Рубка леса
Поделись знанием:
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.
В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
Ру́бка ле́са — спиливание, срубание или срезание деревьев, кустарников или лиан в лесу. Производится с целью получения древесины, а также для оздоровления, возобновления леса и повышения его продуктивности. Различаются четыре основных типа рубок: главного пользования, рубки ухода, санитарные и комплексные. Важное отличие рубок главного пользования от рубок ухода в том, что после первых обязательно должны проводиться лесовосстановительные мероприятия.
Содержание
История
Самыми старыми видами рубок были приисковые и подневольно-выборочные, при которых заготовлялись лучшие деревья, а худшие оставлялись расти дальше. Они вели к истощению лесов и замене ценных пород дерева малоценными. Эта система рубок бытовала в таёжной части России до 30-х годов XX в., и уступила место другим видам рубок лишь в связи с увеличением потребности промышленности в тонкомерной древесине и истощением лесов. В настоящее время ни приисковые, ни подневольно-выборочные рубки официально не применяются.
Сплошные рубки имеют столь же длительную историю, как и подневольно-выборочные. Изначально они применялись вокруг старых промышленных центров металлургии, нуждавшейся в древесном угле. Вплоть до 30-х годов XX в. сплошные рубки проводились только вокруг крупных городов и в густонаселённых районах южной тайги, где находила применение любая древесина. На большей же части средней и северной тайги, откуда было выгоднее вывозить или сплавлять наиболее ценные стволы, применялись подневольно-выборочная или приисковая рубки. С 30-х годов XX в. сплошные рубки стали основным способом заготовки древесины в лесах России и остаются таковым до нашего времени.
Однако лесопромышленникам было не так выгодно срубать и вывозить абсолютно все деревья, и они оставляли на вырубке самые худшие — малоценных пород, повреждённые и больные. Такая система получила название условно-сплошной рубки. Официально этот вид рубок был узаконен и введён в практику лесозаготовок в 1926 г. В сегодняшней России он формально не применяется, но реально многие сплошные рубки в таёжной зоне до сих пор имеют характер условно-сплошных.
Идеи ведения «правильного» лесного хозяйства появились в России в XVIII веке. Благодаря им появились, например, добровольно-выборочные рубки, при которых в лесу оставлялись лучшие деревья — имеющие большой прирост и способные оставить хорошее потомство. Такая рубка направлена прежде всего не на получение древесины, а на формирование здорового, высокопродуктивного леса. К сожалению, эта рубка до сих пор не получила широкого распространения из-за существенно меньшей прибыли при её проведении. Постепенные рубки получили крайне ограниченное распространение по тем же самым причинам, что и добровольно-выборочные рубки.
В результате значительного истощения лесных ресурсов во многонаселённых районах в конце XIX века появилась сложная система рубок ухода.
Процесс рубки
При ручной рубке вальщик делает подпил (подруб) с той стороны дерева, в какую собирается его валить, затем переходит на противоположную сторону и производит основной пропил (рез), обязательно оставляя небольшой недопил, который не позволяет развернуться дереву вокруг своей продольной оси и не даёт ему соскользнуть с пня. Если спиленное дерево упало на другое стоящее, то его стаскивают трактором. В паре с вальщиком работает его помощник — лесоруб. Далее сучкорубами, работающими обычно в группе, производится очистка ствола от сучьев и удаление вершины. Обрубка сучьев разрешена на расстоянии не менее 50 м от места валки. Затем полученный хлыст может быть раскряжёван звеном рабочих в составе: разметчика, раскряжёвщика и 2—3 откатчиков.
При механизированной рубке валка, удаление сучков и раскряжёвка производится харвестером, а сбор сортиментов и трелёвка — форвардером.
В СССР более распространённым был хлыстовой способ; в последнее время больше применяется сортиментный. Но хлыстовой способ имеет свои преимущества. При раскряжёвке хлыста на нижнем лесоскладе, особенно ручной с использованием бензо- или электропилы, есть возможность выбрать участки хорошего качества, что повышает выход пиловочного бревна. Худшие отрезки хлыста идут на балансы — сырьё для выработки целлюлозы, имеющие более низкую стоимость. При заготовке леса харвестером ствол дерева делится на одинаковые отрезки без учёта имеющихся на них пороков, вследствие чего много заготовленной древесины продаётся в качестве балансов по более низкой цене. Кроме того, разрабатывать мелкие участки леса с помощью харвестера невыгодно из-за частых переездов и необходимости строить лесовозные дороги[1].
