Рудченко, Григорий Сергеевич

Григорий Сергеевич Рудченко
Дата рождения	12 февраля 1900(1900-02-12)
Место рождения	город Сумы, Российская империя
Дата смерти	1 сентября 1943(1943-09-01) (43 года)
Место смерти	около города Глухов, УССР, СССР
Принадлежность	СССР СССР
Род войск	бронетанковые войска
Годы службы	1918—1943
Звание	генерал-майор танковых войск
Командовал	9-й танковый корпус
Сражения/войны	Гражданская война в России, Великая Отечественная война
Награды и премии

Григо́рий Серге́евич Ру́дченко (12 февраля 1900 — 1 сентября 1943) — советский военачальник, генерал-майор танковых войск (1943), участник Гражданской и Великой Отечественной войн.

Биография

Родился 12 февраля 1900 года в городе Сумы. Украинец. В августе 1918 года вступил в Рабоче-Крестьянскую Красную Армию. Красноармеец-телефонист Г. С. Рудченко в составе 6-го Северного отряда под командованием Лепехи принимал участие в Гражданской войне во время боевых действий РККА на Южном фронте. С августа 1919 года — красноармеец и врид командира взвода 3-го отдельного запасного лёгкого артиллерийского дивизиона; с мая 1920 года — командир отделения сначала Сумского караульного батальона, затем Волчанской караульной роты; с сентября — командир отделения, помощник командира и командир взвода 71-го стрелкового полка ВНУС.

После окончания войны с февраля 1921 года Г. С. Рудченко учился на 7-х Севастопольских артиллерийских командных курсах, по окончании которых, с апреля 1922 года, командовал взводом на этих курсах. В январе 1923 года переведён в 3-ю Казанскую стрелковую дивизию в городе Феодосия, где дослужился с командира взвода до помощника начальника артиллерийской школы дивизии и командира артиллерийского парка дивизии. С сентября 1925 по октябрь 1926 года находился на учёбе на КУКС артиллерии ОН, по окончании которых вернулся в 3-ю Казанскую стрелковую дивизию и назначен в 3-й артиллерийский полк командиром батареи. Дослужился до помощника начальника штаба полка. В августе 1929 года назначен на должность начальника 3-й части штаба 2-го кавалерийского корпуса в городе Умань, в июне 1932 года переведён на ту же должность в 17-й Винницкий стрелковый корпус.

С марта 1933 года — слушатель Военной академии механизации и моторизации РККА им. И. В. Сталина, по окончании которой, с июля 1937 года, работал старшим преподавателем тактики, а затем — начальником войскового цикла Полтавского военного автотехнического училища. С сентября 1940 года назначен начальник штаба 31-й отдельной лёгкой танковой бригады, а с марта 1941 года — начальником штаба 55-й танковой дивизии 25-го механизированного корпуса ХВО.

С началом Великой Отечественной войны 55-я танковая дивизия в составе 21-й армии участвовала в оборонительных боях на Западном, Центральном и Брянском фронтах. С сентября 1941 года Г. С. Рудченко назначен начальником штаба 12-й танковой бригады, которая в составе 6-й армии Юго-Западного фронта принимала участие в Донбасской оборонительной операции. С января 1942 года — начальник оперативного отдела штаба Главного АБТУ.

С 21 апреля Г. С. Рудченко — начальник штаба 9-го танкового корпуса, который находился на формировании в МВО, затем в резерве Западного фронта. В январе — феврале 1943 года корпус входил в состав 16-й армии Западного фронта и вёл оборонительные бои северо-восточнее города Жиздра. С апреля 1943 года корпус действовал на Центральном фронте, принимал участие в Курской битве, а с конца августа — в Черниговско-Припятской наступательной операции. В ходе этой операции, с 25 августа, Г. С. Рудченко командовал 9-м танковым корпусом. Генерал-майор танковых войск с 1943 года.

1 сентября 1943 года в 9:00 Г. С. Рудченко погиб в районе города Глухов, управляя боем корпуса, при налёте авиации противника.

Похоронен в городе Глухов Сумской области. На могиле установлен танк.

