Росс, Лоуренс Салливан

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
В Википедии есть статьи о других людях с фамилией Росс.
Лоуренс Салливан Росс
англ. Lawrence Sullivan Ross
19-й губернатор Техаса
18 января 1887 — 20 января 1891
Вице-губернатор: Томас Бентон Уилер
Предшественник: Джон Айрленд
Преемник: Джеймс Стивен Хогг
Сенатор Техаса
1881 — 1883
Предшественник: Джон Уильям Мур[en]
Преемник: Джон Мартин
 
Рождение: 27 сентября 1838(1838-09-27)
Бентонспорт, Территория Айова
Смерть: 3 января 1898(1898-01-03) (59 лет)
округ Бразос, Техас
Партия: демократическая
Образование: Бэйлорский университет
Уэслианский университет
 
Военная служба
Годы службы: 1861—1865
Принадлежность: Армия КША
Звание: генерал
Сражения: Гражданская война в США
 
Автограф:

Ло́уренс Са́лливан Росс (англ. Lawrence Sullivan Ross; 27 сентября 1838, Бентонспорт, Территория Айова — 3 января 1898, округ Бразос, Техас) — американский политик, генерал армии КША во время Гражданской войны, 19-й губернатор Техаса, президент Сельскохозяйственного и механического колледжа Техаса.

Росс вырос в Республике Техас, большая часть его детства прошла на границе с Мексикой, где его предки были одними из основателей города Уэйко. После школы он поступил в Бэйлорский университет и во время летних каникул принял участие в сражении с команчами, в котором был тяжело ранен. Окончив образование, Росс вступил в ряды техасских рейнджеров и в 1860 году отличился в битве у реки Пиз, где «спас» Синтию Паркер, захваченную команчами ещё ребёнком.

Когда Техас стал частью КША, Росс присоединился к армии конфедератов. Он принял участие в 135 сражениях и стал одним из самых молодых генералов конфедерации. После Гражданской войны Росс непродолжительное время служил шерифом округа Мак-Леннан и, выйдя в отставку в 1875 году, был избран делегатом конституционного конвента Техаса. За исключением двух лет, когда он служил сенатором штата, Росс следующее десятилетие провёл на своём ранчо. В 1887 году он был избран 19-м губернатором Техаса. За два срока, проведённых на этом посту, Росс инициировал постройку нового Капитолия Техаса, прекратил «войну соек и дятлов».

Несмотря на популярность, Росс отказался баллотироваться на третий губернаторский срок. Через несколько дней после ухода с должности он стал президентом Сельскохозяйственного и механического колледжа Техаса (ныне Техасский университет A&M). Россу приписывают спасение колледжа от закрытия, при нём было построено много новых зданий и родились многие университетские традиции. После смерти Росса легислатура Техаса инициировала создание Педагогического колледжа, названного его именем.





Биография

Ранние годы

Лоуренс Салливан Росс родился 27 сентября 1838 года в городе Бентонспорт, Территория Айова. Он был четвёртым ребёнком и вторым по счёту сыном в семье Шепли Принса Росса и Кэтрин Фулкерсон, дочери члена Генеральной ассамблеи Миссури[en] Айзека Фулкерсона. Вскоре после рождения Росса его родители продали дом в Айове и вернулись в Миссури, а в 1839 году семья переехала в Республику Техас и поселилась в колонии Робертсон в низовье реки Бразос[1][2]. Два года спустя они присоединились к семи семьям под предводительством капитана Даниэля Монро и поселились около современного города Камерон[2], где получили 640 акров (260 га) земли вдоль реки[1]. Их земли примыкали к территории команчей и неоднократно подвергались нападениям со стороны индейцев[1][3].

Чтобы Лоуренс и его старшие братья и сёстры могли посещать школу, семья в 1845 году решила переехать в Остин[4]. Четыре года спустя они переехали снова. К этому времени Шепли Росс стал известным колонистом, и чтобы уговорить его поселиться в новообразованной общине Уэйко, семье предоставили четыре участка земли, исключительные права на эксплуатацию паромной переправы через реку Бразос, а также право на покупку 80 акров (32 га) сельскохозяйственных угодий по цене один доллар за акр[5][6]. В марте 1849 года семья Россов построила первый дом в Уэйко — бревенчатую хижину на утёсе с видом на родники, в этом доме родилась сестра Лоуренса Кейт[6].

Чтобы продолжить образование, Росс в 1856 году поступил на подготовительное отделение при Бэйлорском университете, несмотря на то, что он был на несколько лет старше, чем большинство других студентов. За один год он прошёл двухлетний курс обучения[7][8], после чего поступил в Уэслианский университет во Флоренсе, Алабама[3][9]. Сначала Росса не хотели принимать, так как посчитали, что он слишком слабо знает математику, однако, после того, как профессор университета согласился давать ему частные уроки, университет изменил своё решение[9]. В университете студенты жили не в общежитии, а в семьях известных граждан[8], чтобы иметь возможность ежедневно обучаться хорошим манерам [10]. Росс жил в семье своего преподавателя[10].

Битва у деревни племени уичита

Летом 1858 года Росс приехал на каникулы в Техас и отправился в индейскую резервацию Бразос, где его отец служил агентом по делам индейцев. В армию США были призваны индейцы из резерва, чтобы помочь «экспедиции Уичито» 2-го кавалерийского полка. Экспедиция искала вождя команчей по имени Горб Бизона[en], возглавлявшего набеги на техасские поселения, в результате которых погибли их жители. Опасаясь, что Шепли Росс по состоянию здоровья не сможет командовать экспедицией, индейцы выбрали Салливана Росса своим новым командиром. С одобрения своего отца Росс-младший во главе отряда из 135 воинов присоединился к отряду майора Эрла Ван Дорна, насчитывавшему 225 солдат[11][12][13].

Разведчики-индейцы обнаружили отряд из 500 команчей, среди которых был Горб Бизона, расположившихся за пределами деревни племени уичита на Индейской территории. В начале боя Росс и его люди разогнали индейских лошадей, предоставив тем самым стратегическое преимущество конным солдатам армии США. Когда команчи попытались вырваться с места боя, Росс вместе с разведчиком 2-го кавалерийского полка лейтенантом Корнелиусом Ван Кампом и одним из его солдат стали преследовать группу мирных индейцев, у которых был белый ребёнок[14]. По приказу Росса солдат схватил ребёнка, и в это время они столкнулись с отрядом из двадцати пяти команчей[15][16]. Ван Камп и солдат были убиты стрелами, а Росс ранен в плечо. Один из команчей поднял карабин убитого солдата[14] и выстрелил пулей калибра .58 (14,7 мм) в грудь Росса[15][17]. Стрелявшего индейца, Мохи, Росс знал с детства. Когда Мохи подошёл к потерявшему сознание Россу, чтобы снять с него скальп, его застрелил лейтенант Джеймс Мэйджес[14][15].

После пятичасового боя американская армия сломила сопротивление команчей[18][19]. Горб Бизона бежал, однако 70 команчей были убиты или смертельно ранены, и только двое из них были мирными жителями[14][18]. Ранения Росса были тяжёлыми, его нельзя было транспортировать, и он пять дней пролежал под деревом на поле боя[17][19]. Его раны были инфицированы, и Росс просил пристрелить его, чтобы избавить от мучений. Через некоторое время Росс полностью выздоровел, однако до конца года его продолжали мучить сильные боли[17].

