Российско-словенские отношения

Российско-словенские отношения

Словения	Россия

Росси́йско-слове́нские отноше́ния — двусторонние дипломатические отношения между Россией и Словенией.

Российская Федерация признала независимость Словении 14 февраля 1992 года. Дипломатические отношения между двумя странами были установлены 25 мая 1992 года.

Посол России в Словении — Доку Гапурович Завгаев. Посол Словении в России — Ада Филип-Сливник (по совместительству является послом в Белоруссии, Казахстане, Узбекистане, Таджикистане и Туркменистане).

История

Русско-словенские связи существовали еще до получения Словенией независимости. Очень тесными были контакты в научной сфере, прежде всего в гуманитарных науках, чему способствовала близость русского и словенского языков. Началом русско-словенских научных контактов считается июнь 1780 года, когда словенский учёный Кумердей послал в Санкт-Петербург материалы для «Сравнительного словаря языков всего мира» (они не были использованы в этом издании). В XIX — начале XX веков интерес в словенских землях к России и в России к словенцам был очень высок, что было во многом связано с распространением славянофильства. О том, насколько тесны были контакты, говорит тот факт, что первая рукопись на словенском языке (Фрейзингенские отрывки) была сначала издана в России. В 1821 году Любляну посетил в рамках конгресса Священного союза российский император Александр I. В дальнейшем двустронние научные связи стали регулярными. Словенские ученые Копитар, Миклошич и Крек были избраны в Санкт-Петербургскую академию наук.

Само название страны «Словения» впервые использовал эмигрировавший в Россию русин Ю. И. Венелин в книге «Древние и нынешние болгары в политическом, народописном, историческом и религиозном их отношении к россиянам» (издана в 1841 году). Венелин писал, перечисляя словенские земли: «Если бы в нынешнем 1834 году нужно было назвать часть упомянутых стран и само иллирийское королевство по имени его обитателей, то должно бы назвать их Словенией, Slowenenland, la Slovenie». В словенских землях слово «Словения» вошло в обиход лишь в 1844 году благодаря оде поэта И. Весел-Косески на приезд в Любляну императора Фердинанда I.

Словенские земли, их язык и культуру, изучали русские ученые-гуманитарии. И.И. Срезневский весной 1841 года в словенских землях записывал фольклор. И.А. Бодуэн де Куртенэ неоднократно ездил в словенские земли для записи местных говоров в 1872 - 1901 годах. В 1901 году в словенских землях собирал этнографический материал А.Н. Харузин.

Первым словенским ученым, посетившим Россию, стал Матия Маяр. Он прислал ряд экспонатов на Московскую этнографическую выставку 1867 года, издал русскую грамматику для словенцев. После него, в Россию ездили другие словенские писатели и ученые: Мурко, Иван Приятель, Фран Целестин, Нахтигал, Ашкерц.

Конец XIX - начало XX веков стало временем активного изучения русского языка и России в словенских землях. Большую роль в этом сыграл Д. Хостник, который издал в Австро-Венгрии русско-словенский и словенско-русский словари. В 1899 году в Любляне, а позднее в Горице, Мариборе, Триесте и других словенских городах возникли русские кружки.

Неудивительно, что после Октябрьской революции в Словению прибыло довольно много русских ученых и преподавателей. В 1930-е годы значительная часть профессуры Люблянского университета была представлена белоэмигрантами: кафедру уголовного права занимал А.В. Маклецов, историю права читал М.Н. Ясинский, маркшейдерское дело - Д.В. Фрост, политэкономию - А. Д. Билимович, горное машиностроение - А.А. Копылов и т.д..

Современность

В 1996 году создано Общество «Словения - Россия».