Заготовленная древесина трелюется с лесосеки на верхний лесосклад либо в виде хлыстов — древесных стволов, очищенных от сучьев, либо в виде отрезков хлыста — сортиментов. На верхнем лесоскладе происходит раскряжёвка хлыстов, а затем лесоматериалы вывозятся из леса на нижний склад.
Рубка леса в законодательстве современной России
В России рубка леса регулируется Лесным кодексом Российской Федерации № 200-ФЗ, принятым Государственной Думой 08 ноября 2006 г. и вступившим в силу с 04 декабря 2006 г., Правилами заготовки древесины, утверждёнными приказом Рослесхоза от 1 августа 2011 г., и ГОСТ 18486-87 (Лесоводство. Термины и определения), действующим с 1989 г., последние изменения в который были внесены 19 апреля 2010 г..
Статья 16. Рубки лесных насаждений1. Рубками лесных насаждений (деревьев, кустарников, лиан в лесах) являются процессы их спиливания, срубания, срезания.2. Для заготовки древесины, если иное не установлено настоящим Кодексом, допускается осуществление рубок: 1) спелых, перестойных лесных насаждений; 2) средневозрастных, приспевающих, спелых, перестойных лесных насаждений при вырубке погибших и поврежденных лесных насаждений, уходе за лесами;
3) лесных насаждений любого возраста на лесных участках, предназначенных для строительства, реконструкции и эксплуатации объектов, предусмотренных статьями 13, 14 и 21 настоящего Кодекса.3. Порядок осуществления рубок лесных насаждений определяется правилами заготовки древесины, правилами санитарной безопасности в лесах, правилами пожарной безопасности в лесах, правилами ухода за лесами.— Лесной кодекс РФ - Глава 1. Общие положения[2]
Статья 17. Выборочные рубки и сплошные рубки лесных насаждений1. Рубки лесных насаждений осуществляются в форме выборочных рубок или сплошных рубок.
2. Выборочными рубками являются рубки, при которых на соответствующих землях или земельных участках вырубается часть деревьев и кустарников.
3. Сплошными рубками признаются рубки, при которых на соответствующих землях или земельных участках вырубаются лесные насаждения с сохранением для воспроизводства лесов отдельных деревьев и кустарников или групп деревьев и кустарников.
4. В защитных лесах сплошные рубки осуществляются в случаях, предусмотренных частью 5.1 статьи 21 настоящего Кодекса, и в случаях, если выборочные рубки не обеспечивают замену лесных насаждений, утрачивающих свои средообразующие, водоохранные, санитарно-гигиенические, оздоровительные и иные полезные функции, на лесные насаждения, обеспечивающие сохранение целевого назначения защитных лесов и выполняемых ими полезных функций. (часть 4 в ред. Федерального закона от 29.12.2010 N 442-ФЗ)
5. Осуществление сплошных рубок на лесных участках, предоставленных для заготовки древесины, допускается только при условии воспроизводства лесов на указанных лесных участках.
6. Запрещаются сплошные рубки в случаях, предусмотренных настоящим Кодексом, другими федеральными законами.— Лесной кодекс - Глава 1. Общие положения[2]
Согласно Правилам заготовки древесины, в число выборочных рубок входят и постепенные.
Из-за слабого контроля государства, часто под видом разрешённых несплошных рубок проводятся их истощительные виды — условно-сплошные, приисковые и подневольно-выборочные[3].
Классификация
Рубки главного пользования
- Рубка главного пользования — рубка спелого и перестойного древостоя для заготовки древесины и восстановления леса;
- система рубок главного пользования — совокупность способов рубок, близких по организационно-техническим показателям и особенностям их влияния на возобновление леса. Всего выделяются следующие системы рубок: сплошные, постепенные и выборочные; однако в соответствии с действующим Лесным кодексом РФ рубки лесных насаждений осуществляются в форме выборочных рубок или сплошных рубок.
- Лесовосстановительная рубка — рубка спелого и перестойного древостоя в лесах 1-й группы[4] с целью своевременного восстановления леса и использования древесины.
- Комплексная рубка — рубка в разновозрастных и сложных древостоях, сочетающая рубку главного пользования или лесовосстановительную с рубками ухода, проводимыми на одном и том же участке. Например, может удаляться достигший спелости верхний ярус, состоящий из осины и берёзы (главная рубка); по отношению же к нижнему ярусу, состоящему из ели, такая рубка будет рубкой ухода. Проводится в 1—3 приёма. В хорошо дренированных лесах — брусничниках, кисличниках, сложных ельниках — рубка может быть более интенсивной вследствие меньшей опасности ветровала и бурелома.
