Руайе, Клеманс

Клеманс Огюстин Руайе
фр. Clémence Augustine Royer
Дата рождения:	21 апреля 1830(1830-04-21)
Место рождения:	Нант, Франция
Дата смерти:	6 февраля 1902(1902-02-06) (71 год)
Место смерти:	Нёйи-сюр-Сен, Франция
Гражданство:	Франция
Язык произведений:	французский

Клеманс Огюстин Руайе (Ройе) (фр. Clémence Augustine Royer, 1830—1902) — французская писательница; начала свою литературную деятельность стихотворениями; в 1859 г. открыла в Лозанне женские курсы по логике, а затем и по философии; первая лекция была напечатана под заглавием «Introduction à la philosophie». В то же время Р. написала ряд статей по политической экономии в журнале «Nouvel Economiste», издававшемся в Швейцарии Паскалем Дюпра. Отдельно издала: «Théorie de l’impôt ou la dime sociale» (1862), «Ce que doit être une église nationale dans une république» (1861), «Jumeaux d’Hellas» — философский роман (1862), «Origine de l’homme et des sociétés» (1869), «Rites funéraires aux époques préhistoriques» (1876), «Le bien et la loi morale, éthique et téleologie» (1881) и др. Она перевела на французский язык сочинение Дарвина: «Происхождение видов» (1862; 2 изд., 1865) и написала к нему предисловие.

При написании этой статьи использовался материал из Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (1890—1907).

Биография

Происходила из католической семьи, отец был роялистом-легитимистом и в 1832 г. участвовал в восстании с целью восстановления власти Бурбонов. В возрасте 10 лет была помещена родителями в монастырскую школу в Ле-Мане, где получила религиозное образование. В 18 лет, во время революции 1848 г. прониклась республиканскими идеями, отвергнув убеждения своего отца. Лишившись отца в возрасте 19 лет, была вынуждена зарабатывать трудом гувернантки. Она пользовалась домашними библиотеками в семьях, где работала, чтобы с увлечением читать философские произведения и заниматься самообразованием. Интересовалась антропологией, политической экономией, биологией и философией. В 1854 г. преподаёт в частной школе для девочек в Хаверфордуэсте (южный Уэльс), годом спустя — в школе в Турене, затем в окрестностях Бове. По её воспоминаниям, именно в это время она начинает подвергать сомнениям католическую веру. E В 1856 г. переезжает в Лозанну. В 1860 г. она обосновывается в Гранво, в окрестностях Лозанны, и начинает преподавать курс логики. Здесь она знакомится с экономистом Паскалем Дюпра, с которым впоследствии станет жить в свободном союзе. Она сотрудничает в его журнале Le Nouvel Economiste, он помогает рекламировать её лекции. В 1863 г. наряду с Прудоном она получает премию в конкурсе работ на тему реформы налогов за книгу «Theorie e l’impot ou la dime social», которая включала обсуждение экономической роли женщин в обществе и обязанности женщин продолжать род. В 1861 г. Клеманс Руайе читает в Париже серию лекций, которые привлекают внимание графини Мари д’Агу, разделявшей многие её республиканские взгляды, и они начинают переписываться.

В 1870 г. она становится первой женщиной, принятой в Парижское антропологическое общество, основанное 11 годами ранее Полем Брока, оставаясь единственной женщиной в его составе на протяжении следующих 15 лет. Здесь она общается со многими людьми и энергично отстаивает свои позиции. Большинство членов общества признавали существование эволюции, однако идеи Дарвина в дискуссиях упоминались редко и рассматривались как расширение идей Ламарка. В то же время сама возможность эволюции редко упоминалась в дискуссиях других научных обществ, таких, как Ботаническое, Зоологическое, Геологическое и Академия наук.

