Ружевич, Тадеуш
Поделись знанием:
– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.
Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
| Тадеуш Ружевич | |||||||
| Tadeusz Różewicz | |||||||
| Имя при рождении: |
Тадеуш Ружевич | ||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения: | |||||||
| Место рождения: | |||||||
| Дата смерти: | |||||||
| Место смерти: | |||||||
| Гражданство: | |||||||
| Род деятельности: | |||||||
| Язык произведений: | |||||||
| Награды: |
| ||||||
Таде́уш Руже́вич (польск. Tadeusz Różewicz; 9 октября 1921, Радомско—24 апреля 2014, Вроцлав) — польский поэт, писатель и драматург. Лауреат множества премий, почётный доктор нескольких университетов Польши[1]. Член академий художеств Германии (член Баварской академии художеств (1981), член Берлинской академии художеств (1987).
Владимир Британишский включил Ружевича (наряду с Кохановским, Мицкевичем, Выспяньским) в число драматургов, которые «создавали польскую драматургию, создавали и обновляли польский театр»[2]. Мартин Эсслин в книге «Театр абсурда» наряду с Славомиром Мрожеком и Тадеушем Кантором причисляет Ружевича к представителям театра абсурда. Являясь представителем «поколения колумбов», Ружевич-поэт известен как автор «нагой», аскетичной лирики.
Содержание
Биография
Родители переехали в Радомско сразу же после Первой мировой войны. Его мать, Мария Стефания Гельбард (1896—1958), еврейского происхождения, приняла католичество перед замужеством.[3][4][5][6]
Тадеуш Ружевич родился 9 октября 1921 года в городе Радомско, вторым сыном в семье Владислава Ружевича (1885—1977), судебного писаря. В тот день в Радомско приезжал Юзеф Пилсудский. Старшим братом был Януш, впоследствии ставший поэтом, младшим — Станислав, впоследствии кинорежиссёр и сценарист.
Старший брат был первым наставником Тадеуша. Он публиковал свои первые стихи в газетах, переписывался с Юзефом Чеховичем и Казимиром Вежинским, а также стал победителем поэтического конкурса журнала «Польска збройна».
Тадеуш Ружевич начал печататься с семнадцати лет. В годы Второй мировой войны вместе со своим братом Янушем принимал участие в партизанском движении в составе Армии крайовой. Во время войны нелегально издана его первая книга «Лесное эхо». Брат был казнён гестапо в 1944 году.
По окончании войны, в 1945 года, получив аттестат об окончании школы, Ружевич поступает в Ягеллонский университет в Кракове, где в течение четырёх лет изучает историю искусств (однако обучение не закончил).
В 1945—1946 годах Ружевич резко и бесповоротно ушёл «от себя вчерашнего», от всех политических иллюзий, связанных с довоенной Польшей. Опыт Второй мировой войны оставил неизгладимый след на всем его творчестве и нашел отражение в его произведениях как тема кризиса коммуникации:
Все эти люди очень много тогда говорили. Шли первые послевоенные годы. Произносилось такое количество слов, что в конце концов они смешались в одну кучу. Потом еще долго, какая бы дискуссия (беседа) ни затевалась, к концу её никто уже понятия не имел, о чем шла речь[7].
Стихотворение «Разъятый» (1956) точно определяет настроение автора:
Воспоминания образы чувства / знания опыт из которых я состоял / существуют во мне раздельно / не образуя целого / лишь иногда они подплывают / к берегу моей памяти / легко царапая кожу притупившимися когтями / Не буду врать / я разъят и расколот <…>"[8]
В 1947 году выходит его первый поэтический сборник «Беспокойство».
Ко времени своего дебюта как драматурга в 1960 году Ружевич уже был признанным поэтом, автором двенадцати стихотворных сборников. С тех пор писатель создал более полутора десятка пьес, что явилось успешным продолжением его поэтического и прозаического творчества. В драматургии Ружевич создаёт пьесы без действия, в качестве героя выступает обычный человек. Ружевич-драматург создает новый, отличный от предшественников «драматургический алфавит»:
Я знал, что <…> должен произойти big bang, большой взрыв. <…> Я знал, что в итоге ничего не сделаю, если не раскидаю по сторонам все эти старые игрушки, кубики, не выброшу их и не буду пробовать из них сложить некое совершенно новое целое. Именно это я осознал при работе над «Картотекой». А также осознавал вероятность полного поражения.[9]</blockquote>
В 1968 году в связи со своей литературной деятельностью Ружевич переезжает во Вроцлав, где скончался.[10]
Сын — Ян Ружевич (1953—2008), театральный режиссёр.
