Россонское гетто

Россонское гетто
Памятник на месте расстрела узников Россонского гетто в Себежском переулке.
Тип	закрытое
Местонахождение	Россоны Витебской области
Период существования	сентябрь 1941 — 10 января 1942
Число погибших	около 500
Россонское гетто на Викискладе

Россо́нское гетто — (сентябрь 1941 — 10 января 1942) — еврейское гетто, место принудительного переселения евреев посёлка Россоны и близлежащих населённых пунктов в процессе преследования и уничтожения евреев во время оккупации территории Белоруссии войсками нацистской Германии в период Второй мировой войны.

Оккупация Россон

Местечко было захвачено подразделениями вермахта 15 июля 1941 года, и оккупация продлилась 3 года — до 12 июля 1944 года. Территория Россон вошла в военную зону оккупации, отнесенную к штабу тыла группы армий «Центр».

Создание гетто

Предположительно в сентябре-октябре 1941 года нацисты по приказу местного коменданта Отто Ленца согнали евреев в гетто, находившееся на улице Советской (современное название). Гетто разместили в здании комбината бытового обслуживания (КБО), в швейных мастерских.

Сюда также пригнали и евреев из близлежащих деревень и местечек (большинство из Освейского и Дриссенского районов): Альбрехтово, Горбачево, Заборья, Клястиц, Юхович (в Юховичах с 1939 года проживало 33 еврея). Находились здесь также евреи из Латвии и евреи-беженцы из Польши.

Нацисты скрывали свои планы по осуществлению программы уничтожения евреев. Тем, кого переселяли из населенных пунктов Россонского района, гитлеровцы объявили, что будут отправлять их в Палестину. При этом евреи должны были взять с собой все ценности и лучшие вещи, которые потом у них изъяли.

Условия в гетто

Узников разместили в гетто везде, где только можно: в домах, сараях, под открытым небом на улице. Евреи, лишенные всех прав, принуждались под страхом смерти носить повязки с шестиконечной звездой жёлтого цвета. Гетто охраняли немецкие солдаты и белорусские полицаи.

Вначале гетто не было огорожено, но примерно к декабрю 1941 года его территорию оцепили колючей проволокой. «В лагере был установлен каторжный режим: пищи не давали, вечерами пьяные немцы врывались в лагерь „гетто“, глумились над заключенными, избивали и истязали». Узников, не получавших еды, вначале выпускали из гетто — они расходились по домам местных жителей и просили продукты питания.

Начиная с декабря 1941 года, из гетто евреев не выпускали. «У ворот лагеря была написана афиша, что кто только посмеет выйти за лагерь, за проволоку на месте будет расстрелян». Наиболее слабые из узников — старики и дети не выдерживали существования в таких условиях и умирали. Их тела лежали прямо в помещениях, где жили евреи. «В таком состоянии они находились до января 1942 года. Численность евреев доходила до 488 человек».

Уничтожение гетто

Историю Россонского гетто можно условно разделить на два периода. Первый, более «мягкий» — «открытое гетто» — длился с конца сентября до декабря 1941 года. Второй, «жесткий», — «закрытое гетто» — с декабря 1941 года до дня ликвидации.

В 1941-42 годах евреев из гетто расстреливали на восточной окраине местечка в районе улицы Короткевича.

Предположительно 10 января 1942 года евреев вывели из гетто и колонной, растянувшейся метров на сто, погнали по Себежскому переулку (сейчас улица Школьная) на северную окраину Россон в сторону леса и убили приблизительно в 150 метрах от того места, где стоит памятник погибшим: «Под усиленным конвоем немцев и местной полиции весь лагерь в количестве 488 человек был вывезен за местечко Россоны и близ полотна железной дороги все заключенные расстреляны из винтовок и пулеметов. Перед этим по приказанию коменданта Отто Ленц немцы над евреями всячески издевались: связывали руки одного человека с другим и в таком виде вели на расстрел. Перед расстрелом заставляли снимать одежду и обувь, которую забирали себе».

Убитые были свалены в песчаном карьере и не были засыпаны. Только в апреле 1942 года комендант Ленц позволил закопать разложившиеся тела в трех ямах.

После казни оккупанты оставили в живых около двадцати евреев-специалистов, которых примерно через два месяца тоже расстреляли. Только в апреле 1942 года местный комендант Ленц распорядился захоронить в трёх ямах тела погибших узников Россонского гетто.

