Закавказский рубль

Закавказский рубль
1000 рублей 1923 года
Территория обращения
Эмитент	ЗСФСР ЗСФСР
Монеты и банкноты
Банкноты	1000, 5000, 10 000, 25 000, 50 000, 75 000, 100 000, 250 000, 500 000, 1 миллион, 5 миллионов, 10 миллионов, 25 миллионов, 50 миллионов, 75 миллионов, 100 миллионов, 250 миллионов, 1 миллиард рублей
История
Введена	10.01.1923
Валюта-предшественник	Азербайджанский рубль Армянский рубль Грузинский рубль
Изъята	30.6.1924
Валюта-преемник	Рубль СССР

Закавказский рубль, закдензнак — валюта Закавказской Социалистической Федеративной Советской Республики в 1923—1924 годах.

История

В начале 1920-х годов в Закавказье денежная масса измерялась числами, которые без предварительной подготовки даже прочитать сложно. В истории советского денежного обращения был период, когда выпускались денежные знаки миллиардного достоинства. Правда, происходило это недолго, в географически обособленном районе — в Закавказье.

В 1922 году встал вопрос об объединении республик Грузии, Азербайджана и Армении. Верховным органом этого объединения стал Союзный Совет. Один из его декретов предусматривал создание единой денежной системы Закавказья и выпуск единого денежного знака (закдензнака).

10 января 1923 года начата денежная реформа и унификация денежного обращения республик. Сепаратные эмиссии Азербайджана, Армении и Грузии прекращаются. Обмен на закдензнаки производился по курсу: 1 рубль закдензнаками = 1 рубль грузбонами = 100 рублей азбонами = 150 рублей армсовзнаками. Срок обмена был установлен с 10 января по 10 марта 1923 года, затем был продлён до 10 апреля 1924 года.

Первый выпуск закдензнаков выполнен в купюрах от 1000 до 1 000 000 рублей. В дополнение к этой серии в конце 1923 года был выпущен закдензнак в 10 000 000 рублей.

В начале 1924 года, с образованием Совета народных комиссаров ЗСФСР, закдензнаки стали выпускаться не от имени Союзного Совета, а Совнаркома.

Вопреки ожиданиям, объединение денежных систем республик не привело к уменьшению инфляции. Напротив, закдензнаки стали невероятно быстро обесцениваться, особенно в 1924 году. Для обеспечения денежного рынка приходилось увеличивать эмиссию закдензнаков и выпускать в оборот купюры невероятно больших номиналов. Так, в период с 1 января по 20 марта 1924 года были введены в оборот купюры достоинством 25 000 000 рублей, затем — 250 000 000 рублей. И, наконец, в апреле 1924 года были выпущены купюры миллиардного достоинства.

Рост денежной массы закдензнаков по отношению к 10 января 1923 года иллюстрирует таблица.

Рост денежной массы закдензнаков
Дата	Относительный прирост денежной массы
10 января 1923 года	1
июль 1923 года	10,6
декабрь 1923 года	88,7
февраль 1924 года	605
март 1924 года	3330
15 апреля 1924 года	11200

Как следует из данных таблицы, за 3,5 месяца 1924 года денежная масса в Закавказье выросла во много раз больше, чем за весь 1923 год.

1 апреля 1924 года был выпущен закдензнак достоинством в 1 000 000 000 рублей, а в период с 1 по 15 апреля того же года — закдензнак в 10 000 000 000 рублей.

Эти денежные знаки, имевшие однотипное изготовление, выпускались в Азербайджанской экспедиции. За двухнедельный срок сумма их выпуска составила 9836 триллионов рублей.

Специалисты считают, что закдензнаки в 1 и 10 миллиардов рублей в художественно-полиграфическом отношении наиболее удачны из всей серии закдензнаков, выпущенных в 1923—1924 годах. На их оборотной стороне изображена богиня плодородия, сидящая на цоколе художественно оформленного портала, в правой руке держащая виноградную кисть, а левой опирающаяся на пшеничный сноп, перевязанный бечевой, за которую воткнут серп.