В 2003 году в Польше начало выходить многотомное собрание сочинений Тадеуша Ружевича[11]. Różewicz T. Utwory zebrane. W 12 T. (Proza (T. I—III). Dramat (T. IV—VI). Poezja (T. VII—X). Matka odchodzi (T. XI). Nasz starszy brat (T.XII)). Wrocław. 2003—2006.[12]
Скончался 24 апреля 2014 года во Вроцлаве[13].
Библиография
Поэзия
Основные сборники, изданные в Польше:
- Эхо лесов (Echa leśne; 1944; сборник, различные жанры)
- Беспокойство (Niepokój; 1947)
- Красная перчатка (Czerwona rękawiczka; 1948)
- Пять поэм (Pięć poematów; 1950)
- Время, которое идёт (Czas, który idzie; 1951)
- Стихи и картины (Wiersze i obrazy; 1952)
- Равнина (Równina; 1954)
- Серебряный колос (Srebrny kłos; 1955)
- Открытая поэма (Poemat otwarty; 1956)
- Избранная поэзия (Poezje zebrane; 1957)
- Формы (Formy; 1958)
- Разговор с принцем (Rozmowa z księciem; 1960)
- Ничто в плаще Просперо (Nic w płaszczu Prospera; 1963)
- Беспокойство. Избранное 1945—1961 (Wybór wierszy; 1963)
- Лицо (Twarz; 1964)
- Третье лицо (Twarz trzecia; 1968)
- Regio (1969)
- Эхо лесов (1985; переиздание сборника 1944)
- Поэзия. Т. 1-2 (Poezje; 1988)
- Рельеф (Płaskorzeźba; 1991)
- Всегда фрагмент (Zawsze fragment; 1996)
- Всегда фрагмент. Recycling (Zawsze fragment. Recycling; 1998)
- Ножичек профессора (Nożyk profesora; 2001)
- Серая сфера (Szara strefa; 2002)
- Выход (Wyjście; 2004)
- Улыбки (Uśmiechy; 2005)
- Купи кота в мешке (Kup kota w worku; 2008)
Проза
- В ложке воды (W łyżce wody; 1946)
- Открытки из Венгрии (Kartki z Węgier; 1953)
- Опали листья с деревьев (Opadły liście z drzew; 1955)
- Улыбки (Uśmiechy; 1955)
- Прерванный экзамен (Przerwany egzamin; 1965)
- Экскурсия в музей (Wycieczka do muzeum; 1966)
- Смерть в старых декорациях (Śmierć w starych dekoracjach; 1970)
- Подготовка к авторскому вечеру (Przygotowanie do wieczoru autorskiego; 1971)
- Душенька (поэма в прозе) (Duszyczka; 1977)
- Попытка реконструкции (Próba rekonstrukcji; 1979)
- Проза. Т. 1-2 (Proza; 1991)
- Наш старший брат (Nasz starszy brat; 1992)
- Мать уходит (Matka odchodzi; 1999)
Драматургия
- Картотека (Kartoteka; 1960)
- Группа Лаокоона (Grupa Laokoona; 1961)
- Свидетели или наша малая стабилизация (Świadkowie albo nasza mała stabilizacja; 1962)
- Прерванный акт (Akt przerywany; 1964)
- Смешной старичок (Śmieszny staruszek; 1964)
- Вышел из дома (Wyszedł z domu; 1964)
- Спагетти и меч (Spaghetti i miecz; 1964)
- Моя доченька (Moja córeczka (scenariusz filmowy); 1966)
- Старая дама высиживает (Stara kobieta wysiaduje; 1966)
- Естественный прирост (Przyrost naturalny; 1968)
- Театр непоследовательности (Teatr niekonsekwencji; 1970)
- Пять пьес. (Райский садик и другие) (Pięć sztuk; 1970)
- Похороны по-польски (Pogrzeb po polsku; 1971)
- На четвереньках (Na czworakach; 1971)
- Непорочный марьяж (Białe małżeństwo; 1974)
- Уход Голодаря (Odejście Głodomora; 1976)
- В расход (Do piachu…; 1979)
- Театр. Т. 1-2 (Teatr; 1988)
- Мышеловка (Pułapka; 1989)
- Разбросанная картотека (Kartoteka rozrzucona; 1994)
Издания и публикации Ружевича на русском языке
- Т. Ружевич. Беспокойство (Стихи) М. Изд. Ин. лит. 1963, 200 с. Сост. и предисл В. Огнев. Переводы В. Бурич, М. Павлова, А. Ревич, Д. Самойлов, Б. Слуцкий и др.
- Т. Ружевич. Стихи. Переводы Д. Самойлова, В. Британишского, Б. Слуцкого. Вступление В. Британишского //Иностр. Литература 1978 № 5 сс. 3-11
- Польские поэты. Стафф. Иллакович. Пшибось. Ружевич. Шимборская. М. Худож. лит. 1978 сс. 205—286 Переводы Н. Астафьевой, В. Британишского, В. Бурича, М. Павловой, А. Ревича, Д. Самойлова, Б. Слуцкого, А. Эппеля и др.
