Роткевич, Иван Адамович

Иван Адамович Роткевич
польск. Jan Rotkiewicz
Иван (Ян) Адамович Роткевич
Дата рождения	20 июня 1898(1898-06-20)
Место рождения	Борисов (город), Минская губерния, Российская империя
Дата смерти	16 мая 1962(1962-05-16) (63 года)
Место смерти	Москва, СССР
Принадлежность	Российская империя Российская империя РСФСР РСФСР СССР СССР Польша Польша в 1944—1957 гг.
Род войск	пехота
Годы службы	1916-1957
Звание	генерал-лейтенант (СССР) генерал дивизии (ПНР)
Командовал	110-я гвардейская стрелковая дивизия 2-я пехотная дивизия имени Генрика Домбровского Поморский Военный Округ Люблинский Военный Округ Познаньский Военный Округ Варшавский Военный Округ
Сражения/войны	Гражданская война в России Вторая мировая война Операция Висла
Награды и премии	СССР Польша

Ива́н (Ян) Ада́мович Ротке́вич (польск. Jan Rotkiewicz, 20 июня 1898— 16 мая 1962) — советский и польский военачальник, генерал-лейтенант (11 мая 1949), генерал дивизии (1949).

Биография

Ранний период

Иван (Ян) Адамович Роткевич родился 20 июня 1898 года в городе Борисов, Минской губернии, Российской империи. Национальность поляк.

В 1916 году поступил добровольцем в Российскую императорскую армию. С 1918 года в РККА. В 1918—1919 годах сражается против белочехов и армии Колчака. В 1919—1924 годах учился в 4-й Казанской военно-инженерной школе комсостава РККА. После окончания учёбы командовал взводом, ротой и батальоном в Туркестанском военном округе (с 1926 — Среднеазиатский военный округ).

В 1938 году Роткевич был уволен из РККА и лишен звания на основе Директивы Наркомата Обороны СССР от 24 июня 1938 об увольнении из РККА военнослужащих национальностей, не представленных на территории СССР. После восстановления в РККА работал преподавателем физкультуры в Ташкентском политехническом институте.

Годы Великой Отечественной войны

В связи с началом Великой Отечественной войны и нехваткой офицерских кадров в августе 1941 года был восстановлен в РККА в звании капитан. Был назначен командиром батальона в 545-й стрелковый полк 389-й стрелковой дивизии, которая формировалась в Ташкенте и Термезе. Вскоре назначен начальником штаба 545-го стрелкового полка, а в январе 1942 года — начальником оперативного отдела штаба 389-й стрелковой дивизии. В декабре 1942 года Роткевич был ранен. После пребывания в госпитале в январе 1943 года И. А. Роткевич назначен начальником штаба 5-й гвардейской стрелковой бригады.

В августе 1943 года из 5-й и 7-й гвардейских стрелковых бригад была сформирована 110-я гвардейская стрелковая дивизия, а Роткевич назначен её начальником штаба. Пребывал в этой должности до апреля 1944 года.

С 18 апреля 1944 года по 27 апреля 1944 года полковник И. А. Роткевич — командир 110-й гвардейской Краснознамённой стрелковой дивизии.

25 июля 1944 года Роткевич назначен начальником штаба 2-й пехотной дивизии имени Генрика Домбровского 1-й армии Войска Польского. 17 сентября 1944 года назначен командиром этой дивизии. 11 ноября 1944 года полковнику Роткевичу было присвоено звание генерала бригады.

16 января 1945 года 2-я пехотная дивизия под командованием Роткевича первой из польских соединений форсирует Вислу в районе Варшавы и 17 января начинает уличные бои в городе. 17 января 1945 г. дивизия заняла левобережную часть Варшавы и до 24 января составляла первый послевоенный гарнизон столицы Польши. Иван Адамович Роткевич был назначен командующим военным гарнизоном Варшавы. 2-й пехотной дивизии было присвоено почетное наименование «Варшавская».

С 8 февраля 1945 года дивизия Роткевича участвует в кровопролитных боях на Поморском Вале, под Колобжегом и 10 марта 1945 года выходит на побережье Щецинского залива в районе Камня Поморского.

В середине марта 1945 года генерал бригады И. А. Роткевич назначен начальником штаба 1-й Армии Войска Польского, а в апреле 1945 года назначен заместителем начальника Главного Штаба Войска Польского.

