Румынский язык

Румынский язык
Самоназвание:	Limba română [limba ro'mɨnə]
Страны:	Румыния, Молдавия, Сербия, Германия, Венгрия, Израиль, США, Россия, Украина, Болгария, Турция.
Официальный статус:	Государства: Румыния Румыния Молдавия Молдавия Региональный или локальный официальный язык: Сербия Сербия: Воеводина Международные организации: Европейский союз Европейский союз Латинский Союз
Регулирующая организация:	Румынская академия
Общее число говорящих:	28 млн.
Классификация
Категория:	Языки Евразии
Индоевропейская семья Романская группа Балкано-романская подгруппа
Письменность:	латиница (румынский алфавит).
Языковые коды
ГОСТ 7.75–97:	рум 565
ISO 639-1:	ro
ISO 639-2:	rum (B); ron (T)
ISO 639-3:	ron
См. также: Проект:Лингвистика

Румы́нский язы́к (самоназвание — Limba română, МФА: 'limba ro’mɨnə; ранее также валашский, влашский, волошский, валахо-молдавский язык) — индоевропейский язык, входящий в балкано-романскую подгруппу романских языков. Является пятым по распространённости языком романской группы, после испанского, португальского, французского и итальянского. Из-за типологических различий, в сравнительной лингвистике именуется также дако-румынским. Имеет официальный статус в Румынии и Республике Молдова, где он является родным и основным разговорным языком для большинства населения.

Лингвистами понимается как собственно валашский язык, получивший с конца XVI века литературное оформление в румынской части Трансильвании и соседней Валахии и ставший с тех пор общелитературным, а позднее и общегосударственным языком прежних княжеств Валахии и Молдавии, объединившихся в XIX веке в единое государство под названием Объединённое княжество Валахии и Молдавии, а затем Королевство Румыния.

Сложился на основе разговорно-диалектного латинского языка колонистов, переселившихся на Восток Балканского полуострова после завоевания его Римом.

Румынский язык типологически относится к балкано-романской подгруппе восточно-романской группы индоевропейской семьи языков. Румынский язык при этом — самый своеобразный в группе романских языков, обнаруживающий черты так называемых контактных языков, образовавшихся на стыке нескольких языковых ареалов, в частности, балканского языкового союза.

Первые памятники (письма, деловые бумаги, переводы религиозных текстов) относятся к началу XVI века. Формирование литературного румынского языка началось в XVII веке (исторические хроники). Художе­ствен­ная литература появляется с конца XVIII века. Перво­на­чаль­но (до образования Румынии) исполь­зо­вал­ся кириллический алфавит, в 1860 году заменённый латиницей.

Общее число говорящих на румынском — около 24 миллионов человек. Вместе с молдавским языком и балканороманскими диалектами, а также романо-славянскими билингвами Сербии, Хорватии, Македонии, Греции и Украины, румынофоны насчитывают около 28 миллионов человек (около 5 % всех романоязычных групп мира). На румынском языке создана богатая художественная и научная литература.

Самоназвание

Несмотря на то, что жители средневековых государственных образований на Дунае называли себя «молдаванами», «мунтенцами», «арделянами» и т. п. по имени местности, название «румынский» («rumână» или «rumâniască») в отношении языка отмечалось ещё в XVI веке, как местными авторами (например, Григоре Уреке в летописях Молдавского княжества, в литературном произведении «Palia de la Orăștie (рум.)» 1682 года), так и в записках иностранных путешественников. В 1534 году итальянец Транквилло Андронико отмечал, что «валахи сейчас называют себя румынамиК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)» (ориг. Valachi nunc se Romanos vocant). В 1532 Франческо делла Валле писал, что носители румынскогоК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан) языка «называют себя ромеями/румынами … и когда кто-нибудь спрашивает, разговариваю ли я на валашском языке, то говорит так: Sti Rominest? Что означает: Ты знаешь римский/румынский?». Название «валашский язык» является экзоглотонимом, то есть так этот язык называли иностранцы, и в качестве самоназвания никогда не употреблялосьК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан).

Сохранение термина Romani (римляне) на территории Румынии объясняется тем, что долго соседствовавшая с ней Византийская империя, откуда за Дунай отступила значительная часть говорившего на возникшем из местных наречий народной латыни романском языке полукочевого христианского населения Балкан при турецком завоевании, именовала себя Романией до конца своего существованияК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). При спешивании влахов (переходе к оседлому существованию) они смешались и с пришлыми на север от Дуная с начала VI века н. э. славянами, и с другим населением и стали прихожанами христианских храмов «восточной», византийской веры, церковным и государственным языком их княжеств стал под мощным непосредственным влиянием Болгарского Царства церковнославянский. Поэтому экзоэтноним румын и румынского языка среди соседних (славянских народов) был совершенно иным — валахи (ср. германские аналоги «валлоны» для романоязычного населения Бельгии, «уэльсцы», «валлийцы» для романо-британского населения и т. д.)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). В созданной в XIX веке Румынии при усилении пуризма и течений языкового национализма, стремящегося вернуть страну к римским истокам, c введением латиницы и переходом богослужения из книжного церковнославянского языка на живой валашский, переименованный в румынский, произошло изменение написания слова румынь на ромынь, в латинице română.

Лингвогеография

Ареал и численность

Страны и территории, в которых говорят на румынском языке

страна	говорящих (%)	говорящих	население (2005)
Азия
неофициальные данные:
Израиль	3,7 %	250 000	6 800 000
Казахстан	0,1 %	20 054	14 953 126
Европа
неофициальные данные:
Румыния	89,5 %	19 420 000	21 698 181
Молдавия	76,2 %	2 564 849	3 388 071
Воеводина (Сербия)	1,5 %	29 512	2 031 992
неофициальные данные:
Тимок (Сербия)	5,9 %	42 075	712 050
Венгрия	0,8 %	80 000	10 198 315
Украина	0,8 %	409 600	48 055 439
Канада	0,2 %	60 520	32 207 113
США	0,11 %	300 000	281 421 906

На румынском языке говорят в основном в Румынии, Молдавии, Венгрии, Сербии и на Украине (см. Румыны на Украине). Также румыноязычное население проживает во Франции, Канаде (особенно город Монреаль), северо-западе США (особенно Чикаго), Германии, Израиле, Австралии и Новой Зеландии, где румынские общины возникли благодаря политической иммиграции из городов (в первую очередь Бухареста) до и после Второй мировой войны. После падения режима Чаушеску возникла новая волна, в основном экономико-трудовых мигрантов из сельских районов, особенно усилившаяся после вступления Румынии в Евросоюз в 2007 году и направленная преимущественно в Италию, Испанию, Португалию, Квебек и Аргентину.

Общее число носителей румынского языка достигло своего пика около 1990 года. С тех пор количество носителей румынского сокращается по причине высокой естественной убыли среди румын и молдаван, их высокой эмиграции за рубеж и частичной ассимиляции живущих за пределами Румынии и Молдавии носителей языка. Ныне около 19 млн носителей проживает в Румынии (75 % общего числа носителей), около 2,8 млн — в Молдавии (11 %)К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), около 0,4 млн на Украине (Одесская область, Черновицкая область, Закарпатье), 0,2 млн в Приднестровье, некоторое количество в Сербии, Венгрии. Около 2 млн румын и молдаван в настоящее время проживают в странах ЕС (с наибольшим их количеством в Испании, Италии, Португалии, Франции, Германии, Великобритании, США и Канаде), молдаван — в России (особенно в Москве и Московской области), на Украине, Греции, Португалии, других странах Европы. Согласно данным переписи 2002 года, румынский язык является родным для 90 % населения Румынии.

Диалекты

Характерной чертой румынского языка является его сравнительно малая диалектная дробность. Наречия Мунтении, Молдовы, Марамуреша, Баната и Трансильвании почти не различаются, за исключением малого числа регионализмов. Соответственно в румынском вычленяются следующие диалекты: банатский, кришанский, валашский. Наиболее своеобразны диалекты Трансильвании, испытавшие некоторое влияние венгерского языка, а также молдавский диалект в Румынии. Так: лат. petra > рум. piatră здесь реализуется как «кятрэ», а vermis > vierme «червь» как «жерме». Данное произношение характерно в первую очередь для сельских носителей молдавского языка.

В румынской лингвистике вопрос о диалектах остаётся предметом дискуссий. Некоторые лингвисты (Ovid Densusianu, Sextil Pușcariu, Alexandru Rosetti, Theodor Capidan, а также Густав Вейганд) рассматривают арумынский, мегленорумынский и истрорумынский языки как диалекты более общего румынского языка, в котором собственно румынский имеет статус дакорумынского диалекта, а его диалекты (банатский, кришанский и пр.) низведены до уровня субдиалектов. Другая группа лингвистов (George Giuglea, Alexandru Graur, Ion Coteanu и другие) рассматривает румынский, арумынский, мегленорумынский и истрорумынский как четыре самостоятельных языка, выделившихся из проторумынского в X—XIII веках.

Письменность

Древнейший письменный текст на старорумынском (молдавском) языке — это письмо Някшу, датированное 1521 годом, в котором Някшу из Кымпулунга писал градоначальнику Брашова о готовящемся вторжении турецких войск. Письмо было написано на кириллице, как и большинство ранних надписей в Валахии и Молдавии. Первое письменное свидетельство с использованием латинского алфавита датируется концом XVI века. Оно было найдено в Трансильвании и написано с применением венгерского алфавита.К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

В 1818 году Георгий Лазарь основал в Бухаресте школу на румынском языке.

В конце XVIII века представители Трансильванской школы, считая, что валашский язык имеет латинское происхождение, адаптировали для него итальянский алфавит и предложили отказаться от кириллицы. Начиная с 1830-х и 1840-х годов, на территории Валахии и Молдавии входит в употребление переходный алфавит, сочетавший кириллические и латинские буквы. В 1850-х годах отдельные школы Валахии переходят на латинский алфавит. После объединения княжеств в государство Румыния, указом господаря Александру Куза в 1860 году в сфере государственного управления и в образовании был введён румынский алфавит на основе латиницы, то есть письменность была официально установлена на латинской основе. На неподконтрольной Румынии территории Бессарабии, а затем Молдавской СССР сохранялся кириллический алфавит.

Непосредственно перед получением независимости Молдавией в 1989 году была проведена латинизация молдавского языка, и позднее предпринята попытка восстановления единого наименования «румынский язык» в обеих странах, которая, однако, не увенчалась успехом и была одной из причин Приднестровского конфликта. Несмотря на то, что «румынский» и «молдавский» являются разными названиями (лингвонимами) одного языка, эти две общности по-прежнему разграничиваются по политическим мотивам. На территории непризнанной республики Приднестровье молдавский язык официально сохраняет кириллический алфавит.

A a	Ă ă	Â â	B b	C c	D d	E e	F f
G g	H h	I i	Î î	J j	K k	L l	M m
N n	O o	P p	Q q	R r	S s	Ș ș	T t
Ț ț	U u	V v	W w	X x	Y y	Z z

Ранняя история

История румынского языка так же противоречива, как и история румынского народа. Эта противоречивость объясняется двумя причинами: недостатком исторических источников, в особенности письменных, а также политическими интересами. Существует несколько версий развития румынского языка, которые основываются на разных вариантах толкования истории румынского народа. В целом хронология формирования современного румынского языка на базе народной латыни Дакии выглядит следующим образом:

• Автохтонные языки Балкан (геты, даки, мёзы, иллирийцы и т. д.) до II века н. э.
• Народная латынь (Римская Дакия в составе Римской империи) II—III века н. э.
• Балканская латынь IV—VII века до славянского переселения
• Период славяно-романского двуязычия VIII—XI века
• Формирование проторумынского языка XII—XIII века
• Старорумынский или валашский язык XIV—XVIII века
• Румынский язык XIX—XXI века

Романизация

Официальный вариант истории румынского языка, признаваемый большинством современных историковК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан), основывается на теории быстрой романизации западной Дакии. В соответствии с этой теорией Римская империя колонизировала Дакию (см. Римская Дакия) за довольно короткий период во II—III веках н. э. Интенсивная лингвистическая романизация Дакии, вероятно, имела место ещё до захвата части земель Дакии императором Траяном. После захвата территории к северу от Дуная после 102—103 годов н. э., вплоть до ухода римских войск и администрации в 275 году н. э., продолжалась романизация даков.