Убеждённая феминистка, она борется за женское образование и за популяризацию философии: в 1881 г. она основывает Общество изучения философии и морали, чтобы создать школу взаимного обучения философии. Не доверяя социалистам-утопистам, она провозглашает: «Ни утопии, ни мечты, только реальное понимание вещей». Она сотрудничает в «Журнале для женщин» и «Фронде» с Маргерит Дюран и «великой Северин». Её «Курс натурфилософии» — попытка энциклопедического «учебного синтеза».

Руайе всегда была готова бросить вызов сложившимся представлениям и в 1883 г. публикует работу «La Philosophie Positive», где подвергает сомнению ньютоновский закон всемирного тяготения и критикует принцип дальнодействия.

Соосновательница первой смешанной масонской ложи «Le Droit Humain» («Право человека»), награждена орденом Почётного легиона 17 ноября 1900 г.

Перевод «Происхождения видов»

Первое издание (1862 г.)

Чарльз Дарвин с нетерпением ждал перевода своей книги на французский язык, но точно неизвестно, какие переговоры предшествовали тому, что первый французский перевод «Происхождения видов» был доверен Клеманс Руайе. Вначале Дарвин обратился к Луизе Беллок, но она отклонила его предложение, сочтя книгу слишком технической. Также Дарвин обращался к Пьеру Таландье, но последнему не удалось найти издателя.

Клеманс Руайе была хорошо знакома с работами Ламарка и Мальтуса и понимала важность труда Дарвина. Она пользовалась поддержкой издателя Гийомена, который опубликовал три первых французских издания «Происхождения видов».

В письме от 10 сентября 1861 г. Дарвин просит Меррея, своего английского издателя, прислать копию третьего оригинального издания «Происхождения видов» для Клеманс Руайе, поскольку она договорилась с редактором по поводу французского перевода. Рене-Эдуар Клапаред, швейцарский натуралист из Женевского университета, давший благожелательный отзыв на «Происхождение видов» для «Revue Germanique», предложил Клеманс Руайе помощь в переводе специализированных биологических терминов.

Она значительно превысила свою задачу как переводчицы, снабдив французское издание объёмным введением, в котором изложила собственную трактовку произведения, а также подстрочными комментариями. Во введении, представляющем собой позитивистский памфлет, посвящённый триумфу научного прогресса над невежеством, она энергично нападает на религиозные верования и христианство, приводит аргументы в пользу применимости понятия естественного отбора к человеческим расам и беспокоится о возможных отрицательных последствиях, проистекающих из принятой в обществе защиты слабых. Эти преждевременные евгенические идеи (сам термин ведён кузеном Дарвина Фрэнсисом Гальтоном только в 1883 г.) снискали ей несомненную известность.

Также она видоизменила заголовок, чтобы привести его в соответствие со своим видением теории Дарвина: издание 1862 г. было озаглавлено «О происхождении видов, или о законах прогресса среди организованных существ». Это заглавие, как и ведение, основывалось на идее эволюции, стремящейся к «прогрессу», что было ближе к теории Ламарка, чем к мыслям, содержащимся в труде Дарвина.

Получив копию перевода, Дарвин пишет американскому ботанику Грею: «Руайе, похоже, одна из самых умных и странных женщин в Европе: деист и ненавидит христианство и заявляет, что естественный отбор объясняет мораль, природу человека, политику etc. Она делает любопытные намеки и говорит, что напишет об этом книгу». В письме ботанику Гукеру он вновь жалуется на её дополнения там, где в оригинале выражено сомнение в чём-либо.

Таким образом, Клеманс Руайе проецировала на «Происхождение видов» (в котором никоим образом не обсуждалось происхождение человека, применимость естественного отбора к человеческому обществу и тем более прогресс индустриального общества XIX века) собственные идеи и представления.

Второе и третье издания (1866 и 1870 гг.)

