Румынская интервенция в Венгрию

Румынская интервенция в Венгрию
Румынская кавалерия в Будапеште
Дата	16 апреля - 6 августа 1919
Место	Венгрия
Итог	победа Румынии
Противники
Королевство Румыния Венгерская Советская республика
Командующие
Фердинанд I Константин Презан Ион Антонеску Анри Бертло Бела Кун Вильмош Бём Дьюла Пейдль
Силы сторон
10,000—96,000 10,000—80,000
Потери
3670 убитых 11666 в целом неизвестное число убитых ок. 41000 пленных

Румынская интервенция в Венгрию, известная также как Румынско-венгерская война — Румынское вооруженное вмешательство в Венгрию в 1919 году.

16 апреля 1919 года советское правительство Венгерской Советской республики начинает войну против Румынии, чтобы вернуть Трансильванию. В апреле румынская армия начала мощное наступление во всей демаркационной линии. 4 августа румынская армия взяла Будапешт и свергла правительство Бела Куна.

14 ноября румынская армия покидает Будапешт, который остался под управлением национальной армии. 25 февраля 1920 года румынская армия покидает территорию Венгрии по просьбе Антанты. 4 июня был подписан Трианонский мирный договор между Венгрией и Антантой.

Предыстория

Венгрия

В 1918 году Австро-Венгерская монархия рухнула под тяжестью внутренних противоречий и неудач в Первой мировой войне. 31 октября 1918 года успех революции астр в Будапеште привел к власти лево-либерального графа Михая Каройи, ставленника Антанты, ставшего новым премьер-министром Венгрии. Он принял лозунг пацифизма Вудро Вильсона, инициировав полное разоружение венгерской армии и провозгласив Первую республику, в которой он стал президентом. 13 ноября 1918 года в Белграде Каройи подписал перемирие с Антантой и установил разделительные линии территории, которая должна была оставаться под контролем венгров до момента окончательного установления границ. По условиям перемирия сербские и французские войска продвинулись с юга, взяв под свой контроль весь Банат и Хорватию. В то же время Чехословакия взяла под свой контроль Верхнюю Венгрию и Подкарпатскую Русь, а румынским войскам было дозволено продвинуться к реке Муреш. Тем не менее, демаркационные линии не могли существовать долго, уже 14 ноября сербы оккупационные Печ. Перемирие ограничило размер венгерской армии до шести пехотных и двух кавалерийских дивизий.

В феврале 1919 года правительство Каройи потерял всякую поддержку народа, не сумев наладить положение ни внутри страны, ни на фронте. Лидер коммунистов Бела Кун был в феврале заключен в тюрьму на улице Марко. После того, как Каройи ушел в отставку, Кун был освобожден из тюрьмы и немедленно сформировал коалиционное правительство из социал-демократов и коммунистов и провозгласил 21 марта Венгерскую советскую республику. Однако спустя несколько дней коммунисты вытеснили социал-демократов из правительства . Новое правительство провозгласило всеобщее равенство и социальную справедливость.

Венгерская советское правительство предложило преобразовать Венгрию в федерацию, что было обусловлено внутренними дискуссиями. Правительство имело общественную поддержку, особенно со стороны армии. Большинство офицеров венгерской армии вернулись из районов, которые были оккупированы чужими армиями, и это обстоятельство усилило общий патриотический настрой. В свете доктрины президента Вильсона о самоопределении народов, предлагаемая федерация была также призвана обратить внимание европейского общественного мнения на решение проблемы многонациональности. Преобладание мадьяр в Венгрии предполагалось сократить, разрешив самоуправление других народов в составе Венгрии.

Коммунисты пришли к власти во многом будучи единственной группой с организованной боевой силой, а также за счет обещаний, что Венгрия сможет защищать свою территорию без призыва на военную службу (возможно, с помощью советской Красной Армии). Первоначально большинство солдат Красной Армии в Венгрии были вооруженными фабричными рабочими из Будапешта. Позже венгерская Красная Армия стала поистине национальной армией, основанной на патриотизме, а не на идеологии.

Румыния

В 1916 году Румыния вступила в Первую мировую войну на стороне Антанты, с главной целью объединения всех территорий с румынским национальным большинством в одно государство (см. Бухарестский договор (1916)). В 1918 году, после того как в России пришли к власти большевики и подписали сепаратный Брестский мир с германским блоком, Румыния осталась в одиночестве против Германии на Восточном фронте. С учетом этого Румыния решила наладить контакты с немцами на предмет сепаратного мира, который и был зафиксирован в мае 1918 года в Бухарестском договоре. Александру Маргиломан подписал Бухарестский мирный договор с державами Оси 7 мая 1918 года. Тем не менее, этот договор не был подписан королем Фердинандом.

Ситуация в Румынии в конце 1918 года была плачевной. Румыния страдает от последствий военных репараций , наложенных Осью. Добруджа находилась под болгарской оккупацией, а крупной немецкая армии под командованием фельдмаршала Макензена отступала через страну. Большая часть румынской армии была демобилизована, оставив только четыре дивизии в полной боеготовности. С помощью этих войск армия должна была сохранить порядок и защитить Бессарабию от действий войск Советской России и болгарских сил, а также контролировать отступающую немецкую армию.

10 ноября 1918 года, воспользовавшись нестабильной ситуацией в державах Оси, Румыния снова вступила в войну на стороне Антанты, с теми же целями, что и в 1916 году. Король Фердинанд призвал к мобилизации румынскую армию и приказал ей атаковать предгорья Карпат в Трансильвании. Конец Первой мировой войны, который последовал очень скоро, не привел к демобилизации румынской армии: борьба продолжалась в том же году и в 1919 году во время венгерско-румынской войны.

План войны

Войну принято делить на три этапа, с учетом основных операций румынской армии. В первой фазе войны румынская армия продвинулись до западных Карпат. На втором этапе, после того, как коммунисты пришли к власти в Венгрии, румынская армия преодолела сопротивление венгерской Красной Армии и достигла реки Тиса. И, наконец, на третьем этапе, румынская армия разгромила венгерскую армию и заняли Будапешт, свергнув коммунистический режим Белы Куна.

Первый этап: ноябрь 1918 - март 1919

После Бухарестского договора основная часть румынской армии была демобилизована. Только 9-я и 10-я пехотные дивизии и 1-я и 2-я кавалерийские дивизии были в строю, но они использовались для защиты Бессарабии от войск Советской России. 1-я, 7-я и 8-я дивизии, дислоцированные в Молдавии, были первыми подразделениями, мобилизованными в этих условиях. 8-я была направлена на Буковину, а две другие дивизии были отправлены в Трансильванию. 13 ноября 1918 года 7-я дивизия вступила в Трансильванию в Пришачанах, в Восточных Карпатах, а затем в Паланкеу.

1 декабря 1918 года лидеры румынских общин в Трансильвании провозгласили объединение с Румынией, при поддержке трансильванских саксов и банатских швабов, [12], но вопреки мнению венгров Трансильвании, которые хотели быть частью вновь возникшего венгерского государства.

В декабре 1918 года подразделения румынской армии вышли на линию реки Муреш, которая была согласована как демаркационная линия представителями Антанты и Венгрии в Белграде 13 ноября 1918 года. В то же время подразделения немецкой армии под командованием фон Макензена отступили на запад.

По румынской просьбе союзное командование на Востоке под руководством французского генерала Франше д'Эспере позволило румынской армии продвинуться до Западных Карпат. 7-я румынская дивизия наступала в направлении Клужа, а 1-я - в направлении Алба-Юлии. 24 декабря подразделения румынской армии вошли в Клуж. К 22 января 1919 года румынская армия контролировала всю территорию до демаркационной линии.

На этом этапе румынская армия в Трансильвании была вынуждена не только сдерживать венгерскую армию, но и поддерживать порядок на территориях, находящихся под ее контролем. В помощь своим войскам румынское командование решило послать еще два подразделения в Трансильванию: 2-ю дивизию в Сибиу и 6-ю пехотную дивизию в Брашов. Была также создано единое командование румынской армии в Трансильвании со штаб-квартирой в Сибиуи и во главе с генералом Траяном Мошою.

Одновременно Румыния приступила к организации на занятой территории подразделений, состоявших из местных призывников: так были образованы 16-я и 18-я стрелковые дивизии, состоявшие из румынских солдат, ранее мобилизованных в австро-венгерскую армию.

28 февраля Совет союзников решил учредить для Венгрии новую демаркационную линию, к которой следовало продвинуться румынской армии. Эта линия совпала с железными дорогами, соединяющими города Сату-Маре, Орадя и Араде. Тем не менее, румынам не позволили войти в эти города. Должна была быть создана демилитаризованная зона, простиравшаяся на 5 км от расчерченной демаркационной линии. Отступление венгерской армии за запад, за границы демилитаризованной зоны, должно было начаться 22 марта 1919 года.

19 марта Антанта, через французского подполковника Фернана Викса, уведомило Венгрию об этих условиях. Правительство Каройи подало в отставку, отказавшись их принять, и 21 марта передало власть Беле Куну, который провозгласил коммунистический режим в Венгрии.

В течение этого периода времени лишь мелкие стычки имели место между румынскими и венгерскими войсками, а в одном случае между румынскими и украинскими войсками. Некоторые венгерские элементы занялись преследованием румынского населения за пределами зоны, контролируемой румынской армией.

Второй этап: апрель 1919 - июнь 1919

Таким образом, 21 марта 1919 года Румыния получила второго коммунистического соседа - Венгрию (помимо Советской России). Румынская делегация на мирной конференции в Париже просила разрешить румынской армии оттеснить венгерских коммунистов от власти. Но даже настроенный анти-коммунистически Совет союзников был охвачен разногласиями между президентом США Вудро Вильсоном, британским премьер-министром Дэвидом Ллойд Джорджем и премьер-министром Франции Жоржем Клемансо о гарантиях, необходимых Франции относительно ее границы с Германией. В частности, американская делегация была убеждена, что французские консерваторы (сторонники маршала Фоша) пытались инициировать новый конфликт, который в конечном итоге привел бы к новой войне, на этот раз против Германии и Советского Союза. Действуя в этих условиях, участники конференции попытались разрядить обстановку в Венгрии. Южноафриканский генерал Смэтс был направлен в Будапешт 4 апреля с предложением для правительства Куна соблюдать условия, ранее представленные правительству Каройи. Это действие союзников фактически можно считать признанием коммунистической Венгрии. В обмен на выполнение условий союзные державы обещали снять блокаду Венгрии и занять доброжелательное положение в вопросе территорий, которые она должна была уступить Румынии, Чехословакии и Югославии. Однако Кун потребовал, чтобы румынская армия вернулась на линию реки Муреш, и переговоры зашли в тупик.

В то же время Кун стремились выиграть время для того, чтобы иметь возможность нарастить военную силу, способную вести войну с Румынией и Чехословакией. На румынском фронте насчитывалось около 20 000 военнослужащих в первой линии, обращенной к румынской армии. Куну удалось мобилизовать еще 60 000 во второй линии обороны путем использования центров набора в Орадя, Дьюле, Дебрецене и Сольноке. Эта венгерская армия была смесью некоторых элитных подразделений и офицеров из бывшей австро-венгерской армии, а также неподготовленных добровольцев. Они были оснащены 137 пушками и 5 бронепоездами. Несмотря на пестроту, эта армия держалась на националистических, а не коммунистических идеалах, и, следовательно, имела высокий боевой дух. Кун также выразил надежду, что Советская Россия придет на помощь и атакует Румынию с востока.

