Россия единая, великая и неделимая

«Росси́я Еди́ная, Вели́кая и Недели́мая» (другими словами «За Великую, Единую и Неделимую Россию») — один из основных принципов (наряду с принципами «непредрешения государственного устройства» и верности союзникам по Антанте) внешней и внутренней политики Белого движения, сформулированный на начальном этапе Гражданской войны в России как ответная реакция на захват власти большевиками и провозглашение ими курса на интернационал, «самоопределения наций» и мировую революцию. Фактически единственный лозунг Белого движения.

Зарождение и формулирование

Тезис «Россия единая и неделимая» существовал официально оформленным в Своде законов Российской империи и являлся одним из основополагающих принципов, в соответствии с которыми проводилась имперская политика. Преемственность в этом вопросе соблюдалась и после упразднения монархии — так, в период подготовки к проведению Учредительного собрания, Временным правительством было созвано Юридическое совещание, занимавшееся подготовкой вопросов, которые должно было бы решить Учредительное собрание, в том числе разрабатывался проект новой российской Конституции. По «Предварительному проекту статей Основных законов по вопросу об автономии (федерации)», подготовленных кадетским деятелем Н. И. Лазаревским, государство Российское должно было быть «…единым и неделимым».

После того, как в России к власти пришли большевики, отрицавшие национальные ценности и поставившие целью установление коммунистического режима в мировом масштабе, пусть даже в ущерб интересам и территориальной целостности России, лица, не смирившиеся с захватом власти большевиками, испытавшие национальное унижение после фактического проигрыша Россией Первой мировой войны и добивавшиеся сохранения целостности страны, соединились в движении, которое принято называть «Белым», а их единственным лозунгом стал лозунг «Россия Единая, Великая и Неделимая», который противопоставлялся большевистскому лозунгу «Да здравствует Мировая Революция!».

Принцип «Россия Единая, Великая и Неделимая» подразумевал восстановление тех основ российского общества, которые были подорваны большевистским правлением, и непременное сохранение территориальной целостности страны, изменения которой могли, по мнению белых, произойти только с одобрения национального собрания. Белое руководство было особенно привержено принципу территориальной целостности России, не допуская отступления от него даже в тех случаях, когда это могло бы обеспечить решающий стратегический перевес над большевиками. Ни А. В. Колчак, ни А. И. Деникин как носители верховной власти не считали возможным признавать отделение от России каких бы то ни было территорий, даже в тех случаях, когда произошедшие события уже не оставляли надежд на возвращение отторгнутых территорий в состав России. Такая политика с одной стороны уменьшала шансы белых на успех, так как создавала основу для конфликтов с национальными окраинами, которые также боролись с большевиками (в 1921 году П. Н. Милюков даже заявил: «„Единая и неделимая Россия“ - лозунг, нас погубивший»), зато с другой, по мнению историка С. В. Волкова, — имела высокий нравственный смысл, равно как и проводимый по отношению к бывшим союзникам лозунг «За помощь — ни пяди русской земли». При этом лидеры белого движения декларировали своё согласие предоставить отдельным народам достаточно широкую автономию, но только в пределах единого государства .

Историк Ярослав Бутаков усматривал, впрочем, больше пользы от данного лозунга, чем вреда — хотя лозунг и отталкивал от Белого движения антибольшевистские силы национальных окраин, но, по мнению историка, трудно представить, что те стали бы помогать белому движению уничтожить большевистскую власть в центре самой России даже в обмен на признание их независимости белыми. Данный лозунг являлся стержнем Белой идеи и отказ от него лишь подорвал бы моральное единство белых и лишил бы Белое дело части сторонников.

По мере нарастания военных неудач, когда территории, подконтрольные белым силам сужались до размеров небольших регионов, белые лидеры были вынуждены корректировать свои национальные программы, подстраивая их под региональные нужды. Под конец белой борьбы принцип «единой и неделимой России» стал уступать место принципу «федерации».

Использование лозунга

В пропаганде

ОСВАГ — крупнейший идеологический центр при верховном руководстве Добровольческой армии — широко использовал лозунг «Великая, Единая и Неделимая Россия» и производные от него в плакатах и печатной продукции. Так, в листовке озаглавленной «Я — доброволец», первым пунктом было написано: «Я — ДОБРОВОЛЕЦ, потому что отдал свою молодость и проливаю свою кровь за могущество Единой Неделимой России».

На банкнотах

На некоторых банкнотах белых правительств времён гражданской войны аллегорически изображалась Россия в виде женщины-воительницы, державшей щит, на котором было начертано: «Великая Единая Неделимая Россия» или вариации лозунга.

См. также

• Непредрешение

Литература

• Волков С. В. [swolkov.org/publ.htm#list Почему РФ - ещё не Россия. Невостребованное наследие империи]. — Вече, 2010. — 352 с. — (Русский вопрос). — 4000 экз. — ISBN 978-5-9533-4528-6.