Комплексные рубки актуальны в лесах севера, северо-запада и центра России, где вследствие интенсивных рубок хвойных лесов образовался смешанный древостой. Разработка технологии комплексных рубок направлена на минимальное повреждение подроста и самосева, деревьев второго яруса и оставленных на ускоренное доращивание. Это достижимо при строгом соблюдении правильного направления валки, использовании манёвренных машин с длинными стрелами, извлекающими деревья из леса без повала их на землю.
Комплексные рубки следует отличать от - комбинированных, являющихся сочетанием разных видов рубок главного пользования или только рубок ухода.
Сплошные рубки
- Сплошная рубка — рубка главного
пользования или лесовосстановительная, при которой весь древостой на лесосеке вырубается в один приём с сохранением для воспроизводства лесов отдельных деревьев и кустарников или групп деревьев и кустарников. Осуществление сплошных рубок допускается только при условии воспроизводства лесов на лесных участках, предоставленных для заготовки древесины.
Некоторые сплошные рубки связаны с прокладкой дорог, трубопроводных трасс, линий электропередач, просек. В таком случае допускается вырубка лесных насаждений любого возраста.- Концентрированная рубка — сплошная рубка, проводимая на площади 50 га и более. На таких вырубках сильнее, чем при узколесосечных рубках, возрастает температурная амплитуда, а в таёжной зоне в любой месяц возможны заморозки. Увеличивается опасность поражения молодой древесной поросли майским жуком.
- Узколесосечная рубка — сплошная рубка, при которой ширина лесосеки не превышает 100 м. На узких вырубках выше снежный покров, тает он медленнее, а почва промерзает не так глубоко, как на широких вырубках. Они медленнее зарастают травой, обсеменение лучше, а древесный полог смыкается быстрее.
Выборочные рубки
- Выборочная рубка — рубка главного пользования или лесовосстановительная, при которой вырубают часть деревьев или кустарников определённого возраста, размеров, качества или состояния. Проводится в разновозрастных насаждениях. Согласно Правилам заготовки древесины к выборочным рубкам относятся и постепенные рубки.
- Добровольно-выборочная рубка — выборочная рубка, при которой вырубаются в первую очередь фаутные (см. ниже), перестойные, спелые с замедленным ростом деревья при обеспечении воспроизводства древесных пород для своевременного использования древесины и сохранения защитных и средообразующих свойств леса. Она сохраняет разновозрастность и многоярусность насаждений или создаёт их в процессе длительного применения. Проводится в разновозрастных насаждениях с интенсивностью не более 35 %, обычно 15—20 % с периодичностью 5—10 и более лет (при дауэрвальде чаще), в зависимости от состояния насаждения и хода возобновления. Интенсивность и периодичность добровольно-выборочных рубок зависят от категории лесов, полноты и возрастной структуры древостоя, лесоводственных свойств древесных пород, почвенных условий, рельефа местности и др.. После проведения рубок полнота древостоя и сомкнутость полога не должны снижаться ниже 0,5. Этот способ рубок целесообразно применять в горных, почвозащитных, водоохранных, пригородных и курортных лесах. На добровольно-выборочных рубках основано выборочное хозяйство в лесных насаждениях.
- Группово-выборочная рубка ведётся в лесных насаждениях с группово-разновозрастной структурой. Вырубаются перестойные и спелые деревья группами в соответствии с их размещением по площади лесосеки. Площадь вырубаемых групп составляет от 0,01 до 0,5 га.
Постепенные рубки
- Постепенная рубка — рубка главного пользования или лесовосстановительная, при которой спелый древостой вырубается на лесосеке в несколько приёмов в течение одного или двух классов возраста. В настоящее время согласно Правилам заготовки древесины постепенные рубки входят в разряд выборочных рубок.
- Равномерно-постепенная рубка — постепенная рубка, при которой древостой одного класса возраста вырубается в 2—4 приёма путём последовательного равномерного изреживания. Одновременно формируются насаждения из деревьев второго возрастного класса и подроста.
Также равномерно-постепенные рубки осуществляются в высоко- и среднеплотных древостоях с угнетённым жизнеспособным подростом или вторым ярусом, в смешанных древостоях, образованных древесными породами с разным возрастом спелости (хвойно-лиственных, осиново-берёзовых и т. п.).
Полнота древостоя при первых приёмах рубок снижается до 0,5. При отсутствии или нехватке подроста дополнительно применяются и другие меры лесовозобновления. - Группово-постепенная рубка — постепенная рубка, при которой древостой вырубается группами в несколько приёмов в местах, где имеются куртины подроста. Проводится в одновозрастном древостое в течение двух классов возраста.