После провала переговоров с Куном румынская армия получила приказ от правительства заставить венгерские власти выполнить решение Совета союзников от 28 февраля относительно новой демаркационной линии. Румынская армия в Трансильвании состояла из 64 батальонов пехоты, 28 эскадронов кавалерии, 160 пушек, 32 гаубицы, 1 бронепоезда, 3 авиаэскадрилий, 2 горных батальонов, и была разделена на две группы: Север и Юг. Общее командование румынской армией в Трансильвании было возложено на генерала Георге Мэрдэреску, в то время как генерал Мошою был назначен командующим Северной группой. Румынский план войны подразумевал удар более мощной Северной группы на Карей и Орадю, с отделением элитной секейской дивизии от остальной части венгерской армии, в основном состоявшей из добровольцев. Затем группа Север должна была приступить к окружению венгерской армии. В то же время Южная группа должна была продвигаться только до Радны и Бейюша, а далее стать опорой для флангового маневра Северной группы. Общее продвижение должно было остановиться только на реке Тиса. Начало наступления было запланировано на 16 апреля.

Венгерская атака

Зная о военных приготовлениях румын, венгры укрепили горные проходы и нанесли превентивный удар в ночь с 15 апреля на 16-е. Атака была отбита румынами ​​с помощью резервных формирований и оборудованных оборонительных линий. В период с 16 по 18 апреля румыны начали собственное наступление, занимая горные проходы после тяжелых боев. На переднем фронте 2-й румынской дивизии батальон венгерских курсантов оказал серьезное сопротивление и был разбит румынским 9-м полком только к вечеру 16 апреля. 18 апреля первая фаза румынского наступления была закончена, и венгерский фронт был прорван. Карей был взят румынскими войсками 19 апреля, Орадя и Салонта - 20 апреля. В этот момент румынская армия достигла линии, установленной в решении Совета союзников. Тем не менее, румынское командование решило перейти эту линию и продвинуться к реке Тиса: река была естественным препятствием, которое было легко защитить, учитывая, что венгерская армия была бита, но не уничтожена. Поступая таким образом, румыны пошли навстречу пожеланиям союзников.

Судьба секейской дивизии

Используя кавалерию, румыны препятствовали любым попыткам венгерской армии установить новую линию обороны между Ньиредьхазой, Дебреценом и Бекешчабой. В то же время на фронте Северной группы лучшее подразделение венгерской армии - секейская дивизия под командованием полковника Кратохвила - отступала в сторону Ньиредьхазы, постоянно преследуемая румынскими войсками, главным образом, 2-й кавалерийской дивизией. Секеи пытались остановить собственное отступление и вступить в бой в Ньиредьхазе, но были выбиты румынами, которые заняли город 26 апреля. Секейская дивизия пыталась отступить на запад, за Тису, но к этому времени весь восточный берег реки контролировали румыны. Последние венгерские части защищали плацдарм над рекой до 29 апреля, в районе Ракамаза. В тот же день секейская дивизия капитулировала.

Румынская армия достигает Тисы

Дебрецен был оккупирован румынами 23 апреля, и румынская армия начали готовиться к нападению на Бекешчабу. Атака началась в ночь с 25 на 26 апреля, город пал после упорного сопротивления. Остатки венгерской армии отступали в направлении Сольнока, где они пытались перейти к западу, через Тису, устанавливая две концентрические линии обороны вокруг Сольнока. В период с 29 апреля по 1 мая румынской армии удалось прорваться через эти линии, несмотря на венгерское подкрепление, посланное с западного берега Тисы. Вечером 1 мая 1919 года весь восточный берег Тисы оказался под контролем румынской армии.

2 мая правительство Белы Куна предложило мир. В мирном предложении, отправленном через подполковника Верта, Кун был готов признать все территориальные требования румын и просил в обмен прекратить боевые действия и не вмешиваться во внутренние дела Венгрии. Румыны предлагали только перемирие, причем под давлением союзников: 30 апреля министр иностранных дел Франции Стефан Пишон вызвал румынского представителя на мирной конференции, премьер-министра Брэтиану, и попросил его остановить наступление румынских войск на реке Тиса и отступить к демаркационной линии, утвержденной союзниками. Брэтиану пообещал, что румынские войска не будут пересекать Тису и останутся на восточном берегу реки.

Генерал Мошою был назначен губернатором военного округа между румынской границей и рекой Тиса, на посту командующего армией Юг его сменил генерал Михаэску. В то же время румынская 7-я дивизия была передислоцирована с венгерского фронта на русский фронт, в Северную Молдавию.

Венгерская атака на Чехословакию

Бела Кун попытался использовать затишье в борьбе с румынами, чтобы улучшить свою международную позицию. Он подготовил атаку против чехословацких войск, которые он считал слабыми из-за недавнего их поражения от румын (кроме того, начинать войну против сербов было невозможно из-за присутствия союзнических французских войск в Сербии). Решив атаковать чехословаков, Кун попытался заручиться поддержкой населения ​​Венгрии, пообещав восстановить границы Венгрии. Он также стремился установить связь со своими товарищами в России. На международном уровне он утверждал, что действовал из убеждения, что передача Чехословакии после Первой мировой войны территории, где венгры составляли этническое большинство, была несправедливой.

Укрепление венгерской армии

Для укрепления армии Кун провел мобилизацию мужского населения в возрасте от 19 до 25 лет в районах, остававшихся под его контролем. Кроме того, к армии присоединились добровольцы - рабочие из промышленного района Будапешта. Кроме того, режим привлек многих бывших офицеров австро-венгерской армии, вернувшихся в строй скорее из патриотических, чем из идеологических соображений. Для наступления в Верхней Венгрии (ныне Словакия) венгры сосредоточили две дивизии, 1-ю и 5-ю, составленные из 40 батальонов с большим количеством артиллерии.

Военные операции. Румынская перспектива

20 мая венгры под руководством полковника Аурела Штромфельда атаковала и разбила чехословацкие войска в Мишкольце. Румынское командование пыталось держать связь с чехословацкой армии и одновременно дало приказ войскам напасть на венгерский фланг силами 16-й пехотной дивизии и 2-й дивизии. Тем не менее, эта атака оказалась напрасной и не смогла предотвратить разгром чехословацкой армии. Румыны отступили к плацдарму в Токае и защищали свою позицию против венгерских нападений между 25 и 30 мая. Венгерская атака на чехословацкую армию развивались хорошо, и, следовательно, румынская армия Север оказалась в опасности быть обойденной с севера. 3 июня румыны, опасаясь удара с тыл, были вынуждены отступить из Токая на восточный берег Тисы и уничтожить все мосты через реку. Здесь румыны начали расширять свою линию обороны дальше на север, чтобы связать ее с позициями румынской 8-й дивизии, которая с 22 мая продвинулась из Буковины к ним навстречу.

Последствия

Успех нападения на вновь формирующиеся чехословацкое государство позволило венграм, помимо возвращения Верхней Венгрии, также создать марионеточную Словацкую советскую республику. В конце операции, венгерская армия смогла продвинуться в северо-восточные Карпаты и занять важные промышленные районы вокруг Мишкольца, Шалготарьяна и Шелмецбаньи. Венгры также начали планировать поход против румынской армии на востоке страны.

Участие Советской России

9 апреля 1918 года Бессарабия объединилась с Румынией. Союзный акт не был признан большевистской Россией, однако сражавшаяся на нескольких фронтах с белыми, поляками, украинцами, а позже и интервентами Красная Армия не имела ресурсов, чтобы серьезно угрожать Румынии. Надежды большевиков использовать атамана Григорьева для экспедиции против Румынии были разрушены из-за долгих проволочек и последующего мятежа самого атамана. Кроме того, недалеко от Киева вспыхивали многочисленные крестьянские восстания.

До коммунистического переворота в Венгрии большевики использовали Одесскую советскую республику в качестве буферного государства для вторжения в Румынию, которое, однако, выразилось лишь в спорадических атаках через Днестр с целью вернуть территорию бывшей Бессарабской губернии. Вторым советским плацдармом стала образованная Молдавская автономная советская социалистическая республика, которая охватывала территорию современного Приднестровья. В течение этого периода времени румынская армия была на стадии реорганизации и мало справлялась с атаками. Тем не менее, румынским войскам, дислоцированным в Бессарабии, вскоре удалось отбросить большевиков обратно через Днестр. После Брестского мира советские войска были вытеснены из Украины на восток и до конца 1918 года не представляли угрозы для румын. Ситуация изменилась в начале 1919 года: большевики активизировались, но ресурсов для боевых действий хватило не надолго, и в конце мая они фактически вышли из венгерско-румынского конфликта.

Венгерские перспективы

После прихода к власти венгерские коммунисты питали большие надежды, что Советская Россия поможет им нападением на Румынию в Бессарабии. Действительно, большевики оказывали давление на Румынию на политическом уровне, в меру своих возможностей предъявляя румынскому правительству ультиматумы и угрожая войной. В какой-то степени Красная Армия пыталась также выполнять такие угрозы, но их реализация не могла оказать серьезное влияние на военные операции румын против коммунистической Венгрии. Тем не менее, некоторые вновь образованные румынские части были направлены в Бессарабию против советской Красной армии, а не в Трансильванию, против венгров, как изначально планировалось.

Военные операции в Бессарабии в 1919 году

Главная атака большевиков против Румынии состоялась в конце января 1919 года, когда они, преследуя украинскую армию в сторону Збруча, взяла под свой контроль румынский город Хотин. Они удерживали город в течение нескольких дней. С февраля 1919 года румыны были вынуждены держать в Бессарабии серьезную военную силу, чтобы сорвать возможную новую атаку. Им на руку сыграла ситуация на фронтах гражданской войны в России: большевики в это время были вынуждены противостоять наступающим Вооруженным силам Юга России во главе с Деникиным, а франко-греческая армия из пяти дивизий под командованием французского генерала де Ансельма (при поддержке польских, украинских и русских добровольцев), вела боевые действия под Одессой. Эти события обусловили спокойную ситуацию в Бессарабии в течение большей части следующих двух месяцев.

В поддержку армии де Ансельма румынские войска 39-го полка 21 марта заняли Тирасполь, но более активных действий вести не могли. В апреле де Ансельм был разбит советской 3-ей армией и был вынуждены отступить в сторону Одессы. Со сменой правительства во Франции союзные силы получили приказ покинуть Одессу до конца месяца. Большинство сил Антанты покинуло регион. Некоторые войска, вместе со своими российскими и украинскими союзниками, отступили через южную Бессарабию. В то же время румынская армия начала укреплять свои позиции в Бессарабии в подготовке к возможной крупномасштабной большевистской атаке.

С 1 мая министр иностранных дел России Георгий Чичерин выдвинул ультиматум румынскому правительству, требуя эвакуации Бессарабии и угрожая применением силы в случае отказа. В то же время все большее число советских солдат концентрировались вдоль Днестра. Антонов-Овсеенко запланирован атаку на 10 мая 1919 года. Это могло ослабить румынское давление на венгерских коммунистов и заставить румынскую армию готовиться к нападению на Востоке. Именно поэтому румыны перебросили 7-ю дивизию в качестве подкрепления с Тисы в Бессарабию.

После ультиматума нападения на румынские войска в Бессарабии усилились, достигнув максимума 27-28 мая, когда несколько сотен большевистских солдат атаковали Бендеры. При подготовке этой атаки советские войска разбрасывали с самолета листовки с приглашением к союзническим войскам брататься с ними. 60 французских солдат перешли на сторону большевиков, но они были выбиты румынами из Бендер.

Для того, чтобы противостоять большевистской угрозе, еще две румынские дивизии были отправлены в Бессарабию - 4-я и 5-я пехотные дивизии. Начиная с конца июня ситуация в Бессарабии успокоилась.

