Ростовцев, Яков Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Яков Иванович Ростовцев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
 
Рождение: 28 декабря 1803 (9 января 1804)(1804-01-09)
Санкт-Петербург
Смерть: 6 (18) февраля 1860(1860-02-18) (56 лет)
Санкт-Петербург
Место погребения: Фёдоровская церковь Александро-Невской лавры[1]
Род: Ростовцевы
 
Военная служба
Годы службы: 18221860
Звание: генерал от инфантерии
Командовал: начальник штаба Военно-учебных заведений
 
Автограф:

Яков Иванович Ростовцев (Ростовцов; 28 декабря 1803 [9 января 1804], Санкт-Петербург — 6 [18] февраля 1860, Санкт-Петербург) — генерал от инфантерии, основной разработчик крестьянской реформы 1861 года.





Биография

Родился в дворянской семье Ивана Ивановича Ростовцева (1764—1807), директора училищ Санкт-Петербургской губернии, и его жены Александры Ивановны, урожд. Кусовой (1778—1843), дочери купца-миллионера И. В. Кусова. В Пажеском корпусе запомнился наклонностью к шалостям, но в целом учился хорошо. В 1822 году произведён в прапорщики лейб-гвардии Егерского полка[1]. В 1825 году произведён в подпоручики и назначен исполняющим должность старшего адъютанта гвардейской пехоты.

По показанию Е. П. Оболенского «за несколько недель до 27-го ноября» Ростовцев был принят им в «Северное общество»[2], но таким образом, что на следствии Ростовцев указал, что даже не знал названия этого тайного общества; 12 декабря 1825 года в письме Николаю I Ростовцев известил императора о возможном заговоре (декабристов)[1].

В своём дневнике А. В. Никитенко, в записи от 1 января 1826 года, написал: «сегодня Я. И. Ростовцев в первый раз вышел из комнаты после болезни от ран, полученных им в бедственный день 14 декабря»[3]. С 18 декабря — поручик. В 1828 году был назначен адъютантом великого князя Михаила Павловича и сопровождал его в турецкой кампании 1828 года и польской 1831 года; в 1831 году он был назначен дежурным штаб-офицером по управлению Главного начальника военно-учебных заведений. С 8 ноября 1833 года — полковник. В 1835 году был назначен начальником штаба великого князя по управлению военно-учебными заведениями и сохранил эту должность, когда управление военно-учебными заведениями, после кончины великого князя, было вверено наследнику-цесаревичу. 16 апреля 1841 года произведён в генерал-майоры, 4 декабря 1843 года награждён орденом св. Георгия 4-й степени (№ 6927 по списку Григоровича — Степанова), а 6 декабря 1850 года стал генерал-лейтенантом.

По вступлении на престол императора Александра II, главное начальствование над военно-учебными заведениями было возложено на Ростовцева, с званием начальника главного штаба Его Императорского Величества по военно-учебным заведениям. Он заботился об улучшении учебной части в военно-учебных заведениях, привлекал лучших преподавателей, поощрял отправление молодых людей за границу для подготовления к педагогической деятельности; составил свод законов о военно-учебных заведениях (1837), «положение» об управлении ими (1843) и «наставление» для образования их воспитанников (1848). Ввёл в практику систему, при которой генералы штаба вузов периодически направлялись на временное исполнение должностей директоров кадетских корпусов. По этой системе в 1841 году сам возглавил 2-й кадетский корпус, директор которого убыл в годичный отпуск. Разработал план издания журнала для воспитанников военно-учебных заведений («Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений»), одобренный Николаем I, и стал главным редактором этого журнала[5]. 27 марта 1855 года назначен членом Государственного совета.