Послевоенные годы

11 июля 1945 года И. А. Роткевичу было присвоено звание генерал-майор.

С 29 апреля 1946 года по 31 октября 1946 года — командующий Оперативной группой «Жешув», созданной для репатриации этнического украинского населения Лемковщины в СССР и для борьбы с украинским националистическим подпольем.

С 26 июня 1947 года по 15 октября 1947 года И. А. Роткевич — командующий Поморским военным округом.

С 15 октября 1947 года по 1948 год — командующий Люблинским военным округом.

С 1948 года по март 1949 года — командующий Познаньским военным округом.

С марта 1949 года по 1953 год — командующий Варшавским военным округом. В апреле 1949 года Роткевичу было присвоено звание генерала дивизии, а 11 мая 1949 года — генерал-лейтенант Советской Армии.

В 1950 году на Роткевича было совершено покушение, после которого он проходил лечение в Варшаве и Москве.

С 1952 по 1956 год — депутат Сейма первого созыва. С 08 февраля 1953 года по 20 февраля 1954 года — председатель Польского футбольного союза.

В 1953—1956 годах проходил обучение в Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова.

В 1957 году закончил службу в Войске Польском и вернулся в СССР. В этом же году он ушел в отставку в звании генерал-лейтенант.

Награды

• орден Ленина (1946)
• четыре ордена Красного Знамени (26.07.1943, 19.04.1944, 03.11.1944, 1951)
• орден Кутузова I степени (29.05.1945)
• орден Кутузова II степени (06.04.1945)
• орден Отечественной войны 1-й степени (06.11.1943)
• орден Красной Звезды (19.04.1943)
• медаль «За боевые заслуги» (31.01.1943)
• медаль XX лет РККА (1938)
• орден Возрождения Польши III степени (Командор).
• орден «За воинскую доблесть» IV степени (золотой крест)
• и другие.

Литература

• Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комдивы. Военный биографический словарь. — М.: Кучково поле, 2014. — Т. 5. — С. 225-227. — 1500 экз. — ISBN 978-5-9950-0457-8.
•  Поплавский С. Г. , Товарищи в борьбе, Воениздат, Москва, 1974

Ссылки

• [generals.dk/general/Rotkiewicz/Iwan/Poland.html The Generals of WWII.]
• [389sd.ucoz.ru/publ/1-1-0-13 Ян Роткевич]

Отрывок, характеризующий Роткевич, Иван Адамович

Пьер уже не мог взять на себя отвернуться и закрыть глаза. Любопытство и волнение его и всей толпы при этом пятом убийстве дошло до высшей степени. Так же как и другие, этот пятый казался спокоен: он запахивал халат и почесывал одной босой ногой о другую.
Когда ему стали завязывать глаза, он поправил сам узел на затылке, который резал ему; потом, когда прислонили его к окровавленному столбу, он завалился назад, и, так как ему в этом положении было неловко, он поправился и, ровно поставив ноги, покойно прислонился. Пьер не сводил с него глаз, не упуская ни малейшего движения.
Должно быть, послышалась команда, должно быть, после команды раздались выстрелы восьми ружей. Но Пьер, сколько он ни старался вспомнить потом, не слыхал ни малейшего звука от выстрелов. Он видел только, как почему то вдруг опустился на веревках фабричный, как показалась кровь в двух местах и как самые веревки, от тяжести повисшего тела, распустились и фабричный, неестественно опустив голову и подвернув ногу, сел. Пьер подбежал к столбу. Никто не удерживал его. Вокруг фабричного что то делали испуганные, бледные люди. У одного старого усатого француза тряслась нижняя челюсть, когда он отвязывал веревки. Тело спустилось. Солдаты неловко и торопливо потащили его за столб и стали сталкивать в яму.
Все, очевидно, несомненно знали, что они были преступники, которым надо было скорее скрыть следы своего преступления.
Пьер заглянул в яму и увидел, что фабричный лежал там коленами кверху, близко к голове, одно плечо выше другого. И это плечо судорожно, равномерно опускалось и поднималось. Но уже лопатины земли сыпались на все тело. Один из солдат сердито, злобно и болезненно крикнул на Пьера, чтобы он вернулся. Но Пьер не понял его и стоял у столба, и никто не отгонял его.
Когда уже яма была вся засыпана, послышалась команда. Пьера отвели на его место, и французские войска, стоявшие фронтами по обеим сторонам столба, сделали полуоборот и стали проходить мерным шагом мимо столба. Двадцать четыре человека стрелков с разряженными ружьями, стоявшие в середине круга, примыкали бегом к своим местам, в то время как роты проходили мимо них.
Пьер смотрел теперь бессмысленными глазами на этих стрелков, которые попарно выбегали из круга. Все, кроме одного, присоединились к ротам. Молодой солдат с мертво бледным лицом, в кивере, свалившемся назад, спустив ружье, все еще стоял против ямы на том месте, с которого он стрелял. Он, как пьяный, шатался, делая то вперед, то назад несколько шагов, чтобы поддержать свое падающее тело. Старый солдат, унтер офицер, выбежал из рядов и, схватив за плечо молодого солдата, втащил его в роту. Толпа русских и французов стала расходиться. Все шли молча, с опущенными головами.
– Ca leur apprendra a incendier, [Это их научит поджигать.] – сказал кто то из французов. Пьер оглянулся на говорившего и увидал, что это был солдат, который хотел утешиться чем нибудь в том, что было сделано, но не мог. Не договорив начатого, он махнул рукою и пошел прочь.