Субстратные влияния дороманского периода

Усвоение латыни, престижного тогда торгово-политического языка, коренными народами Балкан в некоторой степени началось ещё до вторжения римлян в Дакию. Население Албании, Мёзии и Южной Дакии, расположенных к югу от Дуная, начало усваивать романскую речь ещё в I веке н. э. и, вероятно, широко использовало её в межнациональных и торговых контактах. Массовая колонизация привела к тому, что местный язык даков, гетов и мёзов в провинции исчез почти полностью, оставив некоторые следы в лексике и фонетике. Так, гето-дакийскими являются многие топонимы, включая названия рек — Дунай, Сирет, Прут, а также некоторых частей тела, растений, видов пищи и другие. На данный момент в румынском языке насчитывается более сотни слов чистого гето-дакского происхождения, среди них:

• copac /копак/ — «дерево»
• brad /брад/ — «пихта»
• copil /копил/ — «ребёнок»
• rață /рацэ/ — «утка»
• șopârlă /шопырлэ/ — «ящерица»
• broască /броаскэ/ — «лягушка»
• mal /мал/ — «берег»
• buză /бузэ/ — «губа»

Трансформация народно-латинского языка в румынский носила длительный и постепенный характер. Первичная романизация привела к появлению восточно-романского диалекта, получившего наименование «балканская латынь», в значительной степени сохранявшей типичные романские черты. Длительные многоуровневые контакты балканской латыни с южными и восточными славянскими языками привели к трансформации изначальной латинской языковой системы и образованию собственно румынского языка. Таким образом, романизация началась ещё до захвата Дакии Римом и продолжалась после ухода Рима с территории Дакии, однако на этом этапе формирование языка румын было ещё далеко от завершения.

Народная латынь на Балканах

Народно-латинская речь римской Дакии во II—III веках н. э. находилась пока ещё в едином языковом и культурном пространстве империи и поддерживала с ним связь. Влияние автохтонных языков усилилось только после ослабления империи в III—VI веках, а пока латинская речь Балкан представляла собой лишь диалект латинского языка. Сюда, как и во все другие провинции империи, проникли ранние кельтизмы и итализмы, успевшие распространиться в Дакии:

• кельтское camisia проникло в латинский язык очень рано и дало румынское cămaşă /кэмашэ/ — «рубаха» (ср.: исп. camisa, порт. camisa, итал. camicia, фр. chemise)
• умбрское fenum → fân /фын/ — «сено» (ср.: порт. feno, итал. fieno, фр. foins)

В период романского единства также началось постепенное упрощение латинской многопадежной системы, приостановленное поздним славянским влиянием. Семантические сдвиги в исконной лексике румынского носят также общероманский характер:

• кельтское caballus → cal /кал/ заменило классическое лат. equus в значении лошадь повсеместно (ср.: исп. caballo, порт. cavalo, итал. cavallo, фр. cheval)
• лат. casa «лачуга», «хибара» → casă /касэ/ заменило классическое лат. domus в значении дом, жильё и т. д. (ср.: исп. casa, порт. casa, итал. casa, фр. maison)

При этом главным фонетическим процессом в речи Дакии, как и в других провинциях империи, является эволюция самой латыни: трансформация системы ударения из тонического (музыкального) в динамическое (силовое) и, как следствие, упрощение и редукция безударных слогов, а также полное исчезновение звука h в романской речи тех времён:

• лат. hibernum → iarnă /ярнэ/ «зима» (ср.: исп. invierno, итал. inverno, фр. hiver)

Как на Западе, в Дакии начался процесс переразложения элементов классической латыни и их постепенная «вульгаризация», особенно это касается служебных частей речи, получивший новый разговорный оттенок путём слиянияК:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан). Ряд классических латинских предлогов, местоимений и наречий в Дакии, конечно, сохранился: in → în /ын/ «в», sub → sub /суб/ «под», super → spre /спре/ «над», per → pe /пе/ «по», de → de /де/ «из», но большинство ныне составляют различные новообразования, возникшие в позднелатинский период:

• din /дин/ — «из» ← лат. de + in
• pentru /пентру/ — «для» ← лат. per + intre + hoc
• astăzi /астэзь/ — «сегодня» ← лат. ad + ista + dies
• cum /кум/ — «как» ← лат. con modo (ср. исп. como, итал. come, фр. comment)

При этом периферийность ареала народной латыни на Балканском полуострове придаёт процессам эволюции своеобразный характер. Во-первых, народная латынь Балкан была в значительной степени итальянизирована, так как большинство колонистов были родом именно из Италии и языковые инновации в речи Италии волнами доходили до Дакии, чем и объясняется близость румынского именно итальянскому языку, с которым он имеет гораздо больше общего, чем с другими романскими языками. Так, в румынском и итальянском языках так и не успела прижиться унифицирующая форма множественного числа существительных на -s, как во всех западнороманских языках, эта же форма на -s, но уже для обозначения второго лица единственно числа настоящего времени глагола была вытеснена формой на -i в итальянском и румынском языках.

Ряд типично латинских лексем, например слово лат. grandis «большой», не прижились на востоке, где в этом значении стало употребляться лат. talis «такой» → tare /таре/.

Начало колонизации Дакии также совпало по времени с периодом максимального расширения империи и максимальной стандартизации её языка, который имел наименьшее число архаизмов (в отличие, скажем, от языка Испании, колонизованной ещё во II веке до н. э.). Тем не менее относительная кратковременность пребывания римлян на Карпатах привела к тому, что латинская речь местным населением была усвоена лишь в её разговорной форме. Отсутствие городов в Дакии и сильное влияние первобытно-общинного строя гетов и даков также привели к тому, что в отличие от западных регионов здесь так и не получили развития города (группа римских военных лагерей вскоре была разрушена), не было городской культуры, не существовали сети римских школ и римское образование. Латинская письменность в Дакии не сохранилась. Таким образом, после ухода римлян народная латынь романского и романизированного населения Балкан так и осталась разговорным языком сельского скотоводческого населения, не отягощённого книжным влиянием классической латыни. В культурном плане другим важным наследием Рима стало принятие раннего христианства смешанными и романизированными семьями. Поэтому большинство базовой общехристианской лексики румынского имеет романское происхождение:

• лат. deus → zeu /зеу/ — «бог», также лат. dominus deus → dumnezeu /думнезеу/
• лат. basilica → biserică /бисерикэ/ — «церковь»
• лат. angelus → înger /ынджер/ — «ангел»
• лат. crux → cruce /круче/ — «крест»
• лат. rogare → ruga /руга/ — «молиться»
• лат. baptizare → boteza /ботеза/ — «крестить»
• лат. credere → crede /креде/ — «верить»
• лат. christianus → creștin /крештин/ — «христианский»

Несмотря на быструю ассимиляцию автохтонного иллирийского и дакийского населения, народная латынь Балкан сохранила некоторые периферийные лексемы этих языков, а также начала подвергаться фонетической адаптации в соответствии с языковым строем субстратных языков, так же как народная латынь Галлии усвоила кельтские, а Испании — средиземноморские элементы. В III—VI веках народная латынь претерпела ряд довольно существенных фонетических сдвигов, специфических для данного региона. Часть сдвигов была обусловлена внутренней эволюцией латинского языка от тонической системы ударения к силовой, но конечный итог фонетических изменений был обусловлен влиянием субстрата.

Гласные

• дифтонгизация ударного латинского о → оа в открытом слоге: лат. forte → foarte /фоарте/ — «очень» (ср.: исп. fuerte)
• дифтонгизация ударного латинского е → я в открытом слоге: лат. cera → ceară /чарэ/ — «воск»
• йотацизм [e] после латинского придыхательного h → ie: лат. herba → iarbă /ярбэ/ — «трава»

Согласные

• Бетацизм латинского губно-зубного в начале слова:
  • лат. exvolare — «улетать» → zbura /збура/ — «летать»
  • лат. vocire — «голосить» → boci /бочи/ «вопить»
• Ротацизм интервокального л → р:
  • лат. secale → secară /секарэ/ — «рожь»
  • лат. sol → soare /соаре/ — «солнце»
  • лат. talis → tare /таре/ — «сильно»
  • лат. volo → vreau /вреау/ — «хочу»
• Своеобразная ассимиляция латинских групп согласных:
  • кс → пс: лат. coxa → coapsă /коапсэ/ — «бедро» (ср.: фр. cuisse)
  • кв → п: лат. aqua → apă /апэ/ — «вода»
  • кл → кь: лат. oculus → ochi /окь/ — «глаз» (ср.: исп. ojo)
  • гл → гь: лат. glacies → gheaţă /геацэ/ — «лёд» (ср.: итал. ghiaccio)
  • гн (фонетически /ŋn/) → мн: лат. lignum → lemn /лемн/ — «древесина»
• Ассимиляционная палатализация латинских согласных c, s, d, t перед гласными /и/, /е/:
  • в румынском исконное латинское палатальное 'c' (= [к’]) подверглось двоякой ассимиляции:
    • с одной стороны, в [ч]
      • лат. ceresia → cireaşă /чиреашэ/ — «черешня»
    • с другой — [ц]
      • лат. facies → faţă /фацэ/ — «лицо»
  • лат. sic → şi /ши/ — «и»
  • лат. decem → zece /зече/ — «десять»
  • лат. terra → ţară /царэ/ — «страна»
• Ассимиляционная палатализация латинской группы «кв» перед гласными [и], [е]:
  • лат. quinque → cinci /чинчь/ — «пять»
  • лат. quinem → cine /чине/ — «кто»
  • лат. que → ce /че/ — «что»
• Выпадение интервокальных b, v:
  • лат. experlavare → spălare /спэларе/ — «стирка»
• Инверсия слогов в труднопроизносимых словах:
  • лат. paludem → pădure /пэдуре/ — «лес»
• Начинается своеобразное переразложение слов и выделение новых флексий на основе ложных субморфов: лат. corpus → corpora, где _ora осмысляется как флексия множественного числа и в балканизированной форме _ure/_uri начинает использоваться для формирования множественного числа ряда имён существительных:
  • gheaţă /геацэ/ «лёд» → gheţuri /гецурь/ — «льды»
• Переход сочетаний an, in → ân, în /ын/:
  • лат. angelus → înger /ынджер/ — «ангел»
• Под влиянием славянского вокализма имел место переход сочетания [on] в носовой гласный [õ] с последующей утратой носового призвука ([õ] → [u]):
  • лат. non → nu /ну/ — «нет»
  • лат. con → cu /ку/ — «с»

Большинство языковых законов, действовавших в этот период, привели к заметному фонетическому сдвигу в народно-латинском языке Дакии и образованию так называемой балканской латыни. Однако они практически не отразились на внутреннем строе латинской речи Дакии, продолжавшей сохранять типично романские черты и, вероятно, по-прежнему понятной жителям других римских провинций. Также, как свидетельствуют данные раскопок, местные носители сохраняли некоторые торговые контакты с Италией и Иллирией, как минимум, до начала V века н. э., а потому, видимо, им удавалось поддерживать общее языковое пространство на протяжении, как минимум, 200 лет после ухода римской армии, тем более что никакого нового государства на землях к северу от Дуная после ухода римлян так и не возникло вплоть до образования Болгарского царства.

Фонетические архаизмы

Вместе с тем некоторые классические латинские группы гласных и согласных сохранились в румынском без изменений:

• au: лат. aurum → aur /аур/ «золото» (ср.: фр. or, исп. oro); лат. audire → auzi /аузи/ «слышать» (ср.: исп. oir)
• fl: лат. floris → floare /флоаре/ — «цветок» (ср.: итал. fiori, но исп. flores)
• pl: лат. pluvia → ploaie /плоайе/ — «дождь» (cp.: итал. piove), лат. placere → plăcere /плэчере/ — «удовольствие» (ср.: итал. piacere)

Имя существительное

Род

В румынском языке существительные делятся на три рода, мужской, женский и средний, последние в единственном числе изменяются так же как слова мужского рода, а во множественном числе как женского. Слова которые в своей словарной форме (ед ч. именит.пад. неопред. форм.) оканчиваются на согласный или гласный/полугласный -u относятся главным образом к мужскому или среднему роду; Если слова оканчивается на -ă или -a то они в большинстве своем относятся к женскому роду. Во множественном числе окончание -i обычно соответствует существительным мужского рода, тогда как существительные женского и среднего рода часто заканчиваются на -e. Существует множество исключений из этого правила, каждое существительное должно быть изучено вместе с его родом.

Для существительных, обозначающих людей, грамматический пол может только быть мужским или женским, и строго определен биологическим полом, независимо от фонетики существительного. Например, существительные как tată (отец) и popă (священник) мужские, поскольку они обращаются к людям мужского пола, хотя фонетически они подобны типичным женским существительным.

Примеры:

• Мужской: om (мужчина, человек), bou (бык), copac (дерево);
• Средний: drum (дорога), cadou (подарок), exemplu (пример);
• Женский: bunică (бабушка), carte (книга), cafea (кофе);

Число

В румынском языке есть два числа: единственное и множественное. Морфологически множественное число образуется добавлением (прибавлением) окончания к форме единственного числа. Например: существительные в именительном падеже без определенного артикля образуют множественное число с помощью окончаний -i, -uri, или -le. Схема образования форм множественного числа, часто включает в себя изменения (чередования) в структуре слова. Формы множественного ч. для каждого слова нужно заучивать отдельно.

Примеры:

• -i: pom — pomi (дерево — деревья), cal — cai (лошадь — лошади), tată — tați (отец — отцы), barcă — bărci (лодка — лодки);
• -uri: tren — trenuri (поезд — поезда), treabă — treburi (работа — работы), cort — corturi (палатка — палатки);
• -e: pai — paie (солома/соломинка — соломы/соломинки), masă — mese (стол -столы), teatru — teatre (театр — театры), muzeu — muzee (музей — музеи);
• -le: stea — stele (звезда — звёзды), cafea — cafele (кофе), pijama — pijamale (пижама — пижамы).

