Российско-датские отношения

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Российско-датские отношения

Дания

Россия

Российско-датские отношения — взаимоотношения между Российской Федерацией и Королевством Дания, а в исторической ретроспективе — между государствами, существовавшими соответственно на территории этих стран на протяжении последних 900 лет. На современном этапе российско-датское взаимодействие характеризуется широким спектром областей сотрудничества, включающих контакты на высшем уровне, торгово-экономические и гуманитарные связи. Обе страны имеют выход к Балтийскому морю и состоят в Совете Европы и Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе.

Несмотря на то, что отношения между Россией и Данией не во все исторические периоды носили добрососедский характер, между этими государствами никогда не было войны.[1][2]





История

До XVI века

Первые сведения о русско-датских отношениях восходят к XI веку.[3] Так, в «Хронике» Адама Бременского, датированной 70-ми годами XI века сообщается о морских связях между Данией и Новгородом. Согласно «Хронике» датчане в в то время «из Дании ходили в Острогард[4] Руссии».[5] Эти данные подтверждаются археологическими раскопками в Новгороде, в ходе которых была обнаружена кость с датской рунической надписью середины XI века.[6][7] Упоминается о русско-датских связях и в «Пегауских анналах», датированных серединой XII века.[8] В них сообщается о путешествиях датчан через Русь в Грецию в первой четверти XI века.[9]

К XII веку относится и первое упоминание о датчанах в русских летописях. Так, в Новгородской первой летописи,[10] летописец под 1130 годом сообщив о крушении нескольких русских кораблей, возвращавшихся из плавания на остров Готланд, в то же время добавляет, что из Дании русские корабли вернулись благополучно: «…из Дони приидоша здрави»[11] таким образом, впервые называется древнерусское название Дании — Донь и сообщается не только о плавании датчан на Русь, но и новгородцев в Данию.[12]

В XIII веке русско-датские связи усиливаются. Это связано, прежде всего, с завоеванием Данией Северной Эстонии в 1219 году и установлением общей русско-датской границы по реке Нарве. Дания владела этими землями до 1346 года.

Следующим этапом русско-датских отношений стало заключение между великим князем Иваном III и датским королём Иоганном в 1493 году первого письменного русско-датского договора «О дружественном и веч­ном союзе».[13][14] Причинами для заключения договора стали стремления со стороны Дании заручится поддержкой Московского государства при завоевании Швеции, а русское правительство, в свою очередь, рассчитывало на укрепление своих позиций на берегах Балтийского моря. В июне 1493 года в Москву прибыл датский посол Иван Магистр (по другим данным — магистр Ханс Клаусен),[15] который провёл переговоры. В обратный путь в Копенгаген с ним отправились Дмитрий Ларев Палеолог и Дмитрий Зайцев. 8 ноября 1493 года в Копенгагене ими был подписан первый русско-датский союзный договор.[16] В соответствии с договором Россия обязалась помогать датчанам в войне с Швецией, а Дания — поддерживать Ивана III в борьбе против Великого княжества Литовского. Договором устанавливалась свобода торговли для русских и датских купцов.[17] Выполняя договор, Россия начала в 1495 году войну со Швецией. В 1498—1500 годах Иоганн и Иван III вели переговоры о браке дочери короля Елизаветы с сыном Ивана Василием.

XVI век

Продолжились контакты между датчанами и русскими и при преемниках подписавших договор правителей. Так, в 1506 году Василий III продил договор 1493 года, и в 1514—15 годах посылал в Копенгаген дьяка Василия Белого для переговоров с королём Кристианом II о продлении договора.[18] Договор был повторно продлён в 1516 году.[19] А уже в июле следующего года Василий III, по просьбе датского короля, отвел датским купцам в Новгороде и Ивангороде особые места для устройства дворов и церквей.[20][21]

