Ростислав Мстиславич

Ростислав Мстиславич
Князь Смоленский
1127 — 1167
Предшественник:	Вячеслав Владимирович
Преемник:	Роман Ростиславич
Князь Новгородский
1154 — 1154
Предшественник:	Ярослав Изяславич
Преемник:	Давыд Ростиславич
Великий князь Киевский
1154 — 1155
Предшественник:	Изяслав Мстиславич
Преемник:	Изяслав Давыдович
апрель 1159 — 12 февраля 1161
Предшественник:	Мстислав Изяславич
Преемник:	Изяслав Давыдович
6 марта 1161 — 14 марта 1167
Предшественник:	Изяслав Давыдович
Преемник:	Мстислав Изяславич
Вероисповедание:	Православие
Рождение:	ок. 1108
Смерть:	14 марта 1167(1167-03-14) с. Рогнедино
Место погребения:	Монастырь св. Феодора, Киев
Род:	Рюриковичи
Отец:	Мстислав Владимирович Великий
Мать:	Христина Шведская
Дети:	сыновья: Роман, Рюрик, Святослав, Давыд и Мстислав Храбрый дочери: Елена, Агафья и Аграфена

Ростисла́в Мстисла́вич (ок. 1108 — 14 марта 1167) — смоленский князь (1127—1167), князь новгородский (1154), великий князь киевский (1154—1155, 1159—1161, 1161—1167) сын Мстислава, внук Владимира Мономаха. Мать — Христина Шведская, дочь шведского короля Инге Старшего.

Смоленское княжение

См. также: Междоусобная война на Руси (1146—1154)

Ростислав был лучшим блюстителем народных вечевых прав. Особенно характерной чертой смоленского княжества было совершенное слияние княжеской дружины с земщиной, принимавшей здесь самое деятельное участие во всех общественных и политических делах. Сами смоленские князья пользовались весьма ограниченными правами. Ростислав Мстиславич не ограничил прав земщины, а, напротив, во всех делах стал сам на неё опираться. В первое время княжения в Смоленске молодой князь во всем подчинялся велениям своего отца; даже инициатива борьбы смолян с полоцкими князьями принадлежит не Ростиславу, а его отцу Мстиславу. Особенности личного темперамента влекли Ростислава Мстиславича к мирной, организаторской деятельности. Вся суть его княжения заключалась в том, что он «устроил» Смоленское княжество. Политически объединить смоленских кривичей, сделать смоленский край богатым, сильным и независимым от других княжеств — такова была цель его внутренней политики.

Окружённое со всех сторон русскими землями, Смоленское княжество по самому географическому своему положению было избавлено от постоянных войн с инородческими племенами. Ростислав упросил митрополита Никиту поставить в Смоленске епископа (Мануила).

Ещё в 1137 году Ростислав Мстиславич задумал привести в известность пространство всех земель и угодий, находившихся в пользовании смолян, а также количество городов, погостов, сел, промыслов, состояние торговли, с тем чтобы на основании собранных данных точнее и равномернее распределить сумму налога, какую могло бы платить ему Смоленское княжество. Для этого он собрал в Смоленске вече, состоявшее из представителей всех городов и селений; результатом совещания явилась 30 сентября 1150 известная «уставная грамота», данная смоленской епископии.

Ростислав много заботился о собирании и списывании книг и рукописей. В самом Смоленске, в других городах и селениях в его время появились книгохранилища светской и духовной литературы.

В то же время Ростислав не уклонялся от участия в борьбе за великое княжение, которая достигла наибольшей остроты именно в его время. Он был верным союзником старшего брата — Изяслава Мстиславича, вместе с ним воевал против Юрия Долгорукого, особенно активно в 1147—1151 гг. Могущество Ростислава возросло настолько, что в 1147 г. Рязанское княжество добровольно признало вассальную зависимость от Смоленска.

Киевское княжение

См. также: Междоусобная война на Руси (1158—1161)

После смерти Изяслава Мстиславича (в ноябре 1154 г.) соправитель последнего — старый Вячеслав призвал Ростислава на киевский трон, чтобы разделить с ним власть. Старшинство Ростислава признали рязанские князья и Новгород, принявший его сына Давыда.