Падеж

Румынский язык унаследовал из латинского пять падежей: именительный, родительный, дательный, винительный и звательный. Этим он отличается от остальных романских, где падежей не осталось. Морфологически формы именительного и винительного падежа у существительных полностью совпадают, так же как и формы родительного и дательного падежа (эти пары отличны в личных местоимениях). Звательный падеж используется гораздо реже, так как сфера его употребления ограничивается существительными, обозначающими людей или предметы, к которым обычно обращаются напрямую. Кроме того, звательный падеж у существительных часто заменяется именительным.

Родительно-дательная форма может быть получена из номинативного. Если существительное имеет при себе какое-либо определение помимо определенного артикля то аффиксы родительно-дательного падежа присоединяются к этому определению, а не к существительному например un băiat — unui băiat (мальчик/мальчику); для существительных женского рода форма, используемая в единственном числе, чаще всего идентична форме множественного числа, например o carte — unei cărți — două cărți (книга-/к книги — две книги). Точно так же, если существительное определено определенным артиклем (энклитическое на румынском языке, посмотрите, что секция), маркер родительно-дательного падежа добавлется в конце существительного вместе с артиклем, например băiatul — băiatului (мальчик-/к мальчика), cartea — cărții (книга-/к книги). Мужские имена собственные, обозначающие людей, формируют родительно-дательный падеж, помещая артикль lui перед существительным: lui Brâncuși (/к Brâncuși); то же самое относится к женским именам только, когда у них нет типично женского окончания: lui Carmen.

В обычных генетивных фразах, таких как numele trandafirului (Имя розы), родительный падеж распознается только по определенному окончанию (-lui в этом примере), и нет никакой необходимости в других словах. Однако в других ситуациях, если существительное, измененное маркером родительного падежа, неопределенно в своей принадлежности к родительному падежу, требуется генитивный артикль. Например: câteva opere ale scriitorului (некоторые работы писателя).

В румынском языке слова в дательном падеже демонстрируют удвоение подобно испанскому языку, в котором существительное в дательном падеже удваивается местоимением. Положение этого местоимения в предложении зависит от наклонения и времени глагола. Например, в предложении Le dau un cadou părinților (я делаю подарок [своим] родителям), местоимение le удваивает существительное părinților, не принося дополнительной информации.

Как определено выше, у звательного падежа в румынском языке есть специальная форма для большинства существительных. В современном румынском языке существует тенденция в использовании форм именительного падежа. Традиционный звательный падеж сохраняется в неофициальной речи, или жителями сельской местности, в то время как большинство городских жителей воздерживаются от его использования, из-за того что данная форма воспрнимается ими как грубое просторечие. Формы образования звательного падежа следующие. (Обратите внимание на то, что у звательного падежа нет определенных и неопределенных форм. Показанные ниже правила применимы для неопределенной формы существительных):

• Существительные и имена собственные женского рода

единственного числа, которые оканчиваются на безударные -ă/-a принимают окончание -o e.g.fată → fato (девочка!). _{Хотя некоторые распространенные формы множественного числа отличаются: Maria → Mărie! (Мария!).}

• Существительные женского рода единственного числа, которые оканчиваются на безударный -e принимают окончание -eo e.g. punte → punteo!(Мост!). _{Иногда , e отбрасывается совсем.}
• Существительные женского рода единственного числа, которые оканчиваются на ударный -a принимают окончание -auo e.g. nuia → nuiauo! (Палка!).
• Существительные мужского и среднего рода единственного числа, которые оканчиваются на согласный, принимают окончание - ule e.g. băiat →băiatule! (мальчик!). _{Звательный падеж для одушевленных существительных иногда образуется как если бы это существительное было именем собственным: băiat →băiete!}
• Существительные мужского и среднего рода единственного числа, которые оканчиваются на безударный -e/-ă не принимают дополнительных окончаний (-Ø) e.g.frate → frate! (Брат!).
• Мужские имена собственные принимают окончание -e e.g. Ștefan → Ștefane! (Стефан!). В _{некоторых словах также происходят чередования гласных (Ion → Ioane! John!).}
• Все существительные множественного числа принимают окончание -lor e.g. mere → merelor! (Яблоки!).

Вот несколько примеров полного склонения имени существительного

Склонение с определенным артиклем

Род	Мужской род		Женский род		Средний род
Падеж/Число	ед.ч.	мн.ч.	ед.ч.	мн.ч.	ед.ч.	мн.ч.
Именительный/Винительный	băiatul	băieții	mamă	mamele	oul	ouăle
Родительный/Дательный	băiețului	băieților	mamei	mamelor	oului	ouălor

Склонение без определенного артикля

Род	Мужской род		Женский род		Средний род
Падеж/Число	ед.ч.	мн.ч.	ед.ч.	мн.ч.	ед.ч.	мн.ч.
Именительный/Винительный	un băiat	niște/unii băieți	o mamă	niște/unele mame	un ou	niște/unele ouă
Родительный/Дательный	unui băiat	unor băieți	unei mame	unor mame	unui ou	unor ouă

Определенный артикль

Род	Мужской род		Женский род
Падеж/Число	ед.ч.	мн.ч.	ед.ч.	мн.ч.
Именительный/Винительный	-ul/-l	-i	-a	-le
Родительный/Дательный	-lui	-lor	-i	-lor

Неопределенный артикль

Род	Мужской род		Женский род
Падеж/Число	ед.ч.	мн.ч.	ед.ч.	мн.ч.
Именительный/Винительный	un	niște/unii	o	niște/unele
Родительный/Дательный	unui	unor	unei	unor

Глагол

Глагол в румынском языке отличается большим разнообразием аналатических и синтетических форм. В отличие от других романских языков, чистый инфинитив на -re подвергся полной субстантивации и его место заняла усечённая форма с предлогом а: dare > a da; credere > a credea.

Славянский период

Первое письменное свидетельство народной латыни, на которой говорили в Средние века на Балканах, принадлежит византийскому летописцу Феофану Исповеднику, жившему в VI веке н. э. Это свидетельство посвящено военной экспедиции против аваров, когда влахский погонщик мулов, сопровождающий византийскую армию, заметил, как с одного из животных падает груз, и закричал своему спутнику: «Torna, torna, fratre» («Поворачивай, поворачивай, брат»).

Переселение славян в VII—IX веках стало вторым центральным моментом в формировании румынского языка. Миграции славян на территорию Византийской империи были довольно массовыми и привели к постепенной славянизации центральных регионов Балкан. В итоге неславянское население сохранилось лишь на периферии полуострова (крайнем юге — греки и албанцы и крайнем севере — предки современных румын — валахи). Этот факт массовой славянизации населения довольно удивителен сам по себе, поскольку официальным языком империи стал греческий язык, имевший богатую историю и литературную традицию. Хотя им и владела значительная часть населения к югу от Дуная, греческий язык так и не стал родным для большинства населения полуострова, а его сфера применения с каждым столетием постепенно сужалась, пока он не оказался под угрозой вытеснения турецким языком в конце средневекового периода. Ещё более современных лингвистов и историков удивляет другой факт: как известно, славяне двигались на территорию Балкан со стороны украинских Карпат и Прикарпатья, то есть с севера на юг. Но чем тогда объяснить стойкое сохранение романоязычного населения именно к северу, а не к югу от Дуная, где оно было большей частью ассимилировано? Так или иначе славянское население подобно германцам в Западной Римской империи быстро включается в политическую, экономическую и культурную жизнь Византийской империи и Балканского полуострова. Славяне предпринимают активные и довольно успешные попытки создания собственной государственности, возникает Первое Болгарское царство, ведущее активную аннексию земель бывших империй. Причём в отличие от варварских королевств запада Болгарское царство формируется именно славянским большинством (с тюркской знатью), а официальным языком становится старославянский язык (а не латынь), для которого была введена кириллица. Более того, в ходе славянских миграций значительная часть славян транзитом проходит по территории бывшей Дакии, селится на ней, о чём свидетельствуют многочисленные славянские топонимы на территории Румынии и Молдовы, вступает в тесные контакты с местным романским населением.

По мере расширения славянского ареала на юге Европы влияние славянского языка становится всеобъемлющим и ощущается на всех уровнях балканской латыни, которая окончательно изолируется от общероманского ареала и интенсивно контактирует со славянами и славянской речью. Процесс языковой интерференции, видимо, принимает размах массового двуязычия, которым охвачено до половины романоязычного населения в силу экономического и военно-политического господства славян. Сходная ситуация наблюдается и в Западной Романии, где, скажем, преобладающее галло-римское население проживает в условиях безраздельного господства германского меньшинства, установившего к тому же и систему дискриминационно-сегрегационных законов. Подобных крайностей в Дакии не наблюдается, и интеграция носит довольно мирный характер, хотя сферы хозяйственной специализации славянской и романской групп продолжают отличаться. Характерно, что на первом этапе интеграционный процесс на Балканах носит явно односторонний характер, то есть романоязычное население в местах дисперсного проживания к югу от Дуная быстро ассимилируется, и даже там, где оно абсолютно преобладает, славянские элементы значительны из-за того, что большая часть населения так или иначе знакома со славянской речью, особенно со славянской лексикой. В то же время в славянской речи прямого романского влияния значительно меньше. Инновации в славянских языках возникают, в основном, при опосредованном влиянии Балканского языкового союза в целом, куда входят также греческий и албанский языки.

Во времена Великого переселения народов языковая картина Балкан сильно меняется. На смену упрощённой греко-латинской картине периода поздней античности с мощным иллирийским субстратом приходит пора господства славянской речи, а затем интенсивно внедряются и тюркские наречия. Балканская латынь, и особенно греческий, оттесняются на периферию полуострова.

В конце X века население молдавских земель приняло христианство одновременно с принятием христианства в Древнерусском государстве. С этих пор славянский язык вплоть до середины XVII в. стал языком официальной переписки и церковным языком не только на территории Молдавии, но и на территории Валахии и Трансильвании.

В конце средневекового периода языковые ареалы начинают формировать устойчивые границы. Так, большая часть романоязычного населения к югу от Дуная ассимилируется. К северу от Дуная начинает набирать силу обратный процесс. Так, после тюркских нашествий, наводнивших Дикое поле и Северное Причерноморье и подчинивших Русь, а также после захвата венграми среднего течения Дуная приток славян на Балканы прекращается. Часть из них, к примеру тиверцы, проживавшие в междуречье Днестра и Прута, оказавшись в изоляции, начинает активно контактировать с романоязычными валахами к западу. Многие из них предпринимают попытки овладеть романской речью, перестраивая её на свой лад. Так, в румынском получает распространение йотизация начального [e], нехарактерная для других романских языков: ср.: исп. el /эль/, но румынское el /ел/ — «он», исп. esta /эста/, но румынское este /есте/ — «есть». Продолжается процесс массового калькирования синтаксиса и лексики по славянским моделям. Так, румынское слово fiecare /фиэкаре/ — «каждый» — дословная калька по типу укр. будь-який — «какой-нибудь». В области синтаксиса нельзя не заметить продолжающийся параллелизм славянской и румынской конструкций, обозначающих внутренние состояния: mi-e frig /мь-е фриг/ — «мне холодно», mi-e frică /мь-е фрикэ/ — «мне страшно» вместо типичных западных, вроде исп. tengo miedo (букв. «имею страх»). Постепенно большая часть тиверцев усваивает романскую речь, но оставляет в ней следы. Влияние балканского языкового союза накладывает ещё больший отпечаток. Так возникает проторумынский язык, на основе которого впоследствии складывается письменный и устный старорумынский язык.

Славянизмы

Влияние южнославянских наречий приводит к коренному перелому внутреннего строя балканской латыни. Даже в Салониках — втором по величине и значению городе Византийской империи, оставшемся под её властью, — значительная часть населения — славяне. Влияние Руси, Византии, Болгарии заставляло знать вести общение и деловую переписку, используя славянские языки. Известно, что Стефан Великий разговаривал с польским послом самостоятельно, без переводчика, об отобранной у поляков территории. Миграции славян и распространение старославянского языка в Дакии поначалу привели к прекращению действия языковых законов балканской латыни, действовавших до этого. Так, ротацизм интервокального л потерял свою актуальность, поскольку он был чужд речи славян. Поздние заимствования типа слав. сила → silă /силэ/ «насилие» уже не превращаются в гипотетическое «сирэ» как того требовали тенденции в балканской латыни (по аналогии с лат. solis → soare /соаре/ «солнце» в исконной лексике). По мере расширения славянского ареала на юге Европы влияние славянского языка становится всеобъемлющим и ощущается на всех уровнях балканской латыни, которая окончательно изолируется от общероманского ареала и интенсивно контактирует со славянской речью, постепенно эволюционируя в проторумынский язык.