В целях унификации денежного обращения на всей территории Советского Союза постановлением Закавказского исполкома и Закавказского совнаркома от 4 апреля 1924 года выпуск закдензнаков был прекращен с 15 апреля. С этого же времени осуществлялось изъятие закдензнаков из обращения путём выкупа их по твёрдому курсу, установленному Высшим экономическим советом ЗСФСР.

Выкупной курс устанавливался специальным постановлением Высшего экономического совета ЗСФСР, которое было опубликовано 15 апреля 1924 года в газете «Заря Востока»: «Твердый курс закавказских денежных знаков установить с 15 апреля 1924 года в один рубль золотом за 12 миллиардов 500 миллионов рублей в закдензнаках».

Срок хождения закдензнаков был ограничен 15 июня 1924 года, а срок обмена — 30 июня 1924 года, затем оба срока были продлены соответственно до 30 июня и 31 июля 1924 года.

Для справки: по данным Закавказского финансово-статистического сборника, выпущенного в Тифлисе в 1924 году, к 14 апреля 1924 года было выпущено без малого 16 квадрильонов (точнее — 15 873 487 285 373 000) закавказских рублей.

Банкноты

• 1000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  1000 рублей, аверс (1923)

• 1000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  1000 рублей, реверс (1923)

• 5000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  5000 рублей, аверс (1923)

• 5000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  5000 рублей, реверс (1923)

• 10 000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  10 000 рублей, аверс (1923)

• 10 000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  10 000 рублей, реверс (1923)

• 10 000 рублей 1923 года (красная). Аверс.jpg

  10 000 рублей (красная), аверс (1923)

• 10 000 рублей 1923 года (красная). Реверс.jpg

  10 000 рублей (красная), реверс (1923)

• 25 000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  25 000 рублей, аверс (1923)

• 25 000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  25 000 рублей, реверс (1923)

• 50 000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  50 000 рублей, аверс (1923)

• 50 000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  50 000 рублей, реверс (1923)

• 100 000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  100 000 рублей, аверс (1923)

• 100 000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  100 000 рублей, реверс (1923)

• 250 000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  250 000 рублей, аверс (1923)

• 250 000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  250 000 рублей, реверс (1923)

• 500 000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  500 000 рублей, аверс (1923)

• 500 000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  500 000 рублей, реверс (1923)

• 1 000 000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  1 000 000 рублей, аверс (1923)

• 1 000 000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  1 000 000 рублей, реверс (1923)

• 5 000 000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  5 000 000 рублей, аверс (1923)

• 5 000 000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  5 000 000 рублей, реверс (1923)

• 10 000 000 рублей 1923 года. Аверс.jpg

  10 000 000 рублей, аверс (1923)

• 10 000 000 рублей 1923 года. Реверс.jpg

  10 000 000 рублей, реверс (1923)

• 25 000 000 рублей 1924 года. Аверс.jpg

  25 000 000 рублей, аверс (1924)

• 25 000 000 рублей 1924 года. Реверс.jpg

  25 000 000 рублей, реверс (1924)

• 50 000 000 рублей 1924 года. Аверс.jpg

  50 000 000 рублей, аверс (1924)

• 50 000 000 рублей 1924 года. Реверс.jpg

  50 000 000 рублей, реверс (1924)

• ЗСФСР 75 миллионов 1924 аверс.jpg

  75 000 000 рублей, аверс (1924)

• ЗСФСР 75 миллионов 1924 реверс.jpg

  75 000 000 рублей, реверс (1924)

• 100 000 000 рублей 1924 года. Аверс.jpg

  100 000 000 рублей, аверс (1924)

• 100 000 000 рублей 1924 года. Реверс.jpg

  100 000 000 рублей, реверс (1924)

• ЗСФСР 250 миллионов 1924 аверс.jpg

  250 000 000 рублей, аверс (1924)

• 250 000 000 рублей 1924 года. Реверс.jpg

  250 000 000 рублей, реверс (1924)

• 1млрд.р. С взн. Шрифт зеленый.JPG

  1 000 000 000 рублей, аверс (1924)

• 1млрд.р. С взн. Шрифт зеленыйРеверс.JPG

  1 000 000 000 рублей, реверс (1924)

См. также

• Рубль
• Совзнак
• Керенки

Ссылки

• [www.bonistika.net/ Каталог отечественных банкнот]