Освобождение крестьян

В начале 1857 года Ростовцев был назначен членом негласного комитета (с 1858 года — главный комитет) по крестьянскому делу и был одним из трёх членов образованной при комитете комиссии, для рассмотрения сообщенных ему проектов и записок. Он принял это назначение вследствие настояний Государя, желавшего иметь в комитете лицо, пользовавшееся полным его доверием. Сначала Яков Иванович относился недоверчиво к задуманной реформе; это отразилось на составленной им программе деятельности губернских комитетов, по которой за помещиками должны были быть сохранены вотчинные права в большем размере, чем по неутверждённому проекту Ланского, как составление положений о крестьянах, так и приведение их в действие должно быть передано в руки губернских комитетов; применение положений к отдельным имениям имели произвести и объявить крестьянам сами владельцы их; крестьяне получали лишь потомственное пользование усадебной землёй.

В июле 1858 года Яков Ростовцев был назначен одним из четырёх членов комиссии для предварительного рассмотрения проектов положений, поступавших из губернских комитетов. Отправившись летом того же года в заграничный отпуск, Ростовцев посвятил свой досуг изучению литературы крестьянского вопроса и после того радикально изменил свои взгляды на реформу. Причины этой перемены в точности неизвестны: есть предположение, что во время пребывания в Дрездене сын его, Александр, находясь при смерти, заклинал его действовать на пользу русского народа; возможно также, что, находясь за границей, Яков Иванович присмотрелся к быту тамошних крестьян и сравнил его с жизнью русского мужика. Во всяком случае, по возвращении в Россию Ростовцев является сторонником освобождения, каким его понимали лучшие деятели крестьянской реформы. Свои мысли Яков Ростовцев изложил в четырёх письмах, написанных им Государю из Вильдбада, Карлсруэ и Дрездена. Извлечение из этих писем, сделанное самим Ростовцевым, обсуждалось главным комитетом под личным председательством Государя; в том же духе были составлены и правила, данные в руководство комитету.

Когда в начале 1859 года были учреждены редакционные комиссии, на Ростовцева было возложено председательство в них, с правом дать им внутреннее устройство по его ближайшему усмотрению. В первых заседаниях комиссий Яков Иванович подробно изложил свои мысли об основаниях реформы: «Никто из людей мыслящих, просвещённых и отечество своё любящих, — писал он, — не может быть против освобождения крестьян. Человек человеку принадлежать не должен. Человек не должен быть вещью», одобренные императором: освобождение крестьян с землёю, выкуп при посредстве правительства, сокращение, по возможности, переходного срочнообязанного состояния, перевод крестьян с барщины на оброк, самоуправление освобожденных крестьян в их сельском быту. С точки зрения Ростовцева, единственно приемлемым мог бы быть проект полтавского помещика Позена. «Этот проект, — писал он, — вполне практический, умеряющий все опасения, обеспечивающий все интересы, обильный благими последствиями введения ипотечной системы, был бы превосходен, если б, во-первых, указал финансовые для осуществления своего средства, во-вторых, был бы окончательно развит в административном отношении». Ростовцев начал работу в комиссиях, по его словам, «с молитвою, с благоговением, со страхом, с чувством долга»; до самой своей смерти он давал направление всем их работам, соглашал возникавшие разномыслия; впервые применил гласность при разработке законодательных мер, напечатав «труды» комиссий в количестве 3000 экземпляров для рассылки всем лицам, которые могли оказаться полезными делу. С 3 (15) сентября 1859 года — генерал от инфантерии[1].

Яков Иванович Ростовцев умер 6 февраля 1860 года, не успев завершить дела реформы, хотя, впрочем, главнейшие части проекта «Положения о крестьянах» были уже выработаны; составленная им перед смертью для государя записка по крестьянскому делу послужила, по Высочайшему повелению, наставлением для дальнейшей деятельности редакционных комиссий под председательством графа Панина [она была напечатана в небольшом числе экземпляров для членов главного комитета и других лиц и перепечатана в герценовских «Голосах из России» (1860), «Русском Архиве» (1868) и «Русской Старине» (1880, XXVII)].

После издания Манифеста 19 февраля об отмене крепостного права была возложена, по высочайшему повелению, на гробницу Ростовцева в Фёдоровской церкви Александро-Невской лавры золотая медаль, установленная за труды по освобождению крестьян.