В фонетике влияние славян приводит к развитию не только к позиционной палатализации согласных (лат. oculus → ochi /окь/ «глаз»), но и смыслоразличительной палатализации путём переозвучивания латинских морфем (лат. lupi → lupii /лупий/ — «волки»). Общая артикуляция речи постепенно ослабевает и более не имеет такого напряжённого ударного характера, как во французском или испанском языках. Развиваются и окончательно закрепляются нейтральные среднеязычные /э/ и /ы/, не характерные для других романских языков. При славянском влиянии восстанавливается согласный [х] с жёсткой нетипично романской фрикацией: hulub /хулуб/ — «голубь». Тем не менее, сохраняется типичная для других романских языков связь слов в единый речевой поток при некоторой модификации интонационного рисунка на манер славянской речи.

Славянские языки приостанавливают процесс распада падежных флексий имён существительных, сохранив пять флексий народной латыни (фактически — три), в то время как на западе они исчезают полностью. Славянское влияние также приостанавливает позднероманский распад среднего рода на мужской и женский и закрепляет его в качестве отдельной категории существительных.

• лат. ovum → ou /оу/ — «яйцо», но исп. huevo (муж. род)

В области морфологии балканской латыни происходит настоящая революция, поскольку славянские аффиксы становятся неотъемлемой частью румынского словообразования и переплетаются с романской лексикой:

• -ица (рус. девица, львица) → iță /ицэ/: poartă /поартэ/ «ворота» → portiță /портицэ/ «калитка»
• -ка (рус. румынка, цыганка) → că /кэ/: țigan /циган/ «цыган» → țigancă /циганкэ/ «цыганка», lup /луп/ «волк» → lupoaică /лупоайкэ/ «волчица»
• не- (рус. нехороший, незатейливый): bun /бун/ «хороший» → nebun /небун/ — «сумасшедший»
• рас-/раз- (рус. разбойник, рассада): război /рэзбой/ — «война»
• -ник (рус. сапожник) → războinic /рэзбойник/ — «воин»

А романские аффиксы in- / im-, -re инфинитива присоединяются к славянским корням: bolnav /болнав/ — «больной» → îmbolnăvire /ымболнэвире/ — «болезнь», a iubi /юби/ — «любить» → iubire /юбирe/ — «любовь». Таким образом, границы между исконной и заимствованной лексикой постепенно стираются.

В плане синтаксиса славянские конструкции оказывают влияние на румынский:

Mi-e cald /мь-е калд/ или mi-e bine /мь-е бине/ являются кальками славянских «мне жарко» или «мне хорошо» и отклоняются от типично романской, ср.: исп. yo estoy bien.

Лексика

По состоянию на 1968 год, славянизмы на территории Бессарабии составляли около 20 % лексики разговорного румынского языка, в том числе около 2/3 всей заимствованной лексики. В письменной и научной речи их доля была несколько ниже — около 10 % вследствие большей частотности латинизмов и галлицизмов, массово введённых в конце XIX — начале XX веков. Обширные пласты славянской лексики стали неотъемлемой частью румынского словарного состава, равномерно распределившись по всем сферам жизнедеятельности человека:

• Существительные:
  • укр. тато → tată /татэ/ — «отец»
  • невеста → nevastă /невастэ/; в том числе в этом значении используется румынское mireasă /мирясэ/.
  • сковорода → scovardă /сковардэ/; в том числе в этом значении используется румынское tigaie /тигайе/.
  • плуг → plug /плуг/
  • болото → baltă /балтэ/
  • разбой → război /рэзбой/ — «война»
  • приятный → prieten /приетен/ — «друг»
  • насыпать → nisip /нисип/ — «песок»
  • князь → cneaz /княз/
  • поп → popă /попэ/
  • боб → bob /боб/ — «зерно»
  • тайна → taină /тайнэ/
  • боярин → boier /боер/
  • укр. гуска → gâscă /гыскэ/ — «гусыня»
• Глаголы:
  • надеяться → a nădăjdui /а нэдэждуи/
  • читать → a citi /а чити/
  • любить → a iubi /а юби/
  • платить → a plăti /а плэти/
• Характерной чертой румынского, особенно на территории Бессарабии, является его утрата исконных романских корней для описания эмоциональных, психологических и других качеств человека, замещённых славянизмами:
  • сербохорв. драг «дорогой» → drag /драг/
  • сербохорв. прост «глупый» → prost /прост/
  • разбойный → războinic /рэзбойник/ — «воин»
  • весёлый → vesel /весел/
  • сербохорв. вредан «полезный» → vrednic /вредник/ — «усердный» / «способный» / «достойный»
  • жалкий → jalnic /жалник/
  • болг. чист «честный» → cinstit /чинстит/
  • сербохорв. слаб «худой» → slab /слаб/
  • болг. болнав «больной» → bolnav /болнав/
  • милый → milă /милэ/ — «жалость»
  • грозный → groaznic /гроазник/
  • богатый → bogat /богат/
  • голый → gol /гол/
  • любить, любовь → a iubi /а юби/, iubire /юбире/ вместо классических западных amare и amor
• Также выделяется интересная в этнографическом контексте категория заимствованных из славянского языка глаголов действия:
  • ловить → a lovi /а лови/ — «ударить»
  • избивать → a izbi /а изби/ — «ударять», «толкать»
  • гнать → a goni /а гони/ — «гнать», «преследовать», «изгонять»

Особая категория славянских заимствований — лексика, относящаяся к православным обрядам. Хотя валахи стали христианами ещё во времена поздней Римской империи, намного раньше славян (см., например, церковь — biserică — от лат. basilica), православный обряд закрепился здесь уже в Средние века вместе с церковнославянским языком, используемым в богослужении. Поэтому уже в 1400 году Григориу Цымвлах ведёт проповеди на румынском языке. Более поздние церковные книги, к примеру Евангелие 1574 года (находится в Лондонском музее), написано на румынском языке и даёт возможность оценить, существовали ли какие-либо заимствования. Некоторые слова, заимствованные, как считают, у славян:

• избавить → a izbăvi /а избэви/; в этом же значении используется «a scapa» — румынское слово, присутствует в Евангелии 1574 года.
• вечность → veșnicie /вешничие/; в этом же значении используется «eternitate».
• святой → sfânt /сфынт/; существуют сомнения в заимствовании.
• служить → a sluji /а служи/; в этом же значении используется румынское «a servi», присутствует в письмах господарей.
• служба → slujbă /службэ/; в этом же значении используется румынское «serviciu», употреблялось в канцелярии Стефана Великого.
• рай → rai /рай/; существуют сомнения в заимствовании.
• ад → iad /яд/; существуют сомнения в заимствовании.
• пророк → proroc /пророк/.
• поп → popă /попэ/; существует версия, что слово пришло из Православной Византии.

Утраченная лексика и архаизмы

Как уже отмечено выше, в румынском языке оказываются утрачены и замещены славянизмами либо переосмысляются многие лексемы из «базового» словника, такие как amare, amor, amicus, mundus, centum, cor, grandis, pater и т. п.:

• любить, любовь → a iubi /а юби/, iubire /юбире/, вместо классических западных amare и amor
• приятель → prieten /приетен/ — «друг», вместо классического западного amicus
• сто → sută /сутэ/, вместо классического западного centum
• серб. тата → tată /татэ/ — «отец», вместо pater (но patrie /патрие/ — «Родина»)
• слово lume /луме/ от лат. luminis — «свет» было калькировано по смыслу со славянского «свет» (в значении «мир»)
• латинское слово cor «сердце» не сохранилось, а было заменено на inimă /инимэ/ в значении «сердце» — от лат. anima «душа»
• румынское же новообразование suflet /суфлет/ — «душа» является переосмысленной калькой со славянского слова «дуть» (a sufla /а суфла/), и образованного от него слова «душа».

Вместе с тем румынский — единственный романский язык, сохранивший исконно латинскую лексему albus → alb /алб/ — «белый», в то время как остальные романские языки заменили её на германизм: ср. исп. blanco, порт. branco, итал. bianco, фр. blanc.

Там, где прямые заимствования угрожали исчезновением самого романского наречия Балкан, романоязычное население прибегало к помощи ка́лек: заимствованию славянских конструкций и приспособлению их для романской лексики. Это особенно касается числительных от 11 до 20:

• Так, славянское «двенадцать» было сначала осмыслено романоязычным населением как два-над-цать, то есть два-над-десятью, а затем буквально переведено в соответствующие латинские: dos + super + decem, развившись затем в două + spre + zece → douăsprezece /доуэспрезече/ вместо типичного на западе исп. doce, порт. doze, итал. dodici, фр. douze, произошедших от лат. duodecim.
• Подобным же образом, после утраты латинского корня viginti (20), от которого произошли исп. veinte, порт. vinte, итал. venti, фр. vingt, румынский прибегнул к кальке славянизма двадцать → два-дцать → два десятка → лат. dos + deci → două + zece → douăzeci /доуэзечь/.
• Славянское влияние в раннесредневековой Дакии было настолько сильным, что славянская утвердительная частица «да» перешла в этом же значении в проторумынский и вызвала смещение исконных лексических единиц. Латинская частица sic — «так», так же, как и на западе, развила в балканской латыни значение «да» в форме și /ши/. Однако после заимствования собственно славянского корня и под влиянием синонимичного славянского значения частицы «да», употребляемой в значении «и», слово și приняло на себя значение «и». Чтобы избежать омонимии с si (как в испанском, французском и итальянском языках) латинское si — «если» превратилось в Дакии в să /сэ/ — «чтобы» и стало неотъемлемой частью структуры формирования конъюктива.

Иноязычные влияния

Помимо иллирийского субстрата и южнославянского суперстрата, балканская латынь интенсивно контактировала и со значительным количеством других языков (см. адстрат), многие из которых не являются даже индоевропейскими, что объясняется особой географией Дакии. В отличие от Испании, Италии и даже Франции, ограниченных в основном океанами и морями, большая часть границ Дакии и Румынии — сухопутные. В целом, в разговорном румынском исконно-романские лексемы (не считая поздних латинизмов) составляют не более половины всего словарного состава, что, однако, отчасти компенсируется их большей частотностью по сравнению с заимствованной лексикой. В прошлом важную роль в регионе играл греческий язык. Валашские пастухи, кочуя по предгорьям Карпат и Балкан, контактировали даже с носителями польского, словацкого, чешского, албанского, итальянского, далматинского, хорватского и словенского языков. В настоящее время румынское языковое пространство граничит с венгерским, украинским, русским, болгарским, сербским, гагаузским, турецким, цыганским и немецким языковыми ареалами и анклавами, из которых в румынский проникло множество заимствований:

Греческий

• греч. όφελος /офелос/ — «польза» → folos /фолос/ — «польза»
• греч. μπουζουνάρα /бузунара/ → buzunar /бузунар/ — «карман»
• греч. πρόσφατος /просфатос/ → proaspăt /проаспэт/ — «свежий»
• греч. κυτίον /кутион/ → cutie /кутие/ — «коробка»
• греч. χαρτί /харти/ → hârtie /хыртие/ — «бумага»

Венгерский

• венг. város → oraș /ораш/ — «город»
• венг. költeni → a cheltui /а келтуи/ — «тратить»
• венг. fogadni → a făgădui /а фэгэдуи/ — «обещать»
• венг. menteni → a mântui /а мынтуи/ — «спасти (церк.)»

Турецкий

• тур. kahve → cafea /кафя/ — «кофе»
• тур. pabuç → papuc /папук/ — «сапог», «ботинок»
• тур. çorba → ciorbă /чорбэ/ — «суп», «чорба»
• тур. çoban → cioban /чобан/ — «пастух», «чабан»

Немецкий

• нем. Kartoffel → cartof /картоф/ — «картофель»
• нем. Bier → bere /бере/ — «пиво»
• нем. Schraube → șurub /шуруб/ — «шуруп»
• нем. Turm → turn /турн/ — «башня»

Французский

Значительное количество галлицизмов закрепилось в румынском языке в конце XIX века благодаря литературной деятельности румынских писателей. Среди них:

• фр. chomage → şomaj /шомаж/ — «безработица»
• фр. gare → gară /гарэ/ — «вокзал»

Пуризм и релатинизация

В XIX веке французский язык являясь языком международного общения и дипломатии, приобретает популярность и в Румынии. Значительная часть румынской интеллигенции перебирается в Париж. Начинается период активной языковой коррекции румынского языка, из которого вытесняются славянские лексемы и вводятся новые французские, латинские и итальянские корни. Начинается период пуризма и релатинизации (см. Галлизация).

В лексику румынского в XIX—XX веке было введено значительное количество научных латинизмов. О массовой латинизации в то время профессор А. Яцимирский писал: «Каждое новое румынское слово, вместе с отысканным для него соответствующим латинским считалось националистическим подвигом историка-филолога». Многие новые румынские слова латинского происхождения почти не известны народным говорам, которые в этом значении имеют славянские слова. В западно-романском ареале этот процесс никогда не прекращался, а потому имел более естественный характер. В Румынии он привёл к увеличению стилистического разрыва между устной и письменной речью, правда, большая часть латинизмов была усвоена довольно быстро, хотя и привела к образованию славяно-романских и румыно-латинских языковых дублетов:

Славяно-латинские дублеты

Несколько примеров слов-дублетов славянского и латинского происхождения:

• Славянского происхождения: nădejde /нэдежде/ — «надежда». Эквивалент латинского происхождения: speranță /сперанцэ/, .
• Славянского происхождения: vreme /време/ — «время» либо «погода». Эквивалент латинского происхождения: timp /тимп/.
• Славянского происхождения: milostiv /милостив/ — «милосердный». Эквивалент латинского происхождения: îndurător /ындурэтор/.
• Славянского происхождения: războinic /рэзбойник/ — «воин» (от слова război /рэзбой/ — война). Эквивалент латинского происхождения: militar /милитар/ — «воин», «военный».