- Т. Ружевич. Избранное (Поэмы, пьесы, проза). М. Худож. лит. 1979, 320 сс. Сост. и предисл. С. Ларин. Переводы: поэмы — В. Британишский, М. Павлова, А. Ревич, Б. Слуцкий, Л. Тоом, А. Эппель; пьесы — В. Борисов, З. Шаталова; проза — Э. Гессен, С. Ларин, Е. Лысенко, Л. Петрушевская, А. Эппель, Г. Языкова
- Т. Ружевич. Избранная лирика М. Мол. гвардия 1980, 64 с. сост. и пер. В. Бурич, предисл В. Хорев
- Т. Ружевич. Стихотворения и поэмы М. Худож. лит. 1985, 224 с. Сост. и предисл. В. Британишский. Пер. Н. Астафьевой, В. Британишского (в том числе поэма «Et in Arcadia ego»), В. Бурича, М. Павловой, А. Ревича, Д. Самойлова, Б. Слуцкого, А. Эппеля и др.
- Т. Ружевич. Западня (Пьеса) Вступл. Д. В. Затонского. Пер. И. Щербаковой //Иностр. лит. 1989 № 3 сс. 77-104
- Т. Ружевич. Из стихотворений 1956—1968. Пер. и послесл. В. Британишского //Иностр. лит. 1989 № 3 сс. 105—113
- Н. Астафьева, В. Британишский Польские поэты ХХ века. Антология. Том второй. СПб Алетейя, 2000, сс.5-33 Переводы В. Британишского
- Т. Ружевич. На поверхности поэмы и внутри. Вроцлав 2001. Двуязычное издание. 300 с. Сост. Т. Ружевич, Я. Столярчик. Польское послесловие — Р. Пшибыльский «Конец и начало». Русское послесловие — В. Британишский — «Ружевич по-русски».
- Т. Ружевич. Три пьесы (Предисловие Автора, предисловие С. Новиковой), Москва, Три квадрата, 2004 [В расход! - пер. Т. Джичимской, На четвереньках - пер. Ю. Чайникова, Непорочный марьяж - пер. К. Старосельской].
- Ружевич Т. Они пришли увидеть поэта/ Предисл. Яна Столярчика. — М.-Вроцлав: Летний сад; GAJT Wydawnictwo 1991 s.c., 2011. — 324 с. ISBN 978-5-98856-131-6. Двуязычное издание.
Награды, премии, почётные звания
- 1955 — государственная премия ПНР II степени за сборник «Равнина»[14]
- 1959 — литературная награда города Кракова
- 1962 — награда министра культуры и искусства ПНР I степени
- 1966 — премия Фонда Южиковского
- 1966 — государственная премия ПНР I степени за творческие достижения
- 1970 — премия литературного журнала «Одра»
- 1971 — премия признания молодыми поэтами в журнале «Поэзия»
- 1974 — Крест Армии Крайовой
- 1981 — государственная премия Австрии за вклад в европейскую литературу
- 1981 — член Баварской академии художеств
- 1987 — член Берлинской академии художеств
- 1991 — степень почётного доктора Вроцлавского университета
- 1994 — звание «Почётный житель города Вроцлава»
- 1994 — немецкая премия Силезии в области культуры
- 1996 — Кавалер Большого креста Ордена Возрождения Польши
- 1997 — премия Польского ПЕН-клуба имени Яна Парандовского
- 1998 — лауреат премии городов-побратимов Торуня и Гёттингена им. Самюэля Линде, торжественно вручена Тадеушу Ружевичу и Зигфриду Ленцу. Премия вручается авторами, «при помощи слова созидающим идеалы и ценности, объединяющие людей, общества и народы в их общении». Премия присуждается писателям, литературным критикам, публицистам, переводчикам, редакторам с 1996 года властями Торуня и Гёттингена. Ежегодно её получают одновременно два лауреата — из Польши и Германии. Награждение проходит по очереди в Торуне и Гёттингене. Лауреатами премии городов-побратимов Торуня и Гёттингена им. Самюэля Линде являются: Збигнев Херберт и Карл Дедециус[15], Ханна Кралль и Марсель Райх-Раницкий, Славомир Мрожек и Танкред Дорст, Гюнтер Грасс, Вислава Шимборская, Сара Кирш и Эва Липская. Лауреаты получают вознаграждение в размере 5 000 евро[16].
