Дасслер, Рудольф

Рудольф Дасслер
Rudolf Dassler
Род деятельности:	бизнесмен, изобретатель
Дата рождения:	26 марта 1898(1898-03-26)
Место рождения:	Херцогенаурах
Гражданство:	Германская империя Веймарская республика Третий рейх Германия Германия
Дата смерти:	27 октября 1974(1974-10-27) (76 лет)
Место смерти:	Херцогенаурах
Отец:	Кристоф Дасслер
Мать:	Паулина Дасслер
Супруга:	Фридль Дасслер
Дети:	Армин Дасслер, Герд Дасслер
Награды и премии:

К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)

Рудольф Дасслер (нем. Rudolf Dassler; 26 марта 1898, Херцогенаурах, — 27 октября 1974, там же) — немецкий предприниматель. Основатель фирмы по производству спортивных товаров Puma, старший брат основателя фирмы Adidas Адольфа Дасслера.

Биография

Родился в семье обувщика и прачки, у которых к тому времени уже были сын и дочь (в 1900 году родился четвертый ребенок Адольф). В детстве вместе с братьями развозил чистое белье заказчикам матери, а позже поступил на обувную фабрику, где работал его отец. В августе 1914 года вместе со старшим братом Фрицем был призван в армию и направлен на фронт в Бельгию, где провел всю войну.

После демобилизации окончил полицейские курсы в Мюнхене и поступил на службу в окружное управление. Однако вскоре устроился распространителем товара на фарфоровую фабрику, а затем на нюрнбергское предприятие по торговле кожей. В 1923 году младший брат Адольф пригласил его в свою обувную фирму, открытую в 1920 году. В качестве долевого участия в капитале Рудольф внес пишущую машинку.

1 июля 1924 года Рудольф и Адольф официально открыли обувную фирму Gebrüder Dassler, ставшую очень успешной. Адольф занимался вопросами производства, а Рудольф — вопросами продаж.

6 мая 1928 года Рудольф женился на восемнадцатилетней Фридль Штрассер. 15 сентября 1929 года у них родился сын Армин.

С 1932 года Рудольф голосовал за НСДАП (куда вместе с братьями вступил 1 мая 1933 года) и был одним из первых, кто поддержал нацистов в Херцогенаурахе.

Однако после летних Олимпийских игр 1936 года (на которых бегун Джесси Оуэнс, установивший мировой рекорд, выступал в шиповках Дасслеров) между Рудольфом и Адольфом появились разногласия — Рудольф отрицательно относился к постоянному усовершенствованию Адольфом и без того коммерчески успешных моделей, а Адольфа раздражало чересчур высокомерное и шумное поведение Рудольфа. Также причиной разногласий стали политические взгляды — Рудольф никогда не критиковал нацистов, а Адольф осмеливался не подчиняться их требованиям.

В июле 1939 года у Рудольфа и Фридль родился сын Герд.

С началом войны отношения между братьями ухудшились еще больше, чему способствовало участие в стычках между ними их жен. В марте 1943 года в рамках «тотальной мобилизации» Рудольф был призван на военную службу и направлен в Глаухау, а в апреле был прикомандирован к таможенному посту в городе Тушин, где, сославшись на мнимую куриную слепоту, получил должность в машинописном бюро. В январе 1945 года он бежал от наступающей Красной армии назад в Херцогенаурах. В апреле он был арестован гестапо за дезертирство, так как не явился по вызову СД. Во время транспортировки в концлагерь Дахау он был освобожден американскими солдатами. Но 25 июля он был арестован оккупационными властями за сотрудничество с гестапо и отправлен в американский лагерь для интернированных в Хаммельбурге. При этом американцы сообщили ему, что его арестовали по доносу, в котором Рудольф заподозрил Адольфа.