Повторные латинские заимствования

Одно из слов, сильно видоизменённое в результате фонетических языковых законов и лексических переосмыслений, дополняется заново заимствованным из латыни словом для описания современных реалий и располагается с ним как бы в одном гнезде.

• gheață /гяцэ/ — «лёд» → glacial /глачиал/ — «ледниковый», «ледовый» (от лат. glacies)
• ager /аджер/ — «проницательный» → agil /аджил/ — «ловкий» (от лат. agilis)
• apă /апэ/ — «вода» → acvatic /акватик/ — «водный» (от лат. aqua)
• drept /дрепт/ — «правый», «прямой» → direct /директ/ — «прямой» (от лат. directus)
• a auzi — «слышать» → a audia — «прослушивать [напр. радиопередачу]» (от лат. audire)

См. также

• Румынский алфавит
• Румынская кириллица
• Молдавский язык

Литература

• Лухт Л. И., Нарумов Б. П. Румынский язык // Языки мира. Романские языки. — М.: Academia, 2001. — С. 574—626. — 722 с. — ISBN 5-87444-016-X.
• Румынский язык // Большая советская энциклопедия : [в 30 т.] / гл. ред. А. М. Прохоров. — 3-е изд. — М. : Советская энциклопедия, 1969—1978.</span>
• [www.krugosvet.ru/enc/gumanitarnye_nauki/lingvistika/RUMINSKI_YAZIK.html Румынский язык] — статья из энциклопедии «Кругосвет», (1968 год)
• [slovari.yandex.ru/~%D0%BA%D0%BD%D0%B8%D0%B3%D0%B8/%D0%9B%D0%B8%D1%82.%20%D1%8D%D0%BD%D1%86%D0%B8%D0%BA%D0%BB%D0%BE%D0%BF%D0%B5%D0%B4%D0%B8%D1%8F/%D0%A0%D1%83%D0%BC%D1%8B%D0%BD%D1%81%D0%BA%D0%B8%D0%B9%20%D1%8F%D0%B7%D1%8B%D0%BA/ Румынский язык] — статья из Литературной энциклопедии 1929—1939 (автор — М. Сергиевский)
• Русу, Валериу; Маттей-Русу, Романица. Румынский язык. Том 1: Язык. Литература. Цивилизация. / Перевод с франц. Алекса Гэинэ и Иона Бэрбуцэ. — Chişinău: Grai şi suflet, 1997. — 212 с.
• Русу, Валериу; Маттей-Русу, Романица. Румынский язык. Том 2: Слова и изображения. / Перевод с франц. — Chişinău: Grai şi suflet, 1997. — 228 с.
• Mioara Avram, Marius Sala. [books.google.co.jp/books?id=igTFQgAACAAJ Энциклопедия романских языков] = Enciclopedia limbilor romanice / Marius Sala. — Editura Ştiiţifică şi Enciclopedică, 1989. — P. 335. — ISBN 9732900431.

Ссылки

В Викисловаре список слов румынского языка содержится в категории «Румынский язык»

• [dexonline.ro/ Онлайн-версия словаря «Dicționarul explicativ al limbii române»]
• [swamper.nm.ru/romana/ Румынский язык в Интернете] — подборка ссылок.
• [www.constcourt.md/libview.php?l=ro&idc=7&id=512&t=/Prezentare-generala/Serviciul-de-presa/Noutati/Textul-Declaratiei-de-Independenta-prevaleaza-in-raport-cu-textul-Constitutiei-Sesizarile-nr-8b2013-si-41b2013 Limba oficială a Republicii Moldova este limba română, şi nu «limba moldovenească în baza grafiei latine»]

Отрывок, характеризующий Румынский язык

Необычайно странно было Балашеву, после близости к высшей власти и могуществу, после разговора три часа тому назад с государем и вообще привыкшему по своей службе к почестям, видеть тут, на русской земле, это враждебное и главное – непочтительное отношение к себе грубой силы.
Солнце только начинало подниматься из за туч; в воздухе было свежо и росисто. По дороге из деревни выгоняли стадо. В полях один за одним, как пузырьки в воде, вспырскивали с чувыканьем жаворонки.
Балашев оглядывался вокруг себя, ожидая приезда офицера из деревни. Русские казаки, и трубач, и французские гусары молча изредка глядели друг на друга.
Французский гусарский полковник, видимо, только что с постели, выехал из деревни на красивой сытой серой лошади, сопутствуемый двумя гусарами. На офицере, на солдатах и на их лошадях был вид довольства и щегольства.
Это было то первое время кампании, когда войска еще находились в исправности, почти равной смотровой, мирной деятельности, только с оттенком нарядной воинственности в одежде и с нравственным оттенком того веселья и предприимчивости, которые всегда сопутствуют началам кампаний.
Французский полковник с трудом удерживал зевоту, но был учтив и, видимо, понимал все значение Балашева. Он провел его мимо своих солдат за цепь и сообщил, что желание его быть представленну императору будет, вероятно, тотчас же исполнено, так как императорская квартира, сколько он знает, находится недалеко.
Они проехали деревню Рыконты, мимо французских гусарских коновязей, часовых и солдат, отдававших честь своему полковнику и с любопытством осматривавших русский мундир, и выехали на другую сторону села. По словам полковника, в двух километрах был начальник дивизии, который примет Балашева и проводит его по назначению.
Солнце уже поднялось и весело блестело на яркой зелени.
Только что они выехали за корчму на гору, как навстречу им из под горы показалась кучка всадников, впереди которой на вороной лошади с блестящею на солнце сбруей ехал высокий ростом человек в шляпе с перьями и черными, завитыми по плечи волосами, в красной мантии и с длинными ногами, выпяченными вперед, как ездят французы. Человек этот поехал галопом навстречу Балашеву, блестя и развеваясь на ярком июньском солнце своими перьями, каменьями и золотыми галунами.
Балашев уже был на расстоянии двух лошадей от скачущего ему навстречу с торжественно театральным лицом всадника в браслетах, перьях, ожерельях и золоте, когда Юльнер, французский полковник, почтительно прошептал: «Le roi de Naples». [Король Неаполитанский.] Действительно, это был Мюрат, называемый теперь неаполитанским королем. Хотя и было совершенно непонятно, почему он был неаполитанский король, но его называли так, и он сам был убежден в этом и потому имел более торжественный и важный вид, чем прежде. Он так был уверен в том, что он действительно неаполитанский король, что, когда накануне отъезда из Неаполя, во время его прогулки с женою по улицам Неаполя, несколько итальянцев прокричали ему: «Viva il re!», [Да здравствует король! (итал.) ] он с грустной улыбкой повернулся к супруге и сказал: «Les malheureux, ils ne savent pas que je les quitte demain! [Несчастные, они не знают, что я их завтра покидаю!]
Но несмотря на то, что он твердо верил в то, что он был неаполитанский король, и что он сожалел о горести своих покидаемых им подданных, в последнее время, после того как ему ведено было опять поступить на службу, и особенно после свидания с Наполеоном в Данциге, когда августейший шурин сказал ему: «Je vous ai fait Roi pour regner a maniere, mais pas a la votre», [Я вас сделал королем для того, чтобы царствовать не по своему, а по моему.] – он весело принялся за знакомое ему дело и, как разъевшийся, но не зажиревший, годный на службу конь, почуяв себя в упряжке, заиграл в оглоблях и, разрядившись как можно пестрее и дороже, веселый и довольный, скакал, сам не зная куда и зачем, по дорогам Польши.
Увидав русского генерала, он по королевски, торжественно, откинул назад голову с завитыми по плечи волосами и вопросительно поглядел на французского полковника. Полковник почтительно передал его величеству значение Балашева, фамилию которого он не мог выговорить.
– De Bal macheve! – сказал король (своей решительностью превозмогая трудность, представлявшуюся полковнику), – charme de faire votre connaissance, general, [очень приятно познакомиться с вами, генерал] – прибавил он с королевски милостивым жестом. Как только король начал говорить громко и быстро, все королевское достоинство мгновенно оставило его, и он, сам не замечая, перешел в свойственный ему тон добродушной фамильярности. Он положил свою руку на холку лошади Балашева.
– Eh, bien, general, tout est a la guerre, a ce qu'il parait, [Ну что ж, генерал, дело, кажется, идет к войне,] – сказал он, как будто сожалея об обстоятельстве, о котором он не мог судить.
– Sire, – отвечал Балашев. – l'Empereur mon maitre ne desire point la guerre, et comme Votre Majeste le voit, – говорил Балашев, во всех падежах употребляя Votre Majeste, [Государь император русский не желает ее, как ваше величество изволите видеть… ваше величество.] с неизбежной аффектацией учащения титула, обращаясь к лицу, для которого титул этот еще новость.
Лицо Мюрата сияло глупым довольством в то время, как он слушал monsieur de Balachoff. Но royaute oblige: [королевское звание имеет свои обязанности:] он чувствовал необходимость переговорить с посланником Александра о государственных делах, как король и союзник. Он слез с лошади и, взяв под руку Балашева и отойдя на несколько шагов от почтительно дожидавшейся свиты, стал ходить с ним взад и вперед, стараясь говорить значительно. Он упомянул о том, что император Наполеон оскорблен требованиями вывода войск из Пруссии, в особенности теперь, когда это требование сделалось всем известно и когда этим оскорблено достоинство Франции. Балашев сказал, что в требовании этом нет ничего оскорбительного, потому что… Мюрат перебил его:
– Так вы считаете зачинщиком не императора Александра? – сказал он неожиданно с добродушно глупой улыбкой.
Балашев сказал, почему он действительно полагал, что начинателем войны был Наполеон.
– Eh, mon cher general, – опять перебил его Мюрат, – je desire de tout mon c?ur que les Empereurs s'arrangent entre eux, et que la guerre commencee malgre moi se termine le plutot possible, [Ах, любезный генерал, я желаю от всей души, чтобы императоры покончили дело между собою и чтобы война, начатая против моей воли, окончилась как можно скорее.] – сказал он тоном разговора слуг, которые желают остаться добрыми приятелями, несмотря на ссору между господами. И он перешел к расспросам о великом князе, о его здоровье и о воспоминаниях весело и забавно проведенного с ним времени в Неаполе. Потом, как будто вдруг вспомнив о своем королевском достоинстве, Мюрат торжественно выпрямился, стал в ту же позу, в которой он стоял на коронации, и, помахивая правой рукой, сказал: – Je ne vous retiens plus, general; je souhaite le succes de vorte mission, [Я вас не задерживаю более, генерал; желаю успеха вашему посольству,] – и, развеваясь красной шитой мантией и перьями и блестя драгоценностями, он пошел к свите, почтительно ожидавшей его.
Балашев поехал дальше, по словам Мюрата предполагая весьма скоро быть представленным самому Наполеону. Но вместо скорой встречи с Наполеоном, часовые пехотного корпуса Даву опять так же задержали его у следующего селения, как и в передовой цепи, и вызванный адъютант командира корпуса проводил его в деревню к маршалу Даву.