Всего в Россонском гетто были замучены и убиты 488 евреев.

Среди убитых — 8 еврейских семей из Польши (из Варшавы и Пултуска), нашедших убежище в Юховичах (Клястицкий сельсовет) после 1938 года — всего 33 человека.

Побеги и случаи спасения

Евреи могли уйти из гетто, однако они не решались оставить свои семьи. Оккупанты за побег кого-либо казнили не только членов семьи — уничтожались все евреи, проживавшие в доме беглеца. Только одиночки пытались бежать. Шестидесятилетний Евсей Абрамович Мейксан из Горбачева выбрался из гетто, однако его задержали коллаборационисты и расстреляли. Абрам Хитров из Юховичей в январе 1942 года накануне расстрела, ночью, ушел из гетто (прополз под ограждением). Он прятался в бане довоенных соседей, но они тут же сообщили оккупантам о нём, после чего Абрама расстреляли.

Из расстрельной ямы выбрались и пошли в сторону деревни Дворище человек пять, но кто-то их выдал и их расстреляли.

В. Э. Воротынская спасла свою подругу Веру Рабинович (по мужу Терехову) из Клястиц. Вера выбралась из гетто и пришла к ней, решив, что самый простой способ спасения — это сменить фамилию (она ещё оставалась на девичьей). Подруги отправились к бургомистру Василию Рагачу, который до войны работал учителем и знал их. Он выдал справку на фамилию супруга, что позволило Вере уйти в деревню Прохорово к родителям мужа.

Некоторые узники пытались спастись, укрываясь в убежище. Вблизи деревни Поповка (ныне Озерное) на острове скрывалась еврейская семья. Кто-то донес на них оккупантам, и их расстреляли. Еврей Новик из деревни Заборье прятался в землянке в Чёрном бору, но и его выдали.

Память

На месте расстрела (Себежский переулок) в 1962 году была установлена мемориальная доска, а в 1974 году — памятник со стандартной для тех лет надписью без упоминания слова «еврей»: «Здесь захоронены 488 человек — жертв фашизма, расстрелянных в феврале 1942 года». Дата на стеле указана неточно — расстрел был 10 января 1942 года.

В послевоенные годы многое для сохранения памяти о погибших земляках сделал Роман Наумович Смоткин. Он переписывался со свидетелями и составил списки погибших 10 января 1942 года — более 130 человек, опубликованные затем в книге «Памяць. Расонскi раён».

В 1965 году установлен обелиск на братской могиле военнопленных и евреев, убитых в 1941-42 годах на восточной окраине поселка на улице Короткевича.

Источники

• Б. I. Сачанка (гал. рэд.); Г. К. Кiсялёў, Л. М. Драбовiч i iнш. (рэдакцыя); I. В. Тысянчук, В. М. Зялёнка i iнш. (раёная камiciя). «Памяць. Расонскi раён». Гісторыка-дакументальная хроніка Расонскага раёна.. — Мн.: "Беларуская энцыклапедыя", 1994. — 558 с. — ISBN 5-85700-118-8.  (белор.)  (рус.)
• Г. Р. Винница. Холокост на оккупированной территории Восточной Беларуси в 1941—1945 годах. — Мн., 2011, ISBN 978-985-6950-96-7
• Адамушко В. И., Бирюкова О. В., Крюк В. П., Кудрякова Г. А. Справочник о местах принудительного содержания гражданского населения на оккупированной территории Беларуси 1941-1944. — Мн.: Национальный архив Республики Беларусь, Государственный комитет по архивам и делопроизводству Республики Беларусь, 2001. — 158 с. — 2000 экз. — ISBN 985-6372-19-4.
• Зональный государственный архив в Полоцке. — фонд 687, опись 1, дело 1, лист 56;
• Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ). — фонд 7021, опись 92, дело 222, лист 2;
• [rujen.ru/index.php/%D0%A0%D0%BE%D1%81%D1%81%D0%BE%D0%BD%D1%8B Россоны] — статья из Российской еврейской энциклопедии
• А. Шульман. [mishpoha.org/library/07/0702.php Следы на земле]
• Д. Широчин. [mishpoha.org/library/05/0504.html О чем молчат книги]
• [db.narb.by/upload/zero.pdf «Зимнее волшебство». Нацистская карательная операция в белорусско-латвийском пограничье.] Документы и материалы. — М.: Фонд «Историческая память», 2013. — 512 с. ISBN 978-5-9990-0020-0