Семья

Жена (с 1829 года) — Вера Николаевна Эмина (1807—1888), дочь литератора Н. Ф. Эмина; с 1860 года кавалерственная дама ордена Св. Екатерины; с 1864 года попечительница Александре-Мариинского детского приюта. Дети (помимо умерших в младенчестве):

  • Николай (1831—1897), генерал-лейтенант, военный губернатор в Самарканде.
  • Михаил (1832—1870), полковник, флигель-адъютант; холост.
  • Александра (1833—1836)
  • Александр (1833—1858), у него внуки Григорий и Татьяна, жена геолога М. С. Швецова
  • Вера (1835—1837)
  • Александра (1836—1855)

По завершении крестьянской реформы вдова Ростовцева и здравствующие на этот момент сыновья с их нисходящими потомками были возведены в графское достоинство.

Литературное наследие

В 1820-х годах Яков Иванович Ростовцев напечатал несколько пьес в журналах и трагедию «Персей» (1823); отрывки из его трагедии «Дмитрий Пожарский» напечатаны в 1827 году в «Московском Вестнике»; два позднейших стихотворения Ростовцева приведены в «Русской старине» (1870, II).

Обширное собрание бумаг Ростовцева было передано барону Гакстгаузену для сочинения его о крестьянской реформе в России (Лпц., 1866) и издано вполне А. Скребицким («Крестьянское дело в царствование имп. Александра II», Бонн-на-Рейне, 1862-68).

Напишите отзыв о статье "Ростовцев, Яков Иванович"

Примечания

  1. 1 2 3 4 Декабристы. Биографический справочник / Под редакцией М. В. Нечкиной. — М.: Наука, 1988. — С. 159—160, 312—313. — 448 с. — 50 000 экз.
  2. [kemenkiri.narod.ru/VDIObolenskyi.pdf Материалы следственного дела Е. П. Оболенского]. Восстание декабристов. Документы. — Т.I. — С. 235.
  3. [az.lib.ru/n/nikitenko_a_w/text_0030.shtml Lib.ru/Классика: Никитенко Александр Васильевич. Дневник. Том 1]
  4. [www.tez-rus.net/ViewGood37138.html Портрет семьи Ростовцевых]
  5. «Журнал для чтения воспитанникам военно-учебных заведений» // Военная энциклопедия : [в 18 т.] / под ред. В. Ф. Новицкого [и др.]. — СПб. ; [М.] : Тип. т-ва И. В. Сытина, 1911—1915.</span>
  6. </ol>

Литература

  • Ростовцев, Яков Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
  • Галахов А. Мои сношения с Яковом Ивановичем Ростовцевым 1850—58. // «Русская старина», 1879, XXIV.
  • Джаншиев. Эпоха великих реформ. — 7-е изд. — М., 1898.
  • Еленев Ф. Яков Иванович Ростовцев и его деятельность в крестьянском вопросе. — СПб., 1860.
  • Еленев Ф. Два документа из бумаг Якова Ивановича Ростовцева. // «Русский архив», 1873 (№ 1 — между прочим, записка Ростовцева об отношениях его к заговору декабристов).
  • Еленев Ф. Первые шаги освобождения крестьян. — СПб., 1886.
  • Лалаев. Исторический очерк военно-учебных заведений. — Т. 1. — СПб., 1880.
  • Ростовцов Я. И. [www.memoirs.ru/rarhtml/Rostovc_PZ_RA68.htm Последняя записка по крестьянскому делу генерала Я. И. Ростовцова] // «Русский архив», 1868. — Изд. 2-е. — М., 1869. — Стб. 1213—1246.
  • Платов А. С. Исторический очерк образования и развития Артиллерийского училища в 3-х томах. — СПб.: Тип-я II отд. Соб. Его Императорского Величества канц., 1870.
  • Семёнов Н. П. Деятельность Ростовцева в редакционных комиссиях по крестьянскому делу. // «Русский вестник», 1864, № 10—12.
  • Семёнов Н. П. Болезнь и кончина генерала Ростовцева. — ib., 1866, № 2.
  • Семёнов Н. П. Освобождение крестьян в царствование Императора Александра II. — СПб., 1889—91.
  • Соловьёв Я. А. Записки сенатора Я. А. Соловьева о крестьянском деле. // «Русская старина», 1880—84.
  • Ростовцев 4-й Яков Иванович // Декабристы. Биографический справочник / Под ред. М. В. Нечкиной. — М.: Наука, 1988. — С. 159—160.