Первое обострение русско-датских отношений, впрочем закончившееся заключением нового союза, произошло во время Ливонской войны. Набиравшее силу на востоке Балтийского моря Русское царство попыталось изменить баланс сил в регионе в свою пользу. Но на первенство в балтийском регионе претендовали также Швеция и Дания, желавшие получить свою часть «ливонского наследства». После первых успехов русских войск в Ливонии, в марте 1559 года, под влиянием Дании и представителей крупного боярства, препятствовавших расширению рамок военного конфликта, Иван Грозный заключил перемирие с Ливонской конфедерацией, которое продлилось до ноября. Однако, историк Р. Г. Скрынников подчёркивает, что русское правительство в лице Адашева и Висковатого «должно было заключить перемирие на западных рубежах», поскольку готовилось к «решительному столкновению на южной границе»[22]. Во время перемирия (31 августа) ливонский ландсмейстер Тевтонского ордена Готард Кетлер заключил в Вильне с литовским великим князем Сигизмундом II соглашение, по которому земли ордена и владения рижского архиепископа переходили под «клиентеллу и протекцию», то есть, под протекторат Великого княжества Литовского. В том же 1559 году Ревель отошёл Швеции, а Эзельский епископ, Йоханн фон Мюнхаузен, обратился за защитой к Дании. Секретным соглашением с королём Фредериком II епископ уступил королю свои владения остров Эзель и Пилтен с правом на Ригу и Ревель за 30 000 талеров. Король, в свою очередь, отдал эти земли своему брату Магнусу вместо положенных по завещанию отца земель в Голштинии. Таким образом, владельцами земель, на которые претендовало русское государство, вместо ослабленного Ливонского ордена стали три сильных европейских державы.

Литва и Швеция потребовали у Ивана Грозного удаления русских войск со своих территорий, на что он ответил отказом. В 1562 году русские войска вошли в пределы Литвы и осадили Полоцк. В это же время в Можайске Иван Висковатов заключил с датскими послами договор (англ.), который обязывал стороны не поддерживать Швецию или Польшу в их притязаниях в Ливонии. Совместно с Дерпским русско-шведским договором (англ.) он позволил сосредоточится Русскому царству на военных действиях лишь против Литвы. В то же время, русское правительство неформально поддерживало Данию против Швеции в начавшейся Семилетней северной войне. Так, при поддержке датского короля на русские деньги в Нарве был снаряжен корабль для датского капера Карстена Роде, действовавшего на Балтийском море против Швеции и Польши в интересах русского царя.[23]

Несмотря на русско-датское сотрудничество военные дела у обоих государств шли не важно. Надеясь подтолкнуть Данию к более решительным действиям в Ливонии Иван Грозный сделал ставку на брата датского короля — герцога Магнуса. Иван Грозный провозгласил вассальное Русскому царству Ливонское королевство, а Магнуса в 1570 году короновал в Москве как короля Ливонии. С целью укрепления союза с Магнусом Иван Грозный выдал за него замуж свою племянницу княжну Марию Старицкую — это первый русско-датский династический брак. В 1571 году датский король подтвердил свои заверения в дружбе Ивану Грозному в письме, переданном с посольством Елисея Изенберга.[24] Однако, он не оказал поддержки своему брату и в 1577 году Магнус перешел на сторону Стефана Батория, был захвачен в плен русскими войсками, но прощен и отпущен.

В 1578 году состоялось большое датское посольство в Россию для продления Можайского договора 1562 года. Посольство возглавлял Яков Ульфельд, который по результатом своего путешествия оставил обширные воспоминания «Hodoeporicon Ruthenicum» (Путешествие в Россию).[25] По другой версии, заметки написал входивший в состав посольства пастор Андреас Фионикус[26] Посольство выехало из Дании морским путём 9 мая и прибыло в Псков 24 июня. Из Пскова посольство перебралось в Новгород. Пробыв там около месяца 4 августа отправилось в Александровскую слободу, где вскоре заключило русско-датский договор.[27]

Несмотря на это, уже через 7 лет, в 1582 году отношения между Данией и Русским царством обострились, поставив страны на грань вооружённого конфликта. Причиной проивостояния стал, так называемый «лапландский спор», возникший из-за отсутствия чёткой границы между Русским царством и, входившей тогда в состав Дании, Норвегией, а также из-за двоеданства лопарей[28]. Фредерик II, претендуя на доходы от мурманского торга, объявил Норвежское море «Датским проливом» и начал собирать пошлины с торговых судов, идущих в Колу и Холмогоры. Для подкрепления своих прав в апреле 1582 года он отправил в Баренцево и Белое море датскую эскадру под командованием Эрика Мунка, которая захватила несколько английских и голландских кораблей с товарами на сумму в 50 тысяч рублей. Одновременно датский король приказал своим данщикам, посланным на Кольский полуостров, собирать дань не только с лопарей, но и русских и карел. Фёдор Иоаннович был вынужден в 1585 году перевести торговлю в Новые Холмогоры (Архангельск) и отправить в Кольский острог отряд стрельцов, после чего претензии датчан сошли на нет.[29][30]