Дополнительная литература

• Ицхак Арад. Уничтожение евреев СССР в годы немецкой оккупации (1941—1944). Сборник документов и материалов, Иерусалим, издательство Яд ва-Шем, 1991, стр. 16 ISBN 9653080105
• Р. А. Черноглазова, Х. Хеер. Трагедия евреев Белоруссии в 1941—1944 гг.: сборник материалов и документов Мн.: издательство Э. С. Гальперин, 1997, ISBN 985627902X

См. также

• Гетто в Россонском районе

Отрывок, характеризующий Россонское гетто

Она оделась, умылась, прочла молитвы и вышла на крыльцо. К крыльцу поданы были без лошадей экипажи, в которые укладывали вещи.
Утро было теплое и серое. Княжна Марья остановилась на крыльце, не переставая ужасаться перед своей душевной мерзостью и стараясь привести в порядок свои мысли, прежде чем войти к нему.
Доктор сошел с лестницы и подошел к ней.
– Ему получше нынче, – сказал доктор. – Я вас искал. Можно кое что понять из того, что он говорит, голова посвежее. Пойдемте. Он зовет вас…
Сердце княжны Марьи так сильно забилось при этом известии, что она, побледнев, прислонилась к двери, чтобы не упасть. Увидать его, говорить с ним, подпасть под его взгляд теперь, когда вся душа княжны Марьи была переполнена этих страшных преступных искушений, – было мучительно радостно и ужасно.
– Пойдемте, – сказал доктор.
Княжна Марья вошла к отцу и подошла к кровати. Он лежал высоко на спине, с своими маленькими, костлявыми, покрытыми лиловыми узловатыми жилками ручками на одеяле, с уставленным прямо левым глазом и с скосившимся правым глазом, с неподвижными бровями и губами. Он весь был такой худенький, маленький и жалкий. Лицо его, казалось, ссохлось или растаяло, измельчало чертами. Княжна Марья подошла и поцеловала его руку. Левая рука сжала ее руку так, что видно было, что он уже давно ждал ее. Он задергал ее руку, и брови и губы его сердито зашевелились.
Она испуганно глядела на него, стараясь угадать, чего он хотел от нее. Когда она, переменя положение, подвинулась, так что левый глаз видел ее лицо, он успокоился, на несколько секунд не спуская с нее глаза. Потом губы и язык его зашевелились, послышались звуки, и он стал говорить, робко и умоляюще глядя на нее, видимо, боясь, что она не поймет его.
Княжна Марья, напрягая все силы внимания, смотрела на него. Комический труд, с которым он ворочал языком, заставлял княжну Марью опускать глаза и с трудом подавлять поднимавшиеся в ее горле рыдания. Он сказал что то, по нескольку раз повторяя свои слова. Княжна Марья не могла понять их; но она старалась угадать то, что он говорил, и повторяла вопросительно сказанные им слона.
– Гага – бои… бои… – повторил он несколько раз. Никак нельзя было понять этих слов. Доктор думал, что он угадал, и, повторяя его слова, спросил: княжна боится? Он отрицательно покачал головой и опять повторил то же…
– Душа, душа болит, – разгадала и сказала княжна Марья. Он утвердительно замычал, взял ее руку и стал прижимать ее к различным местам своей груди, как будто отыскивая настоящее для нее место.
– Все мысли! об тебе… мысли, – потом выговорил он гораздо лучше и понятнее, чем прежде, теперь, когда он был уверен, что его понимают. Княжна Марья прижалась головой к его руке, стараясь скрыть свои рыдания и слезы.
Он рукой двигал по ее волосам.
– Я тебя звал всю ночь… – выговорил он.
– Ежели бы я знала… – сквозь слезы сказала она. – Я боялась войти.
Он пожал ее руку.
– Не спала ты?
– Нет, я не спала, – сказала княжна Марья, отрицательно покачав головой. Невольно подчиняясь отцу, она теперь так же, как он говорил, старалась говорить больше знаками и как будто тоже с трудом ворочая язык.
– Душенька… – или – дружок… – Княжна Марья не могла разобрать; но, наверное, по выражению его взгляда, сказано было нежное, ласкающее слово, которого он никогда не говорил. – Зачем не пришла?
«А я желала, желала его смерти! – думала княжна Марья. Он помолчал.
– Спасибо тебе… дочь, дружок… за все, за все… прости… спасибо… прости… спасибо!.. – И слезы текли из его глаз. – Позовите Андрюшу, – вдруг сказал он, и что то детски робкое и недоверчивое выразилось в его лице при этом спросе. Он как будто сам знал, что спрос его не имеет смысла. Так, по крайней мере, показалось княжне Марье.
– Я от него получила письмо, – отвечала княжна Марья.
Он с удивлением и робостью смотрел на нее.
– Где же он?
– Он в армии, mon pere, в Смоленске.
Он долго молчал, закрыв глаза; потом утвердительно, как бы в ответ на свои сомнения и в подтверждение того, что он теперь все понял и вспомнил, кивнул головой и открыл глаза.
– Да, – сказал он явственно и тихо. – Погибла Россия! Погубили! – И он опять зарыдал, и слезы потекли у него из глаз. Княжна Марья не могла более удерживаться и плакала тоже, глядя на его лицо.
