающее выражение лица Наташи, готовое на отчаяние и на восторг, вдруг осветилось счастливой, благодарной, детской улыбкой.
«Давно я ждала тебя», как будто сказала эта испуганная и счастливая девочка, своей проявившейся из за готовых слез улыбкой, поднимая свою руку на плечо князя Андрея. Они были вторая пара, вошедшая в круг. Князь Андрей был одним из лучших танцоров своего времени. Наташа танцовала превосходно. Ножки ее в бальных атласных башмачках быстро, легко и независимо от нее делали свое дело, а лицо ее сияло восторгом счастия. Ее оголенные шея и руки были худы и некрасивы. В сравнении с плечами Элен, ее плечи были худы, грудь неопределенна, руки тонки; но на Элен был уже как будто лак от всех тысяч взглядов, скользивших по ее телу, а Наташа казалась девочкой, которую в первый раз оголили, и которой бы очень стыдно это было, ежели бы ее не уверили, что это так необходимо надо.
Князь Андрей любил танцовать, и желая поскорее отделаться от политических и умных разговоров, с которыми все обращались к нему, и желая поскорее разорвать этот досадный ему круг смущения, образовавшегося от присутствия государя, пошел танцовать и выбрал Наташу, потому что на нее указал ему Пьер и потому, что она первая из хорошеньких женщин попала ему на глаза; но едва он обнял этот тонкий, подвижной стан, и она зашевелилась так близко от него и улыбнулась так близко ему, вино ее прелести ударило ему в голову: он почувствовал себя ожившим и помолодевшим, когда, переводя дыханье и оставив ее, остановился и стал глядеть на танцующих.


После князя Андрея к Наташе подошел Борис, приглашая ее на танцы, подошел и тот танцор адъютант, начавший бал, и еще молодые люди, и Наташа, передавая своих излишних кавалеров Соне, счастливая и раскрасневшаяся, не переставала танцовать целый вечер. Она ничего не заметила и не видала из того, что занимало всех на этом бале. Она не только не заметила, как государь долго говорил с французским посланником, как он особенно милостиво говорил с такой то дамой, как принц такой то и такой то сделали и сказали то то, как Элен имела большой успех и удостоилась особенного внимания такого то; она не видала даже государя и заметила, что он уехал только потому, что после его отъезда бал более оживился. Один из веселых котильонов, перед ужином, князь Андрей опять танцовал с Наташей. Он напомнил ей о их первом свиданьи в отрадненской аллее и о том, как она не могла заснуть в лунную ночь, и как он невольно слышал ее. Наташа покраснела при этом напоминании и старалась оправдаться, как будто было что то стыдное в том чувстве, в котором невольно подслушал ее князь Андрей.
Князь Андрей, как все люди, выросшие в свете, любил встречать в свете то, что не имело на себе общего светского отпечатка. И такова была Наташа, с ее удивлением, радостью и робостью и даже ошибками во французском языке. Он особенно нежно и бережно обращался и говорил с нею. Сидя подле нее, разговаривая с ней о самых простых и ничтожных предметах, князь Андрей любовался на радостный блеск ее глаз и улыбки, относившейся не к говоренным речам, а к ее внутреннему счастию. В то время, как Наташу выбирали и она с улыбкой вставала и танцовала по зале, князь Андрей любовался в особенности на ее робкую грацию. В середине котильона Наташа, окончив фигуру, еще тяжело дыша, подходила к своему месту. Новый кавалер опять пригласил ее. Она устала и запыхалась, и видимо подумала отказаться, но тотчас опять весело подняла руку на плечо кавалера и улыбнулась князю Андрею.
«Я бы рада была отдохнуть и посидеть с вами, я устала; но вы видите, как меня выбирают, и я этому рада, и я счастлива, и я всех люблю, и мы с вами всё это понимаем», и еще многое и многое сказала эта улыбка. Когда кавалер оставил ее, Наташа побежала через залу, чтобы взять двух дам для фигур.
«Ежели она подойдет прежде к своей кузине, а потом к другой даме, то она будет моей женой», сказал совершенно неожиданно сам себе князь Андрей, глядя на нее. Она подошла прежде к кузине.