- 1999 — Высшая награда Фонда культуры[17]
- 1999 — степень почётного доктора Опольского университета
- 1999 — степень почётного доктора Силезского университета
- 1999 — награда польского журнала эмиграции в Париже «Культура» им. Зигмунта Херца. Её лауреатами были Ежи Стемповский, Зигмунт Хаупт, Юзеф Мацкевич, Ярослав Марек Рымкевич.[18]
- 1999 — награда Литературный лавр Силезии за книгу «Мать уходит», признаваемая читателями Силезской библиотеки в Катовицах
- 2000 — степень почётного доктора Ягеллонского университета
- 2000 — Премия Ника за книгу «Мать уходит»
- 2001 — степень почётного доктора Варшавского университета
- 2003 — международная премия Либрекс Монтале
- 2004 — премия «Золотой шар»
- 2006 — степень почётного доктора Гданьского университета
- 2006 — премия Польского фонда культуры и банка Миллениум «Золотой жезл». Лауреатами премии были Ежи Гедройц (1999), Войцех Киляр (2000), Станислав Лем (2001), Роман Полански (2002), Эва Подлесь (2003), Славомир Мрожек (2004), Януш Гайос (2005), Мария Фолтын (2007), Войцех Млынарский (2008).[19]
- 2007 — степень почётного доктора Академии искусств во Вроцлаве
- 2009 — Золотая Медаль «За заслуги в культуре Gloria Artis»
Напишите отзыв о статье "Ружевич, Тадеуш"
Примечания
- ↑ Вроцлавского университета (1991), Опольского университета (1999), Силезского университета (1999), Варшавского университета (2001), Гданьского университета (2006)
- ↑ Британишский В. Л. Речь посполитая поэтов // «Вопросы литературы». 2000. № 1.
- ↑ [www.englishpen.org/tadeusz-rozewicz-and-the-struggle-for-poetry/ Tadeusz Różewicz and The Struggle for Poetry]
- ↑ [www.nytimes.com/2014/05/21/arts/tadeusz-rozewicz-fierce-poetic-voice-of-postwar-poland-is-dead-at-91.html?_r=0 Некролог в The New York Times]
- ↑ [www.theguardian.com/books/booksblog/2014/apr/25/tadeusz-rozewicz-poet-polish-died-92v The Guardian]
- ↑ [www.the-tls.co.uk/tls/public/article1337068.ece These beggarly lamentations]
- ↑ Ружевич Т. Новая философская школа (Пер. М. Курганской) // Иностранная литература. 2005. № 5.
- ↑ Ружевич Т. Разъятый (Пер. А. Базилевского) // Польские поэты. М., 1990.
- ↑ Braun K., Rόżewicz T. Języki teatru. Wrocław. 1989.
- ↑ [www.libfl.ru/about/dept/bibliography/writers/2006/write06_10.php ПАМЯТНЫЕ ДАТЫ 2006]
- ↑ [www.br.minsk.by/index.php?article=25790 Белорусы и рынок]
- ↑ [www.wd.wroc.pl/index.php?id=10 O firmie — Wydawnictwo Dolnolskie sp. z o.o. — oficyna wydawnicza, klasyka polska, wiatowa, literatura, wspczesna, poezja, eseistyka, edukacja, edukacyjna, serie wydawnicze, a …]
- ↑ [www.colta.ru/news/3015 Умер Тадеуш Ружевич]. Colta.ru (24.04.2014). Проверено 24 апреля 2014.
- ↑ Drewnowski T. Kalendarz życia, twórczości i recepcji // Drewnowski T. Walka o oddech/ Bio-poetyka. O pisarstwie Różewicza. Kraków. 2002. S.322-343.
- ↑ [novpol.ru/index.php?id=1166 ЕВРОПЕЕЦ ИЗ ЛОДЗИ]
- ↑ [www.empik.com/empikultura/aktualnosci/tokarczuk-i-schulze-laureatami-nagrody-lindego,148689 empik.com — salon internetowy]
- ↑ www.fundacjakultury.pl/20,Nagroda_Wielka_Fundacji_Kultury_.htm, portalwiedzy.onet.pl/123432,,,,nagrody_fundacji_kultury,haslo.html
- ↑ [www.forumakad.pl/forumksiazki/2001/23/index.html Forum Książki 2(23), maj 2001]
- ↑ [www.millenet.pl/centrum_prasowe/programy_sponsorskie/zlote_berlo/;jsessionid=1UWWJSVTAPCKJLARQ33CFEQ?_a=38755 Error page — Bank Millennium SA]
Ссылки
- [magazines.russ.ru/authors/r/ruzhevich/ Ружевич, Тадеуш] в «Журнальном зале»
- [imwerden.de/pdf/rozewicz_stihotvorenija.pdf Тадеуш Ружевич. Из стихотворений 1956—1968 годов]
- [www.novpol.ru/index.php?id=925 Ружевичевское молчание имеет двойную природу.]