В своём докладе Ван Дорн высоко оценил действия Росса. 10 октября этот доклад был напечатан в газете Dallas Herald, другие газеты также отметили мужество Росса. Генерал Уинфилд Скотт узнал о роли Росса в бою и предложил ему поступить на военную службу. Желая закончить образование, Росс отклонил предложение Скотта и вернулся в университет в Алабаме[19][20].

В следующем году Росс окончил Уэслианский университет со степенью бакалавра искусств и вернулся в Техас. Приехав туда, он обнаружил, что никто не смог отыскать семью белой девочки, спасённой им во время боя у деревни племени уичита. Он удочерил её и дал ей имя Лиззи, в честь своей невесты, Лиззи Тинсли[21][22].

Техасские рейнджеры

Зачисление в отряд рейнджеров

В начале 1860 года Росс был зачислен в отряд техасских рейнджеров под командованием капитана Дж. М. Смита, созданный для борьбы с американскими индейцами. Смит назначил Росса вторым лейтенантом. Когда Смит пошёл на повышение, отряд единогласно проголосовал, чтобы новым капитаном стал Росс. Вместе с другими отрядами рейнджеров он повёл своих людей против племени кикапу, которое убило две белые семьи. Племя было предупреждено о подходе рейнджеров и подожгло прерии. Столкнувшись с пожаром, рейнджеры были вынуждены повернуть обратно[23].

В начале сентября 1860 года Смит расформировал отряд Росса, а неделю спустя губернатор Сэм Хьюстон разрешил ему набрать новый отряд из 60 конных добровольцев для защиты поселений возле Белкнапа от индейских атак. 17 октября Росс и его люди прибыли в форт Белкнап[en], однако местные жители, которых они поклялись защищать, встретили их резолюцией, в которой попросили Росса подать в отставку и уехать. Они думали, что набеги совершали индейцы из резерваций, и боялись, что Росс не сможет их защитить из-за дружеских с ними отношений[24].

Сражение у реки Пиз

В конце октября и в ноябре 1860 года команчи во главе с Петой Ноконой неоднократно совершали налёты на поселенцев, один из которых завершился жестоким убийством беременной женщины. Узнав об этом, Хьюстон послал несколько отрядов из 25 человек в помощь Россу. Один из отрядов выследил налётчиков в их зимнем лагере, расположенном на берегу реки Пиз[en]. Отряду пришлось вернуться, чтобы набрать ещё бойцов. Росс попросил помощи у армии США, расквартированной в Кэмп-Купер, и ему выделили 21 солдата[25].

11 декабря, сразу как прибыли солдаты, 39 рейнджеров во главе с Россом отправились к лагерю команчей. 13 декабря, когда к ним присоединились ополченцы, численность отряда составила 69 человек. Через несколько дней ополченцы сделали привал, чтобы дать отдохнуть лошадям, а рейнджеры и солдаты продолжили путь. Когда они приблизились к поселению, Росс лично провёл разведку. Под прикрытием пылевой бури Росс смог приблизиться к поселению на расстояние около двухсот метров и увидел, что индейцы готовятся к переезду на другое место. Понимая, что его собственные лошади также устали после длительного перехода, Росс решил атаковать немедленно, не дожидаясь ополченцев. Росс вместе с рейнджерами нанёс удар по лагерю, в то время как солдаты заняли позицию за грядой песчаных дюн на северо-западе, отрезая отход команчей[26][27]. После ожесточённого сражения команчи бежали. Росс с несколькими рейнджерами погнались за вождём и ещё одной индианкой. Когда рейнджеры приблизились, индианка замедлила шаг и подняла над головой ребёнка. Солдаты не стали стрелять и окружили индианку. Росс продолжал преследовать вождя и произвёл три выстрела. Даже упав с лошади, вождь отказывался сдаваться. Повар Росса Антон Мартинес, который был в плену у отряда Петы Нокона, опознал последнего в вожде. С разрешения Росса Мартинес застрелил его[28]. Большая часть отряда Ноконы была истреблена, также были убиты 13 женщин. Люди Росса не пострадали[29].

Ополченцы прибыли на поле битвы, когда сражение уже завершилось. Хотя сначала они поздравили Росса с победой, некоторые позднее жаловались, что Росс выдвинулся вперёд, чтобы не делиться славой и трофеями[30].

Когда Росс вернулся в палаточный лагерь, он заметил, что у захваченной женщины были голубые глаза[30]. Женщина не говорила по-английски и не помнила своё имя и подробности своей жизни до попадания к команчам. После долгих расспросов она смогла рассказать некоторые подробности своего пленения, когда она была ребёнком. Подробности соответствовали тому, что Росс знал о резне в Форт-Паркере[en] в 1836 году, поэтому он вызвал полковника Айзека Паркера, чтобы опознать женщину. Когда Паркер отметил, что его похищенную племянницу звали Синтия Энн Паркер, женщина ударила себя в грудь и сказала: «Я Синти Энн»[31]. Впоследствии Синтия Паркер не вернулась к команчам, однако не считала себя счастливой, живя на новом месте[32].

Также во время нападения был найден скрывавшийся в высокой траве девятилетний индейский мальчик. Росс взял его к себе и дал ему имя Пиз. Хотя позже ему разрешили вернуться к команчам, Пиз решил остаться и был воспитан Россом[33].

Сражение у реки Пиз[en] закрепило славу Росса. Однако после его смерти сын Ноконы, Куана Паркер, утверждал, что его отец не принимал участия в сражении и умер три или четыре года спустя. Куана говорил, что вместо его отца был застрелен мексиканский пленник Хо Нокона, который был слугой Синтии Паркер[34].

Отставка

Когда Росс вернулся домой, Сэм Хьюстон попросил его распустить отряд и сформировать новый из 83 человек, пообещав дать письменное распоряжение в ближайшее время. Пока Росс занимался этой реорганизацией, Хьюстон назначил своим новым адъютантом капитана Уильяма Дэлримпла. Не зная устных распоряжений Хьюстона, Дэлримпл подверг резкой критике действия Росса. Росс завершил реорганизацию отряда, после чего вернулся в Уэйко и подал в отставку. Хьюстон предложил Россу должность адъютанта в звании полковника, однако тот отказался[35].

Гражданская война

Поступление на военную службу

В начале 1861 года, после того как Техас проголосовал за отделение от США и присоединение к Конфедерации, брат Росса, Питер, начал вербовку мужчин в новый отряд[36]. Вскоре после того, как Росс был зачислен рядовым в отряд своего брата, губернатор Эдвард Кларк попросил его немедленно отправиться на Индейскую территорию, провести переговоры с пятью цивилизованными племенами и уговорить их не помогать армии Союза[en]. Через неделю после своей свадьбы с Лиззи Тинсли, которая состоялась 28 мая, Росс отправился на индейскую территорию[36]. Приехав в резервацию Уошита, он обнаружил, что представители Конфедерации уже подписали предварительное соглашение с племенами[37][38].

Росс вернулся домой через несколько месяцев. В середине августа он уехал со своим отрядом в Миссури, оставив жену с её родителями. 7 октября его отряд был переименован в роту «G» полка Стоуна, позже ставшего известным как 6-й техасский кавалерийский полк, а Россу было присвоено звание майора[39][38]. В ноябре 1861 года генерал Бенджамин Маккаллох[en], с которым он вместе служил в техасских рейнджерах, дважды посылал Росса разведать силы противника в районе Спрингфилда. Оба раза Росс успешно миновал части федеральной армии, собирал информацию и возвращался обратно. После выполнения заданий ему был предоставлен 60-дневный отпуск, и Росс вернулся домой, чтобы навестить жену[40][41].