Третий этап: июль 1919 - август 1919

Совет союзников был глубоко недоволен румынским наступлением к Тисе без их одобрения. Звучали даже обвинения в адрес румынских властей и требования заставить их отступить к первоначальной демаркационной линии. Совет попытался также убедить румын начать переговоры с правительством Белы Куна. Тем не менее, правительство Румынии стояло на своем решении и утверждало, что линия по Тисе была единственной значимой в военном смысле демаркационной линией, пока не будет установлена ​​окончательная граница между Румынией и Венгрией.

Совет оказал давление и на Куна, чтобы остановить наступление венгров в Чехословакии, угрожая скоординированной атакой французов, сербов и румын с юга и востока. Союзники также обещали благоприятное отношение к Советской Венгрии в мирных переговорах. С 12 июня предложения по новым границам между государствами были доведены до сведения правительств Румынии, Чехословакии, Югославии и Венгрии. В этих условиях Венгрия подписала перемирие с Чехословакией 23 июня, а 4 июля венгерские войска отступили на 15 км к югу от демаркационной линии. Совет потребовал, чтобы румыны покинули равнину к востоку от Тисы, и отступили к своим новым границам, но румыны ответили, что они сделают это только после демобилизации венгерской армии. Услышав румынские требования от представителей Совета, Кун ответил, что отныне он будет полагаться только на мощь своей армии.

Этот новый поворот событий настроил Совет против Куна, и 11 июля было принято решение начать скоординированную атаку сербских, французских и румынских войск против Советской Венгрии. Планирование этого нападения было возложено на маршала Фоша. Однако сразу после перемирия с Чехословакией Венгрия начала мобилизовать свою армию против румын вдоль Тисы, и 17 июля Кун отдал приказ начать боевые действия против румынских войск, не желавших вывести свою армию из Восточной Венгрии.

Силы сторон

Румынские войска были растянуты на 250 км вдоль Тисы, на юге, в районе Сегеда, к ним примыкали французские и сербские войска, на севере, в районе Токая, - чехословацкие.

По сравнению с апрелем 1919 года, состояние венгерской армии вдоль реки Тиса значительно улучшилось. Она была лучше организована и экипирована, имела высокий моральный дух, находясь на патриотическом подъеме, в том числе благодаря успешным действиям против Чехословакии. Коммунисты установили жесткий контроль над командованием армии через комиссаров, но были поддержаны и опытными профессиональными военными. Венгры собрали 100 батальонов пехоты (до 50000 солдат в каждом), 10 кавалерийских эскадронов, 69 артиллерийских батарей, а также девять бронепоездов. Войска были сгруппированы в три группы - Северную, Центральную и Южную. Венгры планировали пересечь Тиса всеми тремя группами, а затем продвигаться к Сату-Маре, Ораде и Араду соответственно, рассчитывая поднять коммунистическое восстание в Румынии, а также надеясь на ту или иную форму поддержки со стороны Советской России в Бессарабии.

Румынская армия имела около 92 батальонов (до 48000 человек в каждом), 58 кавалерийских эскадронов, около 80 артиллерийских батарей, 2 бронепоезда, а также некоторые вспомогательные подразделения. Они были развернуты по трем направлениям. Первая линия включала 16-ю дивизию на севере и 18-ю дивизию на юге. Во второй линии были расположены более мощные подразделения - 2-я дивизия на севере, сосредоточенная вокруг Ньиредьхазы, и 1-я дивизия на юге, вокруг Бекешчабы. Третья линия включала в себя самые мощные румынские части, которые должны были быть использованы в качестве резервов (1-я и 6-я пехотные дивизии, 1-я и 2-я кавалерийские дивизии, а также некоторые вспомогательные подразделения). Эти войска заняли позиции вдоль железнодорожной линии от Карея, через Орадю, вплоть до Арада. Первая линия была довольно тонкой, она должна была задержать наступление венгров, пока не станут ясны истинные намерения атакующих. После этого они должны были отступить ко второй линии, а затем перейти в контрнаступление при поддержке резервов третьей линии. Для таких маневренных действий румынское командование планировало использовать железные дороги и заготовило достаточное количество поездов. Румыны были также высоко мотивированы, борясь за свою мечту объединить в границах единого государства все земли, населенные этническими румынами. Кроме того, большинство солдат были опытными ветеранами Первой мировой войны.

Венгерское наступление

Между 17 и 20 июля венгры обстреливали румынские позиции и проводили разведывательные операции. 20 июля, около 3:00 утра, после сильного артобстрела венгерская пехота всех трех групп пересекла Тису и атаковала румынские позиции.

На севере 20 июля венгры взяли Ракамаз и некоторые деревни вокруг него. Войска 16-й румынской дивизии отбили деревни, но сумели вернуть себе Ракамаз только на следующий день, с помощью 2-й дивизии. Тем не менее, венгры возобновили свои атаки и при поддержке артиллерии вновь заняли Ракамаз и две деревни вокруг него, но не смогли продвинуться дальше. Они пытались обойти румынские позиции и пересечь Тису дальше на юге, у Тисафюреда, силами 80-й интернациональной бригады, но были остановлены солдатами румынской 16-й дивизии. Румыны также бросили некоторые части 20-й стрелковой дивизии в бой и сумел зачистить плацдарм у Тисафюреда 24 июля. Не будучи в состоянии вырваться из Ракамаза, венгры начали укреплять свои позиции и перераспределять войска на другие участки. Установилось некоторое затишье. Только 26 июля румыны атаковали венгерские позиции и после ожесточенных боев очистили венгерский плацдарм у Ракамаза. После этого румыны вернули себе контроль над северной частью восточного берега Тисы.

На юге венгерская 2-я дивизия атаковала и блокировала Сентеш, который удерживали 89-й и 90-й полки румынской 18-й дивизии. 23 июля румыны контратаковали у Сентеша и Миндченца, отбросив венгров назад за Тису и закончив боевые действия на этом участке фронта. Это позволило румынам перебросить 1-ю дивизию с южного фронта и использовать ее в центре, где венгерские атаки были особенно массированными.

Еще 20 июля в центральной зоне наступления венграм удалось создать плацдарм на восточном берегу Тисы, несмотря на противодействие 91-го румынского полка и 18-й стрелковой дивизии. Нападавшие перевезли через реку 6-ю и 7-ю дивизии и прорвали первую линию румынской обороны. Венгерская 6-я пехотная дивизия атаковала на восток и взяла Тёрёкшентмиклош, в то время как 7-я дивизия наступала в направлении Мезётура. В то же время 5-я венгерская дивизия была направлена в сторону Туркеве. 22 июля венгры двинулись к Кунхедьешу, в 20 км к северу от Сольнока, и разгромила полк 18-й румынской дивизии. Румынская 18-я дивизия была усилена частями из второй линии. 23 июля венгры суметь занять Туркеве и Мезётур. К ночи на 23 июля венгры контролировали 80 км шириной и 60 км глубиной часть правого берега Тисы, напротив Сольнока. Перед ними на востоке и на юге находились войска румынских первой и второй линий.

Румынская контратака

Румынские резервы из третьей линии утром 24 июля перешли в контрнаступление. Части румынской 2-й кавалерийской дивизии, поддержанные 18-й пехотной дивизией, взяли Кунхедьеш, а 1-я пехотная дивизия атаковала венгерскую 6-ю пехотную дивизию в лобовой атаке и потеснила противника, сумев взять Федьивернек. Румынская 6-я дивизия была менее успешной, столкнувшись с контратакой венгерских резервов на своем левом фланге. В общей сложности к 24 июля румынам удалось оттеснить венгров примерно на 20 км и вернуть себе инициативу. Они усилили контратакующую группу войсками с севера, когда боевые действия там затихли. Румынские войска по всему фронту получили приказ атаковать противника на следующий день. 25 июля особенно тяжелые бои развернулись на фронте 1-й румынской пехотной дивизии и вокруг Федьивернека, где венгры пытались контратаковать. К концу дня румынские резервы прорвали венгерские позиции на севере и на юге. Венгры начали общее отступление в сторону моста через Тису у Сольнока, который был взорван ими 26 июля, чтобы остановить продвижение преследующих их румын. Вечером 26 июля весь восточный берег Тисы снова находился под контролем румын.

Румыны пересекают Тису

После успешного отражения венгерского наступления румыны начали планировать пересечение Тисы и нанесение решающего удара по Советской Венгрии, несмотря на некоторое противодействие со стороны Совета союзников. Румынское командование перебросило 7-ю пехотную дивизию с Бессарабской фронта, а также подтянуло 2-ю пехотную дивизию и дополнительную артиллерию. Для пересечения Тисы румынские штаб подготовил 119 батальонов, 99 артиллерийских батарей с 392 орудиями и 60 кавалерийских эскадронов. Венгры перешли к обороне и усиленно использовали артиллерию против румынских районов сосредоточения. Между 27 и 29 июля румыны проверили прочность венгерской обороны малочисленными атаками. В конце концов они решили пересечь Тису в непосредственной близости от Федьивернека, где река делает поворот. В ночь с 29 на 30 июля румыны перешли Тису. Основной переход у Федьивернека был прикрыт обманными операциями на других точках фронта, где имели место интенсивные артиллерийские поединки. Румынам удалось застать венгров врасплох, и венгерское командование 31 июля приняло решение отступить от Тисы в сторону Будапешта.

Разгром венгерской армии

После того, как большая часть румынских войск пересекла Тису, они начали продвигаться в направлении Будапешта. Румынская конница прикрывала фланги основной армии и пыталась вскрыть пункты сосредоточения венгерской армии. С 1 августа основные бои происходили на юге, в Сольноке и вокруг него, сам город серьезно пострадал в ходе боевых действий. В конце концов венгры направили своих представителей вести переговоры о капитуляции. В центре и на севере венгерские войска были полностью окружены вечером 3 августа и начали сдаваться в плен. 3 августа венгерская Красная Армия фактически перестала существовать.

Румыны занимают Будапешт

Румыны продолжали наступление в сторону Будапешта. Первые румынские подразделения вошли в столицу вечером 3 августа - три эскадрильи 6-го кавалерийского полка 4-й бригады под командованием генерала Русеску. 400 солдат с двумя артиллерийскими орудиями к полудню 4 августа заняли беззащитный город, когда основная часть румынских войск вошла в Будапешт и прошла парадом через центр города во главе с генералом Мошою. Румынские войска продолжили наступление, пока не остановились в Дьере.

Потери, пленные и военные трофеи

Третий этап войны стал самым кровопролитным. Румыны потеряли 123 офицера и 6,434 солдат: 39 офицеров и 1730 солдат погибли, 81 офицер и 3125 солдат получили ранения и 3 офицера и 1579 солдат пропали без вести. До 8 августа 1919 года румыны захватили 1235 офицеров и 40000 венгерских солдат, 350 орудий, 332 пулемета, 52000 винтовок и 87 самолетов, большое количество боеприпасов и транспортных средств.

Последствия

2 августа 1919 года Бела Кун бежал из Венгрии в Австрию и в конце концов перебрался в Советскую Россию. В Будапеште, с помощью некоторых представителей союзников, было установлено социалистическое правительство под руководством Дьюлы Пейдля, но оно долго не просуществовало. Власть взяли эрцгерцог Иосиф в качестве регента и Иштван Фридрих в качестве премьер-министра. Тем не менее, союзники не приняли Габсбурга в качестве главы государства, и потребовалось новое правительство.

Румыны заняли всю Венгрию, за исключением территории вокруг озера Балатон. Здесь вокруг адмирала Хорти сформировалась группа офицеров, рассчитывавших взять власть в стране после ухода румын (они получили оружие и средства от румын). Сторонники Хорти включали в себя некоторые ультраправых, которые инициировали гонения в отношении бывших большевиков и еврейско-венгерского населения, которое они воспринимали как коммунистов в массовом порядке из-за преобладания евреев в коммунистической администрации. Это побудило румынские войска принять меры, направленные на защиту венгерских евреев. С другой стороны, на оккупированных территориях румынские войска также начали карательные действия против революционеров .

