Ртвеладзе, Эдвард Васильевич

Эдвард Васильевич Ртвеладзе
Эдвард Ртвеладзе в 2015 году
Научная сфера:	археология, история и др.
Место работы:	Институт искусствоведения Академии наук Республики Узбекистан.
Учёная степень:	доктор исторических наук
Учёное звание:	профессор
Награды и премии:

Эдвард Васильевич Ртвеладзе (груз. ედუარდ ბასილის ძე რთველაძე; узб. Edvard Vasilyevich Rtveladze; род. 14 мая 1942; Боржоми, Грузинская ССР, СССР) — советский, грузинский и узбекистанский учёный. Академик Академии наук Республики Узбекистан, доктор исторических наук, профессор, член Сената Олий Мажлиса Республики Узбекистан. Является ученым в области истории, археологии, нумизматики, культуры и искусства Центральной Азии, Кавказа и соседних стран. Является автором многочисленных научных книг, монографий, докладов и статей.

Биография

Эдвард Ртвеладзе родился 14 мая 1942 года в городе Боржоми, Грузинской ССР. Его отец работал в Ликани — главном санаторном месте Боржоми, где заведовал питанием для раненых, доставляемых с фронта. Был участником Первой мировой войны, а на Вторую мировую войну его уже не призвали по причине возраста. Дом семьи Ртвеладзе располагался в живописном месте по дороге из Боржоми в Ликани, напротив парка, где находился дворец императора Александра III, а за его домом сразу же начинался густой лес Боржомского заповедника. Большой дом, в котором он жил с семьей, делился на две части. В одной из них жил егерь заповедника, друг его отца Николай Камкамидзе с женой Русудан и детьми, а во второй — семья Ртвеладзе: отец, мать, две сестры — Нелли и Тамара (умерла в 13 лет от менингита), брат Валерий и сам Эдвард. Его сестры и брат родились в Кисловодске, где его семья жила еще до войны в доме приобретенном отцом Эдварда до революции.

В 1946 году отец Эдварда решил вернуться в Кисловодск. Позднее Эдвард с матерью, братом и сестрами присоединились к отцу. В те годы у Эдварда появился интерес к путешествиям, природе и истории. В Кисловодске они с семьей поселились на Ольховской набережной, неподалеку от знаменитой Лермонтовской скалы, где состоялась дуэль Грушницкого и Печорина, описанная Лермонтовым в романе «Герой нашего времени». Спустя год, они переехали район Баязет. В 1949 году Эдвард пошел в первый класс школы № 17, а затем в старших классах в школу № 14.

В феврале 1949 года от свирепствовавшего в те годы менингита в возрасте 13 лет скончалась его сестра Тамара. После этого отец Эдварда уехал вначале в город Клухори, а затем переехал в станицу Зеленчукскую, где стал работать заведующим чайной. В августе 1950 года семья Ртвеладзе переехала в станицу Зеленчукскую, где они прожили три года. В юные годы наукой Эдвард стал заниматься самостоятельно. Когда он учился в Кисловодске, там не было никаких учебных и научных учреждений, связанных с археологией или историей.

Родители Эдварда не имели высшего образования. Его отец Василий Иосифович — по причине того, что с конца XIX и начала XX века до XIX и начала XX века жил у бабушки в труднодоступном горном селении, который находился в Верхней Раче, куда учитель из Кутаиси приезжал на зиму до закрытия перевала и уезжал после его открытия. В детстве и юности он говорил только по-грузински и свански, а русский язык освоил после приезда в Тбилиси. Несмотря на то, что он хорошо освоил русский язык, говорил с сильным грузинским акцентом. Мать, Анна Тимофеевна, окончила три класса гимназии в Николаеве и Севастополе, где её отец — Тимофей Яковлевич Хонин, занимался клёпкой боевых кораблей. Несмотря на это, его родители очень любили читать. Его отец, особенно в пенсионном возрасте, целыми днями просиживал в городской читальне и читал различные книги. Помимо своих родных грузинского и сванского языка, он говорил по-турецки и персидски, которые освоил во время пребывания в Персии и Турции до революции. Также он владел азербайджанским и армянским языком. Его мать, по мере возможности, также много читала.

