Рубанова, Ирина Ивановна
Ирина Рубанова | |
Род деятельности: |
кинокритик |
---|---|
Дата рождения: | |
Место рождения: |
Москва |
Награды и премии: |
Ирина Ивановна Рубанова (21 июля 1933, Москва) — советский и российский критик. Заслуженный деятель культуры ПНР (1975).
Содержание
Биография
В 1956 году окончила филологический факультет МГУ. Кандидат искусствоведения (1966). С 1962 года — научный сотрудник Института истории искусств (ныне — Государственный институт искусствознания). В 1964—1967 годах вела телепрограммы о польском кинематографе на центральном телевидении. С 1992 года была председателем отборочной комиссии кинофестиваля «Кинотавр» в Сочи, с 1996 года — директором программ фестиваля.
Публиковалась в журналах «Искусство кино», «Сеанс»[1], «Киноведческие записки», в газетах «Известия», «Коммерсантъ-daily» и других.
Перевела на русский язык книгу Беаты Тышкевич «Не всё на продажу. Воспоминания актрисы»[2].
Награды
- 1975 — Заслуженный деятель культуры ПНР
- 1987 — диплом венгерских кинематографистов «За значительный вклад в развитие венгерского кино»
- 2008 — премия Гильдии киноведов и кинокритиков России «За вклад в киноведческую науку и живой кинопроцесс, за четкую гражданскую и эстетическую позицию»
Книги
- «Киноискусство стран социализма» (1963)
- «Польское кино. Фильмы о войне и оккупации. 1945—1965» (1966)
- «Конрад Вольф» (1973)
- «Владимир Высоцкий» (1983)
Напишите отзыв о статье "Рубанова, Ирина Ивановна"
Примечания
Ссылки
- [2011.russiancinema.ru/index.php?e_dept_id=1&e_person_id=791 Ирина Рубанова в Энциклопедии отечественного кино]
- [www.kinosoyuz.com/members/rubanova-irina.htm Биография на сайте «Киносоюза»]
Отрывок, характеризующий Рубанова, Ирина Ивановна
– Вы, стало быть, думаете, что он бессилен, – сказал Ланжерон.– Много, если у него 40 тысяч войска, – отвечал Вейротер с улыбкой доктора, которому лекарка хочет указать средство лечения.
– В таком случае он идет на свою погибель, ожидая нашей атаки, – с тонкой иронической улыбкой сказал Ланжерон, за подтверждением оглядываясь опять на ближайшего Милорадовича.
Но Милорадович, очевидно, в эту минуту думал менее всего о том, о чем спорили генералы.
– Ma foi, [Ей Богу,] – сказал он, – завтра всё увидим на поле сражения.
Вейротер усмехнулся опять тою улыбкой, которая говорила, что ему смешно и странно встречать возражения от русских генералов и доказывать то, в чем не только он сам слишком хорошо был уверен, но в чем уверены были им государи императоры.
– Неприятель потушил огни, и слышен непрерывный шум в его лагере, – сказал он. – Что это значит? – Или он удаляется, чего одного мы должны бояться, или он переменяет позицию (он усмехнулся). Но даже ежели бы он и занял позицию в Тюрасе, он только избавляет нас от больших хлопот, и распоряжения все, до малейших подробностей, остаются те же.
– Каким же образом?.. – сказал князь Андрей, уже давно выжидавший случая выразить свои сомнения.
Кутузов проснулся, тяжело откашлялся и оглянул генералов.
– Господа, диспозиция на завтра, даже на нынче (потому что уже первый час), не может быть изменена, – сказал он. – Вы ее слышали, и все мы исполним наш долг. А перед сражением нет ничего важнее… (он помолчал) как выспаться хорошенько.
Он сделал вид, что привстает. Генералы откланялись и удалились. Было уже за полночь. Князь Андрей вышел.
Военный совет, на котором князю Андрею не удалось высказать свое мнение, как он надеялся, оставил в нем неясное и тревожное впечатление. Кто был прав: Долгоруков с Вейротером или Кутузов с Ланжероном и др., не одобрявшими план атаки, он не знал. «Но неужели нельзя было Кутузову прямо высказать государю свои мысли? Неужели это не может иначе делаться? Неужели из за придворных и личных соображений должно рисковать десятками тысяч и моей, моей жизнью?» думал он.
«Да, очень может быть, завтра убьют», подумал он. И вдруг, при этой мысли о смерти, целый ряд воспоминаний, самых далеких и самых задушевных, восстал в его воображении; он вспоминал последнее прощание с отцом и женою; он вспоминал первые времена своей любви к ней! Вспомнил о ее беременности, и ему стало жалко и ее и себя, и он в нервично размягченном и взволнованном состоянии вышел из избы, в которой он стоял с Несвицким, и стал ходить перед домом.