Для второго издания французского перевода, опубликованного в 1866 г., Дарвин внёс несколько изменений и исправил некоторые ошибки. Выражение «законы прогресса» было убрано из заглавия для приближения его к английскому оригиналу. В первом издании Клеманс Руайе перевела «natural selection» как «élection naturelle», но для нового издания этот термин был заменён на «sélection naturelle» с подстраничным примечанием, где переводчица объясняла, что хотя «élection» является французским эквивалентом английского «selection», она в конце концов приняла «неправильный» термин «sélection» для приведения в соответствие с употреблением, устоявшимся в других публикациях.

Во введении ко второму изданию Клеманс Руайе попыталась смягчить евгенические позиции, выраженные в предисловии к первому изданию (в целом воспроизведённом), но добавила слова в защиту свободомыслия, за что подверглась критике со стороны католической прессы. В 1867 г. оценка со стороны Дарвина была уже явно более негативной: «Введение стало для меня полной неожиданностью, и я уверен, что это повредило моей книге во Франции». (D. Becquemont in Ch. Darwin, L’Origine de espèces, éd. Flammarion-GF, 2008)

Наконец, Клеманс Руайе в 1870 г. публикует третье издание, не ставя в известность Дарвина. Она добавляет ещё одно предисловие, в котором критикует гипотезу пангенезиса, которую Дарвин выдвигал в своей работе 1868 г. «Изменения домашних животных и культурных растений». Это новое издание не включало изменений, внесённых Дарвином в 4-е и 5-е английские издания.

Память

Имя Клеманс Руайе носят улица в первом округе Парижа, улица в Нанте, лицей в Фонсорбе (Верхняя Гаронна), коллеж в Монпелье, а также сорт роз.

Литература

• Чертанов М. Дарвин. — Молодая гвардия, 2013.

• Harvey, Joy. Almost a Man of Genius: Clémence Royer, feminism and nineteenth-century science. — New Brunswick: Rutgers University Press, 1997. — ISBN 0-8135-2397-4.

↑ Чертанов, 2013.

Отрывок, характеризующий Руайе, Клеманс

– Однако, ma chere, это славная штука, – сказал граф и, заметив, что старшая гостья его не слушала, обратился уже к барышням. – Хороша фигура была у квартального, я воображаю.
И он, представив, как махал руками квартальный, опять захохотал звучным и басистым смехом, колебавшим всё его полное тело, как смеются люди, всегда хорошо евшие и особенно пившие. – Так, пожалуйста же, обедать к нам, – сказал он.