Даву был Аракчеев императора Наполеона – Аракчеев не трус, но столь же исправный, жестокий и не умеющий выражать свою преданность иначе как жестокостью.
В механизме государственного организма нужны эти люди, как нужны волки в организме природы, и они всегда есть, всегда являются и держатся, как ни несообразно кажется их присутствие и близость к главе правительства. Только этой необходимостью можно объяснить то, как мог жестокий, лично выдиравший усы гренадерам и не могший по слабости нерв переносить опасность, необразованный, непридворный Аракчеев держаться в такой силе при рыцарски благородном и нежном характере Александра.
Балашев застал маршала Даву в сарае крестьянскои избы, сидящего на бочонке и занятого письменными работами (он поверял счеты). Адъютант стоял подле него. Возможно было найти лучшее помещение, но маршал Даву был один из тех людей, которые нарочно ставят себя в самые мрачные условия жизни, для того чтобы иметь право быть мрачными. Они для того же всегда поспешно и упорно заняты. «Где тут думать о счастливой стороне человеческой жизни, когда, вы видите, я на бочке сижу в грязном сарае и работаю», – говорило выражение его лица. Главное удовольствие и потребность этих людей состоит в том, чтобы, встретив оживление жизни, бросить этому оживлению в глаза спою мрачную, упорную деятельность. Это удовольствие доставил себе Даву, когда к нему ввели Балашева. Он еще более углубился в свою работу, когда вошел русский генерал, и, взглянув через очки на оживленное, под впечатлением прекрасного утра и беседы с Мюратом, лицо Балашева, не встал, не пошевелился даже, а еще больше нахмурился и злобно усмехнулся.
Заметив на лице Балашева произведенное этим приемом неприятное впечатление, Даву поднял голову и холодно спросил, что ему нужно.
Предполагая, что такой прием мог быть сделан ему только потому, что Даву не знает, что он генерал адъютант императора Александра и даже представитель его перед Наполеоном, Балашев поспешил сообщить свое звание и назначение. В противность ожидания его, Даву, выслушав Балашева, стал еще суровее и грубее.
– Где же ваш пакет? – сказал он. – Donnez le moi, ije l'enverrai a l'Empereur. [Дайте мне его, я пошлю императору.]
Балашев сказал, что он имеет приказание лично передать пакет самому императору.
– Приказания вашего императора исполняются в вашей армии, а здесь, – сказал Даву, – вы должны делать то, что вам говорят.
И как будто для того чтобы еще больше дать почувствовать русскому генералу его зависимость от грубой силы, Даву послал адъютанта за дежурным.
Балашев вынул пакет, заключавший письмо государя, и положил его на стол (стол, состоявший из двери, на которой торчали оторванные петли, положенной на два бочонка). Даву взял конверт и прочел надпись.
– Вы совершенно вправе оказывать или не оказывать мне уважение, – сказал Балашев. – Но позвольте вам заметить, что я имею честь носить звание генерал адъютанта его величества…
Даву взглянул на него молча, и некоторое волнение и смущение, выразившиеся на лице Балашева, видимо, доставили ему удовольствие.
– Вам будет оказано должное, – сказал он и, положив конверт в карман, вышел из сарая.
Через минуту вошел адъютант маршала господин де Кастре и провел Балашева в приготовленное для него помещение.
Балашев обедал в этот день с маршалом в том же сарае, на той же доске на бочках.
На другой день Даву выехал рано утром и, пригласив к себе Балашева, внушительно сказал ему, что он просит его оставаться здесь, подвигаться вместе с багажами, ежели они будут иметь на то приказания, и не разговаривать ни с кем, кроме как с господином де Кастро.
После четырехдневного уединения, скуки, сознания подвластности и ничтожества, особенно ощутительного после той среды могущества, в которой он так недавно находился, после нескольких переходов вместе с багажами маршала, с французскими войсками, занимавшими всю местность, Балашев привезен был в Вильну, занятую теперь французами, в ту же заставу, на которой он выехал четыре дня тому назад.
На другой день императорский камергер, monsieur de Turenne, приехал к Балашеву и передал ему желание императора Наполеона удостоить его аудиенции.
Четыре дня тому назад у того дома, к которому подвезли Балашева, стояли Преображенского полка часовые, теперь же стояли два французских гренадера в раскрытых на груди синих мундирах и в мохнатых шапках, конвой гусаров и улан и блестящая свита адъютантов, пажей и генералов, ожидавших выхода Наполеона вокруг стоявшей у крыльца верховой лошади и его мамелюка Рустава. Наполеон принимал Балашева в том самом доме в Вильве, из которого отправлял его Александр.


Несмотря на привычку Балашева к придворной торжественности, роскошь и пышность двора императора Наполеона поразили его.
Граф Тюрен ввел его в большую приемную, где дожидалось много генералов, камергеров и польских магнатов, из которых многих Балашев видал при дворе русского императора. Дюрок сказал, что император Наполеон примет русского генерала перед своей прогулкой.
После нескольких минут ожидания дежурный камергер вышел в большую приемную и, учтиво поклонившись Балашеву, пригласил его идти за собой.
Балашев вошел в маленькую приемную, из которой была одна дверь в кабинет, в тот самый кабинет, из которого отправлял его русский император. Балашев простоял один минуты две, ожидая. За дверью послышались поспешные шаги. Быстро отворились обе половинки двери, камергер, отворивший, почтительно остановился, ожидая, все затихло, и из кабинета зазвучали другие, твердые, решительные шаги: это был Наполеон. Он только что окончил свой туалет для верховой езды. Он был в синем мундире, раскрытом над белым жилетом, спускавшимся на круглый живот, в белых лосинах, обтягивающих жирные ляжки коротких ног, и в ботфортах. Короткие волоса его, очевидно, только что были причесаны, но одна прядь волос спускалась книзу над серединой широкого лба. Белая пухлая шея его резко выступала из за черного воротника мундира; от него пахло одеколоном. На моложавом полном лице его с выступающим подбородком было выражение милостивого и величественного императорского приветствия.
Он вышел, быстро подрагивая на каждом шагу и откинув несколько назад голову. Вся его потолстевшая, короткая фигура с широкими толстыми плечами и невольно выставленным вперед животом и грудью имела тот представительный, осанистый вид, который имеют в холе живущие сорокалетние люди. Кроме того, видно было, что он в этот день находился в самом хорошем расположении духа.
Он кивнул головою, отвечая на низкий и почтительный поклон Балашева, и, подойдя к нему, тотчас же стал говорить как человек, дорожащий всякой минутой своего времени и не снисходящий до того, чтобы приготавливать свои речи, а уверенный в том, что он всегда скажет хорошо и что нужно сказать.
– Здравствуйте, генерал! – сказал он. – Я получил письмо императора Александра, которое вы доставили, и очень рад вас видеть. – Он взглянул в лицо Балашева своими большими глазами и тотчас же стал смотреть вперед мимо него.
Очевидно было, что его не интересовала нисколько личность Балашева. Видно было, что только то, что происходило в его душе, имело интерес для него. Все, что было вне его, не имело для него значения, потому что все в мире, как ему казалось, зависело только от его воли.
– Я не желаю и не желал войны, – сказал он, – но меня вынудили к ней. Я и теперь (он сказал это слово с ударением) готов принять все объяснения, которые вы можете дать мне. – И он ясно и коротко стал излагать причины своего неудовольствия против русского правительства.
Судя по умеренно спокойному и дружелюбному тону, с которым говорил французский император, Балашев был твердо убежден, что он желает мира и намерен вступить в переговоры.
– Sire! L'Empereur, mon maitre, [Ваше величество! Император, государь мой,] – начал Балашев давно приготовленную речь, когда Наполеон, окончив свою речь, вопросительно взглянул на русского посла; но взгляд устремленных на него глаз императора смутил его. «Вы смущены – оправьтесь», – как будто сказал Наполеон, с чуть заметной улыбкой оглядывая мундир и шпагу Балашева. Балашев оправился и начал говорить. Он сказал, что император Александр не считает достаточной причиной для войны требование паспортов Куракиным, что Куракин поступил так по своему произволу и без согласия на то государя, что император Александр не желает войны и что с Англией нет никаких сношений.
– Еще нет, – вставил Наполеон и, как будто боясь отдаться своему чувству, нахмурился и слегка кивнул головой, давая этим чувствовать Балашеву, что он может продолжать.
Высказав все, что ему было приказано, Балашев сказал, что император Александр желает мира, но не приступит к переговорам иначе, как с тем условием, чтобы… Тут Балашев замялся: он вспомнил те слова, которые император Александр не написал в письме, но которые непременно приказал вставить в рескрипт Салтыкову и которые приказал Балашеву передать Наполеону. Балашев помнил про эти слова: «пока ни один вооруженный неприятель не останется на земле русской», но какое то сложное чувство удержало его. Он не мог сказать этих слов, хотя и хотел это сделать. Он замялся и сказал: с условием, чтобы французские войска отступили за Неман.
Наполеон заметил смущение Балашева при высказывании последних слов; лицо его дрогнуло, левая икра ноги начала мерно дрожать. Не сходя с места, он голосом, более высоким и поспешным, чем прежде, начал говорить. Во время последующей речи Балашев, не раз опуская глаза, невольно наблюдал дрожанье икры в левой ноге Наполеона, которое тем более усиливалось, чем более он возвышал голос.
– Я желаю мира не менее императора Александра, – начал он. – Не я ли осьмнадцать месяцев делаю все, чтобы получить его? Я осьмнадцать месяцев жду объяснений. Но для того, чтобы начать переговоры, чего же требуют от меня? – сказал он, нахмурившись и делая энергически вопросительный жест своей маленькой белой и пухлой рукой.
– Отступления войск за Неман, государь, – сказал Балашев.
– За Неман? – повторил Наполеон. – Так теперь вы хотите, чтобы отступили за Неман – только за Неман? – повторил Наполеон, прямо взглянув на Балашева.
Балашев почтительно наклонил голову.
Вместо требования четыре месяца тому назад отступить из Номерании, теперь требовали отступить только за Неман. Наполеон быстро повернулся и стал ходить по комнате.
– Вы говорите, что от меня требуют отступления за Неман для начатия переговоров; но от меня требовали точно так же два месяца тому назад отступления за Одер и Вислу, и, несмотря на то, вы согласны вести переговоры.
Он молча прошел от одного угла комнаты до другого и опять остановился против Балашева. Лицо его как будто окаменело в своем строгом выражении, и левая нога дрожала еще быстрее, чем прежде. Это дрожанье левой икры Наполеон знал за собой. La vibration de mon mollet gauche est un grand signe chez moi, [Дрожание моей левой икры есть великий признак,] – говорил он впоследствии.
– Такие предложения, как то, чтобы очистить Одер и Вислу, можно делать принцу Баденскому, а не мне, – совершенно неожиданно для себя почти вскрикнул Наполеон. – Ежели бы вы мне дали Петербуг и Москву, я бы не принял этих условий. Вы говорите, я начал войну? А кто прежде приехал к армии? – император Александр, а не я. И вы предлагаете мне переговоры тогда, как я издержал миллионы, тогда как вы в союзе с Англией и когда ваше положение дурно – вы предлагаете мне переговоры! А какая цель вашего союза с Англией? Что она дала вам? – говорил он поспешно, очевидно, уже направляя свою речь не для того, чтобы высказать выгоды заключения мира и обсудить его возможность, а только для того, чтобы доказать и свою правоту, и свою силу, и чтобы доказать неправоту и ошибки Александра.
Вступление его речи было сделано, очевидно, с целью выказать выгоду своего положения и показать, что, несмотря на то, он принимает открытие переговоров. Но он уже начал говорить, и чем больше он говорил, тем менее он был в состоянии управлять своей речью.
Вся цель его речи теперь уже, очевидно, была в том, чтобы только возвысить себя и оскорбить Александра, то есть именно сделать то самое, чего он менее всего хотел при начале свидания.
– Говорят, вы заключили мир с турками?
Балашев утвердительно наклонил голову.
– Мир заключен… – начал он. Но Наполеон не дал ему говорить. Ему, видно, нужно было говорить самому, одному, и он продолжал говорить с тем красноречием и невоздержанием раздраженности, к которому так склонны балованные люди.
– Да, я знаю, вы заключили мир с турками, не получив Молдавии и Валахии. А я бы дал вашему государю эти провинции так же, как я дал ему Финляндию. Да, – продолжал он, – я обещал и дал бы императору Александру Молдавию и Валахию, а теперь он не будет иметь этих прекрасных провинций. Он бы мог, однако, присоединить их к своей империи, и в одно царствование он бы расширил Россию от Ботнического залива до устьев Дуная. Катерина Великая не могла бы сделать более, – говорил Наполеон, все более и более разгораясь, ходя по комнате и повторяя Балашеву почти те же слова, которые ои говорил самому Александру в Тильзите. – Tout cela il l'aurait du a mon amitie… Ah! quel beau regne, quel beau regne! – повторил он несколько раз, остановился, достал золотую табакерку из кармана и жадно потянул из нее носом.
– Quel beau regne aurait pu etre celui de l'Empereur Alexandre! [Всем этим он был бы обязан моей дружбе… О, какое прекрасное царствование, какое прекрасное царствование! О, какое прекрасное царствование могло бы быть царствование императора Александра!]
Он с сожалением взглянул на Балашева, и только что Балашев хотел заметить что то, как он опять поспешно перебил его.
– Чего он мог желать и искать такого, чего бы он не нашел в моей дружбе?.. – сказал Наполеон, с недоумением пожимая плечами. – Нет, он нашел лучшим окружить себя моими врагами, и кем же? – продолжал он. – Он призвал к себе Штейнов, Армфельдов, Винцингероде, Бенигсенов, Штейн – прогнанный из своего отечества изменник, Армфельд – развратник и интриган, Винцингероде – беглый подданный Франции, Бенигсен несколько более военный, чем другие, но все таки неспособный, который ничего не умел сделать в 1807 году и который бы должен возбуждать в императоре Александре ужасные воспоминания… Положим, ежели бы они были способны, можно бы их употреблять, – продолжал Наполеон, едва успевая словом поспевать за беспрестанно возникающими соображениями, показывающими ему его правоту или силу (что в его понятии было одно и то же), – но и того нет: они не годятся ни для войны, ни для мира. Барклай, говорят, дельнее их всех; но я этого не скажу, судя по его первым движениям. А они что делают? Что делают все эти придворные! Пфуль предлагает, Армфельд спорит, Бенигсен рассматривает, а Барклай, призванный действовать, не знает, на что решиться, и время проходит. Один Багратион – военный человек. Он глуп, но у него есть опытность, глазомер и решительность… И что за роль играет ваш молодой государь в этой безобразной толпе. Они его компрометируют и на него сваливают ответственность всего совершающегося. Un souverain ne doit etre a l'armee que quand il est general, [Государь должен находиться при армии только тогда, когда он полководец,] – сказал он, очевидно, посылая эти слова прямо как вызов в лицо государя. Наполеон знал, как желал император Александр быть полководцем.
– Уже неделя, как началась кампания, и вы не сумели защитить Вильну. Вы разрезаны надвое и прогнаны из польских провинций. Ваша армия ропщет…
– Напротив, ваше величество, – сказал Балашев, едва успевавший запоминать то, что говорилось ему, и с трудом следивший за этим фейерверком слов, – войска горят желанием…
– Я все знаю, – перебил его Наполеон, – я все знаю, и знаю число ваших батальонов так же верно, как и моих. У вас нет двухсот тысяч войска, а у меня втрое столько. Даю вам честное слово, – сказал Наполеон, забывая, что это его честное слово никак не могло иметь значения, – даю вам ma parole d'honneur que j'ai cinq cent trente mille hommes de ce cote de la Vistule. [честное слово, что у меня пятьсот тридцать тысяч человек по сю сторону Вислы.] Турки вам не помощь: они никуда не годятся и доказали это, замирившись с вами. Шведы – их предопределение быть управляемыми сумасшедшими королями. Их король был безумный; они переменили его и взяли другого – Бернадота, который тотчас сошел с ума, потому что сумасшедший только, будучи шведом, может заключать союзы с Россией. – Наполеон злобно усмехнулся и опять поднес к носу табакерку.
На каждую из фраз Наполеона Балашев хотел и имел что возразить; беспрестанно он делал движение человека, желавшего сказать что то, но Наполеон перебивал его. Например, о безумии шведов Балашев хотел сказать, что Швеция есть остров, когда Россия за нее; но Наполеон сердито вскрикнул, чтобы заглушить его голос. Наполеон находился в том состоянии раздражения, в котором нужно говорить, говорить и говорить, только для того, чтобы самому себе доказать свою справедливость. Балашеву становилось тяжело: он, как посол, боялся уронить достоинство свое и чувствовал необходимость возражать; но, как человек, он сжимался нравственно перед забытьем беспричинного гнева, в котором, очевидно, находился Наполеон. Он знал, что все слова, сказанные теперь Наполеоном, не имеют значения, что он сам, когда опомнится, устыдится их. Балашев стоял, опустив глаза, глядя на движущиеся толстые ноги Наполеона, и старался избегать его взгляда.
– Да что мне эти ваши союзники? – говорил Наполеон. – У меня союзники – это поляки: их восемьдесят тысяч, они дерутся, как львы. И их будет двести тысяч.
И, вероятно, еще более возмутившись тем, что, сказав это, он сказал очевидную неправду и что Балашев в той же покорной своей судьбе позе молча стоял перед ним, он круто повернулся назад, подошел к самому лицу Балашева и, делая энергические и быстрые жесты своими белыми руками, закричал почти:
– Знайте, что ежели вы поколеблете Пруссию против меня, знайте, что я сотру ее с карты Европы, – сказал он с бледным, искаженным злобой лицом, энергическим жестом одной маленькой руки ударяя по другой. – Да, я заброшу вас за Двину, за Днепр и восстановлю против вас ту преграду, которую Европа была преступна и слепа, что позволила разрушить. Да, вот что с вами будет, вот что вы выиграли, удалившись от меня, – сказал он и молча прошел несколько раз по комнате, вздрагивая своими толстыми плечами. Он положил в жилетный карман табакерку, опять вынул ее, несколько раз приставлял ее к носу и остановился против Балашева. Он помолчал, поглядел насмешливо прямо в глаза Балашеву и сказал тихим голосом: – Et cependant quel beau regne aurait pu avoir votre maitre! [A между тем какое прекрасное царствование мог бы иметь ваш государь!]
Балашев, чувствуя необходимость возражать, сказал, что со стороны России дела не представляются в таком мрачном виде. Наполеон молчал, продолжая насмешливо глядеть на него и, очевидно, его не слушая. Балашев сказал, что в России ожидают от войны всего хорошего. Наполеон снисходительно кивнул головой, как бы говоря: «Знаю, так говорить ваша обязанность, но вы сами в это не верите, вы убеждены мною».
В конце речи Балашева Наполеон вынул опять табакерку, понюхал из нее и, как сигнал, стукнул два раза ногой по полу. Дверь отворилась; почтительно изгибающийся камергер подал императору шляпу и перчатки, другой подал носовои платок. Наполеон, ne глядя на них, обратился к Балашеву.
– Уверьте от моего имени императора Александра, – сказал оц, взяв шляпу, – что я ему предан по прежнему: я анаю его совершенно и весьма высоко ценю высокие его качества. Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre a l'Empereur. [Не удерживаю вас более, генерал, вы получите мое письмо к государю.] – И Наполеон пошел быстро к двери. Из приемной все бросилось вперед и вниз по лестнице.