- [www.nvspb.ru/stories/v_prisutstvii_klassika/ В ПРИСУТСТВИИ КЛАССИКА]
- [www.ng.ru/lit/2001-10-11/2_poetry.html Поэзия без точек. Na powierszchni poematu i w srodku]
- [www.novpol.ru/index.php?id=363 ЛЕТОПИСЬ КУЛЬТУРНОЙ ЖИЗНИ]
- [www.echo.msk.ru/programs/books/44118/ Тадеуш Ружевич. Грех.]
- [www.muurgedichten.nl/rozewicz.html Tadeusz Rózewicz , Pisalem — Ik schreef]
- [dzecko.narod.ru/page7.html несколько стихотворений в переводе Владимира Глинского]
- [dzecko.narod.ru/page13.html Тадеуш Ружевич. Грех. Рассказ. В переводе Владимира Глинского]
- rozewicz.klp.pl/
- [www.novpol.ru/index.php?id=1358 Возняк, Т. Болезнь сочинительства : О переписке Тадеуша Ружевича и Ежи Новосельского]
- [www.lib.csu.ru/vch/165/025.pdf Санаева, Г. Н. Кризис современной культуры в творчестве Тадеуша Ружевича]
Отрывок, характеризующий Ружевич, Тадеуш
И Билибин распустил кожу, чувствуя, что дилемма его неопровержима.– Этого я не могу рассудить, – холодно сказал князь Андрей, а подумал: «еду для того, чтобы спасти армию».
– Mon cher, vous etes un heros, [Мой дорогой, вы – герой,] – сказал Билибин.
В ту же ночь, откланявшись военному министру, Болконский ехал в армию, сам не зная, где он найдет ее, и опасаясь по дороге к Кремсу быть перехваченным французами.
В Брюнне всё придворное население укладывалось, и уже отправлялись тяжести в Ольмюц. Около Эцельсдорфа князь Андрей выехал на дорогу, по которой с величайшею поспешностью и в величайшем беспорядке двигалась русская армия. Дорога была так запружена повозками, что невозможно было ехать в экипаже. Взяв у казачьего начальника лошадь и казака, князь Андрей, голодный и усталый, обгоняя обозы, ехал отыскивать главнокомандующего и свою повозку. Самые зловещие слухи о положении армии доходили до него дорогой, и вид беспорядочно бегущей армии подтверждал эти слухи.
«Cette armee russe que l'or de l'Angleterre a transportee, des extremites de l'univers, nous allons lui faire eprouver le meme sort (le sort de l'armee d'Ulm)», [«Эта русская армия, которую английское золото перенесло сюда с конца света, испытает ту же участь (участь ульмской армии)».] вспоминал он слова приказа Бонапарта своей армии перед началом кампании, и слова эти одинаково возбуждали в нем удивление к гениальному герою, чувство оскорбленной гордости и надежду славы. «А ежели ничего не остается, кроме как умереть? думал он. Что же, коли нужно! Я сделаю это не хуже других».
Князь Андрей с презрением смотрел на эти бесконечные, мешавшиеся команды, повозки, парки, артиллерию и опять повозки, повозки и повозки всех возможных видов, обгонявшие одна другую и в три, в четыре ряда запружавшие грязную дорогу. Со всех сторон, назади и впереди, покуда хватал слух, слышались звуки колес, громыхание кузовов, телег и лафетов, лошадиный топот, удары кнутом, крики понуканий, ругательства солдат, денщиков и офицеров. По краям дороги видны были беспрестанно то павшие ободранные и неободранные лошади, то сломанные повозки, у которых, дожидаясь чего то, сидели одинокие солдаты, то отделившиеся от команд солдаты, которые толпами направлялись в соседние деревни или тащили из деревень кур, баранов, сено или мешки, чем то наполненные.
На спусках и подъемах толпы делались гуще, и стоял непрерывный стон криков. Солдаты, утопая по колена в грязи, на руках подхватывали орудия и фуры; бились кнуты, скользили копыта, лопались постромки и надрывались криками груди. Офицеры, заведывавшие движением, то вперед, то назад проезжали между обозами. Голоса их были слабо слышны посреди общего гула, и по лицам их видно было, что они отчаивались в возможности остановить этот беспорядок. «Voila le cher [„Вот дорогое] православное воинство“, подумал Болконский, вспоминая слова Билибина.
Желая спросить у кого нибудь из этих людей, где главнокомандующий, он подъехал к обозу. Прямо против него ехал странный, в одну лошадь, экипаж, видимо, устроенный домашними солдатскими средствами, представлявший середину между телегой, кабриолетом и коляской. В экипаже правил солдат и сидела под кожаным верхом за фартуком женщина, вся обвязанная платками. Князь Андрей подъехал и уже обратился с вопросом к солдату, когда его внимание обратили отчаянные крики женщины, сидевшей в кибиточке. Офицер, заведывавший обозом, бил солдата, сидевшего кучером в этой колясочке, за то, что он хотел объехать других, и плеть попадала по фартуку экипажа. Женщина пронзительно кричала. Увидав князя Андрея, она высунулась из под фартука и, махая худыми руками, выскочившими из под коврового платка, кричала:
– Адъютант! Господин адъютант!… Ради Бога… защитите… Что ж это будет?… Я лекарская жена 7 го егерского… не пускают; мы отстали, своих потеряли…
– В лепешку расшибу, заворачивай! – кричал озлобленный офицер на солдата, – заворачивай назад со шлюхой своею.