Изначально румыны также взяли на себя полицейские и административные функции в регионах, находящихся под их контролем. Позже, под давлением Антанты, они отказались от этих задач в пользу реорганизованной венгерской администрации и полиции, но, к примеру, вернуть изъятое оружие для вооружения полиции отказались (так, в Будапеште румынские власти вернули только 600 изъятых карабинов для вооружения 3700 полицейских). Румыны взяли на себя полномочия и по снабжению населения крупных венгерских городов в первый месяц после того, как боевые действия прекратились, так как инфраструктура страны была разрушена.

Репарации или грабежи?

Антанта была недовольна румынскими действиями на протяжении большей части их конфликта с Венгрией. Причиной этого было то, что во многих случаях Румыния поступала, исходя из исключительно собственной выгоды, в то время как Антанта пыталась учесть и интересы Венгрии, чтобы не создавать в регионе почву для новых войн. Так, союзники были глубоко недовольны пересечением румынами Тисы и, несмотря на то, что были рад избавиться от венгерских коммунистов, они не санкционировали румынскую оккупацию Венгрии. Кроме того, Антанта была против румынского требования к венграм о репарациях и считала, что Венгрия должна выплатить общие с державами Оси репарации.

Тем не менее, румынские власти начали политику реквизиций в счет предъявленных требований о репарациях. Под руководством премьер-министра Иона Брэтиану румыны продолжали продразверстку, а также настаивали на обещанной границе по реке Тиса, отказывались подписать мирный договор с Австрией. В ответ Антанта практически вычеркнула Румынию из числа стран, получающих репарации от Германии, и 15 ноября Верховный Совет мирной конференции послал румынам письмо с требованием остановить реквизиции, вернуть уже захваченные товары и покинуть венгерскую территорию, под угрозой исключения Румынии из группы союзных стран.

В конце концов Брэтиану пришлось уступить. Румыния не получила практически никаких репараций (только один процент от общего числа) от Германии и небольшую часть репараций от Болгарии и Турции. Тем не менее, он подписал мирный договор с Австрией и получил согласие Антанты на сохранение всего имущества, захваченного в Венгрии, взамен румынские власти отказались от претензий на проведение границы по Тисе и приняли новое соглашение, которое провело современную границу между Румынией и Венгрией.

Венгры считали самовольное изъятие румынами имущества не репарациями, а мародерством. Условия перемирия были для Венгрии суровыми. При предъявлении своих требований румыны преследовали две цели: пытались гарантировать, что Венгрия будет не в состоянии стать военной угрозой, по крайней мере в ближайшем будущем, а также искали возмещения за грабежи Румынии державами Оси в период Первой мировой войны.

Когда румынские войска, наконец, покинул Венгрию в начале 1920-х годов, они увезли с собой обширную "добычу", включая продовольствие, руды, транспортные средства и промышленное оборудование. Венгры должны были уступить все военные материалы, кроме оружия, необходимого для войск Хорти. Кроме того, они должны были передать румынам всю свою военную промышленность, 50% подвижного состава Венгерской железной дороги (800 локомотивов и 19000 автомобилей), 30% поголовья скота, 30% продукции всех сельскохозяйственных орудий и 35000 вагонов зерновых и кормов. Венгрия должна была оплатить и расходы на размещение оккупационных войск.

Поскольку Румыния выступила против воли Антанты, несколько современных ученых и членов Совета союзников расценили действия румын как мародерство. Они подчеркивали также неизбирательный характер румынских реквизиций, например, конфискацию телефонов и пишущих машинок из правительственного здания в Будапеште и изъятия частных автомобилей. Политика реквизиций серьезно ухудшило общественное мнение о румынских оккупационных силах, чье вторжение было поддержано антикоммунистической частью венгерского общества.

Эпилог

Венгерско-румынская война 1919 года велась в течение девяти месяцев. Румыны потеряли 188 офицеров и 11,478 солдат, из которых 69 офицеров и 3601 солдат погибли. Румыны начали вывод войск из Венгрии в ноябре 1919 года. В период с 14 февраля по 28 марта 1920 года все подразделения румынской армии покинули территорию Венгрии.

См. также

• Присоединение Трансильвании к Румынии

Литература

• [pygmywars.com/history/hungary/hungintro.html Pygmy Wars: Soviet Hungarian War 1919] – Térképek
• Constantin Kirițescu. Istoria războiului pentru întregirea României, Vol. II, ed. Romania Noua, 1923
• J. Breit - Hungarian Revolutionary Movements of 1918-19 and the History of the Red War. Vol. I: Main Events of the Károlyi Era (Budapest. 1929)
• Bandholtz Harry Hill. Napló nem diplomata módra – Román megszállás Magyarországon. — Magyar Világ K., 1933 (1993). — ISBN 963-7815-50-3.
• Mușat, Mircea – Tănăsescu, Florian: [www.tankonyvtar.hu/historia-1984-056/historia-1984-056-1918 Az 1918-ban egyesített román állam együtt élő nemzetiségei] In: História, 1984/5–6.
• Kende János,Sipos Péter. [www.tankonyvtar.hu/historia-1984-056/historia-1984-056-roman Román csapatok Magyarországon. Válasz Mușat, M. – Tănăsescu, F. cikkére] In: História, 1984/5–6.
• Ádám Magda, Ormos Mária. [www.blogkiado.hu/francia_diplomaciai_iratok/index.html Francia diplomáciai iratok a Kárpát-medence történetéről]
  • A katonai helyzet 1919. április 16-án
  • A katonai helyzet 1919. május 2-án
• Grecu Dan: [membres.lycos.fr/dgrecu/OcH.html The Romanian military occupation of Hungary]
• PhDr. Vladimír Černý, Ph.D.. Za republiku proti Maďarům. Tajemství české minulosti. , čís. 37, s. 26-30.
• Herbert Hoover, The Ordeal of Woodrow Wilson, McGraw-Hill Book Co., 1958
• Bogdan Krizman - The Belgrade Armistice of 13 November 1918, The Slavonic and East European Review, Vol. 48, No. 110, Jan., 1970
• G. St. John Barclay: 20th century nationalism, Weidenfeld and Nicolson, 1971
• Gyula Juhász: Hungarian Foreign Policy 1919–1945. Budapest 1979, S. 14–27
• Elke Bornemann: Der Frieden von Bukarest 1918. Frankfurt am Main 1978, ISBN 3-261-01921-2, S. 109.
• Joe C. Dixon: Defeat and Disarmament, Allied Diplomacy and Politics of Military Affairs in Austria, 1918-1922, Associated University Presses, 1986,
• Peter Pastor, Revolutions and interventions in Hungary and its neighbor states, 1918-1919, Social Science Monographs, 1988
• [memory.loc.gov/frd/cs/rotoc.html A Country Study: Romania], Federal Research Division Library of Congress, (chapter: Greater Romania and the Occupation of Budapest) 1989
• Ormos Mária: [www.hungarian-history.hu/lib/tria/tria11.htm The Hungarian Soviet Republic and Intervention by the Entente]
• Borsanyi, Gyorgy, The life of a Communist revolutionary, Béla Kun translated by Mario Fenyo, Boulder, Colorado: Social Science Monographs; New York: Distributed by Columbia University Press, 1993.
• L. Nagy Zsuzsa: [epa.oszk.hu/00000/00003/00004/nagy.htm A főváros román megszállás alatt] In: Budapesti Negyed, 1994/2.
• Peter F. Sugar, Péter Hanák, A History of Hungary, Indiana University Press, 1994
• G. Iancu and M. Wachter: The Ruling Council: The Integration of Transylvania into Romania : 1918-1920, Center for Transylvanian Studies, 1995, ISBN 978-973-9132-78-7
• Roger Thomas, The Land of Challenge; a profile of the Magyars, Southwest University Press, 1998
• Béla Köpeczi, History of Transylvania: From 1830 to 1919, Social Science Monographs, 2001,
• Moldova: A Romanian Province Under Russian Rule : Diplomatic History from the Archives of the Great Powers, Algora Publishing 2002, ISBN 1-892941-87-2
• D. F. Busky: Communism in History and Theory: The European Experience, Praeger Publishers, 2002
• M. MacMillan: Paris 1919, Six Months that Changed the World, Random House, New York, 2002,
• Peter Rokai; Zoltan Đere; Tibor Pal; Aleksandar Kasaš. Istorija Mađara. Beograd, 2002.
• K. W. Treptow: A History of Romania, Center for Romanian Studies, 4 edition 2003, ISBN 978-973-9432-35-1
• B. Béla: Paramilitary Violence in Hungary After the First World War, East European Quarterly, June 22, 2004
• TOMÁŠEK, Dušan. Nevyhlášená válka : boje o Slovensko 1918-1920. Praha : Epocha, 2005. 260 s. ISBN 80-86328-68-6.
• M. Lojko: Meddling in Middle Europe: Britain and the 'Lands Between', 1919–1925, Central European University Press, 2006
• C. D. Eby: Hungary at war: civilians and soldiers in World War II, Penn State Press, 2007
• Dan Diner, Cataclysms: A History of the Twentieth Century from Europe's Edge, University of Wisconsin Press, 2008
• A. Webb: The Routledge companion to Central and Eastern Europe since 1919, Routledge, 1 edition 2008
• G. D. Mardarescu: Campania pentru desrobirea Ardealului si ocuparea Budapestei (1918–1920), ed. Militara, 2009, ISBN 978-973-32-0794-8 (facsimile)
• Louise Chipley Slavicek, The Treaty of Versailles, Infobase Publishing, 2010.