См. также

• Посольство Словении в Москве

Отрывок, характеризующий Российско-словенские отношения

Основной, существенный смысл европейских событий начала нынешнего столетия есть воинственное движение масс европейских народов с запада на восток и потом с востока на запад. Первым зачинщиком этого движения было движение с запада на восток. Для того чтобы народы запада могли совершить то воинственное движение до Москвы, которое они совершили, необходимо было: 1) чтобы они сложились в воинственную группу такой величины, которая была бы в состоянии вынести столкновение с воинственной группой востока; 2) чтобы они отрешились от всех установившихся преданий и привычек и 3) чтобы, совершая свое воинственное движение, они имели во главе своей человека, который, и для себя и для них, мог бы оправдывать имеющие совершиться обманы, грабежи и убийства, которые сопутствовали этому движению.
И начиная с французской революции разрушается старая, недостаточно великая группа; уничтожаются старые привычки и предания; вырабатываются, шаг за шагом, группа новых размеров, новые привычки и предания, и приготовляется тот человек, который должен стоять во главе будущего движения и нести на себе всю ответственность имеющего совершиться.
Человек без убеждений, без привычек, без преданий, без имени, даже не француз, самыми, кажется, странными случайностями продвигается между всеми волнующими Францию партиями и, не приставая ни к одной из них, выносится на заметное место.
Невежество сотоварищей, слабость и ничтожество противников, искренность лжи и блестящая и самоуверенная ограниченность этого человека выдвигают его во главу армии. Блестящий состав солдат итальянской армии, нежелание драться противников, ребяческая дерзость и самоуверенность приобретают ему военную славу. Бесчисленное количество так называемых случайностей сопутствует ему везде. Немилость, в которую он впадает у правителей Франции, служит ему в пользу. Попытки его изменить предназначенный ему путь не удаются: его не принимают на службу в Россию, и не удается ему определение в Турцию. Во время войн в Италии он несколько раз находится на краю гибели и всякий раз спасается неожиданным образом. Русские войска, те самые, которые могут разрушить его славу, по разным дипломатическим соображениям, не вступают в Европу до тех пор, пока он там.
По возвращении из Италии он находит правительство в Париже в том процессе разложения, в котором люди, попадающие в это правительство, неизбежно стираются и уничтожаются. И сам собой для него является выход из этого опасного положения, состоящий в бессмысленной, беспричинной экспедиции в Африку. Опять те же так называемые случайности сопутствуют ему. Неприступная Мальта сдается без выстрела; самые неосторожные распоряжения увенчиваются успехом. Неприятельский флот, который не пропустит после ни одной лодки, пропускает целую армию. В Африке над безоружными почти жителями совершается целый ряд злодеяний. И люди, совершающие злодеяния эти, и в особенности их руководитель, уверяют себя, что это прекрасно, что это слава, что это похоже на Кесаря и Александра Македонского и что это хорошо.
Тот идеал славы и величия, состоящий в том, чтобы не только ничего не считать для себя дурным, но гордиться всяким своим преступлением, приписывая ему непонятное сверхъестественное значение, – этот идеал, долженствующий руководить этим человеком и связанными с ним людьми, на просторе вырабатывается в Африке. Все, что он ни делает, удается ему. Чума не пристает к нему. Жестокость убийства пленных не ставится ему в вину. Ребячески неосторожный, беспричинный и неблагородный отъезд его из Африки, от товарищей в беде, ставится ему в заслугу, и опять неприятельский флот два раза упускает его. В то время как он, уже совершенно одурманенный совершенными им счастливыми преступлениями, готовый для своей роли, без всякой цели приезжает в Париж, то разложение республиканского правительства, которое могло погубить его год тому назад, теперь дошло до крайней степени, и присутствие его, свежего от партий человека, теперь только может возвысить его.
Он не имеет никакого плана; он всего боится; но партии ухватываются за него и требуют его участия.
Он один, с своим выработанным в Италии и Египте идеалом славы и величия, с своим безумием самообожания, с своею дерзостью преступлений, с своею искренностью лжи, – он один может оправдать то, что имеет совершиться.
Он нужен для того места, которое ожидает его, и потому, почти независимо от его воли и несмотря на его нерешительность, на отсутствие плана, на все ошибки, которые он делает, он втягивается в заговор, имеющий целью овладение властью, и заговор увенчивается успехом.
Его вталкивают в заседание правителей. Испуганный, он хочет бежать, считая себя погибшим; притворяется, что падает в обморок; говорит бессмысленные вещи, которые должны бы погубить его. Но правители Франции, прежде сметливые и гордые, теперь, чувствуя, что роль их сыграна, смущены еще более, чем он, говорят не те слова, которые им нужно бы было говорить, для того чтоб удержать власть и погубить его.
Случайность, миллионы случайностей дают ему власть, и все люди, как бы сговорившись, содействуют утверждению этой власти. Случайности делают характеры тогдашних правителей Франции, подчиняющимися ему; случайности делают характер Павла I, признающего его власть; случайность делает против него заговор, не только не вредящий ему, но утверждающий его власть. Случайность посылает ему в руки Энгиенского и нечаянно заставляет его убить, тем самым, сильнее всех других средств, убеждая толпу, что он имеет право, так как он имеет силу. Случайность делает то, что он напрягает все силы на экспедицию в Англию, которая, очевидно, погубила бы его, и никогда не исполняет этого намерения, а нечаянно нападает на Мака с австрийцами, которые сдаются без сражения. Случайность и гениальность дают ему победу под Аустерлицем, и случайно все люди, не только французы, но и вся Европа, за исключением Англии, которая и не примет участия в имеющих совершиться событиях, все люди, несмотря на прежний ужас и отвращение к его преступлениям, теперь признают за ним его власть, название, которое он себе дал, и его идеал величия и славы, который кажется всем чем то прекрасным и разумным.
Как бы примериваясь и приготовляясь к предстоящему движению, силы запада несколько раз в 1805 м, 6 м, 7 м, 9 м году стремятся на восток, крепчая и нарастая. В 1811 м году группа людей, сложившаяся во Франции, сливается в одну огромную группу с серединными народами. Вместе с увеличивающейся группой людей дальше развивается сила оправдания человека, стоящего во главе движения. В десятилетний приготовительный период времени, предшествующий большому движению, человек этот сводится со всеми коронованными лицами Европы. Разоблаченные владыки мира не могут противопоставить наполеоновскому идеалу славы и величия, не имеющего смысла, никакого разумного идеала. Один перед другим, они стремятся показать ему свое ничтожество. Король прусский посылает свою жену заискивать милости великого человека; император Австрии считает за милость то, что человек этот принимает в свое ложе дочь кесарей; папа, блюститель святыни народов, служит своей религией возвышению великого человека. Не столько сам Наполеон приготовляет себя для исполнения своей роли, сколько все окружающее готовит его к принятию на себя всей ответственности того, что совершается и имеет совершиться. Нет поступка, нет злодеяния или мелочного обмана, который бы он совершил и который тотчас же в устах его окружающих не отразился бы в форме великого деяния. Лучший праздник, который могут придумать для него германцы, – это празднование Иены и Ауерштета. Не только он велик, но велики его предки, его братья, его пасынки, зятья. Все совершается для того, чтобы лишить его последней силы разума и приготовить к его страшной роли. И когда он готов, готовы и силы.