Награды

• два ордена Красного Знамени (15 декабря 1941, 12 августа 1943)
• орден Отечественной войны I степени (23 сентября 1943)
• Медаль «XX лет Рабоче-Крестьянской Красной Армии» (1938)

Оценки и мнения

По оценке командира 9-го танкового корпуса гвардии генерал-майора танковых войск С. И. Богданова, начальник штаба корпуса Г. С. Рудченко «…хорошо знает применение танкового корпуса во всех видах боя. Хорошо умеет организовать и владеет методикой в подготовке штабов и командиров… Во время боев с фашизмом Управление корпуса организовано было правильно и управлял корпусом умело и энергично. Тов. Рудченко в бою — смел, решителен, спокоен и требователен, пользуется в корпусе заслуженным авторитетом среди командиров и красноармейцев. Технику и вооружение танкового корпуса знает. Разведывательной службой и подготовкой разведчиков руководить умеет… С хозяйством и тыловым устройством корпуса знаком хорошо.»

Литература

• Военные кадры Советского государства в Великой Отечественной войне 1941-45 гг. Справочно-статистические материалы. М.: Воениздат, 1963

Фильмы

• Бескоровайный В. А., Ильясова М. Г., Савицкий С. Г., Фудорченко А. Ф.,. [www.youtube.com/watch?v=wjpnO431Cgs Освобождение Глухова 1943 года. «Есть что вспомнить»]. Проверено 23 сентября 2011.

Ссылки

• [voina.su/enc/people/?node=26861&idx_and=ARRAY%280x7f81136d1ca0%29&name=3645&name2=3645&card=31619 Рудченко Григорий Сергеевич]

Отрывок, характеризующий Рудченко, Григорий Сергеевич

С пленными на этом привале конвойные обращались еще хуже, чем при выступлении. На этом привале в первый раз мясная пища пленных была выдана кониною.
От офицеров до последнего солдата было заметно в каждом как будто личное озлобление против каждого из пленных, так неожиданно заменившее прежде дружелюбные отношения.
Озлобление это еще более усилилось, когда при пересчитывании пленных оказалось, что во время суеты, выходя из Москвы, один русский солдат, притворявшийся больным от живота, – бежал. Пьер видел, как француз избил русского солдата за то, что тот отошел далеко от дороги, и слышал, как капитан, его приятель, выговаривал унтер офицеру за побег русского солдата и угрожал ему судом. На отговорку унтер офицера о том, что солдат был болен и не мог идти, офицер сказал, что велено пристреливать тех, кто будет отставать. Пьер чувствовал, что та роковая сила, которая смяла его во время казни и которая была незаметна во время плена, теперь опять овладела его существованием. Ему было страшно; но он чувствовал, как по мере усилий, которые делала роковая сила, чтобы раздавить его, в душе его вырастала и крепла независимая от нее сила жизни.
Пьер поужинал похлебкою из ржаной муки с лошадиным мясом и поговорил с товарищами.
Ни Пьер и никто из товарищей его не говорили ни о том, что они видели в Москве, ни о грубости обращения французов, ни о том распоряжении пристреливать, которое было объявлено им: все были, как бы в отпор ухудшающемуся положению, особенно оживлены и веселы. Говорили о личных воспоминаниях, о смешных сценах, виденных во время похода, и заминали разговоры о настоящем положении.
Солнце давно село. Яркие звезды зажглись кое где по небу; красное, подобное пожару, зарево встающего полного месяца разлилось по краю неба, и огромный красный шар удивительно колебался в сероватой мгле. Становилось светло. Вечер уже кончился, но ночь еще не начиналась. Пьер встал от своих новых товарищей и пошел между костров на другую сторону дороги, где, ему сказали, стояли пленные солдаты. Ему хотелось поговорить с ними. На дороге французский часовой остановил его и велел воротиться.
Пьер вернулся, но не к костру, к товарищам, а к отпряженной повозке, у которой никого не было. Он, поджав ноги и опустив голову, сел на холодную землю у колеса повозки и долго неподвижно сидел, думая. Прошло более часа. Никто не тревожил Пьера. Вдруг он захохотал своим толстым, добродушным смехом так громко, что с разных сторон с удивлением оглянулись люди на этот странный, очевидно, одинокий смех.
– Ха, ха, ха! – смеялся Пьер. И он проговорил вслух сам с собою: – Не пустил меня солдат. Поймали меня, заперли меня. В плену держат меня. Кого меня? Меня! Меня – мою бессмертную душу! Ха, ха, ха!.. Ха, ха, ха!.. – смеялся он с выступившими на глаза слезами.
Какой то человек встал и подошел посмотреть, о чем один смеется этот странный большой человек. Пьер перестал смеяться, встал, отошел подальше от любопытного и оглянулся вокруг себя.
Прежде громко шумевший треском костров и говором людей, огромный, нескончаемый бивак затихал; красные огни костров потухали и бледнели. Высоко в светлом небе стоял полный месяц. Леса и поля, невидные прежде вне расположения лагеря, открывались теперь вдали. И еще дальше этих лесов и полей виднелась светлая, колеблющаяся, зовущая в себя бесконечная даль. Пьер взглянул в небо, в глубь уходящих, играющих звезд. «И все это мое, и все это во мне, и все это я! – думал Пьер. – И все это они поймали и посадили в балаган, загороженный досками!» Он улыбнулся и пошел укладываться спать к своим товарищам.