Отрывок, характеризующий Румынская интервенция в Венгрию

– Полковник, – сказал он с своею мрачною серьезностью, обращаясь ко врагу Ростова и оглядывая товарищей, – велено остановиться, мост зажечь.
– Кто велено? – угрюмо спросил полковник.
– Уж я и не знаю, полковник, кто велено , – серьезно отвечал корнет, – но только мне князь приказал: «Поезжай и скажи полковнику, чтобы гусары вернулись скорей и зажгли бы мост».
Вслед за Жерковым к гусарскому полковнику подъехал свитский офицер с тем же приказанием. Вслед за свитским офицером на казачьей лошади, которая насилу несла его галопом, подъехал толстый Несвицкий.
– Как же, полковник, – кричал он еще на езде, – я вам говорил мост зажечь, а теперь кто то переврал; там все с ума сходят, ничего не разберешь.
Полковник неторопливо остановил полк и обратился к Несвицкому:
– Вы мне говорили про горючие вещества, – сказал он, – а про то, чтобы зажигать, вы мне ничего не говорили.
– Да как же, батюшка, – заговорил, остановившись, Несвицкий, снимая фуражку и расправляя пухлой рукой мокрые от пота волосы, – как же не говорил, что мост зажечь, когда горючие вещества положили?
– Я вам не «батюшка», господин штаб офицер, а вы мне не говорили, чтоб мост зажигайт! Я служба знаю, и мне в привычка приказание строго исполняйт. Вы сказали, мост зажгут, а кто зажгут, я святым духом не могу знайт…
– Ну, вот всегда так, – махнув рукой, сказал Несвицкий. – Ты как здесь? – обратился он к Жеркову.
– Да за тем же. Однако ты отсырел, дай я тебя выжму.
– Вы сказали, господин штаб офицер, – продолжал полковник обиженным тоном…
– Полковник, – перебил свитский офицер, – надо торопиться, а то неприятель пододвинет орудия на картечный выстрел.
Полковник молча посмотрел на свитского офицера, на толстого штаб офицера, на Жеркова и нахмурился.
– Я буду мост зажигайт, – сказал он торжественным тоном, как будто бы выражал этим, что, несмотря на все делаемые ему неприятности, он всё таки сделает то, что должно.
Ударив своими длинными мускулистыми ногами лошадь, как будто она была во всем виновата, полковник выдвинулся вперед к 2 му эскадрону, тому самому, в котором служил Ростов под командою Денисова, скомандовал вернуться назад к мосту.
«Ну, так и есть, – подумал Ростов, – он хочет испытать меня! – Сердце его сжалось, и кровь бросилась к лицу. – Пускай посмотрит, трус ли я» – подумал он.
Опять на всех веселых лицах людей эскадрона появилась та серьезная черта, которая была на них в то время, как они стояли под ядрами. Ростов, не спуская глаз, смотрел на своего врага, полкового командира, желая найти на его лице подтверждение своих догадок; но полковник ни разу не взглянул на Ростова, а смотрел, как всегда во фронте, строго и торжественно. Послышалась команда.
– Живо! Живо! – проговорило около него несколько голосов.
Цепляясь саблями за поводья, гремя шпорами и торопясь, слезали гусары, сами не зная, что они будут делать. Гусары крестились. Ростов уже не смотрел на полкового командира, – ему некогда было. Он боялся, с замиранием сердца боялся, как бы ему не отстать от гусар. Рука его дрожала, когда он передавал лошадь коноводу, и он чувствовал, как со стуком приливает кровь к его сердцу. Денисов, заваливаясь назад и крича что то, проехал мимо него. Ростов ничего не видел, кроме бежавших вокруг него гусар, цеплявшихся шпорами и бренчавших саблями.
– Носилки! – крикнул чей то голос сзади.
Ростов не подумал о том, что значит требование носилок: он бежал, стараясь только быть впереди всех; но у самого моста он, не смотря под ноги, попал в вязкую, растоптанную грязь и, споткнувшись, упал на руки. Его обежали другие.
– По обоий сторона, ротмистр, – послышался ему голос полкового командира, который, заехав вперед, стал верхом недалеко от моста с торжествующим и веселым лицом.
Ростов, обтирая испачканные руки о рейтузы, оглянулся на своего врага и хотел бежать дальше, полагая, что чем он дальше уйдет вперед, тем будет лучше. Но Богданыч, хотя и не глядел и не узнал Ростова, крикнул на него:
– Кто по средине моста бежит? На права сторона! Юнкер, назад! – сердито закричал он и обратился к Денисову, который, щеголяя храбростью, въехал верхом на доски моста.
– Зачем рисковайт, ротмистр! Вы бы слезали, – сказал полковник.
– Э! виноватого найдет, – отвечал Васька Денисов, поворачиваясь на седле.

Между тем Несвицкий, Жерков и свитский офицер стояли вместе вне выстрелов и смотрели то на эту небольшую кучку людей в желтых киверах, темнозеленых куртках, расшитых снурками, и синих рейтузах, копошившихся у моста, то на ту сторону, на приближавшиеся вдалеке синие капоты и группы с лошадьми, которые легко можно было признать за орудия.
«Зажгут или не зажгут мост? Кто прежде? Они добегут и зажгут мост, или французы подъедут на картечный выстрел и перебьют их?» Эти вопросы с замиранием сердца невольно задавал себе каждый из того большого количества войск, которые стояли над мостом и при ярком вечернем свете смотрели на мост и гусаров и на ту сторону, на подвигавшиеся синие капоты со штыками и орудиями.
– Ох! достанется гусарам! – говорил Несвицкий, – не дальше картечного выстрела теперь.
– Напрасно он так много людей повел, – сказал свитский офицер.
– И в самом деле, – сказал Несвицкий. – Тут бы двух молодцов послать, всё равно бы.
– Ах, ваше сиятельство, – вмешался Жерков, не спуская глаз с гусар, но всё с своею наивною манерой, из за которой нельзя было догадаться, серьезно ли, что он говорит, или нет. – Ах, ваше сиятельство! Как вы судите! Двух человек послать, а нам то кто же Владимира с бантом даст? А так то, хоть и поколотят, да можно эскадрон представить и самому бантик получить. Наш Богданыч порядки знает.
– Ну, – сказал свитский офицер, – это картечь!
Он показывал на французские орудия, которые снимались с передков и поспешно отъезжали.
На французской стороне, в тех группах, где были орудия, показался дымок, другой, третий, почти в одно время, и в ту минуту, как долетел звук первого выстрела, показался четвертый. Два звука, один за другим, и третий.
– О, ох! – охнул Несвицкий, как будто от жгучей боли, хватая за руку свитского офицера. – Посмотрите, упал один, упал, упал!
– Два, кажется?
– Был бы я царь, никогда бы не воевал, – сказал Несвицкий, отворачиваясь.
Французские орудия опять поспешно заряжали. Пехота в синих капотах бегом двинулась к мосту. Опять, но в разных промежутках, показались дымки, и защелкала и затрещала картечь по мосту. Но в этот раз Несвицкий не мог видеть того, что делалось на мосту. С моста поднялся густой дым. Гусары успели зажечь мост, и французские батареи стреляли по ним уже не для того, чтобы помешать, а для того, что орудия были наведены и было по ком стрелять.
– Французы успели сделать три картечные выстрела, прежде чем гусары вернулись к коноводам. Два залпа были сделаны неверно, и картечь всю перенесло, но зато последний выстрел попал в середину кучки гусар и повалил троих.
Ростов, озабоченный своими отношениями к Богданычу, остановился на мосту, не зная, что ему делать. Рубить (как он всегда воображал себе сражение) было некого, помогать в зажжении моста он тоже не мог, потому что не взял с собою, как другие солдаты, жгута соломы. Он стоял и оглядывался, как вдруг затрещало по мосту будто рассыпанные орехи, и один из гусар, ближе всех бывший от него, со стоном упал на перилы. Ростов побежал к нему вместе с другими. Опять закричал кто то: «Носилки!». Гусара подхватили четыре человека и стали поднимать.
– Оооо!… Бросьте, ради Христа, – закричал раненый; но его всё таки подняли и положили.
Николай Ростов отвернулся и, как будто отыскивая чего то, стал смотреть на даль, на воду Дуная, на небо, на солнце. Как хорошо показалось небо, как голубо, спокойно и глубоко! Как ярко и торжественно опускающееся солнце! Как ласково глянцовито блестела вода в далеком Дунае! И еще лучше были далекие, голубеющие за Дунаем горы, монастырь, таинственные ущелья, залитые до макуш туманом сосновые леса… там тихо, счастливо… «Ничего, ничего бы я не желал, ничего бы не желал, ежели бы я только был там, – думал Ростов. – Во мне одном и в этом солнце так много счастия, а тут… стоны, страдания, страх и эта неясность, эта поспешность… Вот опять кричат что то, и опять все побежали куда то назад, и я бегу с ними, и вот она, вот она, смерть, надо мной, вокруг меня… Мгновенье – и я никогда уже не увижу этого солнца, этой воды, этого ущелья»…
В эту минуту солнце стало скрываться за тучами; впереди Ростова показались другие носилки. И страх смерти и носилок, и любовь к солнцу и жизни – всё слилось в одно болезненно тревожное впечатление.
«Господи Боже! Тот, Кто там в этом небе, спаси, прости и защити меня!» прошептал про себя Ростов.
Гусары подбежали к коноводам, голоса стали громче и спокойнее, носилки скрылись из глаз.
– Что, бг'ат, понюхал пог'оху?… – прокричал ему над ухом голос Васьки Денисова.
«Всё кончилось; но я трус, да, я трус», подумал Ростов и, тяжело вздыхая, взял из рук коновода своего отставившего ногу Грачика и стал садиться.
– Что это было, картечь? – спросил он у Денисова.
– Да еще какая! – прокричал Денисов. – Молодцами г'аботали! А г'абота сквег'ная! Атака – любезное дело, г'убай в песи, а тут, чог'т знает что, бьют как в мишень.
И Денисов отъехал к остановившейся недалеко от Ростова группе: полкового командира, Несвицкого, Жеркова и свитского офицера.
«Однако, кажется, никто не заметил», думал про себя Ростов. И действительно, никто ничего не заметил, потому что каждому было знакомо то чувство, которое испытал в первый раз необстреленный юнкер.
– Вот вам реляция и будет, – сказал Жерков, – глядишь, и меня в подпоручики произведут.
– Доложите князу, что я мост зажигал, – сказал полковник торжественно и весело.
– А коли про потерю спросят?
– Пустячок! – пробасил полковник, – два гусара ранено, и один наповал , – сказал он с видимою радостью, не в силах удержаться от счастливой улыбки, звучно отрубая красивое слово наповал .