Однако датчане сохранили интерес к торговли с Москвой через Северный Ледовитый океан. Так, уже в 1592 году два датских подданных Люткен и Броквольдт отправились с разрешения русских властей изучать русский язык в Холмогоры.[31][32] В 1597 году датский король Кристиан IV отправил в Москву посольство с требованием признать Кольский полуостров датской территорией, но получил отказ. Стороны неоднократно пытались провести переговоры непосредственно на месте — в Коле, но на встречу не приезжали то русские, то датские послы. В 1598 году уже Борис Годунов потребовал от датчан часть Финнмарка, предложив считать границу по реке Ивгей и отменить двоеданство саамов[33] В 1599 году Христиан IV лично прибыл с эскадрой кораблей в Колу и предложил местным жителям принять датское подданство. но получил отказ.[29]

XVII век

В 1601 году в Москву прибыло датское посольство в составе Симона фон Салингена, Эске Брокка и Карла Брюске с предложением передачи датскому королю всей лопской земли за выкуп в 50 тысяч талеров, но получило отказ и 16 февраля 1602 году убыло обратно.[29][34]

В том же 1602 году в Москву прибыло ещё одно большое посольство, на этот раз с матримониальными целями. Речь шла о браке Иоганна Шлезвиг-Гольштейнского, брата датского короля Христиана IV, и дочери русского царя Ксении Годуновой. Борис Годунов в качестве приданого обещал за свою дочь отдать Тверское княжество.[35] Возглавлял посольство Аксель Гюльденстерне, который по результатам поездки опубликовал сочинение «Wahrnafftige Relation der Russischen und Moscowitischen Reyse» (Путешествие в Россию датского принца Иоанна (Ганса), брата короля Христиана IV).[36] Несмотря на то, что помолвка состоялась и по словам Исаака Массы, «царь Борис изъявлял чрезвычайную радость; царица и молодая княжна видели герцога сквозь смотрительную решетку, но герцог их не видел, ибо московиты никому не показывают своих жен и дочерей и держат их взаперти»,[37] датский жених внезапно умер в Москве.

После Смутного времени русско-датские контакты восстановились уже при Михаиле Федоровиче. Стремления к союзу с лютеранской Данией было вызвано необходимостью, прежде всего, противостоять католической Польше, оказывающей сильное давление на Россию. Этим же соображениями была вызвана и поддержка Дании Россией в ходе Тридцателетней войны[38] Продолжали расширятся и торговые связи России и Дании. Так, интенсивная переписка патриарха Филарета и короля Кристиана IV, прежде всего, затрагивала вопрос беспошлинных закупок датчанами хлеба в России.[39]

В то же время, продолжался вялотекущий русско-датский конфликт, касавшийся лапландских территорий. В грамоте от 14 мая 1618 года датский король угрожал прибегнуть к силе, если не будет вопрос о «возвращении Лапландии».[29] Ещё более обострилась ситуация в следующем году. В 1619 году несколько датских торговых кораблей под командованием Климента Блума пришли на Печору и в Пустозеро и за фальшивые русские деньги (из низкопробного сплава серебра с медью) организовали скупку мехов. На обратном пути 2 сентября датчане зашли на зимовку в Кольскую губу,[40] где были задержаны и отправлены в Архангельск. Но после допроса, нежелая обострения отношений с датчанами, русский воевода отпустил купцов.[41] Интересно, что в том же 1619 году датские купцы оставили в Кольском остроге «двух робят учиться русской грамоте».[32] Несмотря на освобождение Блума, в ответ на действия русских властей, в 1621 году датчане направили к острову Кильдин два военных корабля, захвативших судно из Гамбурга и несколько русских промысловых и рыбацких лодей и лодок.[42] Целью датчан было воспрепятствование русской торговли с Англией и Голландией, а также постановка под свой контроль скупку всей рыбы, добываемой в русских водах. В 1622 году уже 5 датских кораблей блокировали Кольскую гавань, захватили три голландских судна и, высадив десант на побережье, потребовали от русских рыбаков продажи рыбных уловов лишь датчанам.[43] В 1623 году к русским берегам пришло уже 6 датских судов под командованием Эрика Мунка[29] на основании требований датского короля о возмещении убытков Климету Блуму.[44] Датская эскадра установила блокаду Кольского острога и высадила десант на побережье Кольского полуострова, захватив товаров на 54 тысячи рублей.[29] В устье реки Териберка состоялся бой между датскими кораблями и сопровождавшими один из купеческих караванов стрельцами.[45] Датчанам удалось пушечными ядрами разбить наскоро построенный острожек, отогнать русских вглубь материка, захватить припасы и уничтожить трофейные русские лодьи.[46] Правительство России направило протест в Копенгаген, но получило ответ, что убытки Блума ещё не возмещены и требование пересмотра границ. Лишь увеличение гарнизона Кольского острога до 500 стрельцов и 54 артиллерийских орудий заставило датчан прекратить нападения.[29]