Эдвард и его сёстры и брат с детства воспитывались в среде, где книге придавалось большое значение. В юные годы Эдвард начал читать научную литературу. В основном это были книги по географии, о путешествиях и открытиях новых земель. К восьмому классу он перечитал всю имевшуюся в библиотеках Кисловодска географическую литературу, в том числе книгу Иосифа Магидовича об истории географических открытий. В те годы он делал собственные маршруты по горам и долинам окрестностей Кисловодска, и даже однажды вместе с друзьями сверстниками дошел до византийского монастыря в Верхнем Архызе.

В 1956 году Эдвард Ртвеладзе совершил путешествие к горе Эльбрус, через долины рек Хасаута и Харбаза, в верховья реки Малки. Позднее он совершил поездку через труднодоступный перевал Кыртык-ауш в Баксанское ущелье. Кроме того, в юности он побывал в долине Эшкакона через Маринский перевал в Клухори. Уже в те поры Эдвард начал увлекаться книгами по истории и археологии, которые постепенно стали оттеснять и заменять географическую литературу, которые побудили его совершать археологические обследования местностей. С лета 1958 года Эдвард уже самостоятельно занимался полевой археологией вместе со своим одноклассником и другом Владимиром Багдасаровым, в будущем ставшим переводчиком в Египте, а затем многие годы заведовавшим отделом в библиотеке Академии наук СССР.

В 1967 году Эдвард Ртвеладзе окончил Ташкентский государственный университет по специальности историк-археолог. В 1967—1969 годах работал лаборантом и младшим научным сотрудником института искусствоведения Академии наук Узбекистана. С 1970 по 1973 год — преподавал в Ташкентском институте театрального и художественного искусства. С 1973 по 1976 год — младший научный сотрудник Института искусствоведения Академии художеств Узбекистана. В 1976—1985 годах был старшим научным сотрудником Института искусствоведения Академии художеств Узбекистана. С 1985 до 2009 года — заведующий отделением Института искусствоведения Академии художеств Узбекистана.

Научная работа

Научная деятельность Эдаврда Ртвеладзе охватывает древнюю и средневековую историю и археологию Средней Азии, искусство и культуру этих периодов, а также связанные с ними вспомогательные исторические дисциплины — нумизматику и эпиграфику. По состоянию на середину 2000-х годов он участвовал более чем в 80 научных археологических экспедициях не только на территории Средней Азии, но и на Кавказе, Кипре, во Франции и Японии. При непосредственном участии Эдварда Ртвеладзе открыто и исследовано большое количество археологических памятников. Во главе с Эдвардом Ртвеладзе Тохаристанская экспедиция проводила археологические раскопки крупного памятника Кампыртепа — древнего города периода Кушанского царства. Под руководством учёного также составлялись коллективные юбилейные монографии об исторических городах Узбекистана и выдающихся государственных деятелях прошлого, в частности, книги «Амир Темур в мировой истории», «Хива — город тысячи куполов», «Шахрисабз», «Термез», «Джалалиддин Мангуберды» и другие. К 2012 году Эдвард Ртвеладзе опубликовал, в общей сложности, 830 научных трудов

В 1985 году удостоен Государственной премии Узбекской ССР имени Беруни.

В 1989 году Эдварду Ртвеладзе присвоена учёная степень доктора исторических наук, в 1992 году — учёное звание профессора. В 1995 году избран в состав Академии Наук Узбекистана.

Семья

Эдвард Ртвеладзе женат. Вместе со своей супругой Лидией Львовной они в браке почти 50 лет и имеют трое детей и внуков. Старшая дочь — Аня, поэтесса, окончила филологический факультет. Младшая дочь — Нелли, выпускница Ташкентского института культуры. Увлекается музыкой и театром. Сын — Григорий, увлекается футболом и работает в Федерации футбола Узбекистана.