После казни Пьера отделили от других подсудимых и оставили одного в небольшой, разоренной и загаженной церкви.
Перед вечером караульный унтер офицер с двумя солдатами вошел в церковь и объявил Пьеру, что он прощен и поступает теперь в бараки военнопленных. Не понимая того, что ему говорили, Пьер встал и пошел с солдатами. Его привели к построенным вверху поля из обгорелых досок, бревен и тесу балаганам и ввели в один из них. В темноте человек двадцать различных людей окружили Пьера. Пьер смотрел на них, не понимая, кто такие эти люди, зачем они и чего хотят от него. Он слышал слова, которые ему говорили, но не делал из них никакого вывода и приложения: не понимал их значения. Он сам отвечал на то, что у него спрашивали, но не соображал того, кто слушает его и как поймут его ответы. Он смотрел на лица и фигуры, и все они казались ему одинаково бессмысленны.
С той минуты, как Пьер увидал это страшное убийство, совершенное людьми, не хотевшими этого делать, в душе его как будто вдруг выдернута была та пружина, на которой все держалось и представлялось живым, и все завалилось в кучу бессмысленного сора. В нем, хотя он и не отдавал себе отчета, уничтожилась вера и в благоустройство мира, и в человеческую, и в свою душу, и в бога. Это состояние было испытываемо Пьером прежде, но никогда с такою силой, как теперь. Прежде, когда на Пьера находили такого рода сомнения, – сомнения эти имели источником собственную вину. И в самой глубине души Пьер тогда чувствовал, что от того отчаяния и тех сомнений было спасение в самом себе. Но теперь он чувствовал, что не его вина была причиной того, что мир завалился в его глазах и остались одни бессмысленные развалины. Он чувствовал, что возвратиться к вере в жизнь – не в его власти.
Вокруг него в темноте стояли люди: верно, что то их очень занимало в нем. Ему рассказывали что то, расспрашивали о чем то, потом повели куда то, и он, наконец, очутился в углу балагана рядом с какими то людьми, переговаривавшимися с разных сторон, смеявшимися.
– И вот, братцы мои… тот самый принц, который (с особенным ударением на слове который)… – говорил чей то голос в противуположном углу балагана.
Молча и неподвижно сидя у стены на соломе, Пьер то открывал, то закрывал глаза. Но только что он закрывал глаза, он видел пред собой то же страшное, в особенности страшное своей простотой, лицо фабричного и еще более страшные своим беспокойством лица невольных убийц. И он опять открывал глаза и бессмысленно смотрел в темноте вокруг себя.
Рядом с ним сидел, согнувшись, какой то маленький человек, присутствие которого Пьер заметил сначала по крепкому запаху пота, который отделялся от него при всяком его движении. Человек этот что то делал в темноте с своими ногами, и, несмотря на то, что Пьер не видал его лица, он чувствовал, что человек этот беспрестанно взглядывал на него. Присмотревшись в темноте, Пьер понял, что человек этот разувался. И то, каким образом он это делал, заинтересовало Пьера.
Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.