В 1644 году возникла идея очередного династического русско-датского брака. На этот раз планировалось выдать замуж старшую дочь русского царя Ирину за сына датского короля Вальдемара Кристиана. В Россию Вальдемар прибыл в феврале 1644 года, и начались длительные переговоры об условиях брака. Вольдемар категорически отказался принять православие, и переговоры зашли в тупик. Царь Михаил пытался удержать графа в России силой. По сути, Вольдемар оказался под домашним арестом. В мае граф вместе с несколькими приближёнными предпринял попытку с оружием в руках вырваться из русской столицы, но был остановлен у Тверских ворот. Вольдемар потребовал отпустить его в Данию к отцу, но был посажен под стражу. Датские послы попытались освободить графа, но заговор не удался. Даже вмешательство самого короля Кристиана не помогло. Несчастный Вальдемар получил свободу только после смерти царя Михаила и вступления на престол Алексея Михайловича. Он уехал в Данию 17 августа 1645 года, пробыв в России больше года.[47]

В конце XVII века между странами начинают устанавливаться ещё более тесные связи. В 1672 году в Москве появился первый постоянный датский агент, а в 1684 году был заключен русско-датский договор по процедурным вопросам взаимоотношений.[48]

XVIII век

Следующее укрепление русско-датских отношений связано со стремление России получить выход к Балтийскому морю. Пётр I планировал боевые действия против Швеции и стремился создать антишведский союз европейских держав. Первые основы Северного союза были заложены тайным Равским соглашением Петра I с польским королём и саксонским курфюрстом Августом II в 1698 году. Приехав в Москву, Пётр в глубокой тайне приступил к переговорам с датским посланником. Переговоры завершились заключением договора между Россией и Данией согласно которому в случае нападения на одно из договаривающихся государств другое должно прийти на помощь не позднее трёх месяцев. В сепаратных статьях этого договора указывалось, что под «нападателем» и «оскорбителем» имелась в виду Швеция. Пётр потребовал подписания в договоре особого пункта о том, что война будет вестись союзниками совместно до самого её окончания. Перед этим, 14 сентября 1699 года, в Дрездене, между Августом II и Фредериком IV был также заключён союзный договор, направленный против Швеции. В это же время Россия и Дания договорились об обмене постоянных послов. Первым послом России в Копенгагене стал Андрей Петрович Измайлов.[49]

Боевые действия в начавшейся Северной войне для союзников в первое время складывались неудачно. Шведский король Карл XII высадился в Дании, разгромил датские войска и принудил Данию к заключению сепаратного мира, после чего разгромил русскую армию под Нарвой. Однако, вскоре Россия смогла оправится от первого поражения, и в 1709 году нанесла серьезное поражение шведской армии в битве под Полтавой. После этого Дания вновь присоединилась к коалиции союзников, заключив в том же году Копенгагенский союзный договор. К концу войны отношения между союзниками вновь ухудшились,[50] в результате в 1720 году Дания подписала со Швецией сепаратный Фредериксборгский договор. Россия закончила войну в 1721 году Ништадтским мирным договором.

В дальнейшем русско-датские отношения серьезно осложнил так называемый готторпский вопрос. Россия была втянута в этот давний европейский конфликт браком дочери Петра I Анны Петровны и герцога Гольштейн-Готторпского Карла Фридриха. Так как Дания по результатам Северной войны получила в своё пользование Шлезвиг, оставив Карлу-Фридриху Гольштейн, то, при поддержке России, стали возникать постоянные претензии о передаче датчанами Шлезвига герцогу обратно. Этот вопрос чуть не довёл дело до русско-датской войны в правление Екатерины I и Петра III, который уже отправил войска воевать с датчанами и был остановлен лишь дворцовым переворотом. Лишь Екатерина II избавила Россию от готторопского вопроса, заключив в 1767 году с Данией договор о союзе, подтверждённый трактатом в 1773 года (так называемый Царскосельский трактат). Согласно заключённому трактату, наследник российского престола Павел (I), бывший одновременно гольштейн-готторпским герцогом, отказывался в пользу Дании от готторпского наследства в обмен на графства Ольденбург и Дельменхорст в Северной Германии, правителем которых стал Фридрих Август I Ольденбургский. В результате такого решения весь Шлезвиг-Гольштейн вошёл в состав Дании.[51]

После нападения Шведов на Россию в 1788 году, Дания, следуя обязательствам договора от 1773 года, также объявила шведам войну, вошедшую в историю под именем Театральная война.