Награды

Узбекистан

• Государственная премия Узбекской ССР имени Беруни: 1985
• Золотая медаль и диплом АХ Узбекистана «За выдающийся вклад в изучении культуры»: 1999
• Орден «Буюк Хизматлари Учун» (За выдающиеся заслуги): 2001
• Орден «Мехнат Шухрати»: 2003
• также является обладателем различных дипломов и наград.

Иностранные

• Орден Чести: 2001, Грузии

Ссылки

• [mytashkent.uz/2012/12/28/vspominaya-byloe-edvard-vasilevich-rtveladze/ «Вспоминая былое»: Биография Эдварда Васильевича Ртвеладзе]
• [www.ut.uz/persona/edvard-rtveladze:-glavnoe-vsegda-dvigatysya-vpered Эдвард Ртвеладзе: «Главное всегда двигаться вперед» ]
• [www.idea.uz/content/113 idea.uz: Эдвард Ртвеладзе]
• [www.gazeta.uz/2012/05/15/rtveladze/ gazeta.uz: Академик Эдвард Ртвеладзе отметил 70-летие]

Отрывок, характеризующий Ртвеладзе, Эдвард Васильевич

Известие казаков, подтвержденное посланными разъездами, доказало окончательную зрелость события. Натянутая струна соскочила, и зашипели часы, и заиграли куранты. Несмотря на всю свою мнимую власть, на свой ум, опытность, знание людей, Кутузов, приняв во внимание записку Бенигсена, посылавшего лично донесения государю, выражаемое всеми генералами одно и то же желание, предполагаемое им желание государя и сведение казаков, уже не мог удержать неизбежного движения и отдал приказание на то, что он считал бесполезным и вредным, – благословил совершившийся факт.


Записка, поданная Бенигсеном о необходимости наступления, и сведения казаков о незакрытом левом фланге французов были только последние признаки необходимости отдать приказание о наступлении, и наступление было назначено на 5 е октября.
4 го октября утром Кутузов подписал диспозицию. Толь прочел ее Ермолову, предлагая ему заняться дальнейшими распоряжениями.
– Хорошо, хорошо, мне теперь некогда, – сказал Ермолов и вышел из избы. Диспозиция, составленная Толем, была очень хорошая. Так же, как и в аустерлицкой диспозиции, было написано, хотя и не по немецки:
«Die erste Colonne marschiert [Первая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то, die zweite Colonne marschiert [вторая колонна идет (нем.) ] туда то и туда то» и т. д. И все эти колонны на бумаге приходили в назначенное время в свое место и уничтожали неприятеля. Все было, как и во всех диспозициях, прекрасно придумано, и, как и по всем диспозициям, ни одна колонна не пришла в свое время и на свое место.
Когда диспозиция была готова в должном количестве экземпляров, был призван офицер и послан к Ермолову, чтобы передать ему бумаги для исполнения. Молодой кавалергардский офицер, ординарец Кутузова, довольный важностью данного ему поручения, отправился на квартиру Ермолова.
– Уехали, – отвечал денщик Ермолова. Кавалергардский офицер пошел к генералу, у которого часто бывал Ермолов.
– Нет, и генерала нет.
Кавалергардский офицер, сев верхом, поехал к другому.
– Нет, уехали.
«Как бы мне не отвечать за промедление! Вот досада!» – думал офицер. Он объездил весь лагерь. Кто говорил, что видели, как Ермолов проехал с другими генералами куда то, кто говорил, что он, верно, опять дома. Офицер, не обедая, искал до шести часов вечера. Нигде Ермолова не было и никто не знал, где он был. Офицер наскоро перекусил у товарища и поехал опять в авангард к Милорадовичу. Милорадовича не было тоже дома, но тут ему сказали, что Милорадович на балу у генерала Кикина, что, должно быть, и Ермолов там.
– Да где же это?
– А вон, в Ечкине, – сказал казачий офицер, указывая на далекий помещичий дом.
– Да как же там, за цепью?
– Выслали два полка наших в цепь, там нынче такой кутеж идет, беда! Две музыки, три хора песенников.
Офицер поехал за цепь к Ечкину. Издалека еще, подъезжая к дому, он услыхал дружные, веселые звуки плясовой солдатской песни.
«Во олузя а ах… во олузях!..» – с присвистом и с торбаном слышалось ему, изредка заглушаемое криком голосов. Офицеру и весело стало на душе от этих звуков, но вместе с тем и страшно за то, что он виноват, так долго не передав важного, порученного ему приказания. Был уже девятый час. Он слез с лошади и вошел на крыльцо и в переднюю большого, сохранившегося в целости помещичьего дома, находившегося между русских и французов. В буфетной и в передней суетились лакеи с винами и яствами. Под окнами стояли песенники. Офицера ввели в дверь, и он увидал вдруг всех вместе важнейших генералов армии, в том числе и большую, заметную фигуру Ермолова. Все генералы были в расстегнутых сюртуках, с красными, оживленными лицами и громко смеялись, стоя полукругом. В середине залы красивый невысокий генерал с красным лицом бойко и ловко выделывал трепака.
– Ха, ха, ха! Ай да Николай Иванович! ха, ха, ха!..
Офицер чувствовал, что, входя в эту минуту с важным приказанием, он делается вдвойне виноват, и он хотел подождать; но один из генералов увидал его и, узнав, зачем он, сказал Ермолову. Ермолов с нахмуренным лицом вышел к офицеру и, выслушав, взял от него бумагу, ничего не сказав ему.
– Ты думаешь, это нечаянно он уехал? – сказал в этот вечер штабный товарищ кавалергардскому офицеру про Ермолова. – Это штуки, это все нарочно. Коновницына подкатить. Посмотри, завтра каша какая будет!