Однако 31 июля 1946 года Рудольф был выпущен на свободу, как не представляющий угрозы для безопасности. Незадолго до этого в отношении Адольфа началась процедура денацификации, и после освобождения из лагеря Рудольфа допросили по этому делу. На допросе он заявил, что по инициативе Адольфа на фабрике было организовано производство военной продукции, а сам Адольф выступал перед работниками с политическими речами. В итоге следствие признало Адольфа «обвиняемым», после чего братья решили как можно скорее разделить предприятие и в апреле 1948 года разъехались окончательно. Их новые фирмы находились на разных берегах реки Аурах, протекающей через Херцогенаурах. В результате сложилась уникальная ситуация, когда штаб-квартиры двух крупнейших производителей спортивных товаров находятся в нескольких сотнях метров друг от друга.

Сначала Рудольф зарегистрировал свою фирму под названием Ruda (первые слоги имени «Rudolf Dassler»), но в октябре 1948 года сменил его из-за неблагозвучности на Puma.

Рудольф Дасслер внес решающий вклад в совершенствование бутс, разработав первую готовую к серийному производству обувь с навинчивающимися шипами. К разработке этого проекта, начавшейся в 1949 году, были привлечены многие футбольные эксперты. К старту футбольного сезона 1952/53 годов была выпущена успешная модель «Super Atom», которую носили игроки таких немецких клубов, как дортмундская «Боруссия», франкфуртский «Айнтрахт», «Штутгарт» и «Кайзерслаутерн», — в том числе будущие игроки сборной Хорст Эккель и Вернер Либрих. Уже к следующему футбольному сезону 1953/54 годов на рынке появилась усовершенствованная модель шиповок под названием «Brasil». 23 мая 1954 года в финальном матче чемпионата ФРГ между «Ганновером 96» и «Кайзерслаутерном», завершившемся победой ганноверцев, восемь игроков-победителей были обуты в бутсы этой модели.

Однако после того, как в том же году сборная ФРГ по футболу выиграла финальный матч чемпионата мира по футболу, выступая в обуви Adidas, преимущество Адольфа в войне между братьями стало неоспоримым. Тем не менее Рудольф продолжал войну, неоднократно подавая в суд иски против Adidas. Так, после чемпионата мира по футболу 1958 года Рудольф заявил, что слоган «Adidas — лучшая в мире спортивная обувь!» вводит всех в заблуждение, поскольку выигравшая чемпионат сборная Бразилии выступала в обуви Puma, потребовал удалить слоган с документов и из рекламных проспектов и выиграл дело. В свою очередь, Adidas регулярно инициировала судебные процессы против Puma, обвиняя их в воровстве технологий. Адольф шутил: «Если бы на Рудольфе каждый раз оставалась дырка, когда я ему давал пинок и говорил: „Эй, это же мое изобретение“, он сейчас выглядел бы как швейцарский сыр».

В начале 60-х годов у Рудольфа начались трения с сыном Армином, публично критикующим консервативные методы отца. Рудольф выделил сыну средства на покупку фабрики в Зальцбурге для обслуживания австрийского рынка, но отказался выступить поручителем для австрийских банков. В сентябре 1964 года Армин женился во второй раз, но отец не приехал на свадьбу, не желая прерывать свой отпуск. Однако вскоре он попросил Армина вернуться домой для помощи в руководстве компанией. Младший же сын Рудольфа Герд был послан во Францию для организации дочерней фирмы.

За несколько месяцев до чемпионата мира по футболу 1970 года Армин Дасслер принял на работу проживающего в Рио-де-Жанейро журналиста Ганса Геннингсена, имевшего обширные связи в южноамериканском футболе, чтобы он убедил как можно больше южноамериканских футболистов выступать в бутсах Puma. Однако Геннингсену было приказано не обсуждать данную сделку с Пеле. Это объяснялось тем, что Армин и Хорст (сын Адольфа) ранее заключили тайное соглашение, согласно которому обязались не переманивать друг у друга футболистов, а также не заключать контракта с Пеле, чтобы избежать скачка сумм рекламных контрактов. Однако Пеле, знавший о соглашениях других бразильских футболистов с Puma, высказал Геннингсену свои претензии, и тот решил проигнорировать запрет и представил проект контракта Армину, который в итоге не устоял перед искушением. Возмущенный Хорст устроил скандал, после которого война отцов переросла в войну сыновей.

