Рохейм, Геза
Геза Рохейм (венг. Róheim Géza; 12 сентября 1891, Будапешт — 7 июня 1953, Нью-Йорк) — венгерско-американский психоаналитик, этнограф и антрополог фрейдомарксистского толка[1]. Проводил полевые исследования в Центральной Австралии, Северной Америке, Африке, на острове Норманби (Меланезия) и Новой Гвинее. Один из создателей психоаналитической антропологии.
Биография
Изучал географию и антропологию в университетах Берлина, Лейпцига и Будапешта. Среди его учителей были Феликс фон Лушан и Пауль Эренрейх. После возвращения в Венгрию в 1914 году получил степень доктора в областях географии, истории восточных народов и английской филологии. В 1915—1916 годах прошёл курс дидактического психоанализа у известнейшего венгерского психоаналитика Шандора Ференци. В 1919 году стал первым профессором антропологии в Будапештском университете.
Во время учёбы приобщился к трудам Зигмунда Фрейда, оказавшим серьёзное влияние на его мировоззрение; впоследствии одним из первых профессионально применял фрейдистский психоанализ к изучению сохранившихся до наших дней первобытных культур. В 1921 году был отмечен самим Фрейдом за статью, посвящённую «Эдиповому комплексу».
В первую крупную этнографическую экспедицию отправился в 1928 году. Финансирование предоставила принцесса греческая и датская Мари Бонапарт, известная последовательница Фрейда. По пути в Австралию спутники Рохейма сделали остановку в принадлежащем французам Джибути (Французский Берег Сомали). В феврале 1929 года экспедиция прибыла в Австралию и направилась в центральные регионы континента, где изучала психоаналитические и антропологические особенности племён аборигенов аранда и лоритья. После возвращения в Аделаиду Рохейм высадился в Порт-Морсби на Папуа-Новой Гвинее, а оттуда отбыл на меланезийский остров Норманби. В Америке исследователи изучали индейцев, живущих в резервации юма на мексикано-американской границе. В апреле 1931 года Рохейм вернулся в Будапешт.
В 1932—1938 годах преподавал психоанализ и антропологию в Будапештском институте психоанализа. В 1938 году, в условиях диктатуры Миклоша Хорти и нарастания нестабильности в Европе накануне Второй мировой войны, в силу еврейского происхождения был вынужден покинуть Венгрию и эмигрировал в Соединённые Штаты. Поступил на работу в государственной лечебнице в Вустере (штат Массачусетс), затем занимался частной психоаналитической практикой в Нью-Йорке, с 1940 года преподавал в Нью-йоркском психоаналитическом институте. Находясь в США, совершал непродолжительные поездки к индейцам навахо.
Напишите отзыв о статье "Рохейм, Геза"
Ссылки
- [ethnopsyhology.narod.ru/study/history/roheim.htm Гёза Рохейм: психоаналитик, ставший антропологом]
- [web.archive.org/web/20030523091029/historia-site.narod.ru/library/ethnology/tokarev_7.htm Фрейдизм в этнографии]
- [psylist.net/slova/persona/?id_slovar=4696 Геза Рохейм в психологическом словаре]
- [www.countries.ru/library/culturologists/roheim.htm Геза Рохейм в культурологическом словаре]
- [www.mnsu.edu/emuseum/information/biography/pqrst/roheim_geza.html Géza Róheim Biography]
Примечания
- ↑ [www.pep-web.org/document.php?id=paq.040.0141b The Freudian Left. Wilhelm Reich, Geza Roheim, Herbert Marcuse: By Paul A. Robinson. — N. Y.: Harper & Row, Publishers, Inc., 1969. — 253 pp.]
Отрывок, характеризующий Рохейм, Геза
Они, может быть, умрут завтра, зачем они думают о чем нибудь другом, кроме смерти? И ему вдруг по какой то тайной связи мыслей живо представился спуск с Можайской горы, телеги с ранеными, трезвон, косые лучи солнца и песня кавалеристов.«Кавалеристы идут на сраженье, и встречают раненых, и ни на минуту не задумываются над тем, что их ждет, а идут мимо и подмигивают раненым. А из этих всех двадцать тысяч обречены на смерть, а они удивляются на мою шляпу! Странно!» – думал Пьер, направляясь дальше к Татариновой.
У помещичьего дома, на левой стороне дороги, стояли экипажи, фургоны, толпы денщиков и часовые. Тут стоял светлейший. Но в то время, как приехал Пьер, его не было, и почти никого не было из штабных. Все были на молебствии. Пьер поехал вперед к Горкам.
Въехав на гору и выехав в небольшую улицу деревни, Пьер увидал в первый раз мужиков ополченцев с крестами на шапках и в белых рубашках, которые с громким говором и хохотом, оживленные и потные, что то работали направо от дороги, на огромном кургане, обросшем травою.
Одни из них копали лопатами гору, другие возили по доскам землю в тачках, третьи стояли, ничего не делая.
Два офицера стояли на кургане, распоряжаясь ими. Увидав этих мужиков, очевидно, забавляющихся еще своим новым, военным положением, Пьер опять вспомнил раненых солдат в Можайске, и ему понятно стало то, что хотел выразить солдат, говоривший о том, что всем народом навалиться хотят. Вид этих работающих на поле сражения бородатых мужиков с их странными неуклюжими сапогами, с их потными шеями и кое у кого расстегнутыми косыми воротами рубах, из под которых виднелись загорелые кости ключиц, подействовал на Пьера сильнее всего того, что он видел и слышал до сих пор о торжественности и значительности настоящей минуты.
Пьер вышел из экипажа и мимо работающих ополченцев взошел на тот курган, с которого, как сказал ему доктор, было видно поле сражения.
Было часов одиннадцать утра. Солнце стояло несколько влево и сзади Пьера и ярко освещало сквозь чистый, редкий воздух огромную, амфитеатром по поднимающейся местности открывшуюся перед ним панораму.
Вверх и влево по этому амфитеатру, разрезывая его, вилась большая Смоленская дорога, шедшая через село с белой церковью, лежавшее в пятистах шагах впереди кургана и ниже его (это было Бородино). Дорога переходила под деревней через мост и через спуски и подъемы вилась все выше и выше к видневшемуся верст за шесть селению Валуеву (в нем стоял теперь Наполеон). За Валуевым дорога скрывалась в желтевшем лесу на горизонте. В лесу этом, березовом и еловом, вправо от направления дороги, блестел на солнце дальний крест и колокольня Колоцкого монастыря. По всей этой синей дали, вправо и влево от леса и дороги, в разных местах виднелись дымящиеся костры и неопределенные массы войск наших и неприятельских. Направо, по течению рек Колочи и Москвы, местность была ущелиста и гориста. Между ущельями их вдали виднелись деревни Беззубово, Захарьино. Налево местность была ровнее, были поля с хлебом, и виднелась одна дымящаяся, сожженная деревня – Семеновская.
Все, что видел Пьер направо и налево, было так неопределенно, что ни левая, ни правая сторона поля не удовлетворяла вполне его представлению. Везде было не доле сражения, которое он ожидал видеть, а поля, поляны, войска, леса, дымы костров, деревни, курганы, ручьи; и сколько ни разбирал Пьер, он в этой живой местности не мог найти позиции и не мог даже отличить ваших войск от неприятельских.
