Россманн, Густав

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Густав Россманн (нем. Gustaw Rossmann) — немецкий архитектор и инженер-строитель из Дюссельдорфа, подпоручик запаса.

До 1 июня 1917 года — руководитель художественной части и главный архитектор-проектировщик Округа V — «Пильзно» Департамента воинских захоронений К. и К. военной комендатуры в Кракове.

Создал проекты и занимался постройкой 27 Западногалицийских воинских кладбищ периода Первой Мировой войны на территории бывшего королевства Галиции и Лодомерии.

Им реализованы проекты также и в соседних округах, где он участвовал в конкурсах на лучший проект.

По его проектам изготавливались и устанавливались на кладбищах красивые деревянные центральные кресты с железной оковкой и коваными украшениями из железа — «Holzkreuz mit schmiedeeisernem Zierat».

Среди нереализованных проектов Россмана остались чертежи часовни на воинском кладбище в Оломоуце, минарет на турецком кладбище и самая большая в Западной Галиции кирпичная часовня в стиле необарокко у входа на братское кладбище № 192 в Любче (Округ VI — Тарнув).

Авторству Россманна принадлежат также ряд картин с видами воинских кладбищ Первой Мировой войны.



Работы

Напишите отзыв о статье "Россманн, Густав"

Ссылки

  • [www.cmentarze.gorlice.net.pl/tworcy_cmentarzy.htm#mayr Gustaw Rossmann]  (польск.)

Отрывок, характеризующий Россманн, Густав

«Да, им это должно казаться жалко! – подумал он. – А как это просто!»
«Птицы небесные ни сеют, ни жнут, но отец ваш питает их», – сказал он сам себе и хотел то же сказать княжне. «Но нет, они поймут это по своему, они не поймут! Этого они не могут понимать, что все эти чувства, которыми они дорожат, все наши, все эти мысли, которые кажутся нам так важны, что они – не нужны. Мы не можем понимать друг друга». – И он замолчал.

Маленькому сыну князя Андрея было семь лет. Он едва умел читать, он ничего не знал. Он многое пережил после этого дня, приобретая знания, наблюдательность, опытность; но ежели бы он владел тогда всеми этими после приобретенными способностями, он не мог бы лучше, глубже понять все значение той сцены, которую он видел между отцом, княжной Марьей и Наташей, чем он ее понял теперь. Он все понял и, не плача, вышел из комнаты, молча подошел к Наташе, вышедшей за ним, застенчиво взглянул на нее задумчивыми прекрасными глазами; приподнятая румяная верхняя губа его дрогнула, он прислонился к ней головой и заплакал.
С этого дня он избегал Десаля, избегал ласкавшую его графиню и либо сидел один, либо робко подходил к княжне Марье и к Наташе, которую он, казалось, полюбил еще больше своей тетки, и тихо и застенчиво ласкался к ним.
Княжна Марья, выйдя от князя Андрея, поняла вполне все то, что сказало ей лицо Наташи. Она не говорила больше с Наташей о надежде на спасение его жизни. Она чередовалась с нею у его дивана и не плакала больше, но беспрестанно молилась, обращаясь душою к тому вечному, непостижимому, которого присутствие так ощутительно было теперь над умиравшим человеком.


Князь Андрей не только знал, что он умрет, но он чувствовал, что он умирает, что он уже умер наполовину. Он испытывал сознание отчужденности от всего земного и радостной и странной легкости бытия. Он, не торопясь и не тревожась, ожидал того, что предстояло ему. То грозное, вечное, неведомое и далекое, присутствие которого он не переставал ощущать в продолжение всей своей жизни, теперь для него было близкое и – по той странной легкости бытия, которую он испытывал, – почти понятное и ощущаемое.