Он опять закрыл глаза. Рыдания его прекратились. Он сделал знак рукой к глазам; и Тихон, поняв его, отер ему слезы.
Потом он открыл глаза и сказал что то, чего долго никто не мог понять и, наконец, понял и передал один Тихон. Княжна Марья отыскивала смысл его слов в том настроении, в котором он говорил за минуту перед этим. То она думала, что он говорит о России, то о князе Андрее, то о ней, о внуке, то о своей смерти. И от этого она не могла угадать его слов.
– Надень твое белое платье, я люблю его, – говорил он.
Поняв эти слова, княжна Марья зарыдала еще громче, и доктор, взяв ее под руку, вывел ее из комнаты на террасу, уговаривая ее успокоиться и заняться приготовлениями к отъезду. После того как княжна Марья вышла от князя, он опять заговорил о сыне, о войне, о государе, задергал сердито бровями, стал возвышать хриплый голос, и с ним сделался второй и последний удар.
Княжна Марья остановилась на террасе. День разгулялся, было солнечно и жарко. Она не могла ничего понимать, ни о чем думать и ничего чувствовать, кроме своей страстной любви к отцу, любви, которой, ей казалось, она не знала до этой минуты. Она выбежала в сад и, рыдая, побежала вниз к пруду по молодым, засаженным князем Андреем, липовым дорожкам.
– Да… я… я… я. Я желала его смерти. Да, я желала, чтобы скорее кончилось… Я хотела успокоиться… А что ж будет со мной? На что мне спокойствие, когда его не будет, – бормотала вслух княжна Марья, быстрыми шагами ходя по саду и руками давя грудь, из которой судорожно вырывались рыдания. Обойдя по саду круг, который привел ее опять к дому, она увидала идущих к ней навстречу m lle Bourienne (которая оставалась в Богучарове и не хотела оттуда уехать) и незнакомого мужчину. Это был предводитель уезда, сам приехавший к княжне с тем, чтобы представить ей всю необходимость скорого отъезда. Княжна Марья слушала и не понимала его; она ввела его в дом, предложила ему завтракать и села с ним. Потом, извинившись перед предводителем, она подошла к двери старого князя. Доктор с встревоженным лицом вышел к ней и сказал, что нельзя.
– Идите, княжна, идите, идите!
Княжна Марья пошла опять в сад и под горой у пруда, в том месте, где никто не мог видеть, села на траву. Она не знала, как долго она пробыла там. Чьи то бегущие женские шаги по дорожке заставили ее очнуться. Она поднялась и увидала, что Дуняша, ее горничная, очевидно, бежавшая за нею, вдруг, как бы испугавшись вида своей барышни, остановилась.
– Пожалуйте, княжна… князь… – сказала Дуняша сорвавшимся голосом.
– Сейчас, иду, иду, – поспешно заговорила княжна, не давая времени Дуняше договорить ей то, что она имела сказать, и, стараясь не видеть Дуняши, побежала к дому.
– Княжна, воля божья совершается, вы должны быть на все готовы, – сказал предводитель, встречая ее у входной двери.
– Оставьте меня. Это неправда! – злобно крикнула она на него. Доктор хотел остановить ее. Она оттолкнула его и подбежала к двери. «И к чему эти люди с испуганными лицами останавливают меня? Мне никого не нужно! И что они тут делают? – Она отворила дверь, и яркий дневной свет в этой прежде полутемной комнате ужаснул ее. В комнате были женщины и няня. Они все отстранились от кровати, давая ей дорогу. Он лежал все так же на кровати; но строгий вид его спокойного лица остановил княжну Марью на пороге комнаты.
«Нет, он не умер, это не может быть! – сказала себе княжна Марья, подошла к нему и, преодолевая ужас, охвативший ее, прижала к щеке его свои губы. Но она тотчас же отстранилась от него. Мгновенно вся сила нежности к нему, которую она чувствовала в себе, исчезла и заменилась чувством ужаса к тому, что было перед нею. «Нет, нет его больше! Его нет, а есть тут же, на том же месте, где был он, что то чуждое и враждебное, какая то страшная, ужасающая и отталкивающая тайна… – И, закрыв лицо руками, княжна Марья упала на руки доктора, поддержавшего ее.
В присутствии Тихона и доктора женщины обмыли то, что был он, повязали платком голову, чтобы не закостенел открытый рот, и связали другим платком расходившиеся ноги. Потом они одели в мундир с орденами и положили на стол маленькое ссохшееся тело. Бог знает, кто и когда позаботился об этом, но все сделалось как бы само собой. К ночи кругом гроба горели свечи, на гробу был покров, на полу был посыпан можжевельник, под мертвую ссохшуюся голову была положена печатная молитва, а в углу сидел дьячок, читая псалтырь.
Как лошади шарахаются, толпятся и фыркают над мертвой лошадью, так в гостиной вокруг гроба толпился народ чужой и свой – предводитель, и староста, и бабы, и все с остановившимися испуганными глазами, крестились и кланялись, и целовали холодную и закоченевшую руку старого князя.