- Котловинная рубка — разновидность группово-постепенной рубки, при которой спелую часть древостоя вырубают в течение 30—40 лет в 3—5 приёмов котловинами в местах, где есть куртины подроста. Размер котловины от 0,01 до 1 га.
Обычно первоначальные котловины вырубаются в форме овала или узкой полосы. Используется несколько семенных лет, новое поколение леса создаётся разновозрастным. При котловинной рубке создаются условия для возобновления смешанного леса и сохраняются его защитные функции.
- Котловинная рубка — разновидность группово-постепенной рубки, при которой спелую часть древостоя вырубают в течение 30—40 лет в 3—5 приёмов котловинами в местах, где есть куртины подроста. Размер котловины от 0,01 до 1 га.
- Длительно-постепенная рубка — постепенная рубка, проводимая в разновозрастных древостоях в два приёма с оставлением на второй приём деревьев, не достигших возраста спелости, которые вырубаются после достижения ими эксплуатационных размеров. В каждый приём удаляют 50—60 % запаса древостоя. Относительная полнота древостоя после первого приёма рубки не должна быть ниже 0,5 в темнохвойных и 0,4 в светлохвойных насаждениях. Второй раз проводится через 30—40 лет.
Создают хорошие условия для естественного возобновления леса (обычно на 1 га более 10000 штук жизнеспособного подроста хвойных пород), при их проведении не нужно оставлять семенные деревья и проводить лесоводственный уход в возобновившемся насаждении.
Проведение таких рубок целесообразно только в древостоях, имеющих на 1 га не менее 350—400 молодых и приспевающих деревьев на хорошо дренированных почвах. Применяются в хвойных насаждениях Сибири и Северного Урала; на севере и северо-западе России они нецелесообразны из-за слабой дренированности почв. - Чересполосно-постепенная рубка — древостой вырубается за 2—4 приёма в течение одного класса возраста на чередующихся в определённом порядке полосах шириной, не превышающей высоты древостоя; в дубравах — двойной высоты древостоя при условии последующего создания лесных культур дуба.
- Равномерно-постепенная рубка — постепенная рубка, при которой древостой одного класса возраста вырубается в 2—4 приёма путём последовательного равномерного изреживания. Одновременно формируются насаждения из деревьев второго возрастного класса и подроста.
- Интенсивность выборочных рубок
- Очень слабая — объём вырубаемой древесины достигает 10 % от общего её запаса.
- Слабая — 11—20 %.
- Умеренная — 21—30 %.
- Умеренно высокая — 31—40 %.
- Высокая — 41—50 %.
- Очень высокая — 51—70 %.
Выборочные рубки спелых и перестойных лесных насаждений проводятся с интенсивностью, обеспечивающей формирование устойчивых лесных насаждений из второго яруса и подроста. В этом случае проводится рубка части спелых и перестойных деревьев с сохранением второго яруса и подроста. Ко второму ярусу относятся деревья высотой от 0,5 до 0,8 высоты первого яруса, за исключением отставших в росте (старых) деревьев.
Не предусмотренные законом виды рубок
- Сплошные рубки:
- каймовая рубка — узколесосечная рубка, при которой древостой вырубают узкими полосами шириной 12—15 м и длиной 150—300 м — каймами. Их закладывают в семенной год, вырубая 20—25 % древостоя. Благодаря обильному плодоношению материнского древостоя под его пологом появляется самосев, который находится под защитой боковой стены леса и постепенно изреживаемого древостоя. В кайме для самосева сохраняются благоприятные условия: водный, световой и температурный режим. Рубка, кроме каймы, может дополняться изреживанием материнского древостоя между каймами. Каймовая рубка наиболее соответствует природе леса, обеспечивает естественное возобновление вырубаемых площадей. Этот вид рубки впервые был применён в Германии в конце XIX в. в горных еловых, буковых и пихтовых лесах и впоследствии усовершенствован лесоводом Х. Вагнером. В СССР из-за эксплуатационных трудностей (малые размеры лесосек, сложность проведения рубок и др.) распространения не получили. Редкие семенные годы растягивают период обсеменения очередных каём и эксплуатацию спелых древостоев на длительное время и не обеспечивают требуемую непрерывность процесса возобновления;
- условно-сплошная рубка — рубка, при которой вырубаются крупномерные деловые стволы хвойных пород и оставляются тонкомерные деловые стволы и все деревья лиственных пород. На лесосеке остаётся от 10 до 60 % первоначального запаса насаждения. Такие рубки наносят значительный ущерб лесному хозяйству. Многие деревья после такой рубки валятся и усыхают, значительных размеров достигают ветровал и бурелом, леса захламляются и в них размножаются вредители и болезни, особенно корневая губка и опёнок. Условно-сплошная рубка способствует замене хвойных пород лиственными, что ухудшает качество древесины в будущем и снижает продуктивность леса. Оставленные на вырубке деревья уменьшают прирост лесных культур, создаваемых под их пологом. Не затронутые рубкой фаутные деревья с плохими лесоводственными свойствами способствуют ухудшению будущих поколений леса. Условно-сплошные рубки истощают сырьевую базу лесозаготовительных предприятий, что приводит к преждевременному перебазированию леспромхозов в другие районы.
