Рохов, Ганс Фридрих фон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ганс Фридрих 2-й фон Рохов (нем. Hans Friedrich II. von Rochow; 1698, имение Плессов, ныне в составе Вердера, Бранденбург — 1787, Бранденбург-на-Хафеле) — прусский генерал-лейтенант, военный комендант Берлина времён Семилетней войны (1756—1760), получивший известность благодаря тому, что бесславно сдал город в 1757 году австрийскому отряду генерала Хадика и подписал три года спустя, в 1760 году, капитуляцию гарнизона перед русским генералом Тотлебеном.



Биография

Рохов - выходец из старинной дворянской семьи, первое упоминание о представителях которой относится к VIII веку. Роховы происходили из славянского племени гавелян. С начала XIII века Роховы упоминаются в качестве владельцев обширных поместий в Бранденбурге, находившихся по течению реки Хафел между городами Бранденбург и Потсдам. В XVI веке род Роховых разделился на 4 ветви, Ганс Фридрих Рохов принадлежал к Плессовской ветви (по названию родового поместья). Род Роховых, исторически связанный с Бранденбургом, насчитывает немало известных в Германии деятелей, в частности, известных прусских военачальников.

Ганс Фридрих Рохов начал службу в «длинном» полку, куда «солдатский король» Фридрих Вильгельм I собирал великанов со всей Европы. Здесь он дослужился до капитана. После расформирования полка продолжает службу в полку принца Брауншвейгского в Магдебурге, затем, в звании полковника, назначается комендантом крепости Нейсе (1744) и вскоре становится генерал-майором. Незадолго до начала Семилетней войны выходит в отставку.

С началом Семилетней войны возвращается на службу и, поскольку, по состоянию здоровья, не годился для действующей армии (из-за больной спины генерал Рохов не мог ездить верхом), назначается военным комендантом Берлина с одновременным присвоением звания генерал-лейтенанта. В октябре 1757 года Рохов, будучи верховной военной властью прусской столицы, проигнорировал донесения о приближении к Берлину австрийского отряда, не принял практически никаких мер предосторожности, а, когда австрийцы генерала Хадика ворвались в город, бежал, под предлогом охраны королевы, уведя с собой в Шпандау большую часть гарнизона.

По возвращении в Берлин, едва не стал жертвой самосуда возмущённой толпы горожан, которых пришлось разгонять войсками. Несмотря на своё бесславное поведение сохранил должность берлинского коменданта. Три года спустя, получив первым известие о готовящейся экспедиции русских войск против Берлина (это известие привёз адвокат, посетивший, по поручению берлинского банкира, русский полевой лагерь), ходил, по описанию очевидца, несколько дней как громом поражённый, никому не открывая причины, так, что по городу начали курсировать слухи о том, что с королём, по-видимому, приключилось большое несчастье. Когда новость уже невозможно было скрыть и, за три дня до появления русских, состоялся военный совет, высказался на нём за оставление города на милость неприятеля. Задачу обороны Берлина взяли на себя фельдмаршал Левальд и генералы Зейдлиц и Кноблох. Последним деянием Рохова было подписание капитуляции гарнизона Берлина 9 октября 1760 года. Последние годы своей армейской службы генерал провёл в русском плену.

Не отличившись отвагой при защите вверенной ему прусской столицы, генерал являлся, по всей вероятности, исполнительным и надёжным тыловым чиновником, известно, что Фридрих II доверял ему: его преемник на посту коменданта был первоначально назначен временно, до возвращения Рохова из плена, однако, поскольку плен затянулся, а преемник хорошо зарекомендовал себя, вернувшийся из плена Рохов нашёл своё место занятым и ему ничего другого не оставалось, как подать в 1764 году в отставку. Умер в своём имении в весьма преклонном возрасте, дожив, без малого, до девяноста лет.

Напишите отзыв о статье "Рохов, Ганс Фридрих фон"

Литература

  • Zedlitz-Neukirch, Leopold: Neues preussisches Adels-lexicon, Vierter Band, Gebrüder Reichenbach, Leipzig 1836, S.429f
  • И. В. фон Архенгольц: История Семилетней войны, АСТ, Москва 2001

Отрывок, характеризующий Рохов, Ганс Фридрих фон

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.