Отрывок, характеризующий Ростовцев, Яков Иванович



Пьер, решивший сам с собою, что ему до исполнения своего намерения не надо было открывать ни своего звания, ни знания французского языка, стоял в полураскрытых дверях коридора, намереваясь тотчас же скрыться, как скоро войдут французы. Но французы вошли, и Пьер все не отходил от двери: непреодолимое любопытство удерживало его.
Их было двое. Один – офицер, высокий, бравый и красивый мужчина, другой – очевидно, солдат или денщик, приземистый, худой загорелый человек с ввалившимися щеками и тупым выражением лица. Офицер, опираясь на палку и прихрамывая, шел впереди. Сделав несколько шагов, офицер, как бы решив сам с собою, что квартира эта хороша, остановился, обернулся назад к стоявшим в дверях солдатам и громким начальническим голосом крикнул им, чтобы они вводили лошадей. Окончив это дело, офицер молодецким жестом, высоко подняв локоть руки, расправил усы и дотронулся рукой до шляпы.
– Bonjour la compagnie! [Почтение всей компании!] – весело проговорил он, улыбаясь и оглядываясь вокруг себя. Никто ничего не отвечал.
– Vous etes le bourgeois? [Вы хозяин?] – обратился офицер к Герасиму.
Герасим испуганно вопросительно смотрел на офицера.
– Quartire, quartire, logement, – сказал офицер, сверху вниз, с снисходительной и добродушной улыбкой глядя на маленького человека. – Les Francais sont de bons enfants. Que diable! Voyons! Ne nous fachons pas, mon vieux, [Квартир, квартир… Французы добрые ребята. Черт возьми, не будем ссориться, дедушка.] – прибавил он, трепля по плечу испуганного и молчаливого Герасима.
– A ca! Dites donc, on ne parle donc pas francais dans cette boutique? [Что ж, неужели и тут никто не говорит по французски?] – прибавил он, оглядываясь кругом и встречаясь глазами с Пьером. Пьер отстранился от двери.
Офицер опять обратился к Герасиму. Он требовал, чтобы Герасим показал ему комнаты в доме.
– Барин нету – не понимай… моя ваш… – говорил Герасим, стараясь делать свои слова понятнее тем, что он их говорил навыворот.
Французский офицер, улыбаясь, развел руками перед носом Герасима, давая чувствовать, что и он не понимает его, и, прихрамывая, пошел к двери, у которой стоял Пьер. Пьер хотел отойти, чтобы скрыться от него, но в это самое время он увидал из отворившейся двери кухни высунувшегося Макара Алексеича с пистолетом в руках. С хитростью безумного Макар Алексеич оглядел француза и, приподняв пистолет, прицелился.
– На абордаж!!! – закричал пьяный, нажимая спуск пистолета. Французский офицер обернулся на крик, и в то же мгновенье Пьер бросился на пьяного. В то время как Пьер схватил и приподнял пистолет, Макар Алексеич попал, наконец, пальцем на спуск, и раздался оглушивший и обдавший всех пороховым дымом выстрел. Француз побледнел и бросился назад к двери.
Забывший свое намерение не открывать своего знания французского языка, Пьер, вырвав пистолет и бросив его, подбежал к офицеру и по французски заговорил с ним.
– Vous n'etes pas blesse? [Вы не ранены?] – сказал он.
– Je crois que non, – отвечал офицер, ощупывая себя, – mais je l'ai manque belle cette fois ci, – прибавил он, указывая на отбившуюся штукатурку в стене. – Quel est cet homme? [Кажется, нет… но на этот раз близко было. Кто этот человек?] – строго взглянув на Пьера, сказал офицер.
