Ростислав Михайлович

Ростислав Михайлович
Князь Новгородский
1229 — 1230
Предшественник:	Михаил Всеволодович
Преемник:	Ярослав Всеволодович
князь Галицкий
1238, 1241
(под именем Ростислав Галицкий)
Предшественник:	Михаил Всеволодович
Преемник:	Даниил Галицкий
князь Черниговский
1241 — 1243
Предшественник:	Михаил Всеволодович
Преемник:	Михаил Всеволодович
Бан Славонии
1247 — 1248
(под именем Ростислав Славонский)
Бан Маховский
1248 — 1262
Предшественник:	банат учреждён
Вероисповедание:	православие
Рождение:	1227(1227)
Смерть:	1262(1262) Белград
Род:	Ольговичи
Отец:	Михаил Всеволодович Черниговский
Мать:	Мария
Супруга:	Анна Венгерская
Дети:	сыновья: Бела, Михаил</br>дочери: Елизавета (Эржебет), Кунгута (Кунигунда), Агриппина

Ростисла́в Миха́йлович (Ростислав Славонский, Ростислав Галицкий; 1227—1262, Белград) — князь Новгородский (1229—1230), князь Галицкий (1238, 1241), князь Черниговский (1241—1243), бан Славонии (1247—1248) и Мачвы (1248—1262). Сын Михаила Всеволодовича Черниговского и дочери Романа Мстиславича Галицкого Марии.

Биография

Новгородское княжение

Ростислав впервые упоминается в летописях в связи с событиями в Новгороде. Зимой 1228—1229 годов, во время наступившего из-за сильных осенних дождей голода, новгородцы просили своего князя Ярослава Всеволодовича отменить один из видов дани — забожничья. Самого Ярослава в городе тогда не было, он оставил под присмотром верных людей своих малолетних сыновей Фёдора и Александра. Опасаясь обычных для Новгорода в таких ситуациях беспорядков, в феврале 1229 года тиуны тайно вывезли княжичей из города. Новгородцы расценили это как отказ Ярослава от их требований и призвали на княжение Михаила Всеволодовича, отца Ростислава.

Михаил отменил в Новгородской земле забожничье на 5 лет для смердов, ушедших в новые земли, также назначил посадником в Новгороде Внезда Водовика. Затем, наведя относительный порядок в Новгороде, он уехал в Чернигов, сыну Ростиславу «сотворив княжеский постриг» в новгородском Софийском соборе — в ознаменование того, что новгородское княжение должно было перейти от отца к сыну. Постриг совершил в мае хиротонисаный в начале того же года архиепископ Спиридон. Такого обряда до сего времени ещё не совершали над сыновьями новгородских князей. Обряд состоял и том, что архиепископ в Софийском соборе по прочтении молитвы, в требнике положенной в последовании крещения на пострижение волос, торжественно постриг волосы у юного князя. Ростислав был оставлен отцом княжить в Новгороде под присмотром владыки Спиридона и посадника Внезда.

Пользуясь малолетством князя, враждебная Внезду партия начала устраивать в Новгороде беспорядки, он же стал сводить старые счёты и расправляться с мятежниками. В этом же году в Новгороде был ужасный мор, от которого погибло множество народа. Верная ему партия ожидала приезда Михаила Всеволодовича, чтобы тот навёл порядок и расправился с людьми, державшими сторону Ярослава Всеволодовича. Однако к тому времени Михаил и Ярослав помирились, и черниговский князь не стал ничего предпринимать против сторонников Ярослава.

Внезд вывез Ростислава в Торжок, подальше от всех этих напастей. Новгородцы, не видя поддержки со стороны черниговского князя, послали сказать Ростиславу, что отец его «изменил им» и что теперь вместо него они могут найти другого князя, после чего вновь призвали Ярослава. Внезд Водовик удалился с Ростиславом и тысяцким Борисом Негочивицем в Чернигов. После похода владимиро-суздальских князей в Черниговскую землю в 1231 году Михаил Всеволодович отказался от борьбы за Новгород.