Отрывок, характеризующий Закавказский рубль

Все интересы жизни Алпатыча уже более тридцати лет были ограничены одной волей князя, и он никогда не выходил из этого круга. Все, что не касалось до исполнения приказаний князя, не только не интересовало его, но не существовало для Алпатыча.
Алпатыч, приехав вечером 4 го августа в Смоленск, остановился за Днепром, в Гаченском предместье, на постоялом дворе, у дворника Ферапонтова, у которого он уже тридцать лет имел привычку останавливаться. Ферапонтов двенадцать лет тому назад, с легкой руки Алпатыча, купив рощу у князя, начал торговать и теперь имел дом, постоялый двор и мучную лавку в губернии. Ферапонтов был толстый, черный, красный сорокалетний мужик, с толстыми губами, с толстой шишкой носом, такими же шишками над черными, нахмуренными бровями и толстым брюхом.
Ферапонтов, в жилете, в ситцевой рубахе, стоял у лавки, выходившей на улицу. Увидав Алпатыча, он подошел к нему.
– Добро пожаловать, Яков Алпатыч. Народ из города, а ты в город, – сказал хозяин.
– Что ж так, из города? – сказал Алпатыч.
– И я говорю, – народ глуп. Всё француза боятся.
– Бабьи толки, бабьи толки! – проговорил Алпатыч.
– Так то и я сужу, Яков Алпатыч. Я говорю, приказ есть, что не пустят его, – значит, верно. Да и мужики по три рубля с подводы просят – креста на них нет!
Яков Алпатыч невнимательно слушал. Он потребовал самовар и сена лошадям и, напившись чаю, лег спать.
Всю ночь мимо постоялого двора двигались на улице войска. На другой день Алпатыч надел камзол, который он надевал только в городе, и пошел по делам. Утро было солнечное, и с восьми часов было уже жарко. Дорогой день для уборки хлеба, как думал Алпатыч. За городом с раннего утра слышались выстрелы.
С восьми часов к ружейным выстрелам присоединилась пушечная пальба. На улицах было много народу, куда то спешащего, много солдат, но так же, как и всегда, ездили извозчики, купцы стояли у лавок и в церквах шла служба. Алпатыч прошел в лавки, в присутственные места, на почту и к губернатору. В присутственных местах, в лавках, на почте все говорили о войске, о неприятеле, который уже напал на город; все спрашивали друг друга, что делать, и все старались успокоивать друг друга.
У дома губернатора Алпатыч нашел большое количество народа, казаков и дорожный экипаж, принадлежавший губернатору. На крыльце Яков Алпатыч встретил двух господ дворян, из которых одного он знал. Знакомый ему дворянин, бывший исправник, говорил с жаром.
– Ведь это не шутки шутить, – говорил он. – Хорошо, кто один. Одна голова и бедна – так одна, а то ведь тринадцать человек семьи, да все имущество… Довели, что пропадать всем, что ж это за начальство после этого?.. Эх, перевешал бы разбойников…
– Да ну, будет, – говорил другой.
– А мне что за дело, пускай слышит! Что ж, мы не собаки, – сказал бывший исправник и, оглянувшись, увидал Алпатыча.
– А, Яков Алпатыч, ты зачем?
– По приказанию его сиятельства, к господину губернатору, – отвечал Алпатыч, гордо поднимая голову и закладывая руку за пазуху, что он делал всегда, когда упоминал о князе… – Изволили приказать осведомиться о положении дел, – сказал он.
– Да вот и узнавай, – прокричал помещик, – довели, что ни подвод, ничего!.. Вот она, слышишь? – сказал он, указывая на ту сторону, откуда слышались выстрелы.
– Довели, что погибать всем… разбойники! – опять проговорил он и сошел с крыльца.
Алпатыч покачал головой и пошел на лестницу. В приемной были купцы, женщины, чиновники, молча переглядывавшиеся между собой. Дверь кабинета отворилась, все встали с мест и подвинулись вперед. Из двери выбежал чиновник, поговорил что то с купцом, кликнул за собой толстого чиновника с крестом на шее и скрылся опять в дверь, видимо, избегая всех обращенных к нему взглядов и вопросов. Алпатыч продвинулся вперед и при следующем выходе чиновника, заложив руку зазастегнутый сюртук, обратился к чиновнику, подавая ему два письма.