«Какой вздор иногда приходит в голову! подумал князь Андрей; но верно только то, что эта девушка так мила, так особенна, что она не протанцует здесь месяца и выйдет замуж… Это здесь редкость», думал он, когда Наташа, поправляя откинувшуюся у корсажа розу, усаживалась подле него.
В конце котильона старый граф подошел в своем синем фраке к танцующим. Он пригласил к себе князя Андрея и спросил у дочери, весело ли ей? Наташа не ответила и только улыбнулась такой улыбкой, которая с упреком говорила: «как можно было спрашивать об этом?»
– Так весело, как никогда в жизни! – сказала она, и князь Андрей заметил, как быстро поднялись было ее худые руки, чтобы обнять отца и тотчас же опустились. Наташа была так счастлива, как никогда еще в жизни. Она была на той высшей ступени счастия, когда человек делается вполне доверчив и не верит в возможность зла, несчастия и горя.

Пьер на этом бале в первый раз почувствовал себя оскорбленным тем положением, которое занимала его жена в высших сферах. Он был угрюм и рассеян. Поперек лба его была широкая складка, и он, стоя у окна, смотрел через очки, никого не видя.
Наташа, направляясь к ужину, прошла мимо его.
Мрачное, несчастное лицо Пьера поразило ее. Она остановилась против него. Ей хотелось помочь ему, передать ему излишек своего счастия.
– Как весело, граф, – сказала она, – не правда ли?
Пьер рассеянно улыбнулся, очевидно не понимая того, что ему говорили.
– Да, я очень рад, – сказал он.
«Как могут они быть недовольны чем то, думала Наташа. Особенно такой хороший, как этот Безухов?» На глаза Наташи все бывшие на бале были одинаково добрые, милые, прекрасные люди, любящие друг друга: никто не мог обидеть друг друга, и потому все должны были быть счастливы.


На другой день князь Андрей вспомнил вчерашний бал, но не на долго остановился на нем мыслями. «Да, очень блестящий был бал. И еще… да, Ростова очень мила. Что то в ней есть свежее, особенное, не петербургское, отличающее ее». Вот всё, что он думал о вчерашнем бале, и напившись чаю, сел за работу.
Но от усталости или бессонницы (день был нехороший для занятий, и князь Андрей ничего не мог делать) он всё критиковал сам свою работу, как это часто с ним бывало, и рад был, когда услыхал, что кто то приехал.
Приехавший был Бицкий, служивший в различных комиссиях, бывавший во всех обществах Петербурга, страстный поклонник новых идей и Сперанского и озабоченный вестовщик Петербурга, один из тех людей, которые выбирают направление как платье – по моде, но которые по этому то кажутся самыми горячими партизанами направлений. Он озабоченно, едва успев снять шляпу, вбежал к князю Андрею и тотчас же начал говорить. Он только что узнал подробности заседания государственного совета нынешнего утра, открытого государем, и с восторгом рассказывал о том. Речь государя была необычайна. Это была одна из тех речей, которые произносятся только конституционными монархами. «Государь прямо сказал, что совет и сенат суть государственные сословия ; он сказал, что правление должно иметь основанием не произвол, а твердые начала . Государь сказал, что финансы должны быть преобразованы и отчеты быть публичны», рассказывал Бицкий, ударяя на известные слова и значительно раскрывая глаза.
– Да, нынешнее событие есть эра, величайшая эра в нашей истории, – заключил он.
Князь Андрей слушал рассказ об открытии государственного совета, которого он ожидал с таким нетерпением и которому приписывал такую важность, и удивлялся, что событие это теперь, когда оно совершилось, не только не трогало его, но представлялось ему более чем ничтожным. Он с тихой насмешкой слушал восторженный рассказ Бицкого. Самая простая мысль приходила ему в голову: «Какое дело мне и Бицкому, какое дело нам до того, что государю угодно было сказать в совете! Разве всё это может сделать меня счастливее и лучше?»
И это простое рассуждение вдруг уничтожило для князя Андрея весь прежний интерес совершаемых преобразований. В этот же день князь Андрей должен был обедать у Сперанского «en petit comite«, [в маленьком собрании,] как ему сказал хозяин, приглашая его. Обед этот в семейном и дружеском кругу человека, которым он так восхищался, прежде очень интересовал князя Андрея, тем более что до сих пор он не видал Сперанского в его домашнем быту; но теперь ему не хотелось ехать.