Галицкое княжение

В 1235 году Михаил Черниговский выступил против Даниила Романовича Галицкого, союзника его врага князя Владимира Рюриковича в борьбе за Киев, которые вместе разоряли черниговские земли. Тот был разбит в битве под Торческом и лишился Галича. В следующем году Михаил вместе с Ростиславом выступили было на Владимир-Волынский, где находился Даниил, но стало известно, что в галицкие земли вторглись половцы, поэтому им пришлось вернуться.

Летом того же года Даниил и его брат Василько объединили свои войска, чтобы вернуть себе Галич, но Михаил и Ростислав затворились в городе, имея серьёзные силы и контингент союзных им венгерских отрядов, и Романовичам пришлось отказаться от их планов. Когда венгры были отозваны из Галича, Даниил Романович вновь предпринял попытку вернуть себе город. Михаил Всеволодович попытался договориться с ним, дав ему Перемышль.

В 1238 году после разгрома Северо-Восточной Руси монголо-татарами и гибели его брата великого князя Владимирского Юрия Всеволодовича, княживший в Киеве Ярослав Всеволодович вернулся во Владимиро-Суздальскую землю, чтобы занять владимирский великокняжеский стол. Этим воспользовался Михаил Всеволодович, чтобы захватить Киев. В Галиче он оставил своего сына Ростислава. Заняв Киев, Михаил и Ростислав отобрали у Даниила Романовича Перемышль.

Зимой 1238/1239 года Михаил Всеволодович организовал поход на Литву, правители которой разграбили земли его союзника в борьбе с Даниилом Конрада Мазовецкого. В этом походе принял участие и Ростислав, который выступил, забрав из Галича почти все войска и оставив там только небольшой гарнизон.

Уходом Ростислава и его сторонников воспользовался Даниил Романович и занял Галич при поддержке ряда представителей местного боярства.

Борьба за Галицкое княжество

Ростислав уехал в Венгрию к королю Беле IV, куда после монгольского нашествия на чернигово-северские земли бежал и его отец Михаил. Ростислав пробовал свататься к дочери Белы, но тот не видел преимуществ в этом браке и, более того, просил обоих князей покинуть его страну.

Михаил и Ростислав отправились в Мазовию, где приняли решение помириться с Даниилом. Михаил отправил к галицкому князю послов, которые передали, что он признаёт свои ошибки в отношении к Даниилу и обещает никогда впредь не злоумышлять против него и оставить попытки захватить Галич. Даниил Романович пригласил его на Волынь, обещал дать Михаилу Киев, а Ростиславу Михайловичу дал Луцк.

Выехав в Киев, Михаил оставил князем Черниговским Ростислава, который, в отличие от отца, не отказался от борьбы за Галич. Из Чернигова он провёл два похода на Даниила.

В том же 1241 году вместе с болоховскими князьями Ростислав осаждает Бакоту (важный поставщик соли для галицких городов). Осада, однако, была неудачной, и его пришлось вернуться в Чернигов. За это Романовичи сразу же опустошили болоховские земли, не пострадавшие от монгольского нашествия, поскольку согласились заплатить хлебную дань.

Во время второго похода Ростиславу при помощи влиятельного галицкого боярина Володислава Юрьевича удалось на короткое время занять Перемышль и Галич. Его поддержали также и епископы двух местных епархий. В Перемышле он посадил княжить Константина Владимировича из рода пронских князей.

Однако властвовал в галицкой земле Ростислав недолго. Узнав о приближении войск Даниила и Василько, и он, и Константин Перемышльский бежали. Романовичи начали было преследование, но узнав, что татары возвращаются из Венгрии и вошли в их земли, отказались от погони. Пройдя через галицкую землю, татары разгромили Ростислава в месте, которое летописец определяет как небольшой сосновый лес. Поэтому он снова бежал в Венгрию.

После монгольского нашествия и начала войны с австрийским герцогом венгерский король Бела IV переменил своё мнение в отношении брака дочери с русским князем. В 1243 году Ростислав женился на принцессе Анне Венгерской, дочери короля Венгрии Белы IV.

Узнав об этом, Михаил Черниговский посчитал, что его план по формированию союза с династией Арпадов реализован, и поехал на свадьбу в Венгрию, чтобы провести переговоры с королём. Однако он получил внезапный отпор от Белы, по неизвестной причине оказавшись нежеланным гостем, и вернулся в Чернигов в крайней степени возмущения, отрёкшись от Ростислава.