– Господин адъютант, защитите. Что ж это? – кричала лекарша.
– Извольте пропустить эту повозку. Разве вы не видите, что это женщина? – сказал князь Андрей, подъезжая к офицеру.
Офицер взглянул на него и, не отвечая, поворотился опять к солдату: – Я те объеду… Назад!…
– Пропустите, я вам говорю, – опять повторил, поджимая губы, князь Андрей.
– А ты кто такой? – вдруг с пьяным бешенством обратился к нему офицер. – Ты кто такой? Ты (он особенно упирал на ты ) начальник, что ль? Здесь я начальник, а не ты. Ты, назад, – повторил он, – в лепешку расшибу.
Это выражение, видимо, понравилось офицеру.
– Важно отбрил адъютантика, – послышался голос сзади.
Князь Андрей видел, что офицер находился в том пьяном припадке беспричинного бешенства, в котором люди не помнят, что говорят. Он видел, что его заступничество за лекарскую жену в кибиточке исполнено того, чего он боялся больше всего в мире, того, что называется ridicule [смешное], но инстинкт его говорил другое. Не успел офицер договорить последних слов, как князь Андрей с изуродованным от бешенства лицом подъехал к нему и поднял нагайку:
– Из воль те про пус тить!
Офицер махнул рукой и торопливо отъехал прочь.
– Всё от этих, от штабных, беспорядок весь, – проворчал он. – Делайте ж, как знаете.
Князь Андрей торопливо, не поднимая глаз, отъехал от лекарской жены, называвшей его спасителем, и, с отвращением вспоминая мельчайшие подробности этой унизи тельной сцены, поскакал дальше к той деревне, где, как ему сказали, находился главнокомандующий.
Въехав в деревню, он слез с лошади и пошел к первому дому с намерением отдохнуть хоть на минуту, съесть что нибудь и привесть в ясность все эти оскорбительные, мучившие его мысли. «Это толпа мерзавцев, а не войско», думал он, подходя к окну первого дома, когда знакомый ему голос назвал его по имени.
Он оглянулся. Из маленького окна высовывалось красивое лицо Несвицкого. Несвицкий, пережевывая что то сочным ртом и махая руками, звал его к себе.
– Болконский, Болконский! Не слышишь, что ли? Иди скорее, – кричал он.
Войдя в дом, князь Андрей увидал Несвицкого и еще другого адъютанта, закусывавших что то. Они поспешно обратились к Болконскому с вопросом, не знает ли он чего нового. На их столь знакомых ему лицах князь Андрей прочел выражение тревоги и беспокойства. Выражение это особенно заметно было на всегда смеющемся лице Несвицкого.
– Где главнокомандующий? – спросил Болконский.
– Здесь, в том доме, – отвечал адъютант.
– Ну, что ж, правда, что мир и капитуляция? – спрашивал Несвицкий.
– Я у вас спрашиваю. Я ничего не знаю, кроме того, что я насилу добрался до вас.
– А у нас, брат, что! Ужас! Винюсь, брат, над Маком смеялись, а самим еще хуже приходится, – сказал Несвицкий. – Да садись же, поешь чего нибудь.
– Теперь, князь, ни повозок, ничего не найдете, и ваш Петр Бог его знает где, – сказал другой адъютант.
– Где ж главная квартира?
– В Цнайме ночуем.
– А я так перевьючил себе всё, что мне нужно, на двух лошадей, – сказал Несвицкий, – и вьюки отличные мне сделали. Хоть через Богемские горы удирать. Плохо, брат. Да что ты, верно нездоров, что так вздрагиваешь? – спросил Несвицкий, заметив, как князя Андрея дернуло, будто от прикосновения к лейденской банке.
– Ничего, – отвечал князь Андрей.
Он вспомнил в эту минуту о недавнем столкновении с лекарскою женой и фурштатским офицером.
– Что главнокомандующий здесь делает? – спросил он.
– Ничего не понимаю, – сказал Несвицкий.
– Я одно понимаю, что всё мерзко, мерзко и мерзко, – сказал князь Андрей и пошел в дом, где стоял главнокомандующий.