– Ah, je suis vraiment au desespoir de ce qui vient d'arriver, [Ах, я, право, в отчаянии от того, что случилось,] – быстро говорил Пьер, совершенно забыв свою роль. – C'est un fou, un malheureux qui ne savait pas ce qu'il faisait. [Это несчастный сумасшедший, который не знал, что делал.]
Офицер подошел к Макару Алексеичу и схватил его за ворот.
Макар Алексеич, распустив губы, как бы засыпая, качался, прислонившись к стене.
– Brigand, tu me la payeras, – сказал француз, отнимая руку.
– Nous autres nous sommes clements apres la victoire: mais nous ne pardonnons pas aux traitres, [Разбойник, ты мне поплатишься за это. Наш брат милосерд после победы, но мы не прощаем изменникам,] – прибавил он с мрачной торжественностью в лице и с красивым энергическим жестом.
Пьер продолжал по французски уговаривать офицера не взыскивать с этого пьяного, безумного человека. Француз молча слушал, не изменяя мрачного вида, и вдруг с улыбкой обратился к Пьеру. Он несколько секунд молча посмотрел на него. Красивое лицо его приняло трагически нежное выражение, и он протянул руку.
– Vous m'avez sauve la vie! Vous etes Francais, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз,] – сказал он. Для француза вывод этот был несомненен. Совершить великое дело мог только француз, а спасение жизни его, m r Ramball'я capitaine du 13 me leger [мосье Рамбаля, капитана 13 го легкого полка] – было, без сомнения, самым великим делом.
Но как ни несомненен был этот вывод и основанное на нем убеждение офицера, Пьер счел нужным разочаровать его.
– Je suis Russe, [Я русский,] – быстро сказал Пьер.
– Ти ти ти, a d'autres, [рассказывайте это другим,] – сказал француз, махая пальцем себе перед носом и улыбаясь. – Tout a l'heure vous allez me conter tout ca, – сказал он. – Charme de rencontrer un compatriote. Eh bien! qu'allons nous faire de cet homme? [Сейчас вы мне все это расскажете. Очень приятно встретить соотечественника. Ну! что же нам делать с этим человеком?] – прибавил он, обращаясь к Пьеру, уже как к своему брату. Ежели бы даже Пьер не был француз, получив раз это высшее в свете наименование, не мог же он отречься от него, говорило выражение лица и тон французского офицера. На последний вопрос Пьер еще раз объяснил, кто был Макар Алексеич, объяснил, что пред самым их приходом этот пьяный, безумный человек утащил заряженный пистолет, который не успели отнять у него, и просил оставить его поступок без наказания.
Француз выставил грудь и сделал царский жест рукой.
– Vous m'avez sauve la vie. Vous etes Francais. Vous me demandez sa grace? Je vous l'accorde. Qu'on emmene cet homme, [Вы спасли мне жизнь. Вы француз. Вы хотите, чтоб я простил его? Я прощаю его. Увести этого человека,] – быстро и энергично проговорил французский офицер, взяв под руку произведенного им за спасение его жизни во французы Пьера, и пошел с ним в дом.
Солдаты, бывшие на дворе, услыхав выстрел, вошли в сени, спрашивая, что случилось, и изъявляя готовность наказать виновных; но офицер строго остановил их.
– On vous demandera quand on aura besoin de vous, [Когда будет нужно, вас позовут,] – сказал он. Солдаты вышли. Денщик, успевший между тем побывать в кухне, подошел к офицеру.
– Capitaine, ils ont de la soupe et du gigot de mouton dans la cuisine, – сказал он. – Faut il vous l'apporter? [Капитан у них в кухне есть суп и жареная баранина. Прикажете принести?]
– Oui, et le vin, [Да, и вино,] – сказал капитан.