Вместе с придаными тестем венгерскими войсками Ростислав предпринял ещё две попытки овладеть галицкими землями.

В 1244 году он привёл венгерские войска к Перемышлю и захватил город, но туда подоспел князь Даниил, который освободил город от венгров. Ростислав бежал в Венгрию.

В следующем году он вернулся уже с более многочисленными силами венгров и поляков и осадил город Ярославль севернее Перемышля. Ростислав хвастался перед войском: «Если б я знал только, где Даниил и Василько, то поехал бы на них с десятью человеками». Он устроил перед стенами города рыцарский турнир, в ходе которого, сражаясь с поляком Воршем, упал с лошади и вывихнул себе плечо. Летописец отмечает, что «примета была не на добро».

Даниил и Василько пришли под Ярославль, и для Ростислава осада действительно закончилась поражением 17 августа 1245 года. Под Ростиславом в битве была убита лошадь, и один из венгерских дворян дал ему свою. Князь бежал в Венгрию.

Бан Славонии и Мачвы

Король Бела, по-видимому, ценил Ростислава. В своём указе, в котором он благодарит дворянина, предоставившего Ростиславу свою лошадь, Бела называет князя «своим любимейшим зятем». После этого разгрома и убийстве своего отца в Орде (1246) Ростислав в Венгрии получил в держание от тестя комитат Берег и замок Фузер, затем — банат Славонии, а в 1247 году специально созданный банат Мачва — междуречье Дуная, Дрины, Савы и Моравы со столицей в Белграде.

Однако Ростислав не оставлял попыток вернуть себе Галицкое княжество. В 1249 году вместе с венгерскими войсками он вновь вторгся в эти земли, на Даниил и в этот раз разбил его на реке Сан. Наконец, в 1250 году король Бела решил заключить с Даниилом Галицким мирный договор и на встрече в Зволене пообещал, что не будет больше помогать Ростиславу Михайловичу в войне против Даниила.

Не удовлетворяясь своим положением, Ростислав ввязывался в какие-то военные авантюры на территории Священной Римской империи — возможно, речь идёт о борьбе короля Белы IV за Австрию в 1252—1254 годах, в результате которой под власть венгерского короля перешли Винер-Нойштадт и герцогство Штирия.

Сербско-хорватские источники также сообщают, что Ростислав также на какое-то время овладел Новогрудком, но был выбит оттуда литовскими князьями.

Борьба за Болгарию

В 1255 году, в ознаменование мирного договора между Венгрией и Болгарией Бела IV выдал свою внучку, дочь Ростислава, за болгарского царя Михаила I Асеня. Это стало для Ростислава хорошим поводом начать вмешательство во внутренние дела Болгарии.

В том же году болгарская армия вошла во Фракию и разбила никейцев вблизи Димотики. Ростислав Михайлович возглавил делегацию послов, отправившихся в Регину для заключения мира между Болгарией и Никейской империей. Византийский государственный деятель и историк Георгий Акрополит, который занимался мирными переговорами со стороны никейцев, сообщает, что они подкупили Ростислава более чем тысячью дарами, включая скаковых лошадей, драгоценности, дорогие ткани и вещи. В результате он без согласования с царём заключил договор, согласно которому болгары возвращали никейцам все захваченные территории без компенсации, Никея получила большую часть болгарских земель во Фракии и Македонии.

Михаил Асень отказался признать это соглашение, что привело к его конфронтации со знатью и складыванию заговора. В 1256 году юный царь был смертельно ранен во время охоты своим двоюродным братом Коломаном, который сам возглавил Болгарию и взял замуж вдову убитого, дочь Ростислава, чтобы придать своему воцарению видимость наследственности.

В 1256 году Ростислав под предлогом защиты своей дочери пришёл с войском к Тырнову. Коломан II Асень бежал из города и вскоре был убит при невыясненных обстоятельствах.

Бояре выдали Ростиславу его дочь, но город он взять не смог, отступил и обосновался в Видине, принял титуль царь Болгарии, и венгры признали его царём Болгарии. Ростислав стал даже чеканить монеты со своим изображением. Он пытался утвердиться в стране, но не был принят знатью Болгарии и не смог взять под свой контроль столицу.