Действительная военная служба

В начале 1862 года Росс вернулся к своим обязанностям, а уже в конце февраля возглавил отряд из 500 человек, который совершил нападение на армию Союза. Они углубились на 110 км в тыл врага, где собрали информацию, уничтожили несколько обозов провианта, захватили 60 лошадей и мулов, а также пленили 11 человек[40][41]. В следующем месяце полк возглавил генерал-майор Эрл Ван Дорн, с которым Росс служил во время битвы у деревни племени уичита. Полк под командованием Ван Дорна потерпел поражение в битве при Пи-Ридж. Росс обвинил в этом поражении генерала, так как тот отправил в бой уставших и голодных солдат и не сумел должным образом скоординировать план нападения[42]. В апреле отряд был направлен в Де-Арк, Арканзас. Из-за нехватки кормов Росс приказал спешиться и отправить лошадей обратно в Техас. Отряд, теперь пешим ходом, отправился в Мемфис, штат Теннесси, прибыв туда через две недели после сражения при Шайло[43]. Вскоре Росс сильно простудился, болезнь сопровождалась затяжной лихорадкой. Он проболел восемь недель и к моменту выздоровления весил всего 57 кг[44]. В 1862 году, несмотря на протесты Росса, солдаты избрали его полковником 6-го кавалерийского полка. Он не хотел брать на себя ответственность и не хотел огорчить своего друга, который также желал командовать полком. Бригадный командир, генерал Чарльз Файфер, часто отсутствовал, оставляя Росса своим заместителем. Действия Росса произвели впечатление на других офицеров, и летом 1862 года его несколько раз выдвигали к повышению в звании до бригадного генерала. Хотя в то время его не произвели в генералы, его подразделение было одним из 8-10 спешившихся кавалерийских отрядов в регионе, которым было обещано возвращение лошадей[45].

Ещё не получив лошадей, его полк принял участие в сражении при Коринфе[en]. Техасцы под командованием Росса дважды захватывали батарею Робинетта. Однако из-за отсутствия подкрепления они каждый раз были вынуждены отступить. Во время боя Росс, который приобрёл лошадь, был выбит из седла. Его люди были уверены, что он погиб, однако Росс остался жив и даже не получил ранений[46][47]. Армия Конфедерации отступила с поля боя и столкнулась с превосходящими силами Союза во время сражения при Хатчис-Бридж[en]. 700 стрелков под командованием Росса на протяжении трёх часов сдерживали 6500 солдат противника, отразив три атаки[48].

Лошади 6-го кавалерийского полка прибыли вскоре после битвы, и полк был переведён в состав кавалерийской бригады полковника Уильяма Джексона[en]. В ноябре 1862 года Россу разрешили на несколько недель оставить службу, чтобы навестить жену, и он вернулся в свой полк в середине января 1863 года[49]. Несколько месяцев спустя его подразделение принимало участие в битве у станции Томпсона[en][50]. В июле генерал-майор Стивен Ли[en] объединил 6-й техасский кавалерийский полк и 1-й Миссисипский кавалерийский полк полковника Р. Пинсона и назначил Росса командиром новой бригады. В это же время Росс получил известие о смерти своего первого ребёнка, который, возможно, был мертворождённым[51].

Росс снова заболел в сентябре 1863 года. С 27 сентября по март 1864 года у него каждые три дня повторялись приступы лихорадки и озноб, которые были симптомами трёхдневной малярии[17][52]. Несмотря на болезнь, Росс не пропустил ни одного дня службы, а в начале 1864 года он был произведён в бригадные генералы, став одним из самых молодых генералов в армии конфедератов[17][53]. После повышения Росса боевой дух его отряда улучшился, и все его солдаты остались на сверхсрочную службу[54][55].

В марте 1864 года около Язу-Сити[en], Миссисипи, бригада Росса в первый раз сражалась против чернокожих солдат. В результате ожесточённого боя конфедераты одержали победу. Во время переговоров о капитуляции офицер Союза обвинил техасцев в убийстве нескольких захваченных в плен чернокожих солдат, на что Росс ответил, что двое его людей тоже были убиты после капитуляции войск Союза[56].

Начиная с мая, бригада выдержала 112 дней непрерывных стычек с противником. Хотя большинство стычек были небольшими, к концу периода ранения и дезертирство сократили численность полка на 25 %[54][56]. В конце июля в битве у мельницы Брауна[en] Росс был взят в плен, однако его отбили благодаря успешной контратаке кавалерии конфедератов[56].

Их последней крупной военной кампанией была Франклин-Нэшвиллская кампания[en] в ноябре и декабре 1864 года. С начала ноября по 27 декабря люди Росса захватили 550 пленных, несколько сотен лошадей, а также достаточное количество тёплой одежды и одеял, чтобы пережить холодную зиму. Только 12 солдат Росса были убиты, 70 ранены и 5 попали в плен[57].

Капитуляция

13 марта 1865 года Россу дали 90-дневный отпуск. К тому времени он принял участие в 135 сражениях, под ним пять раз убивали лошадь, но он избежал серьёзных ранений[58]. Росс поспешил домой в Техас, чтобы навестить жену, которую он не видел два года. Когда он был дома, армия КША капитулировала. Росс не присоединился к своему полку, когда он сдался в Джэксоне, Миссисипи, 14 мая 1865 года[59]. Так как он не присутствовал при капитуляции, Росс не получил удостоверения об условном освобождении, который защитил бы его от ареста. Как офицер армии КША в звании выше полковника, Росс также не попадал под прокламацию об амнистии президента Эндрю Джонсона от 29 мая 1865 года. Чтобы не допустить своего ареста и конфискации имущества, Росс 4 августа 1865 года обратился с просьбой о прощении за свою измену против США. Джонсон лично удовлетворил просьбу Росса 22 октября 1866 года, но официально она вступила в силу только в июле 1867 года[60].

Фермерство и начало государственной службы

К моменту окончания гражданской войны Россу было всего 26 лет. Ему принадлежало 160 акров (65 га) сельскохозяйственных угодий вдоль реки Боске[en] к западу от Уэйко и 5,41 акра (2,19 га) в центре города. В первый раз они с женой смогли построить собственный дом. В течение следующих 17 лет у них родились восемь детей[61]:

Мервин род. 2 января 1866 ум. 1883
Лоуренс Салливан-мл. род. 25 июля 1868
Флорин род. 3 октября 1870
Харви род. 5 марта 1873
Фрэнк род. 27 апреля 1875
Элизабет род. 24 апреля 1878
Джеймс Тинсли род. 30 декабря 1880 ум. 1881
Невилл П. род. 23 марта 1882

Несмотря на помилование, Первым законом о Реконструкции от 2 марта 1867 года Россу было запрещено голосовать и выступать в качестве присяжного заседателя. Этот закон и Дополнительный закон о Реконструкции, принятый три недели спустя, лишили гражданских прав тех, кто занимал государственные должности до поддержки Конфедерации[62].