Богучарово было всегда, до поселения в нем князя Андрея, заглазное именье, и мужики богучаровские имели совсем другой характер от лысогорских. Они отличались от них и говором, и одеждой, и нравами. Они назывались степными. Старый князь хвалил их за их сносливость в работе, когда они приезжали подсоблять уборке в Лысых Горах или копать пруды и канавы, но не любил их за их дикость.
Последнее пребывание в Богучарове князя Андрея, с его нововведениями – больницами, школами и облегчением оброка, – не смягчило их нравов, а, напротив, усилило в них те черты характера, которые старый князь называл дикостью. Между ними всегда ходили какие нибудь неясные толки, то о перечислении их всех в казаки, то о новой вере, в которую их обратят, то о царских листах каких то, то о присяге Павлу Петровичу в 1797 году (про которую говорили, что тогда еще воля выходила, да господа отняли), то об имеющем через семь лет воцариться Петре Феодоровиче, при котором все будет вольно и так будет просто, что ничего не будет. Слухи о войне в Бонапарте и его нашествии соединились для них с такими же неясными представлениями об антихристе, конце света и чистой воле.
В окрестности Богучарова были всё большие села, казенные и оброчные помещичьи. Живущих в этой местности помещиков было очень мало; очень мало было также дворовых и грамотных, и в жизни крестьян этой местности были заметнее и сильнее, чем в других, те таинственные струи народной русской жизни, причины и значение которых бывают необъяснимы для современников. Одно из таких явлений было проявившееся лет двадцать тому назад движение между крестьянами этой местности к переселению на какие то теплые реки. Сотни крестьян, в том числе и богучаровские, стали вдруг распродавать свой скот и уезжать с семействами куда то на юго восток. Как птицы летят куда то за моря, стремились эти люди с женами и детьми туда, на юго восток, где никто из них не был. Они поднимались караванами, поодиночке выкупались, бежали, и ехали, и шли туда, на теплые реки. Многие были наказаны, сосланы в Сибирь, многие с холода и голода умерли по дороге, многие вернулись сами, и движение затихло само собой так же, как оно и началось без очевидной причины. Но подводные струи не переставали течь в этом народе и собирались для какой то новой силы, имеющей проявиться так же странно, неожиданно и вместе с тем просто, естественно и сильно. Теперь, в 1812 м году, для человека, близко жившего с народом, заметно было, что эти подводные струи производили сильную работу и были близки к проявлению.