Ро, Джон Септимус

Джон Септимус Ро (англ. John Septimus Roe; 8 мая 1797 — 28 мая 1878) — первый генеральный землемер (англ. Surveyor-General) Западной Австралии. Около 40 лет входил в органы законодательной и исполнительной власти колонии. Также известен своей службой и научными исследованиями.

Биография

Ранние годы

Родился в Великобритании, был седьмым сыном в семье. В школе проявил блестящие математические способности, что позволило ему попасть в специальную математическую школу и уже в 15 лет (а именно 11 июня 1813) начать службу мичманом на флоте. Успел принять участие в Наполеоновских войнах, а когда они закончились впервые попал в Австралию.

В Австралии

В 1817—1821 годах Ро ежегодно принимал участие в экспедициях под руководством Кинга вдоль побережья в составе команды судов, отправляемых для его описания и картографирования. Он попал в несколько опасных для жизни переделок, среди прочего, подвергшись нападению аборигенов на одном из островов и упав на палубу с 15-метровой высоты. Второе происшествие, хоть оно изначально и привело лишь к обмороку и лёгким повреждениям, сам Джон считал причиной своей позднейшей частичной слепоты. Ему было также присвоено звание лейтенанта и позволено назвать — своим именем или иным образом — несколько второстепенных географических объектов.

19 августа 1822 года при выполнении работ по описанию Сиднейской бухты шлюпка с Ро на борту потерпела крушение. При этом четыре человека погибли. Однако описание всё же было завершено и в 1826 Адмиралтейство опубликовало его. Вскоре Ро прибыл в Англию, ступив на её землю в июне 1823.

Следующее своё назначение офицер получил 2 февраля 1824. Его инструкции предписывали возвращение в Австралию на борту судна Tamar. Экипаж судна содействовал основанию поселения на острове Мэллвилл, но вскоре отплыл в Бомбей для пополнения запасов. Затем корабль некоторое время курсировал между Цейлоном, Индией и Рангуном. Британия воевала с Бирмой и служба Ро на этой войне была в 1827 вознаграждена Бирманской медалью англ. Burma Medal. Затем последовало новое возвращение в Англию.

Генеральный землемер

Ро провёл в Англии некоторое время, встречаясь с семьёй и пытаясь поправить своё расстроившееся здоровье. Также он ухаживал за будущей женой Матильдой. Узнав, что место генерального землемера австралийского Нового Южного Уэльса вакантно, Джон выразил желание получить этот пост, но его усилия не увенчались успехом. Однако ему поступило предложение занять аналогичную должность в Западной Австралии. Желая оставить службу на флоте, Ро настоял, чтобы это назначение было гражданским, а не военным, и согласился. В начале 1829 года он взошёл на борт судна, следующего в Австралию.

Экспедиции и исследования

С 1829 по 1849 Ро совершил огромное число вылазок и экспедиций вдоль австралийского побережья и вглубь материка. В пятимесячной экспедиции 1848 года он был серьёзно ранен и после этого не предпринимал долгих походов сам, однако активно вдохновлял на это других, в том числе известных учёных и первопроходцев. Усилия Ро по документированию ранних исследований Западной Австралии с 1827 по 1870 год сделали этот регион и его первичное изучение наиболее прозрачным для потомков. Его труд Letterbook of Explorers' Journals сохраняет актуальность и по сей день.

Последние годы

После смерти жены в 1871 вышел в отставку, прослужив колонии более 40 лет. Был слеп на один глаз, в последние годы болел и скончался 28 мая 1878. Был удостоен торжественных похорон и погребён в Перте.

Семья

В феврале 1829 года сочетался браком с Матильдой Беннет. Имел от неё 13 детей.

Память

В честь Ро названы несколько природных и рукотворных объектов, а также биологические виды.

Ссылки

• [en.wikisource.org/wiki/A_Naval_Biographical_Dictionary/Roe,_John_Septimus A Naval Biographical Dictionary/Roe, John Septimus. WIKISOURCE]

Отрывок, характеризующий Ро, Джон Септимус

Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.