Реконструкция не нанесла урон состоянию Росса, и благодаря тяжёлому труду он вскоре преуспел. После окончания войны Росс купил у своих родителей за 1500 долларов 20 акров (8,1 га) земли в Уэйко. В мае 1869 года он купил ещё 40 акров (16 га) сельскохозяйственных угодий за 400 долларов, а в следующем году его жена унаследовала 186 акров (75 га) сельскохозяйственных земель, принадлежавших её отцу. Росс продолжал покупать землю, и к концу 1875 года он владел более чем 1000 акров (400 га) сельскохозяйственных угодий[63]. Кроме сельского хозяйства, Росс с братом Питером занимались разведением крупного рогатого скота шортгорнской породы[en]. Вскоре Росс заработал достаточно денег, чтобы построить дом в Уэйко и отправить детей в частную школу[64].

В 1873 году Реконструкция в Техасе подошла к концу[65]. В декабре Росс был избран шерифом округа Мак-Леннан «без избирательной кампании или других ходатайств»[66]. Росс сразу же назначил своего брата Питера помощником шерифа, и за два года они арестовали более 700 преступников[66]. В 1874 году Росс помог создать Ассоциацию шерифов Техаса. В августе 1874 года, после того как многие газеты штата напечатали новость о заседании, в Корсикане собрались шерифы 65 округов Техаса[67]. Салливан стал одним из трех членов комиссии, подготовивших конечную резолюцию. Съезд принял резолюцию, в которой делегаты просили в определённых обстоятельствах увеличить зарплату шерифу, осудили самосуд и предложили изменить законодательство таким образом, чтобы при аресте шерифам можно было при необходимости применять силу «чтобы заставить преступников подчиниться закону»[68].

Росс ушёл с поста шерифа в 1875 году и вскоре был избран делегатом конституционного конвента Техаса. Он был членом нескольких комитетов, в том числе комитета по доходам и налогообложению, специального комитета по пограничным вопросам, комитета по образованию и постоянного комитета по законодательной власти. За 68 дней, в течение которых проходил конвент, Росс принял участие в 63 заседаниях, проголосовал 343 раза и пропустил или воздержался от голосования только 66 раз[69].

После окончания конвента Росс вернулся домой и четыре года занимался сельским хозяйством[70]. В 1880 году он случайно стал кандидатом в Сенат Техаса от 22-го округа. Собрание по выдвижению кандидата зашло в тупик, так как ни один из двух претендентов не смог набрать две трети голосов. В качестве компромисса один из делегатов предложил назначить кандидатом Росса. Хотя никто не спросил Росса, хочет ли он баллотироваться, делегаты избрали его своим кандидатом. Росс согласился с выдвижением своей кандидатуры, чтобы не создавать проблем и не созывать повторное собрание[71].

Росс победил на выборах с большим преимуществом[71]. Вскоре после приезда Росса в Остин умер его младший сын. Ему пришлось на неделю вернуться домой, чтобы присутствовать на похоронах и помочь ухаживать за другим сыном, который был серьёзно болен. По возвращении в столицу штата Росс был назначен в комитеты по делам образования, внутреннего развития, финансов, пенитенциарных учреждений, по военным вопросам (где был председателем), государственных дел, непредвиденных расходов, животноводства, сельскохозяйственных дел и законов, готовых к подписанию[72]. От имени 500 граждан округа Мак-Леннан он внёс предложение, чтобы на следующее голосование был включён вопрос о введении «сухого закона». Законодательное собрание согласилось с этим предложением[73].

В ноябре 1881 года пожар уничтожил здание Капитолия, и Росс в апреле 1882 года созвал специальную сессию, на которой было решено построить новое здание[74]. Ближе к концу специальной сессии Сенат принял закон о перераспределении, которым четырёхлетний сенатский срок был сокращён до двух лет. Росс отказался баллотироваться на очередной срок[75][76].

Губернатор

Выборы

В начале 1884 года друзья Росса, в том числе Виктор М. Роуз, редактор газеты в Виктории, призвали Росса баллотироваться на пост губернатора. Он отказался и попросил своего друга Джорджа Кларка посетить съезд Демократической партии штата, чтобы предотвратить выдвижение Росса кандидатом в губернаторы. Кларк предъявил письмо Росса, в котором тот просил выдвинуть другую кандидатуру[77]. В конце 1885 года Росс передумал и 25 февраля 1886 года объявил, что будет баллотироваться на пост губернатора[78]. Во время предвыборной кампании его неоднократно обвиняли в связях с партиями гринбекеров, республиканцев и масонами[79]. Росс потратил деньги только на дорожные расходы, но всё равно легко выиграл выдвижение в качестве кандидата от Демократической партии[80]. На всеобщих выборах он набрал 228 776 голосов, кандидат от республиканцев — 65 236 голосов, а кандидат от партии «сухого закона»[en] — 19 186 голосов[81][82]. Наибольшую поддержку Росс получил от ветеранов конфедерации[82].

Росс стал 19-м губернатором Техаса[83]. Его инаугурация прошла в недавно открытом отеле «Дрискилл», что стало традицией для последующих техасских губернаторов[82]. Согласно конституции Техаса 1876 года, которую Росс помог написать, губернатор становился главнокомандующим, получал право созывать законодательное собрание, руководить торговлей с другими штатами, миловать преступников и налагать вето на законопроекты[83]. Предвыборная кампания Росса заостряла внимание на землепользовательской реформе, так как в то время было много разногласий по поводу использования общественных земель, особенно между фермерами и владельцами ранчо в вопросах, связанных с правами на воду и выпасом скота. По настоянию Росса легислатурой были приняты законы, восстановившие власть руководителя земельного управления и обеспечившие наказание для тех, кто незаконно пользовался землями штата, а также был составлен каталог общественных земель[84].

Второй срок

В мае 1888 года Росс был председателем на церемонии открытия нового здания Капитолия Техаса[85]. В том же году он практически на безальтернативной основе был выдвинут на второй губернаторский срок[86]. Его предвыборная программа включала упразднение системы национальных банков, регулирование монополий, снижение тарифов, а также разрешение саморегуляции железных дорог с помощью конкуренции[79]. Больше никто из демократов не выдвинул свою кандидатуру на партийном съезде, республиканцы также не избирали кандидата, так как были удовлетворены работой Росса. Единственным конкурентом Росса на выборах стал представитель партии «сухого закона», которого он обошёл на 151 000 голосов[86].

Во время второго срока на посту губернатора Росс был вынужден вмешаться в конфликт в округе Форт-Бенд, известный как «война соек и дятлов». Шериф Джим Гарви боялся, что начнётся вооружённое противостояние между двумя фракциями Демократической партии — белыми расистами («сойки») и известным как «дятлы» сохранявшим политическую власть в округе несмотря на окончание Реконструкции блоком афроамериканцев и белых противников сегрегации, многие из которых в предшествовавшую эпоху Реконструкции были членами Республиканской партии. По просьбе Гарви Росс прислал два милицейских отряда, которые смогли установить перемирие на четыре месяца.