– Господину барону Ашу от генерала аншефа князя Болконского, – провозгласил он так торжественно и значительно, что чиновник обратился к нему и взял его письмо. Через несколько минут губернатор принял Алпатыча и поспешно сказал ему:
– Доложи князю и княжне, что мне ничего не известно было: я поступал по высшим приказаниям – вот…
Он дал бумагу Алпатычу.
– А впрочем, так как князь нездоров, мой совет им ехать в Москву. Я сам сейчас еду. Доложи… – Но губернатор не договорил: в дверь вбежал запыленный и запотелый офицер и начал что то говорить по французски. На лице губернатора изобразился ужас.
– Иди, – сказал он, кивнув головой Алпатычу, и стал что то спрашивать у офицера. Жадные, испуганные, беспомощные взгляды обратились на Алпатыча, когда он вышел из кабинета губернатора. Невольно прислушиваясь теперь к близким и все усиливавшимся выстрелам, Алпатыч поспешил на постоялый двор. Бумага, которую дал губернатор Алпатычу, была следующая:
«Уверяю вас, что городу Смоленску не предстоит еще ни малейшей опасности, и невероятно, чтобы оный ею угрожаем был. Я с одной, а князь Багратион с другой стороны идем на соединение перед Смоленском, которое совершится 22 го числа, и обе армии совокупными силами станут оборонять соотечественников своих вверенной вам губернии, пока усилия их удалят от них врагов отечества или пока не истребится в храбрых их рядах до последнего воина. Вы видите из сего, что вы имеете совершенное право успокоить жителей Смоленска, ибо кто защищаем двумя столь храбрыми войсками, тот может быть уверен в победе их». (Предписание Барклая де Толли смоленскому гражданскому губернатору, барону Ашу, 1812 года.)
Народ беспокойно сновал по улицам.
Наложенные верхом возы с домашней посудой, стульями, шкафчиками то и дело выезжали из ворот домов и ехали по улицам. В соседнем доме Ферапонтова стояли повозки и, прощаясь, выли и приговаривали бабы. Дворняжка собака, лая, вертелась перед заложенными лошадьми.
Алпатыч более поспешным шагом, чем он ходил обыкновенно, вошел во двор и прямо пошел под сарай к своим лошадям и повозке. Кучер спал; он разбудил его, велел закладывать и вошел в сени. В хозяйской горнице слышался детский плач, надрывающиеся рыдания женщины и гневный, хриплый крик Ферапонтова. Кухарка, как испуганная курица, встрепыхалась в сенях, как только вошел Алпатыч.
– До смерти убил – хозяйку бил!.. Так бил, так волочил!..
– За что? – спросил Алпатыч.
– Ехать просилась. Дело женское! Увези ты, говорит, меня, не погуби ты меня с малыми детьми; народ, говорит, весь уехал, что, говорит, мы то? Как зачал бить. Так бил, так волочил!
Алпатыч как бы одобрительно кивнул головой на эти слова и, не желая более ничего знать, подошел к противоположной – хозяйской двери горницы, в которой оставались его покупки.
– Злодей ты, губитель, – прокричала в это время худая, бледная женщина с ребенком на руках и с сорванным с головы платком, вырываясь из дверей и сбегая по лестнице на двор. Ферапонтов вышел за ней и, увидав Алпатыча, оправил жилет, волосы, зевнул и вошел в горницу за Алпатычем.
– Аль уж ехать хочешь? – спросил он.
Не отвечая на вопрос и не оглядываясь на хозяина, перебирая свои покупки, Алпатыч спросил, сколько за постой следовало хозяину.
– Сочтем! Что ж, у губернатора был? – спросил Ферапонтов. – Какое решение вышло?
Алпатыч отвечал, что губернатор ничего решительно не сказал ему.
– По нашему делу разве увеземся? – сказал Ферапонтов. – Дай до Дорогобужа по семи рублей за подводу. И я говорю: креста на них нет! – сказал он.