В назначенный час обеда, однако, князь Андрей уже входил в собственный, небольшой дом Сперанского у Таврического сада. В паркетной столовой небольшого домика, отличавшегося необыкновенной чистотой (напоминающей монашескую чистоту) князь Андрей, несколько опоздавший, уже нашел в пять часов собравшееся всё общество этого petit comite, интимных знакомых Сперанского. Дам не было никого кроме маленькой дочери Сперанского (с длинным лицом, похожим на отца) и ее гувернантки. Гости были Жерве, Магницкий и Столыпин. Еще из передней князь Андрей услыхал громкие голоса и звонкий, отчетливый хохот – хохот, похожий на тот, каким смеются на сцене. Кто то голосом, похожим на голос Сперанского, отчетливо отбивал: ха… ха… ха… Князь Андрей никогда не слыхал смеха Сперанского, и этот звонкий, тонкий смех государственного человека странно поразил его.
Князь Андрей вошел в столовую. Всё общество стояло между двух окон у небольшого стола с закуской. Сперанский в сером фраке с звездой, очевидно в том еще белом жилете и высоком белом галстухе, в которых он был в знаменитом заседании государственного совета, с веселым лицом стоял у стола. Гости окружали его. Магницкий, обращаясь к Михайлу Михайловичу, рассказывал анекдот. Сперанский слушал, вперед смеясь тому, что скажет Магницкий. В то время как князь Андрей вошел в комнату, слова Магницкого опять заглушились смехом. Громко басил Столыпин, пережевывая кусок хлеба с сыром; тихим смехом шипел Жерве, и тонко, отчетливо смеялся Сперанский.
Сперанский, всё еще смеясь, подал князю Андрею свою белую, нежную руку.
– Очень рад вас видеть, князь, – сказал он. – Минутку… обратился он к Магницкому, прерывая его рассказ. – У нас нынче уговор: обед удовольствия, и ни слова про дела. – И он опять обратился к рассказчику, и опять засмеялся.
Князь Андрей с удивлением и грустью разочарования слушал его смех и смотрел на смеющегося Сперанского. Это был не Сперанский, а другой человек, казалось князю Андрею. Всё, что прежде таинственно и привлекательно представлялось князю Андрею в Сперанском, вдруг стало ему ясно и непривлекательно.
За столом разговор ни на мгновение не умолкал и состоял как будто бы из собрания смешных анекдотов. Еще Магницкий не успел докончить своего рассказа, как уж кто то другой заявил свою готовность рассказать что то, что было еще смешнее. Анекдоты большею частью касались ежели не самого служебного мира, то лиц служебных. Казалось, что в этом обществе так окончательно было решено ничтожество этих лиц, что единственное отношение к ним могло быть только добродушно комическое. Сперанский рассказал, как на совете сегодняшнего утра на вопрос у глухого сановника о его мнении, сановник этот отвечал, что он того же мнения. Жерве рассказал целое дело о ревизии, замечательное по бессмыслице всех действующих лиц. Столыпин заикаясь вмешался в разговор и с горячностью начал говорить о злоупотреблениях прежнего порядка вещей, угрожая придать разговору серьезный характер. Магницкий стал трунить над горячностью Столыпина, Жерве вставил шутку и разговор принял опять прежнее, веселое направление.
Очевидно, Сперанский после трудов любил отдохнуть и повеселиться в приятельском кружке, и все его гости, понимая его желание, старались веселить его и сами веселиться. Но веселье это казалось князю Андрею тяжелым и невеселым. Тонкий звук голоса Сперанского неприятно поражал его, и неумолкавший смех своей фальшивой нотой почему то оскорблял чувство князя Андрея. Князь Андрей не смеялся и боялся, что он будет тяжел для этого общества. Но никто не замечал его несоответственности общему настроению. Всем было, казалось, очень весело.
Он несколько раз желал вступить в разговор, но всякий раз его слово выбрасывалось вон, как пробка из воды; и он не мог шутить с ними вместе.