В августе 1889 года Росс направил четырёх техасских рейнджеров, среди которых был сержант Айра Атен[en]. Во время подавления беспорядков было убито четыре и ранено шесть человек, в том числе, один рейнджер. Атен обратился к Россу за помощью. На следующее утро прибыла Houston Light Guard, и было введено военное положение. Вечером того же дня приехал Росс с помощником Генерального прокурора штата и ещё одним отрядом милиции. Он уволил всех местных чиновников и призвал представителей обеих враждующих фракций вместе выбрать нового шерифа, который заменил бы убитого в перестрелке Гарви. После того, как враждующие стороны не смогли договориться, Росс предложил кандидатуру Атена. В конце концов обе фракции согласились, и конфликт был прекращён. Благодаря тому, что на праймериз Демократической партии было разрешено голосовать только белым, «дятлы» утратили власть в округе[87][88].

В марте 1890 года генеральный прокурор США подал против Техаса иск в Верховный суд, чтобы определить право собственности на спорный земельный участок в округе Грир[en] площадью 1,5 млн акров (6100 км²)[89]. Преисполненный решимости лично встретиться с генеральным прокурором, Росс вместе с женой отправился в Вашингтон, где они посетили президента Бенджамина Гаррисона в Белом доме. Затем они поехали в Нью-Йорк, где встретились с бывшим президентом Гровером Кливлендом. Во время пребывания в Нью-Йорке Росс был очень популярен у журналистов. Он дал интервью нескольким крупным газетам, которые подробно осветили многие из его подвигов. По словам его биографа Джудит Бреннер, поездка и освещение жизни Росса «возбудили среди жителей восточных регионов интерес к Техасу, что в итоге привело к увеличению инвестиций, туризма и иммиграции»[90].

Росс отказался стать первым губернатором Техаса, баллотировавшимся на третий срок, и 20 января 1891 года ушёл с должности[91]. За четыре года пребывания на посту губернатора он наложил вето только на десять законопроектов и помиловал 861 человека[92]. По сравнению с другими губернаторами Техаса, это небольшое количество: губернатор Мириам Фергюсон всего за два года помиловала 1161 человека[93].

Законодательная деятельность

Во время пребывания в должности Росс предложил реформировать налоговое законодательство, чтобы обеспечить более точную оценку имущества — в то время разрешалось оценивать свою собственность при отсутствии внешнего контроля. Законодательное собрание штата приняло его рекомендации[94], а также одобрило его план по ужесточению контроля за школьными средствами и введению местного налога для поддержки государственных школ[95]. Росс также призвал законодательную власть принять антимонопольные законы. Они были приняты 30 марта 1889 года, за год до утверждения федеральным правительством антимонопольного закона Шермана[96].

Во время губернаторства Росса легислатура разрешила гражданам проголосовать по поводу поправки к конституции штата о запрете алкоголя. Росс был категорически против этого, утверждая, что «ни одному правительству никогда не удавалось изменить моральные убеждения своих граждан путём применения силы»[97]. Поправка была отклонена с перевесом в 90 000 голосов[97].

До того, как Росс стал губернатором, в штате было всего четыре благотворительных заведения: две психиатрические лечебницы, общество слепых и общество глухонемых. К тому времени, как он покинул свой ​​пост, были открыты сиротский приют, общество слепых и глухонемых чернокожих детей и приют для душевнобольных[95]. Росс также убедил законодательное собрание выделить 696 акров (282 га) земли около Гейтсвилла[en] для организации исправительного учреждения в виде фермы для несовершеннолетних правонарушителей[98].

Росс стал первым губернатором, выделившим отдельный день для улучшения городов, объявив третью пятницу января Днём посадки деревьев[99][100]. Он также поддержал усилия законодательного собрания по приобретению картинной галереи Хаддла[en], коллекции портретов губернаторов штата. Эти картины до сих пор экспонируются в ротонде Капитолия Техаса[100].

Президент колледжа

Назначение

В конце 1880-х годов было много слухов о «неудовлетворительном управлении, недовольстве студентов и профессоров, отсутствии единства в преподавательском составе, проблемах с дисциплиной и скандалах на территории» в Сельскохозяйственном и механическом колледже Техаса (ныне Техасский университет A&M)[101]. Общественность скептически относилась к идее научного подхода в сельском хозяйстве[102], и законодательное собрание отказалась выделять средства на улучшения территории университета[en], так как не доверяла администрации колледжа.

Совет директоров решил, что колледжу нужен независимый руководитель, и 1 июля 1890 года единогласно поддержал идею предложить эту работу Россу, который в то время был действующим губернатором, и попросил его немедленно подать в отставку[102][103]. Росс согласился рассмотреть это предложение, а также некоторые другие, которые к нему поступили. В это же время несколько газет получили анонимное сообщение о том, что Россу предложили стать президентом A&M, после чего они напечатали статьи, в которых указывали, что он идеально подходит на эту должность, так как колледж был основан для обучения сельскохозяйственным и военным наукам, а Росс продемонстрировал отличные качества и военного, и фермера. Кроме того, на губернаторской службе он отточил управленческие навыки, а также всегда проявлял интерес к образованию[102][104].

Росс был обеспокоен возникновением конфликта интересов, так как он назначил многих членов совета директоров, которые, в свою очередь, голосовали за его избрание. Однако, несмотря на это, он объявил, что принимает предложение[105][106]. Как только новость о его назначении распространилась по всему штату, в колледж начали съезжаться абитуриенты. Многие мужчины, служившие во время Гражданской войны под началом Росса, хотели, чтобы их сыновья учились у их бывшего командира. В 1890 году в колледж пытались поступить 500 человек, и только 316 из них были приняты, хотя колледж был рассчитан на 250 студентов. Когда Росс официально возглавил школу 2 февраля[107], он столкнулся с отсутствием водопровода, нехваткой жилья, недовольством преподавательского состава и распоясавшимися студентами[108].

Улучшения

Совет директоров назначил Росса казначеем колледжа, и ему было выделено 20 000 долларов «для честного исполнения своего долга»[109]. Во время каникул им было инициировано несколько изменений. Когда в 1891 году студенты вернулись к началу нового учебного года, они обнаружили новое трёхэтажное общежитие на 41 комнату (оно получило название «Хол Росса»), также было начато строительство нового дома президента колледжа и нового здания для механической мастерской и кузницы. Минимальный возраст для абитуриентов был снижен с 16 до 15 лет, и Росс стал лично проводить собеседование с поступающими. Плата за обучение возросла на 10 долларов за учебный триместр, также было увеличено количество учебных часов, необходимых для окончания колледжа, в том числе по английской грамматике, естественным наукам, математике и истории. Кроме того, Росс стал лично назначать офицеров Корпуса кадетов[en], а название роты лучших в строевой подготовке кадетов было изменено с «Добровольцы Скотта» на «Добровольцы Росса». Наконец, Росс официально запретил дедовщину, пообещав выгнать любого студента, признанного виновным в её применении[110]. Хотя Росс делал вид, что получает удовольствие от своей новой должности, он писал нескольким людям, что управление колледжем «быстро заставило его поседеть»[110].

Количество абитуриентов продолжало расти, и к концу своего пребывания в должности Росс попросил родителей перед отправкой сыновей в колледж сначала обращаться в его офис[111]. Увеличение количества студентов потребовало улучшения инфраструктуры, и с конца 1891 года по сентябрь 1898 года колледж потратил более 97 000 долларов на модернизацию существующих и постройку новых зданий: столовой на 500 человек, лазарета, в котором были первые внутренние туалеты на территории кампуса, артезианской скважины, крытого плавательного бассейна, зданий четырёх факультетов, электроосветительной установки, прачечной, холодильной кладовой, скотобойни, гимнастического зала, товарного склада и артиллерийского депо[112][113]. Несмотря на увеличение расходов на строительство, в 1893 и 1894 годах бюджет колледжа был профицитным. В финансовом отчёте за 1894 год избыток средств был приписан грамотному руководству Росса, и он оставшиеся деньги вернул студентам в виде снижения платы за учёбу[112][113].