Тем не менее в начале 70-х Адольф и Рудольф встречались втайне от всех несколько раз. В сентябре 1974 года у Рудольфа был обнаружен рак легких. За несколько часов до смерти Рудольфа священник позвонил Адольфу на виллу и попросил приехать проститься с братом. Адольф отказался, но попросил передать, что прощает Рудольфа. Официальный релиз Adidas по поводу смерти гласил: «Семья Адольфа Дасслера не хотела бы давать никаких комментариев по поводу смерти Рудольфа Дасслера».

Согласно уставу фирмы после смерти отца Армин получал 60 % акций, а Герд — 40 % и всю оставшуюся часть имущества семьи. Но перед смертью Рудольф изменил завещание, назначив Герда единственным наследником. Армин оспорил последнюю волю отца и выиграл дело, поскольку согласно принятому ранее решению Верховного суда ФРГ устав коммандитного товарищества имел преимущество перед завещанием.

Несмотря на то, что Рудольф был по натуре активным и коммуникабельным продавцом, при его жизни Puma оставалась небольшой провинциальной компанией. Международный успех пришел к ней уже после его смерти, когда её возглавил Армин Дасслер.

Литература

• Смит, Барбара. Adidas или Puma? Борьба братьев за мировое лидерство. / Пер. с нем. И. Каневской. — М.: ЗАО «Олимп-Бизнес», 2012. — 392 с.: ил. — ISBN 978-5-9693-0198-6.
• Peters, Rolf-Herbert. Die Puma-Story. — Hanser Fachverlag, 2007. — ISBN 978-3-446-41144-9.

Ссылки

• [einestages.spiegel.de/static/topicalbumbackground/3483/panzerschreck_im_schuhimperium.html Panzerschreck statt Sportschuh]  (нем.)
• [web.archive.org/web/20091129121823/www.daserste.de/doku/beitrag_dyn~uid,bootlmq67ya0i38g~cm.asp Аннотация к документальному телефильму «Duelle — Adidas gegen Puma»]  (нем.)