- Выборочные рубки:
- подневольно-выборочная рубка — один из вариантов выборочных рубок, при котором вырубают деревья определённой породы и определённого диаметра ствола. Обычно удаляют от 10 до 60 % древостоя. Подневольно-выборочные рубки сильной интенсивности правильнее называть условно-сплошными рубками (см. выше). На слабо дренированных почвах, особенно в перестойных одновозрастных насаждениях, подневольно-выборочная рубка часто приводит к массовому ветровалу, может вызвать заболачивание лесных территорий и иногда даже полное расстройство древостоя. Такая рубка ухудшает санитарное состояние лесов, требует больших затрат труда и средств, особенно при вывозке лесоматериалов. В разновозрастных древостоях последствия данной рубки не так страшны;
- приисковая рубка — при этой рубке вырубают деревья (обычно несколько штук на 1 га), дающие сортименты специального назначения: лыжный, оружейный, резонансный кряж и т. п.. При этом из леса вывозят только специальные сортименты, остальная древесина, нередко высококачественная, бросается на месте. В результате ухудшается санитарное состояние леса, увеличивается пожароопасность; требуются большие затраты сил и средств, особенно для вывоза лесоматериалов. Для добывания особых сортиментов древесины следует при сплошных рубках более тщательно выявлять стволы с повышенным качеством древесины, не допуская их раскряжёвки на обычные сортименты (строительное бревно, балансы, рудничную стойку и т. п.);
- дауэрвальд (нем. Dauerwald, от dauer — продолжительность, постоянство и wald — лес) — система непрерывного щадящего пользования лесом, появившаяся в Германии в конце XIX в., подразумевающая вырубку отдельных спелых и нежелательных деревьев по всей территории лесничества, уход за почвой, создание смешанного разновозрастного леса деревьев ценных пород на основе сосняка. Широкого распространения в силу ряда причин не получила.
- Постепенные рубки:
- выборочно-постепенная рубка — разработана М. М. Орловым в 1921 г. для перестойных еловых и отчасти сосновых насаждений Лисинского лесничества в Ленинградской области. При этой рубке происходит форсирование вырубки перестойных насаждений, не допуская при этом ветровалов, и создание благоприятных условий для естественного возобновления леса. Древостой вырубается в 3 приёма, через каждые 10 лет. В 1-й приём проводили выборочную рубку, удаляя поражённые болезнями, с редкой, короткой или однобокой кроной, ослабленные и наклонённые деревья, избегая образования прогалин и редин. Через 10 лет рубку повторяли. 3-й приём являлся окончательным приёмом постепенной рубки. В настоящее время не применяется.
Рубки ухода
Рубки ухода проводятся с целью удаления из насаждения нежелательных деревьев и создания благоприятных условий для роста лучших деревьев главных пород. Это прореживающие рубки в молодом и средневозрастном древостое от осветления до проходной рубки; санитарная рубка, ландшафтная рубка, преследующая эстетические цели, а также обрезка сучьев и омолаживание подлеска и некоторые другие виды рубок.
Некоторые термины, относящиеся к рубкам
- Древесные породы:
- Главная древесная порода — древесная порода, которая в определённых лесорастительных и экономических условиях наилучшим образом отвечает хозяйственным целям.
- Второстепенная древесная порода — древесная порода меньшей хозяйственной ценности, чем главная древесная порода.
- Нежелательная древесная порода — древесная порода, не отвечающая хозяйственным целям в определённых экономических условиях.
- Деревья:
- Лучшие деревья — деревья преимущественно главной породы, которые по своему состоянию и качественным показателям наиболее полно отвечают хозяйственным целям.
- Вспомогательные деревья — деревья, способствующие росту и повышению качества лучших деревьев.
- Подгон — деревья или кустарники, способствующие ускорению роста и улучшению формы ствола главной древесной породы.