XIX век

В XIX веке апогеем российско-датских отношений стал брак наследника русского престола цесаревича Александра Александровича и датской принцессы Дагмар.

ХХ век

Современное состояние

20 марта 2015 года российский посол в Дании заявил, что Россия нанесёт ядерный удар по датским кораблям, в случае развертывания там системы ПРО, которую РФ считает угрозой своей безопасности.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)[источник не указан 2919 дней] Это высказывание вызвало ряд возмущений глав стран Западной Европы. Германия осудила Россию за «угрозу маленькой Дании».

Спустя год после скандала, посол Дании в РФ Томас Винклер рассказал в интервью СМИ: "когда в печати появилась статья — датчане были в состоянии шока, особенно на политическом уровне. Но после того, как были проведены политические переговоры и обсуждения, я считаю, не осталось никаких негативных последствий для наших отношений"[52]. Также господин посол добавил: "Мы принимаем такую позицию, когда Россия может иметь свою точку зрения, но мы не соглашаемся с данным мнением. И тем не менее, никто не спорит и не оспаривает возможность РФ иметь свой взгляд на определенные события, а также излагать его в СМИ"[52].

См. также

Напишите отзыв о статье "Российско-датские отношения"

Примечания

  1. www.greencapacity.ru/assets/files/Denmark%20full%20magazine.pdf
  2. [www.rg.ru/2011/09/06/queen.html Королева Дании Маргрете II дала интервью «Российской газете» — Михаил Гусман — «40 лет на престоле» — Российская газета — По приглашению президента РФ …]
  3. btrudy.ru/resources/BT30/176_Nikitin.pdf
  4. Острогард — одно из скандинавских названий Новгорода
  5. Свердлов М. Б. Известия о русско-скандинавских связях в Хронике Адама Бременского. — «Скандинавский сборник», № XII. Таллин, 1967, с. 275.
  6. Макаев Э. А. Руническая надпись из Новгорода. — «Советская археология», 1962, № 3, с. 309—311
  7. Арциховский А. В. Археологические данные по варяжскому вопросу. — В сб. «Культура Древней Руси». М., 1966, с. 40.
  8. [www.vostlit.info/Texts/rus17/Ann_Pegav/text1.phtml?id=9390 Annales Pegauenses. Ed. G. Waitz. Monumenta Germaniae Historica, s. XVI]
  9. Свердлов М. Б. Известие о Руси в Пегауских анналах. — «Вестник ЛГУ», 1967, № 14, вып. 3, с. 153—155
  10. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Под редакцией А. Н. Насонова. М., 1950, с. 22, 23, 206, 208.
  11. Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. Под редакцией А. Н. Насонова. М., 1950, с. 207.
  12. Мавродин В. В. Начало мореходства на Руси. Л., 1949, с. 108
  13. [www.mid.ru/bdomp/ns-reuro.nsf/348bd0da1d5a7185432569e700419c7a/432569d80022027e43256ba4002c2915!OpenDocument МИД России | 04/23/2002 | РОССИЙСКО-ДАТСКИЕ ОТНОШЕНИЯ (СПРАВОЧНАЯ ИНФОРМАЦИЯ)]
  14. [www.premier.gov.ru/pda/visits/world/14991/info/14980/ АРХИВ САЙТА ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ПРАВИТЕЛЬСТВА РФ В. В.ПУТИНА 2008—2012]
  15. [rusland.um.dk/ru/about-denmark-ru/denmark-and-russia/ Дания и Россия]
  16. Копия документа на латинском языке хранится в Датском государственном архиве
  17. [www.temadnya.ru/spravka/28oct2002/1814.html Тема дня — Справка — История российско-датских отношений: Дания тоже была сверхдержавой]
  18. В. В. Богуславский, Е. И. Куксина Славянская энциклопедия. Киевская Русь — Московия: в 2 т. Олма-пресс, 2005. Т.1 стр. 79
  19. Собрание государственных грамот и договоров (СГГ и Д). Часть V. М., 1894, № 110
  20. Щербачев Ю. Н. Русская историческая библиотека. Т. XVI. СПб., 1897, № 9.
  21. Казакова Н. А. Русско-датские торговые отношения в конце XV— начале XVI в. — В сб. «Исторические связи Скандинавии и России». Труды Институ­та истории. Ленинградское отделение. Вып. 11. Л., 1970, с. 97.