Наступило молчание. Графиня глядела на гостью, приятно улыбаясь, впрочем, не скрывая того, что не огорчится теперь нисколько, если гостья поднимется и уедет. Дочь гостьи уже оправляла платье, вопросительно глядя на мать, как вдруг из соседней комнаты послышался бег к двери нескольких мужских и женских ног, грохот зацепленного и поваленного стула, и в комнату вбежала тринадцатилетняя девочка, запахнув что то короткою кисейною юбкою, и остановилась по средине комнаты. Очевидно было, она нечаянно, с нерассчитанного бега, заскочила так далеко. В дверях в ту же минуту показались студент с малиновым воротником, гвардейский офицер, пятнадцатилетняя девочка и толстый румяный мальчик в детской курточке.
Граф вскочил и, раскачиваясь, широко расставил руки вокруг бежавшей девочки.
– А, вот она! – смеясь закричал он. – Именинница! Ma chere, именинница!
– Ma chere, il y a un temps pour tout, [Милая, на все есть время,] – сказала графиня, притворяясь строгою. – Ты ее все балуешь, Elie, – прибавила она мужу.
– Bonjour, ma chere, je vous felicite, [Здравствуйте, моя милая, поздравляю вас,] – сказала гостья. – Quelle delicuse enfant! [Какое прелестное дитя!] – прибавила она, обращаясь к матери.
Черноглазая, с большим ртом, некрасивая, но живая девочка, с своими детскими открытыми плечиками, которые, сжимаясь, двигались в своем корсаже от быстрого бега, с своими сбившимися назад черными кудрями, тоненькими оголенными руками и маленькими ножками в кружевных панталончиках и открытых башмачках, была в том милом возрасте, когда девочка уже не ребенок, а ребенок еще не девушка. Вывернувшись от отца, она подбежала к матери и, не обращая никакого внимания на ее строгое замечание, спрятала свое раскрасневшееся лицо в кружевах материной мантильи и засмеялась. Она смеялась чему то, толкуя отрывисто про куклу, которую вынула из под юбочки.
– Видите?… Кукла… Мими… Видите.
И Наташа не могла больше говорить (ей всё смешно казалось). Она упала на мать и расхохоталась так громко и звонко, что все, даже чопорная гостья, против воли засмеялись.
– Ну, поди, поди с своим уродом! – сказала мать, притворно сердито отталкивая дочь. – Это моя меньшая, – обратилась она к гостье.
Наташа, оторвав на минуту лицо от кружевной косынки матери, взглянула на нее снизу сквозь слезы смеха и опять спрятала лицо.
Гостья, принужденная любоваться семейною сценой, сочла нужным принять в ней какое нибудь участие.
– Скажите, моя милая, – сказала она, обращаясь к Наташе, – как же вам приходится эта Мими? Дочь, верно?
Наташе не понравился тон снисхождения до детского разговора, с которым гостья обратилась к ней. Она ничего не ответила и серьезно посмотрела на гостью.
Между тем всё это молодое поколение: Борис – офицер, сын княгини Анны Михайловны, Николай – студент, старший сын графа, Соня – пятнадцатилетняя племянница графа, и маленький Петруша – меньшой сын, все разместились в гостиной и, видимо, старались удержать в границах приличия оживление и веселость, которыми еще дышала каждая их черта. Видно было, что там, в задних комнатах, откуда они все так стремительно прибежали, у них были разговоры веселее, чем здесь о городских сплетнях, погоде и comtesse Apraksine. [о графине Апраксиной.] Изредка они взглядывали друг на друга и едва удерживались от смеха.
Два молодые человека, студент и офицер, друзья с детства, были одних лет и оба красивы, но не похожи друг на друга. Борис был высокий белокурый юноша с правильными тонкими чертами спокойного и красивого лица; Николай был невысокий курчавый молодой человек с открытым выражением лица. На верхней губе его уже показывались черные волосики, и во всем лице выражались стремительность и восторженность.
Николай покраснел, как только вошел в гостиную. Видно было, что он искал и не находил, что сказать; Борис, напротив, тотчас же нашелся и рассказал спокойно, шутливо, как эту Мими куклу он знал еще молодою девицей с неиспорченным еще носом, как она в пять лет на его памяти состарелась и как у ней по всему черепу треснула голова. Сказав это, он взглянул на Наташу. Наташа отвернулась от него, взглянула на младшего брата, который, зажмурившись, трясся от беззвучного смеха, и, не в силах более удерживаться, прыгнула и побежала из комнаты так скоро, как только могли нести ее быстрые ножки. Борис не рассмеялся.
– Вы, кажется, тоже хотели ехать, maman? Карета нужна? – .сказал он, с улыбкой обращаясь к матери.
– Да, поди, поди, вели приготовить, – сказала она, уливаясь.
Борис вышел тихо в двери и пошел за Наташей, толстый мальчик сердито побежал за ними, как будто досадуя на расстройство, происшедшее в его занятиях.