На другой день, рано утром, дряхлый Кутузов встал, помолился богу, оделся и с неприятным сознанием того, что он должен руководить сражением, которого он не одобрял, сел в коляску и выехал из Леташевки, в пяти верстах позади Тарутина, к тому месту, где должны были быть собраны наступающие колонны. Кутузов ехал, засыпая и просыпаясь и прислушиваясь, нет ли справа выстрелов, не начиналось ли дело? Но все еще было тихо. Только начинался рассвет сырого и пасмурного осеннего дня. Подъезжая к Тарутину, Кутузов заметил кавалеристов, ведших на водопой лошадей через дорогу, по которой ехала коляска. Кутузов присмотрелся к ним, остановил коляску и спросил, какого полка? Кавалеристы были из той колонны, которая должна была быть уже далеко впереди в засаде. «Ошибка, может быть», – подумал старый главнокомандующий. Но, проехав еще дальше, Кутузов увидал пехотные полки, ружья в козлах, солдат за кашей и с дровами, в подштанниках. Позвали офицера. Офицер доложил, что никакого приказания о выступлении не было.
– Как не бы… – начал Кутузов, но тотчас же замолчал и приказал позвать к себе старшего офицера. Вылезши из коляски, опустив голову и тяжело дыша, молча ожидая, ходил он взад и вперед. Когда явился потребованный офицер генерального штаба Эйхен, Кутузов побагровел не оттого, что этот офицер был виною ошибки, но оттого, что он был достойный предмет для выражения гнева. И, трясясь, задыхаясь, старый человек, придя в то состояние бешенства, в которое он в состоянии был приходить, когда валялся по земле от гнева, он напустился на Эйхена, угрожая руками, крича и ругаясь площадными словами. Другой подвернувшийся, капитан Брозин, ни в чем не виноватый, потерпел ту же участь.
– Это что за каналья еще? Расстрелять мерзавцев! – хрипло кричал он, махая руками и шатаясь. Он испытывал физическое страдание. Он, главнокомандующий, светлейший, которого все уверяют, что никто никогда не имел в России такой власти, как он, он поставлен в это положение – поднят на смех перед всей армией. «Напрасно так хлопотал молиться об нынешнем дне, напрасно не спал ночь и все обдумывал! – думал он о самом себе. – Когда был мальчишкой офицером, никто бы не смел так надсмеяться надо мной… А теперь!» Он испытывал физическое страдание, как от телесного наказания, и не мог не выражать его гневными и страдальческими криками; но скоро силы его ослабели, и он, оглядываясь, чувствуя, что он много наговорил нехорошего, сел в коляску и молча уехал назад.
Излившийся гнев уже не возвращался более, и Кутузов, слабо мигая глазами, выслушивал оправдания и слова защиты (Ермолов сам не являлся к нему до другого дня) и настояния Бенигсена, Коновницына и Толя о том, чтобы то же неудавшееся движение сделать на другой день. И Кутузов должен был опять согласиться.


