Рост, Яков Иванович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Яков Иванович Рост (Jacob-Gottlieb Rost; 14 (25) сентября 17664 (16) сентября 1812) — первый директор Московского коммерческого училища.

Сын профессора Московского университета И. А Роста; рос «в собственном доме отца „за Варваркою, у монастыря св. Иоанна Богослова, с голландскою кровлею и весьма высоким забором“»[1].

Службу начал в 1786 году в штабе московского главнокомандующего П. Д. Еропкина. Состоя «при Герольдии», 22 октября 1802 году получил чин надворного советника. В 1804 году он был назначен директором Московского Коммерческого Училища и прослужил здесь до 1809 года.

Умер в чине коллежского советника, в Москве, через день после занятия её французами — 4 сентября 1812 года и был похоронен на Введенском кладбище. У него был сын Пётр.

Им были изданы: «Краткие известия о жизни, делах и кончине покойного Генерал-аншефа и разных орденов Кавалера Петра Дмитриевича Еропкина. Собранные из верных и несомнительных источников» (М.: тип. Кряжева и Мея, 1805. — 39 с); [dlib.rsl.ru/viewer/01002988971#?page=5 «Высочайшие собственноручные письма и повеления... Государыни Императрицы Екатерины. Великие к покойному генералу Петру Дмитриевичу Еропкину и всеподданнейшие его донесения»] (М.: Университетская типография, 1808. — 343 с.).

Напишите отзыв о статье "Рост, Яков Иванович"



Примечания

  1. Императорское Московское Коммерческое Училище на Остоженке // История Московского Купеческого Общества. — М., 1914. — Т. 4. — С. 62.

Литература

Отрывок, характеризующий Рост, Яков Иванович



Когда ввечеру Илагин распростился с Николаем, Николай оказался на таком далеком расстоянии от дома, что он принял предложение дядюшки оставить охоту ночевать у него (у дядюшки), в его деревеньке Михайловке.
– И если бы заехали ко мне – чистое дело марш! – сказал дядюшка, еще бы того лучше; видите, погода мокрая, говорил дядюшка, отдохнули бы, графинечку бы отвезли в дрожках. – Предложение дядюшки было принято, за дрожками послали охотника в Отрадное; а Николай с Наташей и Петей поехали к дядюшке.
Человек пять, больших и малых, дворовых мужчин выбежало на парадное крыльцо встречать барина. Десятки женщин, старых, больших и малых, высунулись с заднего крыльца смотреть на подъезжавших охотников. Присутствие Наташи, женщины, барыни верхом, довело любопытство дворовых дядюшки до тех пределов, что многие, не стесняясь ее присутствием, подходили к ней, заглядывали ей в глаза и при ней делали о ней свои замечания, как о показываемом чуде, которое не человек, и не может слышать и понимать, что говорят о нем.
– Аринка, глянь ка, на бочькю сидит! Сама сидит, а подол болтается… Вишь рожок!
– Батюшки светы, ножик то…
– Вишь татарка!
– Как же ты не перекувыркнулась то? – говорила самая смелая, прямо уж обращаясь к Наташе.
Дядюшка слез с лошади у крыльца своего деревянного заросшего садом домика и оглянув своих домочадцев, крикнул повелительно, чтобы лишние отошли и чтобы было сделано всё нужное для приема гостей и охоты.
Всё разбежалось. Дядюшка снял Наташу с лошади и за руку провел ее по шатким досчатым ступеням крыльца. В доме, не отштукатуренном, с бревенчатыми стенами, было не очень чисто, – не видно было, чтобы цель живших людей состояла в том, чтобы не было пятен, но не было заметно запущенности.