В первых числах октября к Кутузову приезжал еще парламентер с письмом от Наполеона и предложением мира, обманчиво означенным из Москвы, тогда как Наполеон уже был недалеко впереди Кутузова, на старой Калужской дороге. Кутузов отвечал на это письмо так же, как на первое, присланное с Лористоном: он сказал, что о мире речи быть не может.
Вскоре после этого из партизанского отряда Дорохова, ходившего налево от Тарутина, получено донесение о том, что в Фоминском показались войска, что войска эти состоят из дивизии Брусье и что дивизия эта, отделенная от других войск, легко может быть истреблена. Солдаты и офицеры опять требовали деятельности. Штабные генералы, возбужденные воспоминанием о легкости победы под Тарутиным, настаивали у Кутузова об исполнении предложения Дорохова. Кутузов не считал нужным никакого наступления. Вышло среднее, то, что должно было совершиться; послан был в Фоминское небольшой отряд, который должен был атаковать Брусье.
По странной случайности это назначение – самое трудное и самое важное, как оказалось впоследствии, – получил Дохтуров; тот самый скромный, маленький Дохтуров, которого никто не описывал нам составляющим планы сражений, летающим перед полками, кидающим кресты на батареи, и т. п., которого считали и называли нерешительным и непроницательным, но тот самый Дохтуров, которого во время всех войн русских с французами, с Аустерлица и до тринадцатого года, мы находим начальствующим везде, где только положение трудно. В Аустерлице он остается последним у плотины Аугеста, собирая полки, спасая, что можно, когда все бежит и гибнет и ни одного генерала нет в ариергарде. Он, больной в лихорадке, идет в Смоленск с двадцатью тысячами защищать город против всей наполеоновской армии. В Смоленске, едва задремал он на Молоховских воротах, в пароксизме лихорадки, его будит канонада по Смоленску, и Смоленск держится целый день. В Бородинский день, когда убит Багратион и войска нашего левого фланга перебиты в пропорции 9 к 1 и вся сила французской артиллерии направлена туда, – посылается никто другой, а именно нерешительный и непроницательный Дохтуров, и Кутузов торопится поправить свою ошибку, когда он послал было туда другого. И маленький, тихенький Дохтуров едет туда, и Бородино – лучшая слава русского войска. И много героев описано нам в стихах и прозе, но о Дохтурове почти ни слова.
Опять Дохтурова посылают туда в Фоминское и оттуда в Малый Ярославец, в то место, где было последнее сражение с французами, и в то место, с которого, очевидно, уже начинается погибель французов, и опять много гениев и героев описывают нам в этот период кампании, но о Дохтурове ни слова, или очень мало, или сомнительно. Это то умолчание о Дохтурове очевиднее всего доказывает его достоинства.
Естественно, что для человека, не понимающего хода машины, при виде ее действия кажется, что важнейшая часть этой машины есть та щепка, которая случайно попала в нее и, мешая ее ходу, треплется в ней. Человек, не знающий устройства машины, не может понять того, что не эта портящая и мешающая делу щепка, а та маленькая передаточная шестерня, которая неслышно вертится, есть одна из существеннейших частей машины.