Ростральная колонна
Ростра́льная коло́нна (лат. columna rostrata, от лат. rostrum — нос корабля) — отдельно стоящая колонна, украшенная носами кораблей (рострами) или их скульптурными изображениями. Традиция использовать в качестве элемента парадных сооружений ростры вражеских кораблей существовала в Древнем Риме и была возрождена в период позднего классицизма (ампира).
Первое такое сооружение — Ростра — было сооружено на форуме в Риме в честь победы над карфагенянами в морском сражении при Милах в период 1-й Пунической войны (в 260 до н. э.).
Обычно ростральные колонны воздвигались в честь морских побед или как символ морского могущества страны. Традиция их строительства восходит к древнеримскому обычаю воздвижения столба, украшенного трофеем, отбитым у врага, который был перенесён с сухопутных сражений на морские.
Наиболее известные из расположенных в России Ростральных колонн:
- Ростральные колонны в Санкт-Петербурге расположены на стрелке Васильевского острова перед зданием Биржи, архитектор Тома де Томон. Изображена на банкноте достоинством 50 рублей образца 1997 года, а также на 50000 рублей образца 1995 года ЦБ России.
- Во Владивостоке — на въезде в город. Верхняя часть владивостокской ростральной колонны изображена на банкноте достоинством 1000 рублей образца 1995 года ЦБ России, которая была выведена из обращения 1 января 1998 в связи с деноминацией. Высота колонны — 32 метра.
Напишите отзыв о статье "Ростральная колонна"
Литература
- Гусаров А. Ю. Памятники воинской славы Петербурга. — СПб, 2010. — ISBN 978-5-93437-363-5.
См. также
- Ростральные колонны (Санкт-Петербург)
- Чесменская колонна
- Ростра
- Ростр
- Ростральная колонна (Владивосток)
- Памятник Петру I (Москва)
Ссылки
- [www.opeterburge.ru/sight_704_718.html Ростральные колонны Санкт-Петербурга]
Отрывок, характеризующий Ростральная колонна
Офицер этот стал ходить к Пьеру, и княжна смеялась над теми нежными чувствами, которые выражал итальянец к Пьеру.Итальянец, видимо, был счастлив только тогда, когда он мог приходить к Пьеру и разговаривать и рассказывать ему про свое прошедшее, про свою домашнюю жизнь, про свою любовь и изливать ему свое негодование на французов, и в особенности на Наполеона.
– Ежели все русские хотя немного похожи на вас, – говорил он Пьеру, – c'est un sacrilege que de faire la guerre a un peuple comme le votre. [Это кощунство – воевать с таким народом, как вы.] Вы, пострадавшие столько от французов, вы даже злобы не имеете против них.
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.
Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