- Нежелательные деревья — деревья, не отвечающие хозяйственным целям и отрицательно влияющие на рост и состояние лучших и вспомогательных деревьев.
- Бурелом — деревья, сломанные ветром.
- Валежник — мёртвые деревья, лежащие на земле.
- Ветровал — отдельные деревья и древостой, поваленные с корнями ветром.
- Сломыш — дерево, стоящее без кроны.
- Суховершинность — наличие сухой вершины у растущего дерева.
- Фаутные деревья — деревья с повреждениями и дефектами стволов различного происхождения.
- Семенные деревья — деревья, оставляемые на вырубке для её обсеменения, плодоносящие, ветроустойчивые, хорошего роста и качества.
- Технологический коридор в лесу — просека, предназначенная для размещения и передвижения технических средств при проведении рубок леса.
- Вырубка — лесосека или часть её, на которой древостой вырублен, а новый ещё не сомкнулся.
Напишите отзыв о статье "Рубка леса"
Примечания
- ↑ Сергей Кондратьев [www.arhpress.ru/les_reg/2009/6/8/1.shtml Навигация на Пинеге] // Лесной регион. — Архангельск — п. Пинега — Архангельск., 8 июня 2009. — № 9.
- ↑ 1 2 [www.leskodeks.ru/text/leskodeksru/-glava1.html Глава 1. Общие положения]. www.leskodeks.ru. — Лесной кодекс РФ. Проверено 21 мая 2013. [www.webcitation.org/6GpWrPeTM Архивировано из первоисточника 23 мая 2013].
- ↑ [www.forest.ru/rus/basics/glossary/articles/rubkiglavpolz.html Рубки главного пользования]. www.forest.ru. — История рубок леса в России. Проверено 21 мая 2013. [www.webcitation.org/6GpWtunFM Архивировано из первоисточника 23 мая 2013].
- ↑ Леса, основным назначением которых является выполнение водоохранных, защитных, санитарно-гигиенических, оздоровительных, иных функций, а также леса особо охраняемых природных территорий ([www.forest.ru/rus/problems/1_group/category.html Что относят к лесам I группы?]. www.forest.ru. Проверено 21 мая 2013. [www.webcitation.org/6GpWxnnXB Архивировано из первоисточника 23 мая 2013].)
Литература
- Лесная энциклопедия: в 2-х т. / гл. ред. Воробьёв Г. И.; ред. кол.: Анучин Н. А. и др.. — М.: Сов. энциклопедия, 1986.
- Пальчиков И. [givoyles.ru/articles/uhod/valka-derevev-effektivno-i-bezopasno/ Валка деревьев – эффективно и безопасно]. Интернет-журнал Живой лес. Проверено 3 ноября 2015.
Ссылки
- [www.rosleshoz.gov.ru/docs/federal/codex Лесной кодекс Российской Федерации на официальном сайте Рослесхоза] (Проверено 18 февраля 2013)
- [www.rosleshoz.gov.ru/docs/leshoz/179/337.pdf Правила заготовки древесины на сайте Рослесхоза] (Проверено 18 февраля 2013)
- [www.leskodeks.ru/ Лесной кодекс РФ на неофициальном сайте www.leskodeks.ru: постоянно обновляющаяся версия] (Проверено 18 февраля 2013)
- [libgost.ru/gost/10737-GOST_18486_87.html ГОСТ 18486-87 Лесоводство. Термины и определения — на сайте Росстандарта] (Проверено 21 марта 2013)
- [www.complexdoc.ru/scan/%D0%93%D0%9E%D0%A1%D0%A2%2018486-87 ГОСТ 18486-87 Лесоводство. Термины и определения — на сайте complexdoc.ru]
- [bse.sci-lib.com/article097939.html Рубка леса в БСЭ 3-го выпуска]
- [dic.academic.ru/dic.nsf/es/87350/%D0%A0%D0%A3%D0%91%D0%9A%D0%90 Рубка леса в Энциклопедическом словаре]
- [bse2.ru/book_view.jsp?idn=030290&page=19&format=html Лесозаготовительные работы в БСЭ 2-го выпуска]
- [bse.sci-lib.com/article069875.html Лесосечные работы в БСЭ 3-го выпуска]
- [www.drevesina.com/materials.htm/a21/b268/ Сортиментная заготовка древесины: харвестер и форвардер]
- [www.forest.ru/rus/publications/taiga/09_a.html Современная система лесопользования]. www.forest.ru. — Современная система лесопользования и последствия истощительных рубок. Проверено 21 мая 2013. [www.webcitation.org/6GpWzPTyF Архивировано из первоисточника 23 мая 2013].