Уже в начале 1155 г. Вячеслав умер, Новгород принял сына Юрия Долгорукого Мстислава, а на Киев выдвинули претензии черниговский князь Изяслав Давыдович и сам Юрий Долгорукий. Оба они, согласно лествичной системе, имели больше прав на великое княжение, чем Ростислав. Юрий выступил в поход из Суздаля в Киев через Смоленскую землю, и Ростислав должен был покинуть Киев и вывести смоленские полки навстречу дяде. До столкновения не дошло, но Ростислав признал старшинство дяди (чем сильно рассердил своего союзника Мстислава, сына Изяслава Мстиславича, который готов был его поддержать). И хотя Киев был занят Изяславом, при приближении Юрия он уступил ему княжение. В 1156 г. старшинство Ростислава признал племянник Изяслава Черниговского Святослав Владимирович Вщижский.

Юрий вскоре умер (вероятно, отравлен боярами) (1157 г.) в то время, когда Ростислав с Мстиславом и Изяслав готовили выступление против него. Изяслав вернулся в Киев, но уже в 1158 г. предпринял попытку вмешательства в галицкие дела, и галичане поддержали Ростислава и Мстислава. С 1158 года новгородским князем был сын Ростислава Святослав (с небольшим перерывом в 1160-61, когда в Новгороде княжил Мстислав Ростиславич, внук Долгорукого).

Изяслав был свергнут в 1158 г., и Ростислава призвали в Киев Мстислав Изяславич Волынский и Ярослав Осмомысл. Не желая быть марионеткой южных князей, а также чтобы не подать смолянам, новгородцам и киевлянам повода упрекнуть его в стремлении к самовластию и из уважения к народным правам и обычаям, Ростислав послал предварительно в Киев двух земских послов, от смолян — Ивана Ручечника, от новгородцев — Якуна, договориться с киевлянами о том, на каких условиях они приглашают его в киевские князья. Мстиславу Волынскому он выделил из своих владений города Белгород, Торческ и Треполь. В 1159 г. Ростислав послал войско освободить город Олешье в низовьях Днепра, захваченный вольницей т.н. берладников. Изяслав, не пущенный обратно в Чернигов Святославом Ольговичем, вступил в союз с его племянниками Всеволодовичами и половцами, произвёл разорительный поход в Смоленское княжество, после чего ему удалось вернуться в Киев, но он был вновь разбит Мстиславом и галичанами и убит чёрными клобуками 6 марта 1161 г.

Дальнейшее правление Ростислава в качестве великого князя (до 1167 г.) был довольно спокойным, особенно в отличие от предшествующих лет. Усобицы случались лишь эпизодически, а Ростислав всегда старался примирить враждующие стороны и предотвратить конфликты. Власть Ростислава не испытывала серьёзных покушений. Он старался поддерживать безопасность Киева и следил за порядком. В 1162 г. он отразил половцев, напавших на черных клобуков, а в 1163 г. женил своего сына Рюрика на дочери половецкого хана Белука и с тех пор был с половцами в союзе, однако нападения других половецких орд продолжались. В 1165 г. он фактически присоединил к Смоленскому княжеству Витебск, куда посадил своего сына Давыда Ростиславича. За это прежний витебский князь Роман получил в управление два смоленских города.

В 1166 году половцы заняли пороги и начали грабить русских и византийских купцов. Ростислав разослал гонцов к князьям, повелев собраться в Киеве со всеми полками. На зов великого князя откликнулись: Мстислав Изяславич с братьями Ярославом и Ярополком, Владимир Андреевич, Владимир Мстиславич, Глеб Юрьевич, сыновья Ростислава — Рюрик, Давыд и Мстислав, галицкий князь Ярослав Владимирович, приславший значительную помощь, и ряд других князей. Огромное русское войско спустилось к Каневу и простояло там до окончания речной навигации, охраняя торговые суда.