Преследуемая стотысячною французскою армией под начальством Бонапарта, встречаемая враждебно расположенными жителями, не доверяя более своим союзникам, испытывая недостаток продовольствия и принужденная действовать вне всех предвидимых условий войны, русская тридцатипятитысячная армия, под начальством Кутузова, поспешно отступала вниз по Дунаю, останавливаясь там, где она бывала настигнута неприятелем, и отбиваясь ариергардными делами, лишь насколько это было нужно для того, чтоб отступать, не теряя тяжестей. Были дела при Ламбахе, Амштетене и Мельке; но, несмотря на храбрость и стойкость, признаваемую самим неприятелем, с которою дрались русские, последствием этих дел было только еще быстрейшее отступление. Австрийские войска, избежавшие плена под Ульмом и присоединившиеся к Кутузову у Браунау, отделились теперь от русской армии, и Кутузов был предоставлен только своим слабым, истощенным силам. Защищать более Вену нельзя было и думать. Вместо наступательной, глубоко обдуманной, по законам новой науки – стратегии, войны, план которой был передан Кутузову в его бытность в Вене австрийским гофкригсратом, единственная, почти недостижимая цель, представлявшаяся теперь Кутузову, состояла в том, чтобы, не погубив армии подобно Маку под Ульмом, соединиться с войсками, шедшими из России.
28 го октября Кутузов с армией перешел на левый берег Дуная и в первый раз остановился, положив Дунай между собой и главными силами французов. 30 го он атаковал находившуюся на левом берегу Дуная дивизию Мортье и разбил ее. В этом деле в первый раз взяты трофеи: знамя, орудия и два неприятельские генерала. В первый раз после двухнедельного отступления русские войска остановились и после борьбы не только удержали поле сражения, но прогнали французов. Несмотря на то, что войска были раздеты, изнурены, на одну треть ослаблены отсталыми, ранеными, убитыми и больными; несмотря на то, что на той стороне Дуная были оставлены больные и раненые с письмом Кутузова, поручавшим их человеколюбию неприятеля; несмотря на то, что большие госпитали и дома в Кремсе, обращенные в лазареты, не могли уже вмещать в себе всех больных и раненых, – несмотря на всё это, остановка при Кремсе и победа над Мортье значительно подняли дух войска. Во всей армии и в главной квартире ходили самые радостные, хотя и несправедливые слухи о мнимом приближении колонн из России, о какой то победе, одержанной австрийцами, и об отступлении испуганного Бонапарта.
Князь Андрей находился во время сражения при убитом в этом деле австрийском генерале Шмите. Под ним была ранена лошадь, и сам он был слегка оцарапан в руку пулей. В знак особой милости главнокомандующего он был послан с известием об этой победе к австрийскому двору, находившемуся уже не в Вене, которой угрожали французские войска, а в Брюнне. В ночь сражения, взволнованный, но не усталый(несмотря на свое несильное на вид сложение, князь Андрей мог переносить физическую усталость гораздо лучше самых сильных людей), верхом приехав с донесением от Дохтурова в Кремс к Кутузову, князь Андрей был в ту же ночь отправлен курьером в Брюнн. Отправление курьером, кроме наград, означало важный шаг к повышению.
Ночь была темная, звездная; дорога чернелась между белевшим снегом, выпавшим накануне, в день сражения. То перебирая впечатления прошедшего сражения, то радостно воображая впечатление, которое он произведет известием о победе, вспоминая проводы главнокомандующего и товарищей, князь Андрей скакал в почтовой бричке, испытывая чувство человека, долго ждавшего и, наконец, достигшего начала желаемого счастия. Как скоро он закрывал глаза, в ушах его раздавалась пальба ружей и орудий, которая сливалась со стуком колес и впечатлением победы. То ему начинало представляться, что русские бегут, что он сам убит; но он поспешно просыпался, со счастием как будто вновь узнавал, что ничего этого не было, и что, напротив, французы бежали. Он снова вспоминал все подробности победы, свое спокойное мужество во время сражения и, успокоившись, задремывал… После темной звездной ночи наступило яркое, веселое утро. Снег таял на солнце, лошади быстро скакали, и безразлично вправе и влеве проходили новые разнообразные леса, поля, деревни.
На одной из станций он обогнал обоз русских раненых. Русский офицер, ведший транспорт, развалясь на передней телеге, что то кричал, ругая грубыми словами солдата. В длинных немецких форшпанах тряслось по каменистой дороге по шести и более бледных, перевязанных и грязных раненых. Некоторые из них говорили (он слышал русский говор), другие ели хлеб, самые тяжелые молча, с кротким и болезненным детским участием, смотрели на скачущего мимо их курьера.
Князь Андрей велел остановиться и спросил у солдата, в каком деле ранены. «Позавчера на Дунаю», отвечал солдат. Князь Андрей достал кошелек и дал солдату три золотых.
– На всех, – прибавил он, обращаясь к подошедшему офицеру. – Поправляйтесь, ребята, – обратился он к солдатам, – еще дела много.
– Что, г. адъютант, какие новости? – спросил офицер, видимо желая разговориться.
– Хорошие! Вперед, – крикнул он ямщику и поскакал далее.
Уже было совсем темно, когда князь Андрей въехал в Брюнн и увидал себя окруженным высокими домами, огнями лавок, окон домов и фонарей, шумящими по мостовой красивыми экипажами и всею тою атмосферой большого оживленного города, которая всегда так привлекательна для военного человека после лагеря. Князь Андрей, несмотря на быструю езду и бессонную ночь, подъезжая ко дворцу, чувствовал себя еще более оживленным, чем накануне. Только глаза блестели лихорадочным блеском, и мысли изменялись с чрезвычайною быстротой и ясностью. Живо представились ему опять все подробности сражения уже не смутно, но определенно, в сжатом изложении, которое он в воображении делал императору Францу. Живо представились ему случайные вопросы, которые могли быть ему сделаны,и те ответы,которые он сделает на них.Он полагал,что его сейчас же представят императору. Но у большого подъезда дворца к нему выбежал чиновник и, узнав в нем курьера, проводил его на другой подъезд.
– Из коридора направо; там, Euer Hochgeboren, [Ваше высокородие,] найдете дежурного флигель адъютанта, – сказал ему чиновник. – Он проводит к военному министру.
Дежурный флигель адъютант, встретивший князя Андрея, попросил его подождать и пошел к военному министру. Через пять минут флигель адъютант вернулся и, особенно учтиво наклонясь и пропуская князя Андрея вперед себя, провел его через коридор в кабинет, где занимался военный министр. Флигель адъютант своею изысканною учтивостью, казалось, хотел оградить себя от попыток фамильярности русского адъютанта. Радостное чувство князя Андрея значительно ослабело, когда он подходил к двери кабинета военного министра. Он почувствовал себя оскорбленным, и чувство оскорбления перешло в то же мгновенье незаметно для него самого в чувство презрения, ни на чем не основанного. Находчивый же ум в то же мгновение подсказал ему ту точку зрения, с которой он имел право презирать и адъютанта и военного министра. «Им, должно быть, очень легко покажется одерживать победы, не нюхая пороха!» подумал он. Глаза его презрительно прищурились; он особенно медленно вошел в кабинет военного министра. Чувство это еще более усилилось, когда он увидал военного министра, сидевшего над большим столом и первые две минуты не обращавшего внимания на вошедшего. Военный министр опустил свою лысую, с седыми висками, голову между двух восковых свечей и читал, отмечая карандашом, бумаги. Он дочитывал, не поднимая головы, в то время как отворилась дверь и послышались шаги.
– Возьмите это и передайте, – сказал военный министр своему адъютанту, подавая бумаги и не обращая еще внимания на курьера.
Князь Андрей почувствовал, что либо из всех дел, занимавших военного министра, действия кутузовской армии менее всего могли его интересовать, либо нужно было это дать почувствовать русскому курьеру. «Но мне это совершенно всё равно», подумал он. Военный министр сдвинул остальные бумаги, сровнял их края с краями и поднял голову. У него была умная и характерная голова. Но в то же мгновение, как он обратился к князю Андрею, умное и твердое выражение лица военного министра, видимо, привычно и сознательно изменилось: на лице его остановилась глупая, притворная, не скрывающая своего притворства, улыбка человека, принимающего одного за другим много просителей.
– От генерала фельдмаршала Кутузова? – спросил он. – Надеюсь, хорошие вести? Было столкновение с Мортье? Победа? Пора!
Он взял депешу, которая была на его имя, и стал читать ее с грустным выражением.
– Ах, Боже мой! Боже мой! Шмит! – сказал он по немецки. – Какое несчастие, какое несчастие!
Пробежав депешу, он положил ее на стол и взглянул на князя Андрея, видимо, что то соображая.
– Ах, какое несчастие! Дело, вы говорите, решительное? Мортье не взят, однако. (Он подумал.) Очень рад, что вы привезли хорошие вести, хотя смерть Шмита есть дорогая плата за победу. Его величество, верно, пожелает вас видеть, но не нынче. Благодарю вас, отдохните. Завтра будьте на выходе после парада. Впрочем, я вам дам знать.
Исчезнувшая во время разговора глупая улыбка опять явилась на лице военного министра.
– До свидания, очень благодарю вас. Государь император, вероятно, пожелает вас видеть, – повторил он и наклонил голову.
Когда князь Андрей вышел из дворца, он почувствовал, что весь интерес и счастие, доставленные ему победой, оставлены им теперь и переданы в равнодушные руки военного министра и учтивого адъютанта. Весь склад мыслей его мгновенно изменился: сражение представилось ему давнишним, далеким воспоминанием.