- [smeshannye-lesa.ru/lesozagotovki/stranitsa-2-11111111111 Некоторые немецкие системы рубок на сайте «Смешанные леса»]
- [www.booksite.ru/fulltext/rub/kiv/les/ah/index.htm Доктор с.-х. наук С. В. Алексеев. Рубки в лесах севера. — Москва, Ленинград: Гослесбумиздат, 1948 г.]
- [www.gosthelp.ru/text/TOIR2182394Tipovayainstru.html ТОИ Р-07-012-98 Типовая инструкция по охране труда для вальщика леса]
- [toinstr.ru/page_b_0.html Инструкция по охране труда при разработке ветровально-буреломных лесосек]
Отрывок, характеризующий Рубка леса
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.
Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.
Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.
В продолжение всей недели, в которую она вела эту жизнь, чувство это росло с каждым днем. И счастье приобщиться или сообщиться, как, радостно играя этим словом, говорила ей Аграфена Ивановна, представлялось ей столь великим, что ей казалось, что она не доживет до этого блаженного воскресенья.
Но счастливый день наступил, и когда Наташа в это памятное для нее воскресенье, в белом кисейном платье, вернулась от причастия, она в первый раз после многих месяцев почувствовала себя спокойной и не тяготящеюся жизнью, которая предстояла ей.
Приезжавший в этот день доктор осмотрел Наташу и велел продолжать те последние порошки, которые он прописал две недели тому назад.
– Непременно продолжать – утром и вечером, – сказал он, видимо, сам добросовестно довольный своим успехом. – Только, пожалуйста, аккуратнее. Будьте покойны, графиня, – сказал шутливо доктор, в мякоть руки ловко подхватывая золотой, – скоро опять запоет и зарезвится. Очень, очень ей в пользу последнее лекарство. Она очень посвежела.
Графиня посмотрела на ногти и поплевала, с веселым лицом возвращаясь в гостиную.
В начале июля в Москве распространялись все более и более тревожные слухи о ходе войны: говорили о воззвании государя к народу, о приезде самого государя из армии в Москву. И так как до 11 го июля манифест и воззвание не были получены, то о них и о положении России ходили преувеличенные слухи. Говорили, что государь уезжает потому, что армия в опасности, говорили, что Смоленск сдан, что у Наполеона миллион войска и что только чудо может спасти Россию.
11 го июля, в субботу, был получен манифест, но еще не напечатан; и Пьер, бывший у Ростовых, обещал на другой день, в воскресенье, приехать обедать и привезти манифест и воззвание, которые он достанет у графа Растопчина.
В это воскресенье Ростовы, по обыкновению, поехали к обедне в домовую церковь Разумовских. Был жаркий июльский день. Уже в десять часов, когда Ростовы выходили из кареты перед церковью, в жарком воздухе, в криках разносчиков, в ярких и светлых летних платьях толпы, в запыленных листьях дерев бульвара, в звуках музыки и белых панталонах прошедшего на развод батальона, в громе мостовой и ярком блеске жаркого солнца было то летнее томление, довольство и недовольство настоящим, которое особенно резко чувствуется в ясный жаркий день в городе. В церкви Разумовских была вся знать московская, все знакомые Ростовых (в этот год, как бы ожидая чего то, очень много богатых семей, обыкновенно разъезжающихся по деревням, остались в городе). Проходя позади ливрейного лакея, раздвигавшего толпу подле матери, Наташа услыхала голос молодого человека, слишком громким шепотом говорившего о ней:
– Это Ростова, та самая…
– Как похудела, а все таки хороша!
Она слышала, или ей показалось, что были упомянуты имена Курагина и Болконского. Впрочем, ей всегда это казалось. Ей всегда казалось, что все, глядя на нее, только и думают о том, что с ней случилось. Страдая и замирая в душе, как всегда в толпе, Наташа шла в своем лиловом шелковом с черными кружевами платье так, как умеют ходить женщины, – тем спокойнее и величавее, чем больнее и стыднее у ней было на душе. Она знала и не ошибалась, что она хороша, но это теперь не радовало ее, как прежде. Напротив, это мучило ее больше всего в последнее время и в особенности в этот яркий, жаркий летний день в городе. «Еще воскресенье, еще неделя, – говорила она себе, вспоминая, как она была тут в то воскресенье, – и все та же жизнь без жизни, и все те же условия, в которых так легко бывало жить прежде. Хороша, молода, и я знаю, что теперь добра, прежде я была дурная, а теперь я добра, я знаю, – думала она, – а так даром, ни для кого, проходят лучшие годы». Она стала подле матери и перекинулась с близко стоявшими знакомыми. Наташа по привычке рассмотрела туалеты дам, осудила tenue [манеру держаться] и неприличный способ креститься рукой на малом пространстве одной близко стоявшей дамы, опять с досадой подумала о том, что про нее судят, что и она судит, и вдруг, услыхав звуки службы, ужаснулась своей мерзости, ужаснулась тому, что прежняя чистота опять потеряна ею.