После всего того, что сказал ему Наполеон, после этих взрывов гнева и после последних сухо сказанных слов:
«Je ne vous retiens plus, general, vous recevrez ma lettre», Балашев был уверен, что Наполеон уже не только не пожелает его видеть, но постарается не видать его – оскорбленного посла и, главное, свидетеля его непристойной горячности. Но, к удивлению своему, Балашев через Дюрока получил в этот день приглашение к столу императора.
На обеде были Бессьер, Коленкур и Бертье. Наполеон встретил Балашева с веселым и ласковым видом. Не только не было в нем выражения застенчивости или упрека себе за утреннюю вспышку, но он, напротив, старался ободрить Балашева. Видно было, что уже давно для Наполеона в его убеждении не существовало возможности ошибок и что в его понятии все то, что он делал, было хорошо не потому, что оно сходилось с представлением того, что хорошо и дурно, но потому, что он делал это.
Император был очень весел после своей верховой прогулки по Вильне, в которой толпы народа с восторгом встречали и провожали его. Во всех окнах улиц, по которым он проезжал, были выставлены ковры, знамена, вензеля его, и польские дамы, приветствуя его, махали ему платками.
За обедом, посадив подле себя Балашева, он обращался с ним не только ласково, но обращался так, как будто он и Балашева считал в числе своих придворных, в числе тех людей, которые сочувствовали его планам и должны были радоваться его успехам. Между прочим разговором он заговорил о Москве и стал спрашивать Балашева о русской столице, не только как спрашивает любознательный путешественник о новом месте, которое он намеревается посетить, но как бы с убеждением, что Балашев, как русский, должен быть польщен этой любознательностью.
– Сколько жителей в Москве, сколько домов? Правда ли, что Moscou называют Moscou la sainte? [святая?] Сколько церквей в Moscou? – спрашивал он.
И на ответ, что церквей более двухсот, он сказал:
– К чему такая бездна церквей?
– Русские очень набожны, – отвечал Балашев.
– Впрочем, большое количество монастырей и церквей есть всегда признак отсталости народа, – сказал Наполеон, оглядываясь на Коленкура за оценкой этого суждения.
Балашев почтительно позволил себе не согласиться с мнением французского императора.
– У каждой страны свои нравы, – сказал он.
– Но уже нигде в Европе нет ничего подобного, – сказал Наполеон.
– Прошу извинения у вашего величества, – сказал Балашев, – кроме России, есть еще Испания, где также много церквей и монастырей.
Этот ответ Балашева, намекавший на недавнее поражение французов в Испании, был высоко оценен впоследствии, по рассказам Балашева, при дворе императора Александра и очень мало был оценен теперь, за обедом Наполеона, и прошел незаметно.
По равнодушным и недоумевающим лицам господ маршалов видно было, что они недоумевали, в чем тут состояла острота, на которую намекала интонация Балашева. «Ежели и была она, то мы не поняли ее или она вовсе не остроумна», – говорили выражения лиц маршалов. Так мало был оценен этот ответ, что Наполеон даже решительно не заметил его и наивно спросил Балашева о том, на какие города идет отсюда прямая дорога к Москве. Балашев, бывший все время обеда настороже, отвечал, что comme tout chemin mene a Rome, tout chemin mene a Moscou, [как всякая дорога, по пословице, ведет в Рим, так и все дороги ведут в Москву,] что есть много дорог, и что в числе этих разных путей есть дорога на Полтаву, которую избрал Карл XII, сказал Балашев, невольно вспыхнув от удовольствия в удаче этого ответа. Не успел Балашев досказать последних слов: «Poltawa», как уже Коленкур заговорил о неудобствах дороги из Петербурга в Москву и о своих петербургских воспоминаниях.
После обеда перешли пить кофе в кабинет Наполеона, четыре дня тому назад бывший кабинетом императора Александра. Наполеон сел, потрогивая кофе в севрской чашке, и указал на стул подло себя Балашеву.
Есть в человеке известное послеобеденное расположение духа, которое сильнее всяких разумных причин заставляет человека быть довольным собой и считать всех своими друзьями. Наполеон находился в этом расположении. Ему казалось, что он окружен людьми, обожающими его. Он был убежден, что и Балашев после его обеда был его другом и обожателем. Наполеон обратился к нему с приятной и слегка насмешливой улыбкой.
– Это та же комната, как мне говорили, в которой жил император Александр. Странно, не правда ли, генерал? – сказал он, очевидно, не сомневаясь в том, что это обращение не могло не быть приятно его собеседнику, так как оно доказывало превосходство его, Наполеона, над Александром.
Балашев ничего не мог отвечать на это и молча наклонил голову.
– Да, в этой комнате, четыре дня тому назад, совещались Винцингероде и Штейн, – с той же насмешливой, уверенной улыбкой продолжал Наполеон. – Чего я не могу понять, – сказал он, – это того, что император Александр приблизил к себе всех личных моих неприятелей. Я этого не… понимаю. Он не подумал о том, что я могу сделать то же? – с вопросом обратился он к Балашеву, и, очевидно, это воспоминание втолкнуло его опять в тот след утреннего гнева, который еще был свеж в нем.
– И пусть он знает, что я это сделаю, – сказал Наполеон, вставая и отталкивая рукой свою чашку. – Я выгоню из Германии всех его родных, Виртембергских, Баденских, Веймарских… да, я выгоню их. Пусть он готовит для них убежище в России!
Балашев наклонил голову, видом своим показывая, что он желал бы откланяться и слушает только потому, что он не может не слушать того, что ему говорят. Наполеон не замечал этого выражения; он обращался к Балашеву не как к послу своего врага, а как к человеку, который теперь вполне предан ему и должен радоваться унижению своего бывшего господина.
– И зачем император Александр принял начальство над войсками? К чему это? Война мое ремесло, а его дело царствовать, а не командовать войсками. Зачем он взял на себя такую ответственность?
Наполеон опять взял табакерку, молча прошелся несколько раз по комнате и вдруг неожиданно подошел к Балашеву и с легкой улыбкой так уверенно, быстро, просто, как будто он делал какое нибудь не только важное, но и приятное для Балашева дело, поднял руку к лицу сорокалетнего русского генерала и, взяв его за ухо, слегка дернул, улыбнувшись одними губами.
– Avoir l'oreille tiree par l'Empereur [Быть выдранным за ухо императором] считалось величайшей честью и милостью при французском дворе.
– Eh bien, vous ne dites rien, admirateur et courtisan de l'Empereur Alexandre? [Ну у, что ж вы ничего не говорите, обожатель и придворный императора Александра?] – сказал он, как будто смешно было быть в его присутствии чьим нибудь courtisan и admirateur [придворным и обожателем], кроме его, Наполеона.
– Готовы ли лошади для генерала? – прибавил он, слегка наклоняя голову в ответ на поклон Балашева.
– Дайте ему моих, ему далеко ехать…
Письмо, привезенное Балашевым, было последнее письмо Наполеона к Александру. Все подробности разговора были переданы русскому императору, и война началась.