Французский офицер вместе с Пьером вошли в дом. Пьер счел своим долгом опять уверить капитана, что он был не француз, и хотел уйти, но французский офицер и слышать не хотел об этом. Он был до такой степени учтив, любезен, добродушен и истинно благодарен за спасение своей жизни, что Пьер не имел духа отказать ему и присел вместе с ним в зале, в первой комнате, в которую они вошли. На утверждение Пьера, что он не француз, капитан, очевидно не понимая, как можно было отказываться от такого лестного звания, пожал плечами и сказал, что ежели он непременно хочет слыть за русского, то пускай это так будет, но что он, несмотря на то, все так же навеки связан с ним чувством благодарности за спасение жизни.
Ежели бы этот человек был одарен хоть сколько нибудь способностью понимать чувства других и догадывался бы об ощущениях Пьера, Пьер, вероятно, ушел бы от него; но оживленная непроницаемость этого человека ко всему тому, что не было он сам, победила Пьера.
– Francais ou prince russe incognito, [Француз или русский князь инкогнито,] – сказал француз, оглядев хотя и грязное, но тонкое белье Пьера и перстень на руке. – Je vous dois la vie je vous offre mon amitie. Un Francais n'oublie jamais ni une insulte ni un service. Je vous offre mon amitie. Je ne vous dis que ca. [Я обязан вам жизнью, и я предлагаю вам дружбу. Француз никогда не забывает ни оскорбления, ни услуги. Я предлагаю вам мою дружбу. Больше я ничего не говорю.]
В звуках голоса, в выражении лица, в жестах этого офицера было столько добродушия и благородства (во французском смысле), что Пьер, отвечая бессознательной улыбкой на улыбку француза, пожал протянутую руку.
– Capitaine Ramball du treizieme leger, decore pour l'affaire du Sept, [Капитан Рамбаль, тринадцатого легкого полка, кавалер Почетного легиона за дело седьмого сентября,] – отрекомендовался он с самодовольной, неудержимой улыбкой, которая морщила его губы под усами. – Voudrez vous bien me dire a present, a qui' j'ai l'honneur de parler aussi agreablement au lieu de rester a l'ambulance avec la balle de ce fou dans le corps. [Будете ли вы так добры сказать мне теперь, с кем я имею честь разговаривать так приятно, вместо того, чтобы быть на перевязочном пункте с пулей этого сумасшедшего в теле?]
Пьер отвечал, что не может сказать своего имени, и, покраснев, начал было, пытаясь выдумать имя, говорить о причинах, по которым он не может сказать этого, но француз поспешно перебил его.
– De grace, – сказал он. – Je comprends vos raisons, vous etes officier… officier superieur, peut etre. Vous avez porte les armes contre nous. Ce n'est pas mon affaire. Je vous dois la vie. Cela me suffit. Je suis tout a vous. Vous etes gentilhomme? [Полноте, пожалуйста. Я понимаю вас, вы офицер… штаб офицер, может быть. Вы служили против нас. Это не мое дело. Я обязан вам жизнью. Мне этого довольно, и я весь ваш. Вы дворянин?] – прибавил он с оттенком вопроса. Пьер наклонил голову. – Votre nom de bapteme, s'il vous plait? Je ne demande pas davantage. Monsieur Pierre, dites vous… Parfait. C'est tout ce que je desire savoir. [Ваше имя? я больше ничего не спрашиваю. Господин Пьер, вы сказали? Прекрасно. Это все, что мне нужно.]