Пройдя мимо экипажа Кутузова, верховых замученных лошадей свиты и казаков, громко говоривших между собою, князь Андрей вошел в сени. Сам Кутузов, как сказали князю Андрею, находился в избе с князем Багратионом и Вейротером. Вейротер был австрийский генерал, заменивший убитого Шмита. В сенях маленький Козловский сидел на корточках перед писарем. Писарь на перевернутой кадушке, заворотив обшлага мундира, поспешно писал. Лицо Козловского было измученное – он, видно, тоже не спал ночь. Он взглянул на князя Андрея и даже не кивнул ему головой.
– Вторая линия… Написал? – продолжал он, диктуя писарю, – Киевский гренадерский, Подольский…
– Не поспеешь, ваше высокоблагородие, – отвечал писарь непочтительно и сердито, оглядываясь на Козловского.
Из за двери слышен был в это время оживленно недовольный голос Кутузова, перебиваемый другим, незнакомым голосом. По звуку этих голосов, по невниманию, с которым взглянул на него Козловский, по непочтительности измученного писаря, по тому, что писарь и Козловский сидели так близко от главнокомандующего на полу около кадушки,и по тому, что казаки, державшие лошадей, смеялись громко под окном дома, – по всему этому князь Андрей чувствовал, что должно было случиться что нибудь важное и несчастливое.
Князь Андрей настоятельно обратился к Козловскому с вопросами.
– Сейчас, князь, – сказал Козловский. – Диспозиция Багратиону.
– А капитуляция?
– Никакой нет; сделаны распоряжения к сражению.
Князь Андрей направился к двери, из за которой слышны были голоса. Но в то время, как он хотел отворить дверь, голоса в комнате замолкли, дверь сама отворилась, и Кутузов, с своим орлиным носом на пухлом лице, показался на пороге.
Князь Андрей стоял прямо против Кутузова; но по выражению единственного зрячего глаза главнокомандующего видно было, что мысль и забота так сильно занимали его, что как будто застилали ему зрение. Он прямо смотрел на лицо своего адъютанта и не узнавал его.
– Ну, что, кончил? – обратился он к Козловскому.
– Сию секунду, ваше высокопревосходительство.
Багратион, невысокий, с восточным типом твердого и неподвижного лица, сухой, еще не старый человек, вышел за главнокомандующим.
– Честь имею явиться, – повторил довольно громко князь Андрей, подавая конверт.
– А, из Вены? Хорошо. После, после!
Кутузов вышел с Багратионом на крыльцо.
– Ну, князь, прощай, – сказал он Багратиону. – Христос с тобой. Благословляю тебя на великий подвиг.
Лицо Кутузова неожиданно смягчилось, и слезы показались в его глазах. Он притянул к себе левою рукой Багратиона, а правой, на которой было кольцо, видимо привычным жестом перекрестил его и подставил ему пухлую щеку, вместо которой Багратион поцеловал его в шею.
– Христос с тобой! – повторил Кутузов и подошел к коляске. – Садись со мной, – сказал он Болконскому.
– Ваше высокопревосходительство, я желал бы быть полезен здесь. Позвольте мне остаться в отряде князя Багратиона.
– Садись, – сказал Кутузов и, заметив, что Болконский медлит, – мне хорошие офицеры самому нужны, самому нужны.
Они сели в коляску и молча проехали несколько минут.
– Еще впереди много, много всего будет, – сказал он со старческим выражением проницательности, как будто поняв всё, что делалось в душе Болконского. – Ежели из отряда его придет завтра одна десятая часть, я буду Бога благодарить, – прибавил Кутузов, как бы говоря сам с собой.
Князь Андрей взглянул на Кутузова, и ему невольно бросились в глаза, в полуаршине от него, чисто промытые сборки шрама на виске Кутузова, где измаильская пуля пронизала ему голову, и его вытекший глаз. «Да, он имеет право так спокойно говорить о погибели этих людей!» подумал Болконский.
– От этого я и прошу отправить меня в этот отряд, – сказал он.
Кутузов не ответил. Он, казалось, уж забыл о том, что было сказано им, и сидел задумавшись. Через пять минут, плавно раскачиваясь на мягких рессорах коляски, Кутузов обратился к князю Андрею. На лице его не было и следа волнения. Он с тонкою насмешливостью расспрашивал князя Андрея о подробностях его свидания с императором, об отзывах, слышанных при дворе о кремском деле, и о некоторых общих знакомых женщинах.
Кутузов чрез своего лазутчика получил 1 го ноября известие, ставившее командуемую им армию почти в безвыходное положение. Лазутчик доносил, что французы в огромных силах, перейдя венский мост, направились на путь сообщения Кутузова с войсками, шедшими из России. Ежели бы Кутузов решился оставаться в Кремсе, то полуторастатысячная армия Наполеона отрезала бы его от всех сообщений, окружила бы его сорокатысячную изнуренную армию, и он находился бы в положении Мака под Ульмом. Ежели бы Кутузов решился оставить дорогу, ведшую на сообщения с войсками из России, то он должен был вступить без дороги в неизвестные края Богемских
гор, защищаясь от превосходного силами неприятеля, и оставить всякую надежду на сообщение с Буксгевденом. Ежели бы Кутузов решился отступать по дороге из Кремса в Ольмюц на соединение с войсками из России, то он рисковал быть предупрежденным на этой дороге французами, перешедшими мост в Вене, и таким образом быть принужденным принять сражение на походе, со всеми тяжестями и обозами, и имея дело с неприятелем, втрое превосходившим его и окружавшим его с двух сторон.