Одновременно царями Болгарии провозгласили себя ещё двое претендентов. Державшие Тырново бояре выдвигают в цари одного из них — Константина Тиха из Скопье, а на юго-востоке страны царём был провозглашён муж сестры Михаила Асеня Мицо.

В 1257 году Ростислав, с большей частью его войска, двинулся в Богемию помочь своему тестю против короля Пржемысла Отакара II. Так Видинская область (будущее Видинское царство), вплоть до Браничева (которое принадлежало Ростиславу), легко была взята новым царём Болгарии Константином Тихом в 1261 году.

Ростислав способствовал заключению мира с Богемией, в 1261 году выдав свою дочь в Вене за короля Пржемысла Отакара.

После заключения мира венгры взяли Видин и восстановили Ростислава Михайловича правителем Видинской области в марте 1261 года.

Вплоть до смерти Ростислав называл себя князем Галицким. Он умер в Белграде в 1262 году.

Семья и дети

[ru.rodovid.org/wk/Запись:1645 Ростислав Михайлович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
Жена: (с 1243) принцесса Анна Венгерская (1226/1227 — около 1285), дочь короля Венгрии Белы IV из династии Арпадов. В браке родилось семь детей, в том числе:

• Бела, бан Мачвы (1262—1272) и Боснии (1270—1272), был убит в ноябре 1272 года
• Михаил, бан Боснии (1262—1270), был убит в 1270 году
• Анна (Елизавета) Ростиславна (ум. 1272/1298); была замужем три раза. Мужья:
  1. Михаил I Асень (ок. 1238 — ок. 1256), царь Болгарии;
  2. Коломан II Асень (ум. ок. 1256), царь Болгарии;
  3. (с 1260) Моиш II Дарои (венг. Moys Daroi) (1210—1280/1281), палатин Венгрии. Имела от него дочь Эржебет Дарои, которая была женой Миклоша Меддьеши, воеводы Трансильвании, и одним из предков в 7-м колене короля Польши Стефана Батория.
• Кунгута (Кунигунда) Ростиславна (1245—1285); была замужем 2 раза. Мужья:
  1. (с 1261) Пржемысл Оттокар II, король Чехии
  2. (с 1284) Завиш из Фалькенштейна (чеш. Záviš z Falkenštejna; умер 24.08.1290), чешский аристократ, бургграф Фалькенштейна и Розенберга.
• Агриппина Ростиславна (ум. 1305), в 1265 году вышла замуж за Лешека II Чёрного, одного из польских князей.

По одной из гипотез сыном Ростислава мог быть болгарский царь Мицо Асень.

См. также

• Артемий (епископ галицкий)
• Война за объединение Галицко-Волынского княжества

Напишите отзыв о статье "Ростислав Михайлович"

Примечания

Ссылки

• [www.hrono.ru/biograf/rosti_m.html Ростислав Михайлович\\проект «Хронос»]

Литература

• Рыжов К. [www.hrono.info/libris/ryzov00.html Все монархи мира. Россия]. — М.: Вече, 1998. — 640 с. — 16 000 экз. — ISBN 5-7838-0268-9.
• [www.drevnyaya.ru/vyp/2013_2/part_5.pdf Мартынюк А. В. Князь Ростислав в битве на реке Лейте: «русский эпизод» австрийской истории//Древняя Русь. Вопросы медиевистики. 2013. № 2. С. 49-55]
• Экземплярский А. В. Черниговские, князья // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.