Князь Андрей остановился в Брюнне у своего знакомого, русского дипломата .Билибина.
– А, милый князь, нет приятнее гостя, – сказал Билибин, выходя навстречу князю Андрею. – Франц, в мою спальню вещи князя! – обратился он к слуге, провожавшему Болконского. – Что, вестником победы? Прекрасно. А я сижу больной, как видите.
Князь Андрей, умывшись и одевшись, вышел в роскошный кабинет дипломата и сел за приготовленный обед. Билибин покойно уселся у камина.
Князь Андрей не только после своего путешествия, но и после всего похода, во время которого он был лишен всех удобств чистоты и изящества жизни, испытывал приятное чувство отдыха среди тех роскошных условий жизни, к которым он привык с детства. Кроме того ему было приятно после австрийского приема поговорить хоть не по русски (они говорили по французски), но с русским человеком, который, он предполагал, разделял общее русское отвращение (теперь особенно живо испытываемое) к австрийцам.
Билибин был человек лет тридцати пяти, холостой, одного общества с князем Андреем. Они были знакомы еще в Петербурге, но еще ближе познакомились в последний приезд князя Андрея в Вену вместе с Кутузовым. Как князь Андрей был молодой человек, обещающий пойти далеко на военном поприще, так, и еще более, обещал Билибин на дипломатическом. Он был еще молодой человек, но уже немолодой дипломат, так как он начал служить с шестнадцати лет, был в Париже, в Копенгагене и теперь в Вене занимал довольно значительное место. И канцлер и наш посланник в Вене знали его и дорожили им. Он был не из того большого количества дипломатов, которые обязаны иметь только отрицательные достоинства, не делать известных вещей и говорить по французски для того, чтобы быть очень хорошими дипломатами; он был один из тех дипломатов, которые любят и умеют работать, и, несмотря на свою лень, он иногда проводил ночи за письменным столом. Он работал одинаково хорошо, в чем бы ни состояла сущность работы. Его интересовал не вопрос «зачем?», а вопрос «как?». В чем состояло дипломатическое дело, ему было всё равно; но составить искусно, метко и изящно циркуляр, меморандум или донесение – в этом он находил большое удовольствие. Заслуги Билибина ценились, кроме письменных работ, еще и по его искусству обращаться и говорить в высших сферах.
Билибин любил разговор так же, как он любил работу, только тогда, когда разговор мог быть изящно остроумен. В обществе он постоянно выжидал случая сказать что нибудь замечательное и вступал в разговор не иначе, как при этих условиях. Разговор Билибина постоянно пересыпался оригинально остроумными, законченными фразами, имеющими общий интерес.
Эти фразы изготовлялись во внутренней лаборатории Билибина, как будто нарочно, портативного свойства, для того, чтобы ничтожные светские люди удобно могли запоминать их и переносить из гостиных в гостиные. И действительно, les mots de Bilibine se colportaient dans les salons de Vienne, [Отзывы Билибина расходились по венским гостиным] и часто имели влияние на так называемые важные дела.
Худое, истощенное, желтоватое лицо его было всё покрыто крупными морщинами, которые всегда казались так чистоплотно и старательно промыты, как кончики пальцев после бани. Движения этих морщин составляли главную игру его физиономии. То у него морщился лоб широкими складками, брови поднимались кверху, то брови спускались книзу, и у щек образовывались крупные морщины. Глубоко поставленные, небольшие глаза всегда смотрели прямо и весело.
– Ну, теперь расскажите нам ваши подвиги, – сказал он.
Болконский самым скромным образом, ни разу не упоминая о себе, рассказал дело и прием военного министра.
– Ils m'ont recu avec ma nouvelle, comme un chien dans un jeu de quilles, [Они приняли меня с этою вестью, как принимают собаку, когда она мешает игре в кегли,] – заключил он.
Билибин усмехнулся и распустил складки кожи.
– Cependant, mon cher, – сказал он, рассматривая издалека свой ноготь и подбирая кожу над левым глазом, – malgre la haute estime que je professe pour le православное российское воинство, j'avoue que votre victoire n'est pas des plus victorieuses. [Однако, мой милый, при всем моем уважении к православному российскому воинству, я полагаю, что победа ваша не из самых блестящих.]
Он продолжал всё так же на французском языке, произнося по русски только те слова, которые он презрительно хотел подчеркнуть.
– Как же? Вы со всею массой своею обрушились на несчастного Мортье при одной дивизии, и этот Мортье уходит у вас между рук? Где же победа?
– Однако, серьезно говоря, – отвечал князь Андрей, – всё таки мы можем сказать без хвастовства, что это немного получше Ульма…
– Отчего вы не взяли нам одного, хоть одного маршала?
– Оттого, что не всё делается, как предполагается, и не так регулярно, как на параде. Мы полагали, как я вам говорил, зайти в тыл к семи часам утра, а не пришли и к пяти вечера.
– Отчего же вы не пришли к семи часам утра? Вам надо было притти в семь часов утра, – улыбаясь сказал Билибин, – надо было притти в семь часов утра.
– Отчего вы не внушили Бонапарту дипломатическим путем, что ему лучше оставить Геную? – тем же тоном сказал князь Андрей.
– Я знаю, – перебил Билибин, – вы думаете, что очень легко брать маршалов, сидя на диване перед камином. Это правда, а всё таки, зачем вы его не взяли? И не удивляйтесь, что не только военный министр, но и августейший император и король Франц не будут очень осчастливлены вашей победой; да и я, несчастный секретарь русского посольства, не чувствую никакой потребности в знак радости дать моему Францу талер и отпустить его с своей Liebchen [милой] на Пратер… Правда, здесь нет Пратера.
Он посмотрел прямо на князя Андрея и вдруг спустил собранную кожу со лба.
– Теперь мой черед спросить вас «отчего», мой милый, – сказал Болконский. – Я вам признаюсь, что не понимаю, может быть, тут есть дипломатические тонкости выше моего слабого ума, но я не понимаю: Мак теряет целую армию, эрцгерцог Фердинанд и эрцгерцог Карл не дают никаких признаков жизни и делают ошибки за ошибками, наконец, один Кутузов одерживает действительную победу, уничтожает charme [очарование] французов, и военный министр не интересуется даже знать подробности.
– Именно от этого, мой милый. Voyez vous, mon cher: [Видите ли, мой милый:] ура! за царя, за Русь, за веру! Tout ca est bel et bon, [все это прекрасно и хорошо,] но что нам, я говорю – австрийскому двору, за дело до ваших побед? Привезите вы нам свое хорошенькое известие о победе эрцгерцога Карла или Фердинанда – un archiduc vaut l'autre, [один эрцгерцог стоит другого,] как вам известно – хоть над ротой пожарной команды Бонапарте, это другое дело, мы прогремим в пушки. А то это, как нарочно, может только дразнить нас. Эрцгерцог Карл ничего не делает, эрцгерцог Фердинанд покрывается позором. Вену вы бросаете, не защищаете больше, comme si vous nous disiez: [как если бы вы нам сказали:] с нами Бог, а Бог с вами, с вашей столицей. Один генерал, которого мы все любили, Шмит: вы его подводите под пулю и поздравляете нас с победой!… Согласитесь, что раздразнительнее того известия, которое вы привозите, нельзя придумать. C'est comme un fait expres, comme un fait expres. [Это как нарочно, как нарочно.] Кроме того, ну, одержи вы точно блестящую победу, одержи победу даже эрцгерцог Карл, что ж бы это переменило в общем ходе дел? Теперь уж поздно, когда Вена занята французскими войсками.
– Как занята? Вена занята?
– Не только занята, но Бонапарте в Шенбрунне, а граф, наш милый граф Врбна отправляется к нему за приказаниями.
Болконский после усталости и впечатлений путешествия, приема и в особенности после обеда чувствовал, что он не понимает всего значения слов, которые он слышал.
– Нынче утром был здесь граф Лихтенфельс, – продолжал Билибин, – и показывал мне письмо, в котором подробно описан парад французов в Вене. Le prince Murat et tout le tremblement… [Принц Мюрат и все такое…] Вы видите, что ваша победа не очень то радостна, и что вы не можете быть приняты как спаситель…
– Право, для меня всё равно, совершенно всё равно! – сказал князь Андрей, начиная понимать,что известие его о сражении под Кремсом действительно имело мало важности ввиду таких событий, как занятие столицы Австрии. – Как же Вена взята? А мост и знаменитый tete de pont, [мостовое укрепление,] и князь Ауэрсперг? У нас были слухи, что князь Ауэрсперг защищает Вену, – сказал он.
– Князь Ауэрсперг стоит на этой, на нашей, стороне и защищает нас; я думаю, очень плохо защищает, но всё таки защищает. А Вена на той стороне. Нет, мост еще не взят и, надеюсь, не будет взят, потому что он минирован, и его велено взорвать. В противном случае мы были бы давно в горах Богемии, и вы с вашею армией провели бы дурную четверть часа между двух огней.
– Но это всё таки не значит, чтобы кампания была кончена, – сказал князь Андрей.
– А я думаю, что кончена. И так думают большие колпаки здесь, но не смеют сказать этого. Будет то, что я говорил в начале кампании, что не ваша echauffouree de Durenstein, [дюренштейнская стычка,] вообще не порох решит дело, а те, кто его выдумали, – сказал Билибин, повторяя одно из своих mots [словечек], распуская кожу на лбу и приостанавливаясь. – Вопрос только в том, что скажет берлинское свидание императора Александра с прусским королем. Ежели Пруссия вступит в союз, on forcera la main a l'Autriche, [принудят Австрию,] и будет война. Ежели же нет, то дело только в том, чтоб условиться, где составлять первоначальные статьи нового Саmро Formio. [Кампо Формио.]
– Но что за необычайная гениальность! – вдруг вскрикнул князь Андрей, сжимая свою маленькую руку и ударяя ею по столу. – И что за счастие этому человеку!
– Buonaparte? [Буонапарте?] – вопросительно сказал Билибин, морща лоб и этим давая чувствовать, что сейчас будет un mot [словечко]. – Bu onaparte? – сказал он, ударяя особенно на u . – Я думаю, однако, что теперь, когда он предписывает законы Австрии из Шенбрунна, il faut lui faire grace de l'u . [надо его избавить от и.] Я решительно делаю нововведение и называю его Bonaparte tout court [просто Бонапарт].
– Нет, без шуток, – сказал князь Андрей, – неужели вы думаете,что кампания кончена?
– Я вот что думаю. Австрия осталась в дурах, а она к этому не привыкла. И она отплатит. А в дурах она осталась оттого, что, во первых, провинции разорены (on dit, le православное est terrible pour le pillage), [говорят, что православное ужасно по части грабежей,] армия разбита, столица взята, и всё это pour les beaux yeux du [ради прекрасных глаз,] Сардинское величество. И потому – entre nous, mon cher [между нами, мой милый] – я чутьем слышу, что нас обманывают, я чутьем слышу сношения с Францией и проекты мира, тайного мира, отдельно заключенного.
– Это не может быть! – сказал князь Андрей, – это было бы слишком гадко.
– Qui vivra verra, [Поживем, увидим,] – сказал Билибин, распуская опять кожу в знак окончания разговора.
Когда князь Андрей пришел в приготовленную для него комнату и в чистом белье лег на пуховики и душистые гретые подушки, – он почувствовал, что то сражение, о котором он привез известие, было далеко, далеко от него. Прусский союз, измена Австрии, новое торжество Бонапарта, выход и парад, и прием императора Франца на завтра занимали его.
Он закрыл глаза, но в то же мгновение в ушах его затрещала канонада, пальба, стук колес экипажа, и вот опять спускаются с горы растянутые ниткой мушкатеры, и французы стреляют, и он чувствует, как содрогается его сердце, и он выезжает вперед рядом с Шмитом, и пули весело свистят вокруг него, и он испытывает то чувство удесятеренной радости жизни, какого он не испытывал с самого детства.
Он пробудился…
«Да, всё это было!…» сказал он, счастливо, детски улыбаясь сам себе, и заснул крепким, молодым сном.


На другой день он проснулся поздно. Возобновляя впечатления прошедшего, он вспомнил прежде всего то, что нынче надо представляться императору Францу, вспомнил военного министра, учтивого австрийского флигель адъютанта, Билибина и разговор вчерашнего вечера. Одевшись в полную парадную форму, которой он уже давно не надевал, для поездки во дворец, он, свежий, оживленный и красивый, с подвязанною рукой, вошел в кабинет Билибина. В кабинете находились четыре господина дипломатического корпуса. С князем Ипполитом Курагиным, который был секретарем посольства, Болконский был знаком; с другими его познакомил Билибин.
Господа, бывавшие у Билибина, светские, молодые, богатые и веселые люди, составляли и в Вене и здесь отдельный кружок, который Билибин, бывший главой этого кружка, называл наши, les nфtres. В кружке этом, состоявшем почти исключительно из дипломатов, видимо, были свои, не имеющие ничего общего с войной и политикой, интересы высшего света, отношений к некоторым женщинам и канцелярской стороны службы. Эти господа, повидимому, охотно, как своего (честь, которую они делали немногим), приняли в свой кружок князя Андрея. Из учтивости, и как предмет для вступления в разговор, ему сделали несколько вопросов об армии и сражении, и разговор опять рассыпался на непоследовательные, веселые шутки и пересуды.
– Но особенно хорошо, – говорил один, рассказывая неудачу товарища дипломата, – особенно хорошо то, что канцлер прямо сказал ему, что назначение его в Лондон есть повышение, и чтоб он так и смотрел на это. Видите вы его фигуру при этом?…
– Но что всего хуже, господа, я вам выдаю Курагина: человек в несчастии, и этим то пользуется этот Дон Жуан, этот ужасный человек!
Князь Ипполит лежал в вольтеровском кресле, положив ноги через ручку. Он засмеялся.
– Parlez moi de ca, [Ну ка, ну ка,] – сказал он.
– О, Дон Жуан! О, змея! – послышались голоса.
– Вы не знаете, Болконский, – обратился Билибин к князю Андрею, – что все ужасы французской армии (я чуть было не сказал – русской армии) – ничто в сравнении с тем, что наделал между женщинами этот человек.
– La femme est la compagne de l'homme, [Женщина – подруга мужчины,] – произнес князь Ипполит и стал смотреть в лорнет на свои поднятые ноги.
Билибин и наши расхохотались, глядя в глаза Ипполиту. Князь Андрей видел, что этот Ипполит, которого он (должно было признаться) почти ревновал к своей жене, был шутом в этом обществе.
– Нет, я должен вас угостить Курагиным, – сказал Билибин тихо Болконскому. – Он прелестен, когда рассуждает о политике, надо видеть эту важность.
Он подсел к Ипполиту и, собрав на лбу свои складки, завел с ним разговор о политике. Князь Андрей и другие обступили обоих.
– Le cabinet de Berlin ne peut pas exprimer un sentiment d'alliance, – начал Ипполит, значительно оглядывая всех, – sans exprimer… comme dans sa derieniere note… vous comprenez… vous comprenez… et puis si sa Majeste l'Empereur ne deroge pas au principe de notre alliance… [Берлинский кабинет не может выразить свое мнение о союзе, не выражая… как в своей последней ноте… вы понимаете… вы понимаете… впрочем, если его величество император не изменит сущности нашего союза…]
– Attendez, je n'ai pas fini… – сказал он князю Андрею, хватая его за руку. – Je suppose que l'intervention sera plus forte que la non intervention. Et… – Он помолчал. – On ne pourra pas imputer a la fin de non recevoir notre depeche du 28 novembre. Voila comment tout cela finira. [Подождите, я не кончил. Я думаю, что вмешательство будет прочнее чем невмешательство И… Невозможно считать дело оконченным непринятием нашей депеши от 28 ноября. Чем то всё это кончится.]
И он отпустил руку Болконского, показывая тем, что теперь он совсем кончил.
– Demosthenes, je te reconnais au caillou que tu as cache dans ta bouche d'or! [Демосфен, я узнаю тебя по камешку, который ты скрываешь в своих золотых устах!] – сказал Билибин, y которого шапка волос подвинулась на голове от удовольствия.
Все засмеялись. Ипполит смеялся громче всех. Он, видимо, страдал, задыхался, но не мог удержаться от дикого смеха, растягивающего его всегда неподвижное лицо.
– Ну вот что, господа, – сказал Билибин, – Болконский мой гость в доме и здесь в Брюнне, и я хочу его угостить, сколько могу, всеми радостями здешней жизни. Ежели бы мы были в Брюнне, это было бы легко; но здесь, dans ce vilain trou morave [в этой скверной моравской дыре], это труднее, и я прошу у всех вас помощи. Il faut lui faire les honneurs de Brunn. [Надо ему показать Брюнн.] Вы возьмите на себя театр, я – общество, вы, Ипполит, разумеется, – женщин.
– Надо ему показать Амели, прелесть! – сказал один из наших, целуя кончики пальцев.
– Вообще этого кровожадного солдата, – сказал Билибин, – надо обратить к более человеколюбивым взглядам.
– Едва ли я воспользуюсь вашим гостеприимством, господа, и теперь мне пора ехать, – взглядывая на часы, сказал Болконский.
– Куда?
– К императору.
– О! о! о!
– Ну, до свидания, Болконский! До свидания, князь; приезжайте же обедать раньше, – пocлшaлиcь голоса. – Мы беремся за вас.
– Старайтесь как можно более расхваливать порядок в доставлении провианта и маршрутов, когда будете говорить с императором, – сказал Билибин, провожая до передней Болконского.
– И желал бы хвалить, но не могу, сколько знаю, – улыбаясь отвечал Болконский.
– Ну, вообще как можно больше говорите. Его страсть – аудиенции; а говорить сам он не любит и не умеет, как увидите.