Кутузов избрал этот последний выход.
Французы, как доносил лазутчик, перейдя мост в Вене, усиленным маршем шли на Цнайм, лежавший на пути отступления Кутузова, впереди его более чем на сто верст. Достигнуть Цнайма прежде французов – значило получить большую надежду на спасение армии; дать французам предупредить себя в Цнайме – значило наверное подвергнуть всю армию позору, подобному ульмскому, или общей гибели. Но предупредить французов со всею армией было невозможно. Дорога французов от Вены до Цнайма была короче и лучше, чем дорога русских от Кремса до Цнайма.
В ночь получения известия Кутузов послал четырехтысячный авангард Багратиона направо горами с кремско цнаймской дороги на венско цнаймскую. Багратион должен был пройти без отдыха этот переход, остановиться лицом к Вене и задом к Цнайму, и ежели бы ему удалось предупредить французов, то он должен был задерживать их, сколько мог. Сам же Кутузов со всеми тяжестями тронулся к Цнайму.
Пройдя с голодными, разутыми солдатами, без дороги, по горам, в бурную ночь сорок пять верст, растеряв третью часть отсталыми, Багратион вышел в Голлабрун на венско цнаймскую дорогу несколькими часами прежде французов, подходивших к Голлабруну из Вены. Кутузову надо было итти еще целые сутки с своими обозами, чтобы достигнуть Цнайма, и потому, чтобы спасти армию, Багратион должен был с четырьмя тысячами голодных, измученных солдат удерживать в продолжение суток всю неприятельскую армию, встретившуюся с ним в Голлабруне, что было, очевидно, невозможно. Но странная судьба сделала невозможное возможным. Успех того обмана, который без боя отдал венский мост в руки французов, побудил Мюрата пытаться обмануть так же и Кутузова. Мюрат, встретив слабый отряд Багратиона на цнаймской дороге, подумал, что это была вся армия Кутузова. Чтобы несомненно раздавить эту армию, он поджидал отставшие по дороге из Вены войска и с этою целью предложил перемирие на три дня, с условием, чтобы те и другие войска не изменяли своих положений и не трогались с места. Мюрат уверял, что уже идут переговоры о мире и что потому, избегая бесполезного пролития крови, он предлагает перемирие. Австрийский генерал граф Ностиц, стоявший на аванпостах, поверил словам парламентера Мюрата и отступил, открыв отряд Багратиона. Другой парламентер поехал в русскую цепь объявить то же известие о мирных переговорах и предложить перемирие русским войскам на три дня. Багратион отвечал, что он не может принимать или не принимать перемирия, и с донесением о сделанном ему предложении послал к Кутузову своего адъютанта.
Перемирие для Кутузова было единственным средством выиграть время, дать отдохнуть измученному отряду Багратиона и пропустить обозы и тяжести (движение которых было скрыто от французов), хотя один лишний переход до Цнайма. Предложение перемирия давало единственную и неожиданную возможность спасти армию. Получив это известие, Кутузов немедленно послал состоявшего при нем генерал адъютанта Винценгероде в неприятельский лагерь. Винценгероде должен был не только принять перемирие, но и предложить условия капитуляции, а между тем Кутузов послал своих адъютантов назад торопить сколь возможно движение обозов всей армии по кремско цнаймской дороге. Измученный, голодный отряд Багратиона один должен был, прикрывая собой это движение обозов и всей армии, неподвижно оставаться перед неприятелем в восемь раз сильнейшим.
Категории:
- Родившиеся 9 октября
- Родившиеся в 1921 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Радомско
- Умершие 24 апреля
- Умершие в 2014 году
- Умершие во Вроцлаве
- Поэты по алфавиту
- Поэты XX века
- Поэты Польши
- Драматурги по алфавиту
- Драматурги XX века
- Драматурги Польши
- Писатели по алфавиту
- Писатели XX века
- Писатели Польши
- Кавалеры Большого креста ордена Возрождения Польши
- Награждённые золотым крестом Заслуги
- Награждённые крестом Армии Крайовой
- Кавалеры ордена Знамя Труда 2 степени
- Награждённые золотой медалью «За заслуги в культуре Gloria Artis»
- Польские поэты
- Лауреаты Государственной премии ПНР
- Лауреаты премии Нике
- Почётные доктора Гданьского университета
- Почётные граждане Вроцлава