Росс и студенты

Росс был доступен для студентов и по мере возможностей принимал участие в школьных мероприятиях. Окружавшие его люди не могли вспомнить, чтобы он грубил или был рассержен[114]. Росс ежемесячно готовил на каждого студента листы с оценками, а неуспевающих учеников приглашал к себе в офис, чтобы вместе обсудить их проблемы[113][115]. Во время его руководства особое значение было придано военному аспекту колледжа. Тем не менее, он устранил многие порядки, которые считал ненужными, в том числе передвижение строевым шагом на занятия. Росс также сократил время несения караула и количество занятий строевой подготовкой[116].

Хотя в колледж принимали только юношей, Росс поддерживал совместное обучение, так как считал, что на кадетов «хорошие девочки могут оказать облагораживающее влияние»[117]. Первой девушкой, начавшей посещавшей занятия и помогать редактировать ежегодник, стала в 1893 году дочь профессора колледжа Этель Хадсон. В 1895 году она стала почётным членом класса. Несколько лет спустя, в 1903 году, почётными членами стали её сёстры-близнецы, и постепенно другим дочерям профессоров было позволено посещать занятия[118][119].

За 7,5 лет пребывания Росса в должности президента в колледже сформировались многие традиции, которые продолжают существовать по сей день. К ним относят «Кольцо агрария», которое носят студенты и выпускники университета A&M, и Fightin’ Texas Aggie Band[en] — официальный оркестр университета A&M, крупнейший военный оркестр в мире[120], состоящий из более чем 300 юношей и девушек[121]. Также во времена Росса был проведён первый межуниверситетский футбольный матч против команды Техасского университета в Остине[108]. В этот период времени были созданы многие студенческие организации, в том числе «Клуб толстяков», «Клуб кривоногих», «Клуб хористов» (ныне известный как Singing Cadets[en]), «Клуб велосипедистов» и «Театральный клуб колледжа». В 1893 году студенты начали издавать ежемесячную газету The Battalion[en], а два года спустя — ежегодник The Olio[113][122].

Последние годы и смерть

Росс продолжал принимать активное участие в деятельности ветеранских организаций и в 1893 году стал первым командиром техасского подразделения Объединения ветеранов Конфедерации[en]. Он несколько раз переизбирался президентом и один срок служил главнокомандующим всей организации. В течение этого времени филиал организации «Объединения дочерей Конфедерации»[en] в Брайане носил название L.S. Ross Chapter[123][124].

В 1894 году Россу предложили войти в состав Железнодорожной комиссии Техаса[en]. Пока он размышлял, уйти ли в отставку и принять предложение, в его офис пришло много писем и петиций с просьбами остаться в колледже. Росс отказался от назначения и остался президентом колледжа[124][125].

Росс всегда был заядлым охотником и во время рождественских каникул в 1897 году вместе с сыном Невиллом и несколькими друзьями семьи отправился на охоту к реке Навасота. Во время охоты у Росса начались острое расстройство желудка и сильный озноб, из-за чего он решил вернуться домой, в то время как другие продолжили охотиться. 30 декабря он прибыл в Колледж-Стейшен и обратился к врачу. Боли продолжались в течение нескольких дней, и вечером 3 января 1898 года Росс умер в возрасте 59 лет и 3 месяцев[113][126]. Вероятной причиной смерти был назван сердечный приступ[113]. Тело Росса в сопровождении студентов колледжа было перевезено в Уэйко, где его встретил почётный караул из ветеранов конфедерации в серых мундирах. Росс был похоронен на кладбище Оквуд[en]. На его похоронах присутствовало несколько тысяч человек[113][127]. Чтобы увековечить его память, студенты решили провести в колледже церемонию Silver Taps, которая стала почётной традицией и проводится, когда умирает студент или выпускник университета[128].

Наследие

На следующее утро после смерти Росса в газете The Dallas Morning News вышла статья, которую цитируют его биографы[129][130]:

Лишь немногие смогли быть настолько полезными Техасу, как Сал Росс… В течение его жизни он был тесно связан с благосостоянием народа… и выполнял все порученные ему обязанности с усердием, умением, честностью и патриотизмом. … Он не был ни выдающимся вожаком в своей области, ни искусным политиком, но, что ещё лучше, он был уравновешенным, всесторонне образованным человеком с любой точки зрения. В своей общественной деятельности он проявлял подлинный здравый смысл, высокий патриотизм, несгибаемую честность, и в то же время его характер был настолько благороден, что он неизменно обладал не только доверием, но и любовью людей. … Его имя будут с уважением вспоминать, пока благородство, преданность своему долгу и незапятнанная честность будут стандартами нашей цивилизации и примером, который должен вдохновлять всех молодых жителей Техаса, стремящихся к достойной уважения общественно-полезной карьере.

Через несколько недель бывшие кадеты колледжа начали собирать средства на памятник. В 1917 году штат выделил 10 000 долларов, и спустя два года 10-футовая (3 м) статуя Росса работы скульптора Помпео Коппини[en] была открыта в центре кампуса A&M[130][131]. В последние годы в университете появилась новая традиция: студенты на удачу перед экзаменами начали оставлять у подножия статуи монеты. Университетская легенда гласит, что Росс часто давал частные уроки, а в качестве оплаты символически брал один цент. Во время экзаменов его статуя часто завалена мелочью[132].

Выделив деньги на памятник, законодательное собрание штата также приняла решение основать Педагогический колледж Сала Росса (ныне Университет Сала Росса[en]) в Алпайне[131], который начал работу в июне 1920 года[130][133].

Напишите отзыв о статье "Росс, Лоуренс Салливан"