Ростислав Михайлович — предки

16. Всеволод Ольгович               8. Святослав Всеволодович                       17. Мария Мстиславна               4. Всеволод Святославич Чермный                             18. Василько Святославич Полоцкий               9. Мария Васильковна                       2. Михаил Всеволодович                                   20. Болеслав III Кривоустый               10. Казимир II Справедливый                       21. Саломея фон Берг               5. Мария? Казимировна                             22. Конрад II Зноемский               11. Елена Зноемская                       23. Мария Вуканович               1. Ростислав Михайлович                                         24. Изяслав Мстиславич               12. Мстислав Изяславич                       6. Роман Мстиславич                             26. Болеслав III Кривоустый               13. Агнешка Болеславовна                       27. Саломея фон Берг               3. Елена Романовна                                   28. Ростислав Мстиславич               14. Рюрик Ростиславич                       7. Предслава Рюриковна                             30. Юрий Ярославич Туровский               15. Анна Юрьевна (?)                       31. ? Всеволодовна Гродненская

Отрывок, характеризующий Ростислав Михайлович

Русская армия управлялась Кутузовым с его штабом и государем из Петербурга. В Петербурге, еще до получения известия об оставлении Москвы, был составлен подробный план всей войны и прислан Кутузову для руководства. Несмотря на то, что план этот был составлен в предположении того, что Москва еще в наших руках, план этот был одобрен штабом и принят к исполнению. Кутузов писал только, что дальние диверсии всегда трудно исполнимы. И для разрешения встречавшихся трудностей присылались новые наставления и лица, долженствовавшие следить за его действиями и доносить о них.
Кроме того, теперь в русской армии преобразовался весь штаб. Замещались места убитого Багратиона и обиженного, удалившегося Барклая. Весьма серьезно обдумывали, что будет лучше: А. поместить на место Б., а Б. на место Д., или, напротив, Д. на место А. и т. д., как будто что нибудь, кроме удовольствия А. и Б., могло зависеть от этого.
В штабе армии, по случаю враждебности Кутузова с своим начальником штаба, Бенигсеном, и присутствия доверенных лиц государя и этих перемещений, шла более, чем обыкновенно, сложная игра партий: А. подкапывался под Б., Д. под С. и т. д., во всех возможных перемещениях и сочетаниях. При всех этих подкапываниях предметом интриг большей частью было то военное дело, которым думали руководить все эти люди; но это военное дело шло независимо от них, именно так, как оно должно было идти, то есть никогда не совпадая с тем, что придумывали люди, а вытекая из сущности отношения масс. Все эти придумыванья, скрещиваясь, перепутываясь, представляли в высших сферах только верное отражение того, что должно было совершиться.
«Князь Михаил Иларионович! – писал государь от 2 го октября в письме, полученном после Тарутинского сражения. – С 2 го сентября Москва в руках неприятельских. Последние ваши рапорты от 20 го; и в течение всего сего времени не только что ничего не предпринято для действия противу неприятеля и освобождения первопрестольной столицы, но даже, по последним рапортам вашим, вы еще отступили назад. Серпухов уже занят отрядом неприятельским, и Тула, с знаменитым и столь для армии необходимым своим заводом, в опасности. По рапортам от генерала Винцингероде вижу я, что неприятельский 10000 й корпус подвигается по Петербургской дороге. Другой, в нескольких тысячах, также подается к Дмитрову. Третий подвинулся вперед по Владимирской дороге. Четвертый, довольно значительный, стоит между Рузою и Можайском. Наполеон же сам по 25 е число находился в Москве. По всем сим сведениям, когда неприятель сильными отрядами раздробил свои силы, когда Наполеон еще в Москве сам, с своею гвардией, возможно ли, чтобы силы неприятельские, находящиеся перед вами, были значительны и не позволяли вам действовать наступательно? С вероятностию, напротив того, должно полагать, что он вас преследует отрядами или, по крайней мере, корпусом, гораздо слабее армии, вам вверенной. Казалось, что, пользуясь сими обстоятельствами, могли бы вы с выгодою атаковать неприятеля слабее вас и истребить оного или, по меньшей мере, заставя его отступить, сохранить в наших руках знатную часть губерний, ныне неприятелем занимаемых, и тем самым отвратить опасность от Тулы и прочих внутренних наших городов. На вашей ответственности останется, если неприятель в состоянии будет отрядить значительный корпус на Петербург для угрожания сей столице, в которой не могло остаться много войска, ибо с вверенною вам армиею, действуя с решительностию и деятельностию, вы имеете все средства отвратить сие новое несчастие. Вспомните, что вы еще обязаны ответом оскорбленному отечеству в потере Москвы. Вы имели опыты моей готовности вас награждать. Сия готовность не ослабнет во мне, но я и Россия вправе ожидать с вашей стороны всего усердия, твердости и успехов, которые ум ваш, воинские таланты ваши и храбрость войск, вами предводительствуемых, нам предвещают».