На другой день войска с вечера собрались в назначенных местах и ночью выступили. Была осенняя ночь с черно лиловатыми тучами, но без дождя. Земля была влажна, но грязи не было, и войска шли без шума, только слабо слышно было изредка бренчанье артиллерии. Запретили разговаривать громко, курить трубки, высекать огонь; лошадей удерживали от ржания. Таинственность предприятия увеличивала его привлекательность. Люди шли весело. Некоторые колонны остановились, поставили ружья в козлы и улеглись на холодной земле, полагая, что они пришли туда, куда надо было; некоторые (большинство) колонны шли целую ночь и, очевидно, зашли не туда, куда им надо было.
Граф Орлов Денисов с казаками (самый незначительный отряд из всех других) один попал на свое место и в свое время. Отряд этот остановился у крайней опушки леса, на тропинке из деревни Стромиловой в Дмитровское.
Перед зарею задремавшего графа Орлова разбудили. Привели перебежчика из французского лагеря. Это был польский унтер офицер корпуса Понятовского. Унтер офицер этот по польски объяснил, что он перебежал потому, что его обидели по службе, что ему давно бы пора быть офицером, что он храбрее всех и потому бросил их и хочет их наказать. Он говорил, что Мюрат ночует в версте от них и что, ежели ему дадут сто человек конвою, он живьем возьмет его. Граф Орлов Денисов посоветовался с своими товарищами. Предложение было слишком лестно, чтобы отказаться. Все вызывались ехать, все советовали попытаться. После многих споров и соображений генерал майор Греков с двумя казачьими полками решился ехать с унтер офицером.
– Ну помни же, – сказал граф Орлов Денисов унтер офицеру, отпуская его, – в случае ты соврал, я тебя велю повесить, как собаку, а правда – сто червонцев.
Унтер офицер с решительным видом не отвечал на эти слова, сел верхом и поехал с быстро собравшимся Грековым. Они скрылись в лесу. Граф Орлов, пожимаясь от свежести начинавшего брезжить утра, взволнованный тем, что им затеяно на свою ответственность, проводив Грекова, вышел из леса и стал оглядывать неприятельский лагерь, видневшийся теперь обманчиво в свете начинавшегося утра и догоравших костров. Справа от графа Орлова Денисова, по открытому склону, должны были показаться наши колонны. Граф Орлов глядел туда; но несмотря на то, что издалека они были бы заметны, колонн этих не было видно. Во французском лагере, как показалось графу Орлову Денисову, и в особенности по словам его очень зоркого адъютанта, начинали шевелиться.
– Ах, право, поздно, – сказал граф Орлов, поглядев на лагерь. Ему вдруг, как это часто бывает, после того как человека, которому мы поверим, нет больше перед глазами, ему вдруг совершенно ясно и очевидно стало, что унтер офицер этот обманщик, что он наврал и только испортит все дело атаки отсутствием этих двух полков, которых он заведет бог знает куда. Можно ли из такой массы войск выхватить главнокомандующего?
– Право, он врет, этот шельма, – сказал граф.
– Можно воротить, – сказал один из свиты, который почувствовал так же, как и граф Орлов Денисов, недоверие к предприятию, когда посмотрел на лагерь.
– А? Право?.. как вы думаете, или оставить? Или нет?
– Прикажете воротить?
– Воротить, воротить! – вдруг решительно сказал граф Орлов, глядя на часы, – поздно будет, совсем светло.
И адъютант поскакал лесом за Грековым. Когда Греков вернулся, граф Орлов Денисов, взволнованный и этой отмененной попыткой, и тщетным ожиданием пехотных колонн, которые все не показывались, и близостью неприятеля (все люди его отряда испытывали то же), решил наступать.