Благообразный, тихий старичок служил с той кроткой торжественностью, которая так величаво, успокоительно действует на души молящихся. Царские двери затворились, медленно задернулась завеса; таинственный тихий голос произнес что то оттуда. Непонятные для нее самой слезы стояли в груди Наташи, и радостное и томительное чувство волновало ее.
«Научи меня, что мне делать, как мне исправиться навсегда, навсегда, как мне быть с моей жизнью… – думала она.
Дьякон вышел на амвон, выправил, широко отставив большой палец, длинные волосы из под стихаря и, положив на груди крест, громко и торжественно стал читать слова молитвы:
– «Миром господу помолимся».
«Миром, – все вместе, без различия сословий, без вражды, а соединенные братской любовью – будем молиться», – думала Наташа.
– О свышнем мире и о спасении душ наших!
«О мире ангелов и душ всех бестелесных существ, которые живут над нами», – молилась Наташа.
Когда молились за воинство, она вспомнила брата и Денисова. Когда молились за плавающих и путешествующих, она вспомнила князя Андрея и молилась за него, и молилась за то, чтобы бог простил ей то зло, которое она ему сделала. Когда молились за любящих нас, она молилась о своих домашних, об отце, матери, Соне, в первый раз теперь понимая всю свою вину перед ними и чувствуя всю силу своей любви к ним. Когда молились о ненавидящих нас, она придумала себе врагов и ненавидящих для того, чтобы молиться за них. Она причисляла к врагам кредиторов и всех тех, которые имели дело с ее отцом, и всякий раз, при мысли о врагах и ненавидящих, она вспоминала Анатоля, сделавшего ей столько зла, и хотя он не был ненавидящий, она радостно молилась за него как за врага. Только на молитве она чувствовала себя в силах ясно и спокойно вспоминать и о князе Андрее, и об Анатоле, как об людях, к которым чувства ее уничтожались в сравнении с ее чувством страха и благоговения к богу. Когда молились за царскую фамилию и за Синод, она особенно низко кланялась и крестилась, говоря себе, что, ежели она не понимает, она не может сомневаться и все таки любит правительствующий Синод и молится за него.
Окончив ектенью, дьякон перекрестил вокруг груди орарь и произнес:
– «Сами себя и живот наш Христу богу предадим».
«Сами себя богу предадим, – повторила в своей душе Наташа. – Боже мой, предаю себя твоей воле, – думала она. – Ничего не хочу, не желаю; научи меня, что мне делать, куда употребить свою волю! Да возьми же меня, возьми меня! – с умиленным нетерпением в душе говорила Наташа, не крестясь, опустив свои тонкие руки и как будто ожидая, что вот вот невидимая сила возьмет ее и избавит от себя, от своих сожалений, желаний, укоров, надежд и пороков.
Графиня несколько раз во время службы оглядывалась на умиленное, с блестящими глазами, лицо своей дочери и молилась богу о том, чтобы он помог ей.
Неожиданно, в середине и не в порядке службы, который Наташа хорошо знала, дьячок вынес скамеечку, ту самую, на которой читались коленопреклоненные молитвы в троицын день, и поставил ее перед царскими дверьми. Священник вышел в своей лиловой бархатной скуфье, оправил волосы и с усилием стал на колена. Все сделали то же и с недоумением смотрели друг на друга. Это была молитва, только что полученная из Синода, молитва о спасении России от вражеского нашествия.
– «Господи боже сил, боже спасения нашего, – начал священник тем ясным, ненапыщенным и кротким голосом, которым читают только одни духовные славянские чтецы и который так неотразимо действует на русское сердце. – Господи боже сил, боже спасения нашего! Призри ныне в милости и щедротах на смиренные люди твоя, и человеколюбно услыши, и пощади, и помилуй нас. Се враг смущаяй землю твою и хотяй положити вселенную всю пусту, восста на ны; се людие беззаконии собрашася, еже погубити достояние твое, разорити честный Иерусалим твой, возлюбленную тебе Россию: осквернити храмы твои, раскопати алтари и поругатися святыне нашей. Доколе, господи, доколе грешницы восхвалятся? Доколе употребляти имать законопреступный власть?