Ссылки

• Волков С. В. [telegrafua.com/world/11857/ У «беляков» воруют идею] (рус.). Кiевскiй Телеграфъ. Проверено 11 апреля 2012. [www.webcitation.org/67hDXGXE3 Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].
• Пученков А. С. [www.xn--b1adccaencl0bewna2a.xn--p1ai/index.php/articles/42-articles/1529-belaya-rossiya-i-okrainy-imperii-denikin-i-pilsudskii-v-1919-godu Белая Россия и окраины Империи: Деникин и Пилсудский в 1919 году] (рус.). Русское движение. Информационно-аналитический портал русских организация Таврии и Севастополя. Проверено 11 апреля 2012. [www.webcitation.org/67hDZUyyY Архивировано из первоисточника 16 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Россия единая, великая и неделимая

– Он женат был и давно? – спросила она, – честное слово?
Пьер дал ей честное слово.
– Он здесь еще? – спросила она быстро.
– Да, я его сейчас видел.
Она очевидно была не в силах говорить и делала руками знаки, чтобы оставили ее.


Пьер не остался обедать, а тотчас же вышел из комнаты и уехал. Он поехал отыскивать по городу Анатоля Курагина, при мысли о котором теперь вся кровь у него приливала к сердцу и он испытывал затруднение переводить дыхание. На горах, у цыган, у Comoneno – его не было. Пьер поехал в клуб.
В клубе всё шло своим обыкновенным порядком: гости, съехавшиеся обедать, сидели группами и здоровались с Пьером и говорили о городских новостях. Лакей, поздоровавшись с ним, доложил ему, зная его знакомство и привычки, что место ему оставлено в маленькой столовой, что князь Михаил Захарыч в библиотеке, а Павел Тимофеич не приезжали еще. Один из знакомых Пьера между разговором о погоде спросил у него, слышал ли он о похищении Курагиным Ростовой, про которое говорят в городе, правда ли это? Пьер, засмеявшись, сказал, что это вздор, потому что он сейчас только от Ростовых. Он спрашивал у всех про Анатоля; ему сказал один, что не приезжал еще, другой, что он будет обедать нынче. Пьеру странно было смотреть на эту спокойную, равнодушную толпу людей, не знавшую того, что делалось у него в душе. Он прошелся по зале, дождался пока все съехались, и не дождавшись Анатоля, не стал обедать и поехал домой.
Анатоль, которого он искал, в этот день обедал у Долохова и совещался с ним о том, как поправить испорченное дело. Ему казалось необходимо увидаться с Ростовой. Вечером он поехал к сестре, чтобы переговорить с ней о средствах устроить это свидание. Когда Пьер, тщетно объездив всю Москву, вернулся домой, камердинер доложил ему, что князь Анатоль Васильич у графини. Гостиная графини была полна гостей.
Пьер не здороваясь с женою, которую он не видал после приезда (она больше чем когда нибудь ненавистна была ему в эту минуту), вошел в гостиную и увидав Анатоля подошел к нему.
– Ah, Pierre, – сказала графиня, подходя к мужу. – Ты не знаешь в каком положении наш Анатоль… – Она остановилась, увидав в опущенной низко голове мужа, в его блестящих глазах, в его решительной походке то страшное выражение бешенства и силы, которое она знала и испытала на себе после дуэли с Долоховым.
– Где вы – там разврат, зло, – сказал Пьер жене. – Анатоль, пойдемте, мне надо поговорить с вами, – сказал он по французски.
Анатоль оглянулся на сестру и покорно встал, готовый следовать за Пьером.
Пьер, взяв его за руку, дернул к себе и пошел из комнаты.
– Si vous vous permettez dans mon salon, [Если вы позволите себе в моей гостиной,] – шопотом проговорила Элен; но Пьер, не отвечая ей вышел из комнаты.
Анатоль шел за ним обычной, молодцоватой походкой. Но на лице его было заметно беспокойство.
Войдя в свой кабинет, Пьер затворил дверь и обратился к Анатолю, не глядя на него.
– Вы обещали графине Ростовой жениться на ней и хотели увезти ее?
– Мой милый, – отвечал Анатоль по французски (как и шел весь разговор), я не считаю себя обязанным отвечать на допросы, делаемые в таком тоне.
Лицо Пьера, и прежде бледное, исказилось бешенством. Он схватил своей большой рукой Анатоля за воротник мундира и стал трясти из стороны в сторону до тех пор, пока лицо Анатоля не приняло достаточное выражение испуга.
– Когда я говорю, что мне надо говорить с вами… – повторял Пьер.
– Ну что, это глупо. А? – сказал Анатоль, ощупывая оторванную с сукном пуговицу воротника.
– Вы негодяй и мерзавец, и не знаю, что меня воздерживает от удовольствия разможжить вам голову вот этим, – говорил Пьер, – выражаясь так искусственно потому, что он говорил по французски. Он взял в руку тяжелое пресспапье и угрожающе поднял и тотчас же торопливо положил его на место.
– Обещали вы ей жениться?
– Я, я, я не думал; впрочем я никогда не обещался, потому что…
Пьер перебил его. – Есть у вас письма ее? Есть у вас письма? – повторял Пьер, подвигаясь к Анатолю.
Анатоль взглянул на него и тотчас же, засунув руку в карман, достал бумажник.
Пьер взял подаваемое ему письмо и оттолкнув стоявший на дороге стол повалился на диван.
– Je ne serai pas violent, ne craignez rien, [Не бойтесь, я насилия не употреблю,] – сказал Пьер, отвечая на испуганный жест Анатоля. – Письма – раз, – сказал Пьер, как будто повторяя урок для самого себя. – Второе, – после минутного молчания продолжал он, опять вставая и начиная ходить, – вы завтра должны уехать из Москвы.
– Но как же я могу…
– Третье, – не слушая его, продолжал Пьер, – вы никогда ни слова не должны говорить о том, что было между вами и графиней. Этого, я знаю, я не могу запретить вам, но ежели в вас есть искра совести… – Пьер несколько раз молча прошел по комнате. Анатоль сидел у стола и нахмурившись кусал себе губы.
– Вы не можете не понять наконец, что кроме вашего удовольствия есть счастье, спокойствие других людей, что вы губите целую жизнь из того, что вам хочется веселиться. Забавляйтесь с женщинами подобными моей супруге – с этими вы в своем праве, они знают, чего вы хотите от них. Они вооружены против вас тем же опытом разврата; но обещать девушке жениться на ней… обмануть, украсть… Как вы не понимаете, что это так же подло, как прибить старика или ребенка!…
Пьер замолчал и взглянул на Анатоля уже не гневным, но вопросительным взглядом.
– Этого я не знаю. А? – сказал Анатоль, ободряясь по мере того, как Пьер преодолевал свой гнев. – Этого я не знаю и знать не хочу, – сказал он, не глядя на Пьера и с легким дрожанием нижней челюсти, – но вы сказали мне такие слова: подло и тому подобное, которые я comme un homme d'honneur [как честный человек] никому не позволю.
Пьер с удивлением посмотрел на него, не в силах понять, чего ему было нужно.
– Хотя это и было с глазу на глаз, – продолжал Анатоль, – но я не могу…
– Что ж, вам нужно удовлетворение? – насмешливо сказал Пьер.
– По крайней мере вы можете взять назад свои слова. А? Ежели вы хотите, чтоб я исполнил ваши желанья. А?
– Беру, беру назад, – проговорил Пьер и прошу вас извинить меня. Пьер взглянул невольно на оторванную пуговицу. – И денег, ежели вам нужно на дорогу. – Анатоль улыбнулся.
Это выражение робкой и подлой улыбки, знакомой ему по жене, взорвало Пьера.
– О, подлая, бессердечная порода! – проговорил он и вышел из комнаты.
На другой день Анатоль уехал в Петербург.