Ничего не было дурного или неуместного в том, что они говорили, всё было остроумно и могло бы быть смешно; но чего то, того самого, что составляет соль веселья, не только не было, но они и не знали, что оно бывает.
После обеда дочь Сперанского с своей гувернанткой встали. Сперанский приласкал дочь своей белой рукой, и поцеловал ее. И этот жест показался неестественным князю Андрею.
Мужчины, по английски, остались за столом и за портвейном. В середине начавшегося разговора об испанских делах Наполеона, одобряя которые, все были одного и того же мнения, князь Андрей стал противоречить им. Сперанский улыбнулся и, очевидно желая отклонить разговор от принятого направления, рассказал анекдот, не имеющий отношения к разговору. На несколько мгновений все замолкли.
Посидев за столом, Сперанский закупорил бутылку с вином и сказав: «нынче хорошее винцо в сапожках ходит», отдал слуге и встал. Все встали и также шумно разговаривая пошли в гостиную. Сперанскому подали два конверта, привезенные курьером. Он взял их и прошел в кабинет. Как только он вышел, общее веселье замолкло и гости рассудительно и тихо стали переговариваться друг с другом.
– Ну, теперь декламация! – сказал Сперанский, выходя из кабинета. – Удивительный талант! – обратился он к князю Андрею. Магницкий тотчас же стал в позу и начал говорить французские шутливые стихи, сочиненные им на некоторых известных лиц Петербурга, и несколько раз был прерываем аплодисментами. Князь Андрей, по окончании стихов, подошел к Сперанскому, прощаясь с ним.
– Куда вы так рано? – сказал Сперанский.
– Я обещал на вечер…
Они помолчали. Князь Андрей смотрел близко в эти зеркальные, непропускающие к себе глаза и ему стало смешно, как он мог ждать чего нибудь от Сперанского и от всей своей деятельности, связанной с ним, и как мог он приписывать важность тому, что делал Сперанский. Этот аккуратный, невеселый смех долго не переставал звучать в ушах князя Андрея после того, как он уехал от Сперанского.
Вернувшись домой, князь Андрей стал вспоминать свою петербургскую жизнь за эти четыре месяца, как будто что то новое. Он вспоминал свои хлопоты, искательства, историю своего проекта военного устава, который был принят к сведению и о котором старались умолчать единственно потому, что другая работа, очень дурная, была уже сделана и представлена государю; вспомнил о заседаниях комитета, членом которого был Берг; вспомнил, как в этих заседаниях старательно и продолжительно обсуживалось всё касающееся формы и процесса заседаний комитета, и как старательно и кратко обходилось всё что касалось сущности дела. Он вспомнил о своей законодательной работе, о том, как он озабоченно переводил на русский язык статьи римского и французского свода, и ему стало совестно за себя. Потом он живо представил себе Богучарово, свои занятия в деревне, свою поездку в Рязань, вспомнил мужиков, Дрона старосту, и приложив к ним права лиц, которые он распределял по параграфам, ему стало удивительно, как он мог так долго заниматься такой праздной работой.


На другой день князь Андрей поехал с визитами в некоторые дома, где он еще не был, и в том числе к Ростовым, с которыми он возобновил знакомство на последнем бале. Кроме законов учтивости, по которым ему нужно было быть у Ростовых, князю Андрею хотелось видеть дома эту особенную, оживленную девушку, которая оставила ему приятное воспоминание.
Наташа одна из первых встретила его. Она была в домашнем синем платье, в котором она показалась князю Андрею еще лучше, чем в бальном. Она и всё семейство Ростовых приняли князя Андрея, как старого друга, просто и радушно. Всё семейство, которое строго судил прежде князь Андрей, теперь показалось ему составленным из прекрасных, простых и добрых людей. Гостеприимство и добродушие старого графа, особенно мило поразительное в Петербурге, было таково, что князь Андрей не мог отказаться от обеда. «Да, это добрые, славные люди, думал Болконский, разумеется, не понимающие ни на волос того сокровища, которое они имеют в Наташе; но добрые люди, которые составляют наилучший фон для того, чтобы на нем отделялась эта особенно поэтическая, переполненная жизни, прелестная девушка!»