Примечания

  1. ↑ 1 2 3 Benner, 1983, pp. 5—6.
  2. ↑ 1 2 Davis, 1989, p. 149.
  3. ↑ 1 2 Sterling, 1959, p. 284.
  4. ↑ Benner, 1983, p. 9.
  5. ↑ Benner, 1983, p. 10.
  6. ↑ 1 2 Davis, 1989, p. 151.
  7. ↑ Benner, 1983, pp. 14–18.
  8. ↑ 1 2 Davis, 1989, p. 152.
  9. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 19.
  10. ↑ 1 2 Davis, 1989, p. 153.
  11. ↑ Benner, 1983, pp. 21, 23, 25.
  12. ↑ Mayhall, 1971, p. 217.
  13. ↑ Utley, 1967, p. 130.
  14. ↑ 1 2 3 4 Utley, 1967, p. 131.
  15. ↑ 1 2 3 Benner, 1983, pp. 26—29.
  16. ↑ Davis, 1989, p. 155.
  17. ↑ 1 2 3 4 5 Jack D. Welsh, M.D. Medical Histories of Confederate Generals. — Kent, Ohio: Kent State University Press, 1995. — P. 188–189. — ISBN 0-87338-505-5.
  18. ↑ 1 2 Mayhall, 1971, p. 218.
  19. ↑ 1 2 3 Benner, 1983, pp. 30—33.
  20. ↑ Davis, 1989, p. 157.
  21. ↑ Benner, 1983, p. 37.
  22. ↑ Davis, 1989, p. 156.
  23. ↑ Benner, 1983, pp. 38, 40, 42.
  24. ↑ Benner, 1983, pp. 47—48.
  25. ↑ Benner, 1983, pp. 49—50.
  26. ↑ Benner, 1983, pp. 50—53.
  27. ↑ Davis, 1989, p. 160.
  28. ↑ Benner, 1983, p. 54.
  29. ↑ Davis, 1989, p. 162.
  30. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 56.
  31. ↑ Benner, 1983, p. 57.
  32. ↑ Hendrickson, 1995, p. 113.
  33. ↑ Benner, 1983, p. 55.
  34. ↑ Davis, 1989, p. 161.
  35. ↑ Benner, 1983, pp. 58—60.
  36. ↑ 1 2 Benner, 1983, pp. 63—64.
  37. ↑ Benner, 1983, p. 65.
  38. ↑ 1 2 Davis, 1989, p. 164.
  39. ↑ Benner, 1983, pp. 67—68.
  40. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 72.
  41. ↑ 1 2 Wooster, 2000, p. 213.
  42. ↑ Davis, 1989, p. 165.
  43. ↑ Benner, 1983, p. 76.
  44. ↑ Benner, 1983, p. 115.
  45. ↑ Benner, 1983, pp. 79—80.
  46. ↑ Benner, 1983, pp. 84—85.
  47. ↑ Davis, 1989, p. 167.
  48. ↑ Benner, 1983, p. 87.
  49. ↑ Benner, 1983, p. 88.
  50. ↑ Wooster, 2000, p. 214.
  51. ↑ Benner, 1983, p. 92.
  52. ↑ Benner, 1983, p. 116.
  53. ↑ Benner, 1983, p. 93.
  54. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 103.
  55. ↑ Davis, 1989, p. 169.
  56. ↑ 1 2 3 Wooster, 2000, p. 215.
  57. ↑ Benner, 1983, pp. 108, 109, 111.
  58. ↑ Davis, 1989, p. 170.
  59. ↑ Benner, 1983, p. 111.
  60. ↑ Benner, 1983, pp. 116—117.
  61. ↑ Benner, 1983, pp. 117, 119.
  62. ↑ Benner, 1983, p. 119.
  63. ↑ Benner, 1983, p. 120.
  64. ↑ Davis, 1989, p. 171.
  65. ↑ Benner, 1983, p. 124.
  66. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 126.
  67. ↑ Benner, 1983, p. 128.
  68. ↑ Benner, 1983, p. 129.
  69. ↑ Benner, 1983, pp. 131—133.
  70. ↑ Benner, 1983, p. 140.
  71. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 141.
  72. ↑ Benner, 1983, p. 143.
  73. ↑ Benner, 1983, p. 144.
  74. ↑ Benner, 1983, p. 146.
  75. ↑ Benner, 1983, p. 147.
  76. ↑ Davis, 1989, p. 174.
  77. ↑ Benner, 1983, pp. 148—149.
  78. ↑ Benner, 1983, p. 150.
  79. ↑ 1 2 Hendrickson, 1995, p. 116.
  80. ↑ Benner, 1983, p. 155.
  81. ↑ Benner, 1983, p. 157.
  82. ↑ 1 2 3 Davis, 1989, p. 176.
  83. ↑ 1 2 Benner, 1983, pp. 160—161.
  84. ↑ Benner, 1983, p. 162.
  85. ↑ Benner, 1983, p. 166.
  86. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 169.
  87. ↑ Benner, 1983, pp. 171—172.
  88. ↑ Davis, 1989, pp. 179—182.
  89. ↑ Benner, 1983, p. 173.
  90. ↑ Benner, 1983, pp. 174—175.
  91. ↑ Benner, 1983, pp. 175—176.
  92. ↑ Benner, 1983, p. 179.
  93. ↑ Benner, 1983, p. 180.
  94. ↑ Benner, 1983, p. 183.
  95. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 187.
  96. ↑ Benner, 1983, p. 192.
  97. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 165.
  98. ↑ Davis, 1989, p. 183.
  99. ↑ Sterling, 1959, p. 283.
  100. ↑ 1 2 Hendrickson, 1995, p. 117.
  101. ↑ Benner, 1983, p. 199.
  102. ↑ 1 2 3 Davis, 1989, p. 185.
  103. ↑ Benner, 1983, p. 200.
  104. ↑ Benner, 1983, pp. 201—203.
  105. ↑ Benner, 1983, p. 202.
  106. ↑ Davis, 1989, p. 106.
  107. ↑ Benner, 1983, p. 204.
  108. ↑ 1 2 Christopher Ferrell. [theeagle.com/aandmnews/anniversary/1rossbio.htm Ross elevated college from 'reform school']. The Bryan-College Station Eagle (2001). Проверено 13 мая 2015. [web.archive.org/web/20071016123823/theeagle.com/aandmnews/anniversary/1rossbio.htm Архивировано из первоисточника 16 октября 2007].
  109. ↑ Benner, 1983, p. 205.
  110. ↑ 1 2 Benner, 1983, pp. 206—208.
  111. ↑ Benner, 1983, p. 218.
  112. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 219.
  113. ↑ 1 2 3 4 5 6 7 Davis, 1989, p. 189.
  114. ↑ Benner, 1983, p. 222.
  115. ↑ Benner, 1983, p. 223.
  116. ↑ Benner, 1983, p. 224.
  117. ↑ Benner, 1983, p. 227.
  118. ↑ Colleen Kavanagh. [archive.theeagle.com/aandmnews/anniversary/1questioningtradition.htm Questioning Tradition] (англ.). The Bryan-College Station Eagle (2001). Проверено 25 мая 2015.
  119. ↑ [www.aggiecenturytreeproject.com/history/ Texas A&M — History] (англ.). Aggie Century Tree Project. Проверено 25 мая 2015.
  120. ↑ [aggietraditions.tamu.edu/corps/band.html The Fightin' Texas Aggie Band] (англ.). Texas A&M University. Проверено 24 мая 2015.
  121. ↑ [corps.tamu.edu/fightin-texas-aggie-band/ The Fightin' Texas Aggie Band] (англ.). Texas A&M Corps of Cadets. Проверено 24 мая 2015.
  122. ↑ Benner, 1983, pp. 225—226.
  123. ↑ Benner, 1983, p. 230.
  124. ↑ 1 2 Davis, 1989, p. 190.
  125. ↑ Benner, 1983, p. 229.
  126. ↑ Benner, 1983, pp. 231—232.
  127. ↑ Benner, 1983, p. 232.
  128. ↑ [aggietraditions.tamu.edu/remember/silvertaps.html Silver Taps] (англ.). Texas A&M University Traditions Council. Проверено 13 мая 2015.
  129. ↑ Benner, 1983, p. 235.
  130. ↑ 1 2 3 Davis, 1989, p. 191.
  131. ↑ 1 2 Benner, 1983, p. 233.
  132. ↑ Carrie Pierce. [www.thebatt.com/news/have-you-seen-this-tradition/article_8a0b1097-c32e-5420-b417-08bf74a994aa.html Have you seen this tradition?] (англ.). The Battalion (College Station, Texas) (November 22, 2004). Проверено 13 мая 2015.
  133. ↑ Benner, 1983, p. 234.