На выходе император Франц только пристально вгляделся в лицо князя Андрея, стоявшего в назначенном месте между австрийскими офицерами, и кивнул ему своей длинной головой. Но после выхода вчерашний флигель адъютант с учтивостью передал Болконскому желание императора дать ему аудиенцию.
Император Франц принял его, стоя посредине комнаты. Перед тем как начинать разговор, князя Андрея поразило то, что император как будто смешался, не зная, что сказать, и покраснел.
– Скажите, когда началось сражение? – спросил он поспешно.
Князь Андрей отвечал. После этого вопроса следовали другие, столь же простые вопросы: «здоров ли Кутузов? как давно выехал он из Кремса?» и т. п. Император говорил с таким выражением, как будто вся цель его состояла только в том, чтобы сделать известное количество вопросов. Ответы же на эти вопросы, как было слишком очевидно, не могли интересовать его.
– В котором часу началось сражение? – спросил император.
– Не могу донести вашему величеству, в котором часу началось сражение с фронта, но в Дюренштейне, где я находился, войско начало атаку в 6 часу вечера, – сказал Болконский, оживляясь и при этом случае предполагая, что ему удастся представить уже готовое в его голове правдивое описание всего того, что он знал и видел.
Но император улыбнулся и перебил его:
– Сколько миль?
– Откуда и докуда, ваше величество?
– От Дюренштейна до Кремса?
– Три с половиною мили, ваше величество.
– Французы оставили левый берег?
– Как доносили лазутчики, в ночь на плотах переправились последние.
– Достаточно ли фуража в Кремсе?
– Фураж не был доставлен в том количестве…
Император перебил его.
– В котором часу убит генерал Шмит?…
– В семь часов, кажется.
– В 7 часов. Очень печально! Очень печально!
Император сказал, что он благодарит, и поклонился. Князь Андрей вышел и тотчас же со всех сторон был окружен придворными. Со всех сторон глядели на него ласковые глаза и слышались ласковые слова. Вчерашний флигель адъютант делал ему упреки, зачем он не остановился во дворце, и предлагал ему свой дом. Военный министр подошел, поздравляя его с орденом Марии Терезии З й степени, которым жаловал его император. Камергер императрицы приглашал его к ее величеству. Эрцгерцогиня тоже желала его видеть. Он не знал, кому отвечать, и несколько секунд собирался с мыслями. Русский посланник взял его за плечо, отвел к окну и стал говорить с ним.
Вопреки словам Билибина, известие, привезенное им, было принято радостно. Назначено было благодарственное молебствие. Кутузов был награжден Марией Терезией большого креста, и вся армия получила награды. Болконский получал приглашения со всех сторон и всё утро должен был делать визиты главным сановникам Австрии. Окончив свои визиты в пятом часу вечера, мысленно сочиняя письмо отцу о сражении и о своей поездке в Брюнн, князь Андрей возвращался домой к Билибину. У крыльца дома, занимаемого Билибиным, стояла до половины уложенная вещами бричка, и Франц, слуга Билибина, с трудом таща чемодан, вышел из двери.
Прежде чем ехать к Билибину, князь Андрей поехал в книжную лавку запастись на поход книгами и засиделся в лавке.
– Что такое? – спросил Болконский.
– Ach, Erlaucht? – сказал Франц, с трудом взваливая чемодан в бричку. – Wir ziehen noch weiter. Der Bosewicht ist schon wieder hinter uns her! [Ах, ваше сиятельство! Мы отправляемся еще далее. Злодей уж опять за нами по пятам.]
– Что такое? Что? – спрашивал князь Андрей.
Билибин вышел навстречу Болконскому. На всегда спокойном лице Билибина было волнение.
– Non, non, avouez que c'est charmant, – говорил он, – cette histoire du pont de Thabor (мост в Вене). Ils l'ont passe sans coup ferir. [Нет, нет, признайтесь, что это прелесть, эта история с Таборским мостом. Они перешли его без сопротивления.]
Князь Андрей ничего не понимал.
– Да откуда же вы, что вы не знаете того, что уже знают все кучера в городе?
– Я от эрцгерцогини. Там я ничего не слыхал.
– И не видали, что везде укладываются?
– Не видал… Да в чем дело? – нетерпеливо спросил князь Андрей.
– В чем дело? Дело в том, что французы перешли мост, который защищает Ауэсперг, и мост не взорвали, так что Мюрат бежит теперь по дороге к Брюнну, и нынче завтра они будут здесь.
– Как здесь? Да как же не взорвали мост, когда он минирован?
– А это я у вас спрашиваю. Этого никто, и сам Бонапарте, не знает.
Болконский пожал плечами.
– Но ежели мост перейден, значит, и армия погибла: она будет отрезана, – сказал он.
– В этом то и штука, – отвечал Билибин. – Слушайте. Вступают французы в Вену, как я вам говорил. Всё очень хорошо. На другой день, то есть вчера, господа маршалы: Мюрат Ланн и Бельяр, садятся верхом и отправляются на мост. (Заметьте, все трое гасконцы.) Господа, – говорит один, – вы знаете, что Таборский мост минирован и контраминирован, и что перед ним грозный tete de pont и пятнадцать тысяч войска, которому велено взорвать мост и нас не пускать. Но нашему государю императору Наполеону будет приятно, ежели мы возьмем этот мост. Проедемте втроем и возьмем этот мост. – Поедемте, говорят другие; и они отправляются и берут мост, переходят его и теперь со всею армией по сю сторону Дуная направляются на нас, на вас и на ваши сообщения.
– Полноте шутить, – грустно и серьезно сказал князь Андрей.
Известие это было горестно и вместе с тем приятно князю Андрею.
Как только он узнал, что русская армия находится в таком безнадежном положении, ему пришло в голову, что ему то именно предназначено вывести русскую армию из этого положения, что вот он, тот Тулон, который выведет его из рядов неизвестных офицеров и откроет ему первый путь к славе! Слушая Билибина, он соображал уже, как, приехав к армии, он на военном совете подаст мнение, которое одно спасет армию, и как ему одному будет поручено исполнение этого плана.
– Полноте шутить, – сказал он.
– Не шучу, – продолжал Билибин, – ничего нет справедливее и печальнее. Господа эти приезжают на мост одни и поднимают белые платки; уверяют, что перемирие, и что они, маршалы, едут для переговоров с князем Ауэрспергом. Дежурный офицер пускает их в tete de pont. [мостовое укрепление.] Они рассказывают ему тысячу гасконских глупостей: говорят, что война кончена, что император Франц назначил свидание Бонапарту, что они желают видеть князя Ауэрсперга, и тысячу гасконад и проч. Офицер посылает за Ауэрспергом; господа эти обнимают офицеров, шутят, садятся на пушки, а между тем французский баталион незамеченный входит на мост, сбрасывает мешки с горючими веществами в воду и подходит к tete de pont. Наконец, является сам генерал лейтенант, наш милый князь Ауэрсперг фон Маутерн. «Милый неприятель! Цвет австрийского воинства, герой турецких войн! Вражда кончена, мы можем подать друг другу руку… император Наполеон сгорает желанием узнать князя Ауэрсперга». Одним словом, эти господа, не даром гасконцы, так забрасывают Ауэрсперга прекрасными словами, он так прельщен своею столь быстро установившеюся интимностью с французскими маршалами, так ослеплен видом мантии и страусовых перьев Мюрата, qu'il n'y voit que du feu, et oubl celui qu'il devait faire faire sur l'ennemi. [Что он видит только их огонь и забывает о своем, о том, который он обязан был открыть против неприятеля.] (Несмотря на живость своей речи, Билибин не забыл приостановиться после этого mot, чтобы дать время оценить его.) Французский баталион вбегает в tete de pont, заколачивают пушки, и мост взят. Нет, но что лучше всего, – продолжал он, успокоиваясь в своем волнении прелестью собственного рассказа, – это то, что сержант, приставленный к той пушке, по сигналу которой должно было зажигать мины и взрывать мост, сержант этот, увидав, что французские войска бегут на мост, хотел уже стрелять, но Ланн отвел его руку. Сержант, который, видно, был умнее своего генерала, подходит к Ауэрспергу и говорит: «Князь, вас обманывают, вот французы!» Мюрат видит, что дело проиграно, ежели дать говорить сержанту. Он с удивлением (настоящий гасконец) обращается к Ауэрспергу: «Я не узнаю столь хваленую в мире австрийскую дисциплину, – говорит он, – и вы позволяете так говорить с вами низшему чину!» C'est genial. Le prince d'Auersperg se pique d'honneur et fait mettre le sergent aux arrets. Non, mais avouez que c'est charmant toute cette histoire du pont de Thabor. Ce n'est ni betise, ni lachete… [Это гениально. Князь Ауэрсперг оскорбляется и приказывает арестовать сержанта. Нет, признайтесь, что это прелесть, вся эта история с мостом. Это не то что глупость, не то что подлость…]
– С'est trahison peut etre, [Быть может, измена,] – сказал князь Андрей, живо воображая себе серые шинели, раны, пороховой дым, звуки пальбы и славу, которая ожидает его.
– Non plus. Cela met la cour dans de trop mauvais draps, – продолжал Билибин. – Ce n'est ni trahison, ni lachete, ni betise; c'est comme a Ulm… – Он как будто задумался, отыскивая выражение: – c'est… c'est du Mack. Nous sommes mackes , [Также нет. Это ставит двор в самое нелепое положение; это ни измена, ни подлость, ни глупость; это как при Ульме, это… это Маковщина . Мы обмаковались. ] – заключил он, чувствуя, что он сказал un mot, и свежее mot, такое mot, которое будет повторяться.
Собранные до тех пор складки на лбу быстро распустились в знак удовольствия, и он, слегка улыбаясь, стал рассматривать свои ногти.
– Куда вы? – сказал он вдруг, обращаясь к князю Андрею, который встал и направился в свою комнату.
– Я еду.
– Куда?
– В армию.
– Да вы хотели остаться еще два дня?
– А теперь я еду сейчас.
И князь Андрей, сделав распоряжение об отъезде, ушел в свою комнату.
– Знаете что, мой милый, – сказал Билибин, входя к нему в комнату. – Я подумал об вас. Зачем вы поедете?
И в доказательство неопровержимости этого довода складки все сбежали с лица.
Князь Андрей вопросительно посмотрел на своего собеседника и ничего не ответил.
– Зачем вы поедете? Я знаю, вы думаете, что ваш долг – скакать в армию теперь, когда армия в опасности. Я это понимаю, mon cher, c'est de l'heroisme. [мой дорогой, это героизм.]
– Нисколько, – сказал князь Андрей.
– Но вы un philoSophiee, [философ,] будьте же им вполне, посмотрите на вещи с другой стороны, и вы увидите, что ваш долг, напротив, беречь себя. Предоставьте это другим, которые ни на что более не годны… Вам не велено приезжать назад, и отсюда вас не отпустили; стало быть, вы можете остаться и ехать с нами, куда нас повлечет наша несчастная судьба. Говорят, едут в Ольмюц. А Ольмюц очень милый город. И мы с вами вместе спокойно поедем в моей коляске.
– Перестаньте шутить, Билибин, – сказал Болконский.