Отрывок, характеризующий Дасслер, Рудольф

Они сошли с лошадей и вошли под палатку маркитанта. Несколько человек офицеров с раскрасневшимися и истомленными лицами сидели за столами, пили и ели.
– Ну, что ж это, господа, – сказал штаб офицер тоном упрека, как человек, уже несколько раз повторявший одно и то же. – Ведь нельзя же отлучаться так. Князь приказал, чтобы никого не было. Ну, вот вы, г. штабс капитан, – обратился он к маленькому, грязному, худому артиллерийскому офицеру, который без сапог (он отдал их сушить маркитанту), в одних чулках, встал перед вошедшими, улыбаясь не совсем естественно.
– Ну, как вам, капитан Тушин, не стыдно? – продолжал штаб офицер, – вам бы, кажется, как артиллеристу надо пример показывать, а вы без сапог. Забьют тревогу, а вы без сапог очень хороши будете. (Штаб офицер улыбнулся.) Извольте отправляться к своим местам, господа, все, все, – прибавил он начальнически.
Князь Андрей невольно улыбнулся, взглянув на штабс капитана Тушина. Молча и улыбаясь, Тушин, переступая с босой ноги на ногу, вопросительно глядел большими, умными и добрыми глазами то на князя Андрея, то на штаб офицера.
– Солдаты говорят: разумшись ловчее, – сказал капитан Тушин, улыбаясь и робея, видимо, желая из своего неловкого положения перейти в шутливый тон.
Но еще он не договорил, как почувствовал, что шутка его не принята и не вышла. Он смутился.
– Извольте отправляться, – сказал штаб офицер, стараясь удержать серьезность.
Князь Андрей еще раз взглянул на фигурку артиллериста. В ней было что то особенное, совершенно не военное, несколько комическое, но чрезвычайно привлекательное.
Штаб офицер и князь Андрей сели на лошадей и поехали дальше.
Выехав за деревню, беспрестанно обгоняя и встречая идущих солдат, офицеров разных команд, они увидали налево краснеющие свежею, вновь вскопанною глиною строящиеся укрепления. Несколько баталионов солдат в одних рубахах, несмотря на холодный ветер, как белые муравьи, копошились на этих укреплениях; из за вала невидимо кем беспрестанно выкидывались лопаты красной глины. Они подъехали к укреплению, осмотрели его и поехали дальше. За самым укреплением наткнулись они на несколько десятков солдат, беспрестанно переменяющихся, сбегающих с укрепления. Они должны были зажать нос и тронуть лошадей рысью, чтобы выехать из этой отравленной атмосферы.
– Voila l'agrement des camps, monsieur le prince, [Вот удовольствие лагеря, князь,] – сказал дежурный штаб офицер.
Они выехали на противоположную гору. С этой горы уже видны были французы. Князь Андрей остановился и начал рассматривать.
– Вот тут наша батарея стоит, – сказал штаб офицер, указывая на самый высокий пункт, – того самого чудака, что без сапог сидел; оттуда всё видно: поедемте, князь.
– Покорно благодарю, я теперь один проеду, – сказал князь Андрей, желая избавиться от штаб офицера, – не беспокойтесь, пожалуйста.
Штаб офицер отстал, и князь Андрей поехал один.
Чем далее подвигался он вперед, ближе к неприятелю, тем порядочнее и веселее становился вид войск. Самый сильный беспорядок и уныние были в том обозе перед Цнаймом, который объезжал утром князь Андрей и который был в десяти верстах от французов. В Грунте тоже чувствовалась некоторая тревога и страх чего то. Но чем ближе подъезжал князь Андрей к цепи французов, тем самоувереннее становился вид наших войск. Выстроенные в ряд, стояли в шинелях солдаты, и фельдфебель и ротный рассчитывали людей, тыкая пальцем в грудь крайнему по отделению солдату и приказывая ему поднимать руку; рассыпанные по всему пространству, солдаты тащили дрова и хворост и строили балаганчики, весело смеясь и переговариваясь; у костров сидели одетые и голые, суша рубахи, подвертки или починивая сапоги и шинели, толпились около котлов и кашеваров. В одной роте обед был готов, и солдаты с жадными лицами смотрели на дымившиеся котлы и ждали пробы, которую в деревянной чашке подносил каптенармус офицеру, сидевшему на бревне против своего балагана. В другой, более счастливой роте, так как не у всех была водка, солдаты, толпясь, стояли около рябого широкоплечего фельдфебеля, который, нагибая бочонок, лил в подставляемые поочередно крышки манерок. Солдаты с набожными лицами подносили ко рту манерки, опрокидывали их и, полоща рот и утираясь рукавами шинелей, с повеселевшими лицами отходили от фельдфебеля. Все лица были такие спокойные, как будто всё происходило не в виду неприятеля, перед делом, где должна была остаться на месте, по крайней мере, половина отряда, а как будто где нибудь на родине в ожидании спокойной стоянки. Проехав егерский полк, в рядах киевских гренадеров, молодцоватых людей, занятых теми же мирными делами, князь Андрей недалеко от высокого, отличавшегося от других балагана полкового командира, наехал на фронт взвода гренадер, перед которыми лежал обнаженный человек. Двое солдат держали его, а двое взмахивали гибкие прутья и мерно ударяли по обнаженной спине. Наказываемый неестественно кричал. Толстый майор ходил перед фронтом и, не переставая и не обращая внимания на крик, говорил:
– Солдату позорно красть, солдат должен быть честен, благороден и храбр; а коли у своего брата украл, так в нем чести нет; это мерзавец. Еще, еще!
И всё слышались гибкие удары и отчаянный, но притворный крик.
– Еще, еще, – приговаривал майор.
Молодой офицер, с выражением недоумения и страдания в лице, отошел от наказываемого, оглядываясь вопросительно на проезжавшего адъютанта.
Князь Андрей, выехав в переднюю линию, поехал по фронту. Цепь наша и неприятельская стояли на левом и на правом фланге далеко друг от друга, но в средине, в том месте, где утром проезжали парламентеры, цепи сошлись так близко, что могли видеть лица друг друга и переговариваться между собой. Кроме солдат, занимавших цепь в этом месте, с той и с другой стороны стояло много любопытных, которые, посмеиваясь, разглядывали странных и чуждых для них неприятелей.
С раннего утра, несмотря на запрещение подходить к цепи, начальники не могли отбиться от любопытных. Солдаты, стоявшие в цепи, как люди, показывающие что нибудь редкое, уж не смотрели на французов, а делали свои наблюдения над приходящими и, скучая, дожидались смены. Князь Андрей остановился рассматривать французов.
– Глянь ка, глянь, – говорил один солдат товарищу, указывая на русского мушкатера солдата, который с офицером подошел к цепи и что то часто и горячо говорил с французским гренадером. – Вишь, лопочет как ловко! Аж хранцуз то за ним не поспевает. Ну ка ты, Сидоров!
– Погоди, послушай. Ишь, ловко! – отвечал Сидоров, считавшийся мастером говорить по французски.
Солдат, на которого указывали смеявшиеся, был Долохов. Князь Андрей узнал его и прислушался к его разговору. Долохов, вместе с своим ротным, пришел в цепь с левого фланга, на котором стоял их полк.
– Ну, еще, еще! – подстрекал ротный командир, нагибаясь вперед и стараясь не проронить ни одного непонятного для него слова. – Пожалуйста, почаще. Что он?
Долохов не отвечал ротному; он был вовлечен в горячий спор с французским гренадером. Они говорили, как и должно было быть, о кампании. Француз доказывал, смешивая австрийцев с русскими, что русские сдались и бежали от самого Ульма; Долохов доказывал, что русские не сдавались, а били французов.
– Здесь велят прогнать вас и прогоним, – говорил Долохов.
– Только старайтесь, чтобы вас не забрали со всеми вашими казаками, – сказал гренадер француз.
Зрители и слушатели французы засмеялись.
– Вас заставят плясать, как при Суворове вы плясали (on vous fera danser [вас заставят плясать]), – сказал Долохов.
– Qu'est ce qu'il chante? [Что он там поет?] – сказал один француз.
– De l'histoire ancienne, [Древняя история,] – сказал другой, догадавшись, что дело шло о прежних войнах. – L'Empereur va lui faire voir a votre Souvara, comme aux autres… [Император покажет вашему Сувара, как и другим…]
– Бонапарте… – начал было Долохов, но француз перебил его.
– Нет Бонапарте. Есть император! Sacre nom… [Чорт возьми…] – сердито крикнул он.
– Чорт его дери вашего императора!
И Долохов по русски, грубо, по солдатски обругался и, вскинув ружье, отошел прочь.
– Пойдемте, Иван Лукич, – сказал он ротному.
– Вот так по хранцузски, – заговорили солдаты в цепи. – Ну ка ты, Сидоров!
Сидоров подмигнул и, обращаясь к французам, начал часто, часто лепетать непонятные слова:
– Кари, мала, тафа, сафи, мутер, каска, – лопотал он, стараясь придавать выразительные интонации своему голосу.
– Го, го, го! ха ха, ха, ха! Ух! Ух! – раздался между солдатами грохот такого здорового и веселого хохота, невольно через цепь сообщившегося и французам, что после этого нужно было, казалось, разрядить ружья, взорвать заряды и разойтись поскорее всем по домам.
Но ружья остались заряжены, бойницы в домах и укреплениях так же грозно смотрели вперед и так же, как прежде, остались друг против друга обращенные, снятые с передков пушки.


Объехав всю линию войск от правого до левого фланга, князь Андрей поднялся на ту батарею, с которой, по словам штаб офицера, всё поле было видно. Здесь он слез с лошади и остановился у крайнего из четырех снятых с передков орудий. Впереди орудий ходил часовой артиллерист, вытянувшийся было перед офицером, но по сделанному ему знаку возобновивший свое равномерное, скучливое хождение. Сзади орудий стояли передки, еще сзади коновязь и костры артиллеристов. Налево, недалеко от крайнего орудия, был новый плетеный шалашик, из которого слышались оживленные офицерские голоса.