  22. Скрынников Р. Г. Иван Грозный. — [militera.lib.ru/bio/skrynnikov_rg/02.html С. 105]
  23. [flot.com/history/events/rode.htm?print=Y Датский адмирал на службе у Ивана Грозного]
  24. [www.vostlit.info/Texts/rus12/Russow/text33.phtml?id=1296 БАЛЬТАЗАР РУССОВ->ИСТОРИЯ ПРОВИНЦИИ ЛИВОНИЯ->ПУБЛИКАЦИЯ 1880 Г.->ЧАСТЬ 3. ОТД. 44-69]
  25. Опубликовано: Francofurti a. M. 1608.
  26. Расмуссен. К. О книге Якова Ульфельда «Hodoeporicon Ruthenicum». Франкфурт, 1608. — «Скандинавский сборник», № XXIII. Таллинн, 1978, с. 62.
  27. [krotov.info/acts/16/3/ulfeld1578_2.html Якоб Ульфельдт «Путешествие в Россию»]
  28. [ke.culture51.ru/Datchane-na-Myrmane-p1766.html Датчане на Мурмане] // Кольская энциклопедия. В 5-и т. Т. 1. А — Д / Гл. ред. А. А. Киселёв. — Санкт-Петербург : ИС ; Апатиты : КНЦ РАН, 2008. — С. 545.
  29. 1 2 3 4 5 6 7 [ke.culture51.ru/Datskie-napadeniya-p1764.html Датские нападения] // Кольская энциклопедия. В 5-и т. Т. 1. А — Д / Гл. ред. А. А. Киселёв. — Санкт-Петербург : ИС ; Апатиты : КНЦ РАН, 2008. — С. 544-545.
  30. [kolamap.ru/library/1960_ushakov.htm И. Ф. Ушаков, Кольский острог | Кольские Карты]
  31. Щербачев Ю. Н. Датский архив. Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене. 1326—1690 гг. ЧОИДР, 1893, кн. I, С. 136
  32. 1 2 Мулюкин А. С. Приезд иностранцев в Московское государство. СПб., 1909, С. 53.
  33. [www.kolamap.ru/library/doc/dat/1598_03.html Датский архив. | Кольские Карты]
  34. [www.kolamap.ru/library/doc/1631_brunel.htm Посольство к царю Михаилу Федоровичу | Кольские Карты]
  35. Щербачев Ю. Н. Датский архив. Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене. 1326—1690 гг. ЧОИДР, 1893, кн. I., С. 155, № 560.
  36. Опубликовано: Magdeburg, 1604
  37. [www.hronos.km.ru/biograf/bio_k/ksenia_godunova.html Ксения Годунова в биографическом указателе Хронос]
  38. [spbda.ru/news/a-1641.html Архимандрит Августин (Никитин). Православно-лютеранские церковные связи (Россия и Дания, XVII столетие) — Публикации — Новости — Санкт-Петербургская Православная Духовная Академия]
  39. Щербачев Ю. Н. Датский архив. Материалы по истории древней России, хранящиеся в Копенгагене. 1326—1690 гг. ЧОИДР, 1893, кн. I, С. 201, № 734, С. 197—213, № 772, 769, 767, 765, 761, 755, 752, 745, 740
  40. Русские акты Копенгагенского государственного архива//РИБ. Т. 16. СПб. 1897. № 117. Стлб. 591.
  41. Ушаков И. Ф. Кольская земля. Мурманск. 1972. С. 92.
  42. РИБ. Т. 16. № 113. Стлб. 580.
  43. РИБ. Т. 16. № 115. Стлб. 585.
  44. РИБ. Т. 16. № 117. Стлб. 589.
  45. [www.kolamap.ru/library/volkov.htm Волков, Датская угроза от Юрьева Клима | Кольские Карты]
  46. Ушаков И. Ф. Кольская земля. С. 93.
  47. Бантыш-Каменский Н. Н. Обзор внешних сношений России (по 1800 г.), т. I, М., 1894, С. 223.
  48. www.ebiblioteka.lt/resursai/Uzsienio%20leidiniai/Kaliningrad/Uchebnye_e_pub/Istorija/KGU_his_08.pdf
  49. [ru.ruseu.com/blog/politic/details_69.html Partnership & Success — Статьи и комментарии — Политика — Пер Карлсен. Датско-российские отношения (ЕС)]
  50. [www.otechestvo.org.ua/hronika/2004_10/h_24_01.htm 333-летию со дня рождения посвящается Первый кавалер — король Дании и Норвегии Фредерик IV]
  51. [www.vostlit.info/Texts/rus11/Bassevic/pred.phtml?id=83 ГЕННИНГ ФРИДРИХ БАССЕВИЧ->ЗАПИСКИ->ПРЕДИСЛОВИЕ]
  52. 1 2 [businesslife.today/opinions/posol-danii-v-rossii-biznesmeny-i-kompanii-prodolzhayut-rassmatrivat-vozmozhnosti-vedeniya-biznesa-v-rf/ Посол Дании в России: Бизнесмены и компании продолжают рассматривать возможности ведения бизнеса в РФ - BusinessLife] (ru-RU). BusinessLife. Проверено 1 апреля 2016.