Когда принесены были жареная баранина, яичница, самовар, водка и вино из русского погреба, которое с собой привезли французы, Рамбаль попросил Пьера принять участие в этом обеде и тотчас сам, жадно и быстро, как здоровый и голодный человек, принялся есть, быстро пережевывая своими сильными зубами, беспрестанно причмокивая и приговаривая excellent, exquis! [чудесно, превосходно!] Лицо его раскраснелось и покрылось потом. Пьер был голоден и с удовольствием принял участие в обеде. Морель, денщик, принес кастрюлю с теплой водой и поставил в нее бутылку красного вина. Кроме того, он принес бутылку с квасом, которую он для пробы взял в кухне. Напиток этот был уже известен французам и получил название. Они называли квас limonade de cochon (свиной лимонад), и Морель хвалил этот limonade de cochon, который он нашел в кухне. Но так как у капитана было вино, добытое при переходе через Москву, то он предоставил квас Морелю и взялся за бутылку бордо. Он завернул бутылку по горлышко в салфетку и налил себе и Пьеру вина. Утоленный голод и вино еще более оживили капитана, и он не переставая разговаривал во время обеда.
– Oui, mon cher monsieur Pierre, je vous dois une fiere chandelle de m'avoir sauve… de cet enrage… J'en ai assez, voyez vous, de balles dans le corps. En voila une (on показал на бок) a Wagram et de deux a Smolensk, – он показал шрам, который был на щеке. – Et cette jambe, comme vous voyez, qui ne veut pas marcher. C'est a la grande bataille du 7 a la Moskowa que j'ai recu ca. Sacre dieu, c'etait beau. Il fallait voir ca, c'etait un deluge de feu. Vous nous avez taille une rude besogne; vous pouvez vous en vanter, nom d'un petit bonhomme. Et, ma parole, malgre l'atoux que j'y ai gagne, je serais pret a recommencer. Je plains ceux qui n'ont pas vu ca. [Да, мой любезный господин Пьер, я обязан поставить за вас добрую свечку за то, что вы спасли меня от этого бешеного. С меня, видите ли, довольно тех пуль, которые у меня в теле. Вот одна под Ваграмом, другая под Смоленском. А эта нога, вы видите, которая не хочет двигаться. Это при большом сражении 7 го под Москвою. О! это было чудесно! Надо было видеть, это был потоп огня. Задали вы нам трудную работу, можете похвалиться. И ей богу, несмотря на этот козырь (он указал на крест), я был бы готов начать все снова. Жалею тех, которые не видали этого.]
– J'y ai ete, [Я был там,] – сказал Пьер.
– Bah, vraiment! Eh bien, tant mieux, – сказал француз. – Vous etes de fiers ennemis, tout de meme. La grande redoute a ete tenace, nom d'une pipe. Et vous nous l'avez fait cranement payer. J'y suis alle trois fois, tel que vous me voyez. Trois fois nous etions sur les canons et trois fois on nous a culbute et comme des capucins de cartes. Oh!! c'etait beau, monsieur Pierre. Vos grenadiers ont ete superbes, tonnerre de Dieu. Je les ai vu six fois de suite serrer les rangs, et marcher comme a une revue. Les beaux hommes! Notre roi de Naples, qui s'y connait a crie: bravo! Ah, ah! soldat comme nous autres! – сказал он, улыбаясь, поело минутного молчания. – Tant mieux, tant mieux, monsieur Pierre. Terribles en bataille… galants… – он подмигнул с улыбкой, – avec les belles, voila les Francais, monsieur Pierre, n'est ce pas? [Ба, в самом деле? Тем лучше. Вы лихие враги, надо признаться. Хорошо держался большой редут, черт возьми. И дорого же вы заставили нас поплатиться. Я там три раза был, как вы меня видите. Три раза мы были на пушках, три раза нас опрокидывали, как карточных солдатиков. Ваши гренадеры были великолепны, ей богу. Я видел, как их ряды шесть раз смыкались и как они выступали точно на парад. Чудный народ! Наш Неаполитанский король, который в этих делах собаку съел, кричал им: браво! – Га, га, так вы наш брат солдат! – Тем лучше, тем лучше, господин Пьер. Страшны в сражениях, любезны с красавицами, вот французы, господин Пьер. Не правда ли?]