В конце его княжения новгородцы невзлюбили своего князя Святослава, сына Ростислава, и выгнали его из Новгорода. Ростислав решился отправиться в Новгород в 1167 году, с тем чтобы примирить своего сына с новгородцами. Когда смоляне узнали, что к ним едет любимый князь их, «мало не весь город Смоленск» выехал к нему навстречу за 300 вёрст. Богато одаренный смолянами, Ростислав отправился к Новгороду через Торопец, но здесь занемог и потому послал сказать к сыну в Новгород, чтобы тот явился в Великие Луки вместе со знатными новгородцами. Ростислав упрашивал послов примириться с сыном, не разлучаться с ним до гроба, умолял их держаться союза со смолянами, как лучшими их друзьями; сына Святослава он упрашивал ладить с новгородцами. Обе стороны скрепили свой союз, и новгородцы обещали быть верными Святославу до гроба. На обратном пути, в Смоленске, Ростислав почувствовал себя ещё хуже, но, желая во что бы то ни стало умереть в Киеве, продолжал путь.

Смерть

Ростислав умер в селе Зарубе, а его тело было привезено в Киев и 2 апреля 1167 года похоронено в киевском монастыре св. Фёдора.

Почитание в христианстве

Прославлен Русской Православной Церковью в лике святых как благоверный; день памяти — 14 (27) марта. До 2016 года имел местное почитание. Определением Архиерейского собора РПЦ от 3 февраля 2016 года установлено общецерковное почитание благоверного князя Ростислава.

Дети

Сыновья

• Роман Ростиславич, великий князь Киевский
• Рюрик Ростиславич, великий князь Киевский
• Святослав Ростиславич, князь Новгородский
• Давыд Ростиславич, князь Смоленский
• Мстислав Ростиславич Храбрый, князь Новгородский

Дочери

• (?) Елена Ростиславна, жена Казимира II, короля Польши
• Агафья Ростиславна, жена Олега Святославича, князя Новгород-Северского
• Аграфена Ростиславна, жена Игоря Глебовича, князя Рязанского
• (?) дочь, жена Мстислава Ростиславича Безокого, князя Ростовского

Предки

Ярослав Владимирович Мудрый

Всеволод Ярославич

Ингегерда, принцесса шведская

Владимир Всеволодович Мономах

Константин IX Мономах

Мономахиня

Мстислав Владимирович Великий

Годвин Уэссекский

Гарольд II Годвинсон

Гита Торкельсдоттир

Гита Уэссекская

Эдит Красивая

Ростислав Мстиславич Смоленский

Стенкиль

Инге I Старший

Эмунд Старый

Ингему Эмундсдоттер

Астрид Ниалсдоттер

Христина Ингесдоттер, принцесса шведская

Хелена Сигторнсдоттер

Литература

• Соловьев С. М. История России с древнейших времен. — М.: «Мысль», 1988. Кн.1, т.2.
• Ср. летописи Ипатьевская, Никоновская, Лаврентьевская и Воскресенская;
• Беляев, «Лекции по истории русского законодательства»; его же, «Рассказы из русской истории» (т. IV);
• «Дополнения к Актам Историческим» (I);
• Голубовский, «История северной земли» (в «Сборнике студент. университета св. Владимира», вып. III);
• Филарет, «Обзор русской духовной литературы» (1859);
• H. Барсов, «Географические начала летописи»;
• Погодин, «Исследования, лекции и заметки» (VII);
• Корсаков, «Меря и Ростовское княжество».

Ссылки

• [www.hrono.ru/statii/2003/rostislav.html Когда умер Ростислав Мстиславич?]
• [days.pravoslavie.ru/Life/life640.htm Благоверный великий князь Ростислав]

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Отрывок, характеризующий Ростислав Мстиславич

– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
– Ты заходи, коли что нужно, все в штабе помогут… – сказал Жерков.
Долохов усмехнулся.
– Ты лучше не беспокойся. Мне что нужно, я просить не стану, сам возьму.
– Да что ж, я так…
– Ну, и я так.
– Прощай.
– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]
Кутузов тяжело вздохнул, окончив этот период, и внимательно и ласково посмотрел на члена гофкригсрата.
– Но вы знаете, ваше превосходительство, мудрое правило, предписывающее предполагать худшее, – сказал австрийский генерал, видимо желая покончить с шутками и приступить к делу.
Он невольно оглянулся на адъютанта.
– Извините, генерал, – перебил его Кутузов и тоже поворотился к князю Андрею. – Вот что, мой любезный, возьми ты все донесения от наших лазутчиков у Козловского. Вот два письма от графа Ностица, вот письмо от его высочества эрцгерцога Фердинанда, вот еще, – сказал он, подавая ему несколько бумаг. – И из всего этого чистенько, на французском языке, составь mеmorandum, записочку, для видимости всех тех известий, которые мы о действиях австрийской армии имели. Ну, так то, и представь его превосходительству.
Князь Андрей наклонил голову в знак того, что понял с первых слов не только то, что было сказано, но и то, что желал бы сказать ему Кутузов. Он собрал бумаги, и, отдав общий поклон, тихо шагая по ковру, вышел в приемную.
Несмотря на то, что еще не много времени прошло с тех пор, как князь Андрей оставил Россию, он много изменился за это время. В выражении его лица, в движениях, в походке почти не было заметно прежнего притворства, усталости и лени; он имел вид человека, не имеющего времени думать о впечатлении, какое он производит на других, и занятого делом приятным и интересным. Лицо его выражало больше довольства собой и окружающими; улыбка и взгляд его были веселее и привлекательнее.
Кутузов, которого он догнал еще в Польше, принял его очень ласково, обещал ему не забывать его, отличал от других адъютантов, брал с собою в Вену и давал более серьезные поручения. Из Вены Кутузов писал своему старому товарищу, отцу князя Андрея:
«Ваш сын, – писал он, – надежду подает быть офицером, из ряду выходящим по своим занятиям, твердости и исполнительности. Я считаю себя счастливым, имея под рукой такого подчиненного».
В штабе Кутузова, между товарищами сослуживцами и вообще в армии князь Андрей, так же как и в петербургском обществе, имел две совершенно противоположные репутации.
Одни, меньшая часть, признавали князя Андрея чем то особенным от себя и от всех других людей, ожидали от него больших успехов, слушали его, восхищались им и подражали ему; и с этими людьми князь Андрей был прост и приятен. Другие, большинство, не любили князя Андрея, считали его надутым, холодным и неприятным человеком. Но с этими людьми князь Андрей умел поставить себя так, что его уважали и даже боялись.
Выйдя в приемную из кабинета Кутузова, князь Андрей с бумагами подошел к товарищу,дежурному адъютанту Козловскому, который с книгой сидел у окна.
– Ну, что, князь? – спросил Козловский.
– Приказано составить записку, почему нейдем вперед.
– А почему?
Князь Андрей пожал плечами.
– Нет известия от Мака? – спросил Козловский.
– Нет.
– Ежели бы правда, что он разбит, так пришло бы известие.
– Вероятно, – сказал князь Андрей и направился к выходной двери; но в то же время навстречу ему, хлопнув дверью, быстро вошел в приемную высокий, очевидно приезжий, австрийский генерал в сюртуке, с повязанною черным платком головой и с орденом Марии Терезии на шее. Князь Андрей остановился.
– Генерал аншеф Кутузов? – быстро проговорил приезжий генерал с резким немецким выговором, оглядываясь на обе стороны и без остановки проходя к двери кабинета.
– Генерал аншеф занят, – сказал Козловский, торопливо подходя к неизвестному генералу и загораживая ему дорогу от двери. – Как прикажете доложить?
Неизвестный генерал презрительно оглянулся сверху вниз на невысокого ростом Козловского, как будто удивляясь, что его могут не знать.
– Генерал аншеф занят, – спокойно повторил Козловский.
Лицо генерала нахмурилось, губы его дернулись и задрожали. Он вынул записную книжку, быстро начертил что то карандашом, вырвал листок, отдал, быстрыми шагами подошел к окну, бросил свое тело на стул и оглянул бывших в комнате, как будто спрашивая: зачем они на него смотрят? Потом генерал поднял голову, вытянул шею, как будто намереваясь что то сказать, но тотчас же, как будто небрежно начиная напевать про себя, произвел странный звук, который тотчас же пресекся. Дверь кабинета отворилась, и на пороге ее показался Кутузов. Генерал с повязанною головой, как будто убегая от опасности, нагнувшись, большими, быстрыми шагами худых ног подошел к Кутузову.
– Vous voyez le malheureux Mack, [Вы видите несчастного Мака.] – проговорил он сорвавшимся голосом.
Лицо Кутузова, стоявшего в дверях кабинета, несколько мгновений оставалось совершенно неподвижно. Потом, как волна, пробежала по его лицу морщина, лоб разгладился; он почтительно наклонил голову, закрыл глаза, молча пропустил мимо себя Мака и сам за собой затворил дверь.