Ссылки

  • [dansker.ru/20110526414/o-strane/istoricheskie-fakty/pavlov-a.-istochniki-po-istorii-russko-datskih-otnoshenii-v-xvii-veke.html Павлов А. Источники по истории русско-датских отношений в ХVII веке]
  • [rodon.org/society-100428114523 Датский историк об отношениях с Россией в ХХ веке]

Отрывок, характеризующий Российско-датские отношения

Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.
Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.


Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
Теперь уже не текла, как прежде, во мраке невидимая река, а будто после бури укладывалось и трепетало мрачное море. Ростов бессмысленно смотрел и слушал, что происходило перед ним и вокруг него. Пехотный солдат подошел к костру, присел на корточки, всунул руки в огонь и отвернул лицо.
– Ничего, ваше благородие? – сказал он, вопросительно обращаясь к Тушину. – Вот отбился от роты, ваше благородие; сам не знаю, где. Беда!
Вместе с солдатом подошел к костру пехотный офицер с подвязанной щекой и, обращаясь к Тушину, просил приказать подвинуть крошечку орудия, чтобы провезти повозку. За ротным командиром набежали на костер два солдата. Они отчаянно ругались и дрались, выдергивая друг у друга какой то сапог.
– Как же, ты поднял! Ишь, ловок, – кричал один хриплым голосом.
Потом подошел худой, бледный солдат с шеей, обвязанной окровавленною подверткой, и сердитым голосом требовал воды у артиллеристов.
– Что ж, умирать, что ли, как собаке? – говорил он.
Тушин велел дать ему воды. Потом подбежал веселый солдат, прося огоньку в пехоту.
– Огоньку горяченького в пехоту! Счастливо оставаться, землячки, благодарим за огонек, мы назад с процентой отдадим, – говорил он, унося куда то в темноту краснеющуюся головешку.
За этим солдатом четыре солдата, неся что то тяжелое на шинели, прошли мимо костра. Один из них споткнулся.
– Ишь, черти, на дороге дрова положили, – проворчал он.
– Кончился, что ж его носить? – сказал один из них.
– Ну, вас!
И они скрылись во мраке с своею ношей.
– Что? болит? – спросил Тушин шопотом у Ростова.
– Болит.
– Ваше благородие, к генералу. Здесь в избе стоят, – сказал фейерверкер, подходя к Тушину.
– Сейчас, голубчик.
Тушин встал и, застегивая шинель и оправляясь, отошел от костра…
Недалеко от костра артиллеристов, в приготовленной для него избе, сидел князь Багратион за обедом, разговаривая с некоторыми начальниками частей, собравшимися у него. Тут был старичок с полузакрытыми глазами, жадно обгладывавший баранью кость, и двадцатидвухлетний безупречный генерал, раскрасневшийся от рюмки водки и обеда, и штаб офицер с именным перстнем, и Жерков, беспокойно оглядывавший всех, и князь Андрей, бледный, с поджатыми губами и лихорадочно блестящими глазами.
В избе стояло прислоненное в углу взятое французское знамя, и аудитор с наивным лицом щупал ткань знамени и, недоумевая, покачивал головой, может быть оттого, что его и в самом деле интересовал вид знамени, а может быть, и оттого, что ему тяжело было голодному смотреть на обед, за которым ему не достало прибора. В соседней избе находился взятый в плен драгунами французский полковник. Около него толпились, рассматривая его, наши офицеры. Князь Багратион благодарил отдельных начальников и расспрашивал о подробностях дела и о потерях. Полковой командир, представлявшийся под Браунау, докладывал князю, что, как только началось дело, он отступил из леса, собрал дроворубов и, пропустив их мимо себя, с двумя баталионами ударил в штыки и опрокинул французов.
– Как я увидал, ваше сиятельство, что первый батальон расстроен, я стал на дороге и думаю: «пропущу этих и встречу батальным огнем»; так и сделал.