Из молодежи, не считая старшей дочери графини (которая была четырьмя годами старше сестры и держала себя уже, как большая) и гостьи барышни, в гостиной остались Николай и Соня племянница. Соня была тоненькая, миниатюрненькая брюнетка с мягким, отененным длинными ресницами взглядом, густой черною косой, два раза обвившею ее голову, и желтоватым оттенком кожи на лице и в особенности на обнаженных худощавых, но грациозных мускулистых руках и шее. Плавностью движений, мягкостью и гибкостью маленьких членов и несколько хитрою и сдержанною манерой она напоминала красивого, но еще не сформировавшегося котенка, который будет прелестною кошечкой. Она, видимо, считала приличным выказывать улыбкой участие к общему разговору; но против воли ее глаза из под длинных густых ресниц смотрели на уезжавшего в армию cousin [двоюродного брата] с таким девическим страстным обожанием, что улыбка ее не могла ни на мгновение обмануть никого, и видно было, что кошечка присела только для того, чтоб еще энергичнее прыгнуть и заиграть с своим соusin, как скоро только они так же, как Борис с Наташей, выберутся из этой гостиной.
– Да, ma chere, – сказал старый граф, обращаясь к гостье и указывая на своего Николая. – Вот его друг Борис произведен в офицеры, и он из дружбы не хочет отставать от него; бросает и университет и меня старика: идет в военную службу, ma chere. А уж ему место в архиве было готово, и всё. Вот дружба то? – сказал граф вопросительно.
– Да ведь война, говорят, объявлена, – сказала гостья.
– Давно говорят, – сказал граф. – Опять поговорят, поговорят, да так и оставят. Ma chere, вот дружба то! – повторил он. – Он идет в гусары.
Гостья, не зная, что сказать, покачала головой.
– Совсем не из дружбы, – отвечал Николай, вспыхнув и отговариваясь как будто от постыдного на него наклепа. – Совсем не дружба, а просто чувствую призвание к военной службе.
Он оглянулся на кузину и на гостью барышню: обе смотрели на него с улыбкой одобрения.
– Нынче обедает у нас Шуберт, полковник Павлоградского гусарского полка. Он был в отпуску здесь и берет его с собой. Что делать? – сказал граф, пожимая плечами и говоря шуточно о деле, которое, видимо, стоило ему много горя.
– Я уж вам говорил, папенька, – сказал сын, – что ежели вам не хочется меня отпустить, я останусь. Но я знаю, что я никуда не гожусь, кроме как в военную службу; я не дипломат, не чиновник, не умею скрывать того, что чувствую, – говорил он, всё поглядывая с кокетством красивой молодости на Соню и гостью барышню.
Кошечка, впиваясь в него глазами, казалась каждую секунду готовою заиграть и выказать всю свою кошачью натуру.
– Ну, ну, хорошо! – сказал старый граф, – всё горячится. Всё Бонапарте всем голову вскружил; все думают, как это он из поручиков попал в императоры. Что ж, дай Бог, – прибавил он, не замечая насмешливой улыбки гостьи.
Большие заговорили о Бонапарте. Жюли, дочь Карагиной, обратилась к молодому Ростову:
– Как жаль, что вас не было в четверг у Архаровых. Мне скучно было без вас, – сказала она, нежно улыбаясь ему.
Польщенный молодой человек с кокетливой улыбкой молодости ближе пересел к ней и вступил с улыбающейся Жюли в отдельный разговор, совсем не замечая того, что эта его невольная улыбка ножом ревности резала сердце красневшей и притворно улыбавшейся Сони. – В середине разговора он оглянулся на нее. Соня страстно озлобленно взглянула на него и, едва удерживая на глазах слезы, а на губах притворную улыбку, встала и вышла из комнаты. Всё оживление Николая исчезло. Он выждал первый перерыв разговора и с расстроенным лицом вышел из комнаты отыскивать Соню.
– Как секреты то этой всей молодежи шиты белыми нитками! – сказала Анна Михайловна, указывая на выходящего Николая. – Cousinage dangereux voisinage, [Бедовое дело – двоюродные братцы и сестрицы,] – прибавила она.
– Да, – сказала графиня, после того как луч солнца, проникнувший в гостиную вместе с этим молодым поколением, исчез, и как будто отвечая на вопрос, которого никто ей не делал, но который постоянно занимал ее. – Сколько страданий, сколько беспокойств перенесено за то, чтобы теперь на них радоваться! А и теперь, право, больше страха, чем радости. Всё боишься, всё боишься! Именно тот возраст, в котором так много опасностей и для девочек и для мальчиков.