Литература

  • Judith Ann Benner. Sul Ross, Soldier, Statesman, Educator. — College Station, Texas: Texas A&M University Press, 1983. — ISBN 0-89096-142-5.
  • Joe Tom Davis. Legendary Texians. — Austin, Texas: Eakin Press, 1989. — Т. 4. — ISBN 0-89015-669-7.
  • William Warren Sterling. Trails and Trials of a Texas Ranger. — Norman, Oklahoma: University of Oklahoma Press, 1959. — ISBN 0-8061-1574-2.
  • Mildred P. Mayhall. The Kiowas: Civilization of the American Indian Series; 63. — 2 ed.. — Norman, Oklahoma: University of Oklahoma Press, 1971. — ISBN 0-8061-0987-4.
  • Robert M. Utley. Frontiersmen in Blue: The United States Army and the Indian, 1848-1865. — University of Nebraska Press, 1967. — ISBN 978-0-8032-9550-6.
  • Kenneth E. Hendrickson, Jr. The Chief of Executives of Texas: From Stephen F. Austin to John B. Connally, Jr.. — College Station, Texas: Texas A&M University Press, 1995. — ISBN 0-89096-641-9.
  • Ralph A. Wooster. Lone Star Generals in Gray. — Austin, Texas: Eakin Press, 2000. — ISBN 1-57168-325-9.

Ссылки

  • [www.lrl.state.tx.us/legeLeaders/governors/govPage.cfm?governorID=18 Governor Lawrence Sullivan Ross] (HTML). Governors of Texas, 1846—present. Legislative Reference Library of Texas — www.lrl.state.tx.us. Проверено 8 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DkFhpL2u Архивировано из первоисточника 17 января 2013].
  • Judith Ann Benner. [www.tshaonline.org/handbook/online/articles/fro81 Ross, Lawrence Sullivan] (HTML). Handbook of Texas Online. Texas State Historical Association. Проверено 8 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DkFkHOUK Архивировано из первоисточника 17 января 2013].
  • [www.nga.org/cms/home/governors/past-governors-bios/page_texas/col2-content/main-content-list/title_ross_lawrence.html Texas Governor Lawrence Sullivan Ross] (англ.). National Governors Association. Проверено 8 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DkFlKOIp Архивировано из первоисточника 17 января 2013].
  • [texashistory.unt.edu/search/?q=Ross%2C+Lawrence+Sullivan&t=fulltext Historic photographs of Lawrence Sullivan Ross] (англ.). Portal to Texas History. Проверено 8 декабря 2012. [www.webcitation.org/6DkFlsPaL Архивировано из первоисточника 17 января 2013].


Отрывок, характеризующий Росс, Лоуренс Салливан

Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.
– Я говорю вам искренно и дружески. Рассудите. Куда и для чего вы поедете теперь, когда вы можете оставаться здесь? Вас ожидает одно из двух (он собрал кожу над левым виском): или не доедете до армии и мир будет заключен, или поражение и срам со всею кутузовскою армией.
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.


В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.


Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Ожидания Кутузова сбылись как относительно того, что предложения капитуляции, ни к чему не обязывающие, могли дать время пройти некоторой части обозов, так и относительно того, что ошибка Мюрата должна была открыться очень скоро. Как только Бонапарте, находившийся в Шенбрунне, в 25 верстах от Голлабруна, получил донесение Мюрата и проект перемирия и капитуляции, он увидел обман и написал следующее письмо к Мюрату:
Au prince Murat. Schoenbrunn, 25 brumaire en 1805 a huit heures du matin.
«II m'est impossible de trouver des termes pour vous exprimer mon mecontentement. Vous ne commandez que mon avant garde et vous n'avez pas le droit de faire d'armistice sans mon ordre. Vous me faites perdre le fruit d'une campagne. Rompez l'armistice sur le champ et Mariechez a l'ennemi. Vous lui ferez declarer,que le general qui a signe cette capitulation, n'avait pas le droit de le faire, qu'il n'y a que l'Empereur de Russie qui ait ce droit.
«Toutes les fois cependant que l'Empereur de Russie ratifierait la dite convention, je la ratifierai; mais ce n'est qu'une ruse.Mariechez, detruisez l'armee russe… vous etes en position de prendre son bagage et son artiller.
«L'aide de camp de l'Empereur de Russie est un… Les officiers ne sont rien quand ils n'ont pas de pouvoirs: celui ci n'en avait point… Les Autrichiens se sont laisse jouer pour le passage du pont de Vienne, vous vous laissez jouer par un aide de camp de l'Empereur. Napoleon».
[Принцу Мюрату. Шенбрюнн, 25 брюмера 1805 г. 8 часов утра.
Я не могу найти слов чтоб выразить вам мое неудовольствие. Вы командуете только моим авангардом и не имеете права делать перемирие без моего приказания. Вы заставляете меня потерять плоды целой кампании. Немедленно разорвите перемирие и идите против неприятеля. Вы объявите ему, что генерал, подписавший эту капитуляцию, не имел на это права, и никто не имеет, исключая лишь российского императора.
Впрочем, если российский император согласится на упомянутое условие, я тоже соглашусь; но это не что иное, как хитрость. Идите, уничтожьте русскую армию… Вы можете взять ее обозы и ее артиллерию.
Генерал адъютант российского императора обманщик… Офицеры ничего не значат, когда не имеют власти полномочия; он также не имеет его… Австрийцы дали себя обмануть при переходе венского моста, а вы даете себя обмануть адъютантам императора.
Наполеон.]
Адъютант Бонапарте во всю прыть лошади скакал с этим грозным письмом к Мюрату. Сам Бонапарте, не доверяя своим генералам, со всею гвардией двигался к полю сражения, боясь упустить готовую жертву, а 4.000 ный отряд Багратиона, весело раскладывая костры, сушился, обогревался, варил в первый раз после трех дней кашу, и никто из людей отряда не знал и не думал о том, что предстояло ему.


В четвертом часу вечера князь Андрей, настояв на своей просьбе у Кутузова, приехал в Грунт и явился к Багратиону.
Адъютант Бонапарте еще не приехал в отряд Мюрата, и сражение еще не начиналось. В отряде Багратиона ничего не знали об общем ходе дел, говорили о мире, но не верили в его возможность. Говорили о сражении и тоже не верили и в близость сражения. Багратион, зная Болконского за любимого и доверенного адъютанта, принял его с особенным начальническим отличием и снисхождением, объяснил ему, что, вероятно, нынче или завтра будет сражение, и предоставил ему полную свободу находиться при нем во время сражения или в ариергарде наблюдать за порядком отступления, «что тоже было очень важно».
– Впрочем, нынче, вероятно, дела не будет, – сказал Багратион, как бы успокоивая князя Андрея.
«Ежели это один из обыкновенных штабных франтиков, посылаемых для получения крестика, то он и в ариергарде получит награду, а ежели хочет со мной быть, пускай… пригодится, коли храбрый офицер», подумал Багратион. Князь Андрей ничего не ответив, попросил позволения князя объехать позицию и узнать расположение войск с тем, чтобы в случае поручения знать, куда ехать. Дежурный офицер отряда, мужчина красивый, щеголевато одетый и с алмазным перстнем на указательном пальце, дурно, но охотно говоривший по французски, вызвался проводить князя Андрея.


Источник — «http://wiki-org.ru/wiki/index.php?title=Росс,_Лоуренс_Салливан&oldid=78792494»