Но в то время как письмо это, доказывающее то, что существенное отношение сил уже отражалось и в Петербурге, было в дороге, Кутузов не мог уже удержать командуемую им армию от наступления, и сражение уже было дано.
2 го октября казак Шаповалов, находясь в разъезде, убил из ружья одного и подстрелил другого зайца. Гоняясь за подстреленным зайцем, Шаповалов забрел далеко в лес и наткнулся на левый фланг армии Мюрата, стоящий без всяких предосторожностей. Казак, смеясь, рассказал товарищам, как он чуть не попался французам. Хорунжий, услыхав этот рассказ, сообщил его командиру.
Казака призвали, расспросили; казачьи командиры хотели воспользоваться этим случаем, чтобы отбить лошадей, но один из начальников, знакомый с высшими чинами армии, сообщил этот факт штабному генералу. В последнее время в штабе армии положение было в высшей степени натянутое. Ермолов, за несколько дней перед этим, придя к Бенигсену, умолял его употребить свое влияние на главнокомандующего, для того чтобы сделано было наступление.
– Ежели бы я не знал вас, я подумал бы, что вы не хотите того, о чем вы просите. Стоит мне посоветовать одно, чтобы светлейший наверное сделал противоположное, – отвечал Бенигсен.
Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.
Шепотом прокомандовал он: «Садись!» Распределились, перекрестились…
– С богом!
«Урааааа!» – зашумело по лесу, и, одна сотня за другой, как из мешка высыпаясь, полетели весело казаки с своими дротиками наперевес, через ручей к лагерю.
Один отчаянный, испуганный крик первого увидавшего казаков француза – и все, что было в лагере, неодетое, спросонков бросило пушки, ружья, лошадей и побежало куда попало.
Ежели бы казаки преследовали французов, не обращая внимания на то, что было позади и вокруг них, они взяли бы и Мюрата, и все, что тут было. Начальники и хотели этого. Но нельзя было сдвинуть с места казаков, когда они добрались до добычи и пленных. Команды никто не слушал. Взято было тут же тысяча пятьсот человек пленных, тридцать восемь орудий, знамена и, что важнее всего для казаков, лошади, седла, одеяла и различные предметы. Со всем этим надо было обойтись, прибрать к рукам пленных, пушки, поделить добычу, покричать, даже подраться между собой: всем этим занялись казаки.
Французы, не преследуемые более, стали понемногу опоминаться, собрались командами и принялись стрелять. Орлов Денисов ожидал все колонны и не наступал дальше.
Между тем по диспозиции: «die erste Colonne marschiert» [первая колонна идет (нем.) ] и т. д., пехотные войска опоздавших колонн, которыми командовал Бенигсен и управлял Толь, выступили как следует и, как всегда бывает, пришли куда то, но только не туда, куда им было назначено. Как и всегда бывает, люди, вышедшие весело, стали останавливаться; послышалось неудовольствие, сознание путаницы, двинулись куда то назад. Проскакавшие адъютанты и генералы кричали, сердились, ссорились, говорили, что совсем не туда и опоздали, кого то бранили и т. д., и наконец, все махнули рукой и пошли только с тем, чтобы идти куда нибудь. «Куда нибудь да придем!» И действительно, пришли, но не туда, а некоторые туда, но опоздали так, что пришли без всякой пользы, только для того, чтобы в них стреляли. Толь, который в этом сражении играл роль Вейротера в Аустерлицком, старательно скакал из места в место и везде находил все навыворот. Так он наскакал на корпус Багговута в лесу, когда уже было совсем светло, а корпус этот давно уже должен был быть там, с Орловым Денисовым. Взволнованный, огорченный неудачей и полагая, что кто нибудь виноват в этом, Толь подскакал к корпусному командиру и строго стал упрекать его, говоря, что за это расстрелять следует. Багговут, старый, боевой, спокойный генерал, тоже измученный всеми остановками, путаницами, противоречиями, к удивлению всех, совершенно противно своему характеру, пришел в бешенство и наговорил неприятных вещей Толю.