Полковому командиру так хотелось сделать это, так он жалел, что не успел этого сделать, что ему казалось, что всё это точно было. Даже, может быть, и в самом деле было? Разве можно было разобрать в этой путанице, что было и чего не было?
– Причем должен заметить, ваше сиятельство, – продолжал он, вспоминая о разговоре Долохова с Кутузовым и о последнем свидании своем с разжалованным, – что рядовой, разжалованный Долохов, на моих глазах взял в плен французского офицера и особенно отличился.
– Здесь то я видел, ваше сиятельство, атаку павлоградцев, – беспокойно оглядываясь, вмешался Жерков, который вовсе не видал в этот день гусар, а только слышал о них от пехотного офицера. – Смяли два каре, ваше сиятельство.
На слова Жеркова некоторые улыбнулись, как и всегда ожидая от него шутки; но, заметив, что то, что он говорил, клонилось тоже к славе нашего оружия и нынешнего дня, приняли серьезное выражение, хотя многие очень хорошо знали, что то, что говорил Жерков, была ложь, ни на чем не основанная. Князь Багратион обратился к старичку полковнику.
– Благодарю всех, господа, все части действовали геройски: пехота, кавалерия и артиллерия. Каким образом в центре оставлены два орудия? – спросил он, ища кого то глазами. (Князь Багратион не спрашивал про орудия левого фланга; он знал уже, что там в самом начале дела были брошены все пушки.) – Я вас, кажется, просил, – обратился он к дежурному штаб офицеру.
– Одно было подбито, – отвечал дежурный штаб офицер, – а другое, я не могу понять; я сам там всё время был и распоряжался и только что отъехал… Жарко было, правда, – прибавил он скромно.
Кто то сказал, что капитан Тушин стоит здесь у самой деревни, и что за ним уже послано.
– Да вот вы были, – сказал князь Багратион, обращаясь к князю Андрею.
– Как же, мы вместе немного не съехались, – сказал дежурный штаб офицер, приятно улыбаясь Болконскому.
– Я не имел удовольствия вас видеть, – холодно и отрывисто сказал князь Андрей.
Все молчали. На пороге показался Тушин, робко пробиравшийся из за спин генералов. Обходя генералов в тесной избе, сконфуженный, как и всегда, при виде начальства, Тушин не рассмотрел древка знамени и спотыкнулся на него. Несколько голосов засмеялось.
– Каким образом орудие оставлено? – спросил Багратион, нахмурившись не столько на капитана, сколько на смеявшихся, в числе которых громче всех слышался голос Жеркова.
Тушину теперь только, при виде грозного начальства, во всем ужасе представилась его вина и позор в том, что он, оставшись жив, потерял два орудия. Он так был взволнован, что до сей минуты не успел подумать об этом. Смех офицеров еще больше сбил его с толку. Он стоял перед Багратионом с дрожащею нижнею челюстью и едва проговорил:
– Не знаю… ваше сиятельство… людей не было, ваше сиятельство.
– Вы бы могли из прикрытия взять!
Что прикрытия не было, этого не сказал Тушин, хотя это была сущая правда. Он боялся подвести этим другого начальника и молча, остановившимися глазами, смотрел прямо в лицо Багратиону, как смотрит сбившийся ученик в глаза экзаменатору.
Молчание было довольно продолжительно. Князь Багратион, видимо, не желая быть строгим, не находился, что сказать; остальные не смели вмешаться в разговор. Князь Андрей исподлобья смотрел на Тушина, и пальцы его рук нервически двигались.
– Ваше сиятельство, – прервал князь Андрей молчание своим резким голосом, – вы меня изволили послать к батарее капитана Тушина. Я был там и нашел две трети людей и лошадей перебитыми, два орудия исковерканными, и прикрытия никакого.
Князь Багратион и Тушин одинаково упорно смотрели теперь на сдержанно и взволнованно говорившего Болконского.
– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.