Пьер поехал к Марье Дмитриевне, чтобы сообщить об исполнении ее желанья – об изгнании Курагина из Москвы. Весь дом был в страхе и волнении. Наташа была очень больна, и, как Марья Дмитриевна под секретом сказала ему, она в ту же ночь, как ей было объявлено, что Анатоль женат, отравилась мышьяком, который она тихонько достала. Проглотив его немного, она так испугалась, что разбудила Соню и объявила ей то, что она сделала. Во время были приняты нужные меры против яда, и теперь она была вне опасности; но всё таки слаба так, что нельзя было думать везти ее в деревню и послано было за графиней. Пьер видел растерянного графа и заплаканную Соню, но не мог видеть Наташи.
Пьер в этот день обедал в клубе и со всех сторон слышал разговоры о попытке похищения Ростовой и с упорством опровергал эти разговоры, уверяя всех, что больше ничего не было, как только то, что его шурин сделал предложение Ростовой и получил отказ. Пьеру казалось, что на его обязанности лежит скрыть всё дело и восстановить репутацию Ростовой.
Он со страхом ожидал возвращения князя Андрея и каждый день заезжал наведываться о нем к старому князю.
Князь Николай Андреич знал через m lle Bourienne все слухи, ходившие по городу, и прочел ту записку к княжне Марье, в которой Наташа отказывала своему жениху. Он казался веселее обыкновенного и с большим нетерпением ожидал сына.
Чрез несколько дней после отъезда Анатоля, Пьер получил записку от князя Андрея, извещавшего его о своем приезде и просившего Пьера заехать к нему.
Князь Андрей, приехав в Москву, в первую же минуту своего приезда получил от отца записку Наташи к княжне Марье, в которой она отказывала жениху (записку эту похитила у княжны Марьи и передала князю m lle Вourienne) и услышал от отца с прибавлениями рассказы о похищении Наташи.
Князь Андрей приехал вечером накануне. Пьер приехал к нему на другое утро. Пьер ожидал найти князя Андрея почти в том же положении, в котором была и Наташа, и потому он был удивлен, когда, войдя в гостиную, услыхал из кабинета громкий голос князя Андрея, оживленно говорившего что то о какой то петербургской интриге. Старый князь и другой чей то голос изредка перебивали его. Княжна Марья вышла навстречу к Пьеру. Она вздохнула, указывая глазами на дверь, где был князь Андрей, видимо желая выразить свое сочувствие к его горю; но Пьер видел по лицу княжны Марьи, что она была рада и тому, что случилось, и тому, как ее брат принял известие об измене невесты.