– Селиванов, тот угодил в четверг, продал муку в армию по девяти рублей за куль. Что же, чай пить будете? – прибавил он. Пока закладывали лошадей, Алпатыч с Ферапонтовым напились чаю и разговорились о цене хлебов, об урожае и благоприятной погоде для уборки.
– Однако затихать стала, – сказал Ферапонтов, выпив три чашки чая и поднимаясь, – должно, наша взяла. Сказано, не пустят. Значит, сила… А намесь, сказывали, Матвей Иваныч Платов их в реку Марину загнал, тысяч осьмнадцать, что ли, в один день потопил.
Алпатыч собрал свои покупки, передал их вошедшему кучеру, расчелся с хозяином. В воротах прозвучал звук колес, копыт и бубенчиков выезжавшей кибиточки.
Было уже далеко за полдень; половина улицы была в тени, другая была ярко освещена солнцем. Алпатыч взглянул в окно и пошел к двери. Вдруг послышался странный звук дальнего свиста и удара, и вслед за тем раздался сливающийся гул пушечной пальбы, от которой задрожали стекла.
Алпатыч вышел на улицу; по улице пробежали два человека к мосту. С разных сторон слышались свисты, удары ядер и лопанье гранат, падавших в городе. Но звуки эти почти не слышны были и не обращали внимания жителей в сравнении с звуками пальбы, слышными за городом. Это было бомбардирование, которое в пятом часу приказал открыть Наполеон по городу, из ста тридцати орудий. Народ первое время не понимал значения этого бомбардирования.
Звуки падавших гранат и ядер возбуждали сначала только любопытство. Жена Ферапонтова, не перестававшая до этого выть под сараем, умолкла и с ребенком на руках вышла к воротам, молча приглядываясь к народу и прислушиваясь к звукам.
К воротам вышли кухарка и лавочник. Все с веселым любопытством старались увидать проносившиеся над их головами снаряды. Из за угла вышло несколько человек людей, оживленно разговаривая.
– То то сила! – говорил один. – И крышку и потолок так в щепки и разбило.
– Как свинья и землю то взрыло, – сказал другой. – Вот так важно, вот так подбодрил! – смеясь, сказал он. – Спасибо, отскочил, а то бы она тебя смазала.
Народ обратился к этим людям. Они приостановились и рассказывали, как подле самих их ядра попали в дом. Между тем другие снаряды, то с быстрым, мрачным свистом – ядра, то с приятным посвистыванием – гранаты, не переставали перелетать через головы народа; но ни один снаряд не падал близко, все переносило. Алпатыч садился в кибиточку. Хозяин стоял в воротах.
– Чего не видала! – крикнул он на кухарку, которая, с засученными рукавами, в красной юбке, раскачиваясь голыми локтями, подошла к углу послушать то, что рассказывали.
– Вот чуда то, – приговаривала она, но, услыхав голос хозяина, она вернулась, обдергивая подоткнутую юбку.
Опять, но очень близко этот раз, засвистело что то, как сверху вниз летящая птичка, блеснул огонь посередине улицы, выстрелило что то и застлало дымом улицу.
– Злодей, что ж ты это делаешь? – прокричал хозяин, подбегая к кухарке.
В то же мгновение с разных сторон жалобно завыли женщины, испуганно заплакал ребенок и молча столпился народ с бледными лицами около кухарки. Из этой толпы слышнее всех слышались стоны и приговоры кухарки:
– Ой о ох, голубчики мои! Голубчики мои белые! Не дайте умереть! Голубчики мои белые!..
Через пять минут никого не оставалось на улице. Кухарку с бедром, разбитым гранатным осколком, снесли в кухню. Алпатыч, его кучер, Ферапонтова жена с детьми, дворник сидели в подвале, прислушиваясь. Гул орудий, свист снарядов и жалостный стон кухарки, преобладавший над всеми звуками, не умолкали ни на мгновение. Хозяйка то укачивала и уговаривала ребенка, то жалостным шепотом спрашивала у всех входивших в подвал, где был ее хозяин, оставшийся на улице. Вошедший в подвал лавочник сказал ей, что хозяин пошел с народом в собор, где поднимали смоленскую чудотворную икону.