После своего свидания в Москве с Пьером князь Андреи уехал в Петербург по делам, как он сказал своим родным, но, в сущности, для того, чтобы встретить там князя Анатоля Курагина, которого он считал необходимым встретить. Курагина, о котором он осведомился, приехав в Петербург, уже там не было. Пьер дал знать своему шурину, что князь Андрей едет за ним. Анатоль Курагин тотчас получил назначение от военного министра и уехал в Молдавскую армию. В это же время в Петербурге князь Андрей встретил Кутузова, своего прежнего, всегда расположенного к нему, генерала, и Кутузов предложил ему ехать с ним вместе в Молдавскую армию, куда старый генерал назначался главнокомандующим. Князь Андрей, получив назначение состоять при штабе главной квартиры, уехал в Турцию.
Князь Андрей считал неудобным писать к Курагину и вызывать его. Не подав нового повода к дуэли, князь Андрей считал вызов с своей стороны компрометирующим графиню Ростову, и потому он искал личной встречи с Курагиным, в которой он намерен был найти новый повод к дуэли. Но в Турецкой армии ему также не удалось встретить Курагина, который вскоре после приезда князя Андрея в Турецкую армию вернулся в Россию. В новой стране и в новых условиях жизни князю Андрею стало жить легче. После измены своей невесты, которая тем сильнее поразила его, чем старательнее он скрывал ото всех произведенное на него действие, для него были тяжелы те условия жизни, в которых он был счастлив, и еще тяжелее были свобода и независимость, которыми он так дорожил прежде. Он не только не думал тех прежних мыслей, которые в первый раз пришли ему, глядя на небо на Аустерлицком поле, которые он любил развивать с Пьером и которые наполняли его уединение в Богучарове, а потом в Швейцарии и Риме; но он даже боялся вспоминать об этих мыслях, раскрывавших бесконечные и светлые горизонты. Его интересовали теперь только самые ближайшие, не связанные с прежними, практические интересы, за которые он ухватывался с тем большей жадностью, чем закрытое были от него прежние. Как будто тот бесконечный удаляющийся свод неба, стоявший прежде над ним, вдруг превратился в низкий, определенный, давивший его свод, в котором все было ясно, но ничего не было вечного и таинственного.
Из представлявшихся ему деятельностей военная служба была самая простая и знакомая ему. Состоя в должности дежурного генерала при штабе Кутузова, он упорно и усердно занимался делами, удивляя Кутузова своей охотой к работе и аккуратностью. Не найдя Курагина в Турции, князь Андрей не считал необходимым скакать за ним опять в Россию; но при всем том он знал, что, сколько бы ни прошло времени, он не мог, встретив Курагина, несмотря на все презрение, которое он имел к нему, несмотря на все доказательства, которые он делал себе, что ему не стоит унижаться до столкновения с ним, он знал, что, встретив его, он не мог не вызвать его, как не мог голодный человек не броситься на пищу. И это сознание того, что оскорбление еще не вымещено, что злоба не излита, а лежит на сердце, отравляло то искусственное спокойствие, которое в виде озабоченно хлопотливой и несколько честолюбивой и тщеславной деятельности устроил себе князь Андрей в Турции.
В 12 м году, когда до Букарешта (где два месяца жил Кутузов, проводя дни и ночи у своей валашки) дошла весть о войне с Наполеоном, князь Андрей попросил у Кутузова перевода в Западную армию. Кутузов, которому уже надоел Болконский своей деятельностью, служившей ему упреком в праздности, Кутузов весьма охотно отпустил его и дал ему поручение к Барклаю де Толли.
Прежде чем ехать в армию, находившуюся в мае в Дрисском лагере, князь Андрей заехал в Лысые Горы, которые были на самой его дороге, находясь в трех верстах от Смоленского большака. Последние три года и жизни князя Андрея было так много переворотов, так много он передумал, перечувствовал, перевидел (он объехал и запад и восток), что его странно и неожиданно поразило при въезде в Лысые Горы все точно то же, до малейших подробностей, – точно то же течение жизни. Он, как в заколдованный, заснувший замок, въехал в аллею и в каменные ворота лысогорского дома. Та же степенность, та же чистота, та же тишина были в этом доме, те же мебели, те же стены, те же звуки, тот же запах и те же робкие лица, только несколько постаревшие. Княжна Марья была все та же робкая, некрасивая, стареющаяся девушка, в страхе и вечных нравственных страданиях, без пользы и радости проживающая лучшие годы своей жизни. Bourienne была та же радостно пользующаяся каждой минутой своей жизни и исполненная самых для себя радостных надежд, довольная собой, кокетливая девушка. Она только стала увереннее, как показалось князю Андрею. Привезенный им из Швейцарии воспитатель Десаль был одет в сюртук русского покроя, коверкая язык, говорил по русски со слугами, но был все тот же ограниченно умный, образованный, добродетельный и педантический воспитатель. Старый князь переменился физически только тем, что с боку рта у него стал заметен недостаток одного зуба; нравственно он был все такой же, как и прежде, только с еще большим озлоблением и недоверием к действительности того, что происходило в мире. Один только Николушка вырос, переменился, разрумянился, оброс курчавыми темными волосами и, сам не зная того, смеясь и веселясь, поднимал верхнюю губку хорошенького ротика точно так же, как ее поднимала покойница маленькая княгиня. Он один не слушался закона неизменности в этом заколдованном, спящем замке. Но хотя по внешности все оставалось по старому, внутренние отношения всех этих лиц изменились, с тех пор как князь Андрей не видал их. Члены семейства были разделены на два лагеря, чуждые и враждебные между собой, которые сходились теперь только при нем, – для него изменяя свой обычный образ жизни. К одному принадлежали старый князь, m lle Bourienne и архитектор, к другому – княжна Марья, Десаль, Николушка и все няньки и мамки.
Во время его пребывания в Лысых Горах все домашние обедали вместе, но всем было неловко, и князь Андрей чувствовал, что он гость, для которого делают исключение, что он стесняет всех своим присутствием. Во время обеда первого дня князь Андрей, невольно чувствуя это, был молчалив, и старый князь, заметив неестественность его состояния, тоже угрюмо замолчал и сейчас после обеда ушел к себе. Когда ввечеру князь Андрей пришел к нему и, стараясь расшевелить его, стал рассказывать ему о кампании молодого графа Каменского, старый князь неожиданно начал с ним разговор о княжне Марье, осуждая ее за ее суеверие, за ее нелюбовь к m lle Bourienne, которая, по его словам, была одна истинно предана ему.
Старый князь говорил, что ежели он болен, то только от княжны Марьи; что она нарочно мучает и раздражает его; что она баловством и глупыми речами портит маленького князя Николая. Старый князь знал очень хорошо, что он мучает свою дочь, что жизнь ее очень тяжела, но знал тоже, что он не может не мучить ее и что она заслуживает этого. «Почему же князь Андрей, который видит это, мне ничего не говорит про сестру? – думал старый князь. – Что же он думает, что я злодей или старый дурак, без причины отдалился от дочери и приблизил к себе француженку? Он не понимает, и потому надо объяснить ему, надо, чтоб он выслушал», – думал старый князь. И он стал объяснять причины, по которым он не мог переносить бестолкового характера дочери.
– Ежели вы спрашиваете меня, – сказал князь Андрей, не глядя на отца (он в первый раз в жизни осуждал своего отца), – я не хотел говорить; но ежели вы меня спрашиваете, то я скажу вам откровенно свое мнение насчет всего этого. Ежели есть недоразумения и разлад между вами и Машей, то я никак не могу винить ее – я знаю, как она вас любит и уважает. Ежели уж вы спрашиваете меня, – продолжал князь Андрей, раздражаясь, потому что он всегда был готов на раздражение в последнее время, – то я одно могу сказать: ежели есть недоразумения, то причиной их ничтожная женщина, которая бы не должна была быть подругой сестры.
Старик сначала остановившимися глазами смотрел на сына и ненатурально открыл улыбкой новый недостаток зуба, к которому князь Андрей не мог привыкнуть.
– Какая же подруга, голубчик? А? Уж переговорил! А?
– Батюшка, я не хотел быть судьей, – сказал князь Андрей желчным и жестким тоном, – но вы вызвали меня, и я сказал и всегда скажу, что княжна Марья ни виновата, а виноваты… виновата эта француженка…
– А присудил!.. присудил!.. – сказал старик тихим голосом и, как показалось князю Андрею, с смущением, но потом вдруг он вскочил и закричал: – Вон, вон! Чтоб духу твоего тут не было!..

Князь Андрей хотел тотчас же уехать, но княжна Марья упросила остаться еще день. В этот день князь Андрей не виделся с отцом, который не выходил и никого не пускал к себе, кроме m lle Bourienne и Тихона, и спрашивал несколько раз о том, уехал ли его сын. На другой день, перед отъездом, князь Андрей пошел на половину сына. Здоровый, по матери кудрявый мальчик сел ему на колени. Князь Андрей начал сказывать ему сказку о Синей Бороде, но, не досказав, задумался. Он думал не об этом хорошеньком мальчике сыне в то время, как он его держал на коленях, а думал о себе. Он с ужасом искал и не находил в себе ни раскаяния в том, что он раздражил отца, ни сожаления о том, что он (в ссоре в первый раз в жизни) уезжает от него. Главнее всего ему было то, что он искал и не находил той прежней нежности к сыну, которую он надеялся возбудить в себе, приласкав мальчика и посадив его к себе на колени.
– Ну, рассказывай же, – говорил сын. Князь Андрей, не отвечая ему, снял его с колон и пошел из комнаты.
Как только князь Андрей оставил свои ежедневные занятия, в особенности как только он вступил в прежние условия жизни, в которых он был еще тогда, когда он был счастлив, тоска жизни охватила его с прежней силой, и он спешил поскорее уйти от этих воспоминаний и найти поскорее какое нибудь дело.
– Ты решительно едешь, Andre? – сказала ему сестра.
– Слава богу, что могу ехать, – сказал князь Андрей, – очень жалею, что ты не можешь.
– Зачем ты это говоришь! – сказала княжна Марья. – Зачем ты это говоришь теперь, когда ты едешь на эту страшную войну и он так стар! M lle Bourienne говорила, что он спрашивал про тебя… – Как только она начала говорить об этом, губы ее задрожали и слезы закапали. Князь Андрей отвернулся от нее и стал ходить по комнате.
– Ах, боже мой! Боже мой! – сказал он. – И как подумаешь, что и кто – какое ничтожество может быть причиной несчастья людей! – сказал он со злобою, испугавшею княжну Марью.
Она поняла, что, говоря про людей, которых он называл ничтожеством, он разумел не только m lle Bourienne, делавшую его несчастие, но и того человека, который погубил его счастие.
– Andre, об одном я прошу, я умоляю тебя, – сказала она, дотрогиваясь до его локтя и сияющими сквозь слезы глазами глядя на него. – Я понимаю тебя (княжна Марья опустила глаза). Не думай, что горе сделали люди. Люди – орудие его. – Она взглянула немного повыше головы князя Андрея тем уверенным, привычным взглядом, с которым смотрят на знакомое место портрета. – Горе послано им, а не людьми. Люди – его орудия, они не виноваты. Ежели тебе кажется, что кто нибудь виноват перед тобой, забудь это и прости. Мы не имеем права наказывать. И ты поймешь счастье прощать.
– Ежели бы я был женщина, я бы это делал, Marie. Это добродетель женщины. Но мужчина не должен и не может забывать и прощать, – сказал он, и, хотя он до этой минуты не думал о Курагине, вся невымещенная злоба вдруг поднялась в его сердце. «Ежели княжна Марья уже уговаривает меня простить, то, значит, давно мне надо было наказать», – подумал он. И, не отвечая более княжне Марье, он стал думать теперь о той радостной, злобной минуте, когда он встретит Курагина, который (он знал) находится в армии.
Княжна Марья умоляла брата подождать еще день, говорила о том, что она знает, как будет несчастлив отец, ежели Андрей уедет, не помирившись с ним; но князь Андрей отвечал, что он, вероятно, скоро приедет опять из армии, что непременно напишет отцу и что теперь чем дольше оставаться, тем больше растравится этот раздор.
– Adieu, Andre! Rappelez vous que les malheurs viennent de Dieu, et que les hommes ne sont jamais coupables, [Прощай, Андрей! Помни, что несчастия происходят от бога и что люди никогда не бывают виноваты.] – были последние слова, которые он слышал от сестры, когда прощался с нею.
«Так это должно быть! – думал князь Андрей, выезжая из аллеи лысогорского дома. – Она, жалкое невинное существо, остается на съедение выжившему из ума старику. Старик чувствует, что виноват, но не может изменить себя. Мальчик мой растет и радуется жизни, в которой он будет таким же, как и все, обманутым или обманывающим. Я еду в армию, зачем? – сам не знаю, и желаю встретить того человека, которого презираю, для того чтобы дать ему случай убить меня и посмеяться надо мной!И прежде были все те же условия жизни, но прежде они все вязались между собой, а теперь все рассыпалось. Одни бессмысленные явления, без всякой связи, одно за другим представлялись князю Андрею.


Князь Андрей приехал в главную квартиру армии в конце июня. Войска первой армии, той, при которой находился государь, были расположены в укрепленном лагере у Дриссы; войска второй армии отступали, стремясь соединиться с первой армией, от которой – как говорили – они были отрезаны большими силами французов. Все были недовольны общим ходом военных дел в русской армии; но об опасности нашествия в русские губернии никто и не думал, никто и не предполагал, чтобы война могла быть перенесена далее западных польских губерний.
Князь Андрей нашел Барклая де Толли, к которому он был назначен, на берегу Дриссы. Так как не было ни одного большого села или местечка в окрестностях лагеря, то все огромное количество генералов и придворных, бывших при армии, располагалось в окружности десяти верст по лучшим домам деревень, по сю и по ту сторону реки. Барклай де Толли стоял в четырех верстах от государя. Он сухо и холодно принял Болконского и сказал своим немецким выговором, что он доложит о нем государю для определения ему назначения, а покамест просит его состоять при его штабе. Анатоля Курагина, которого князь Андрей надеялся найти в армии, не было здесь: он был в Петербурге, и это известие было приятно Болконскому. Интерес центра производящейся огромной войны занял князя Андрея, и он рад был на некоторое время освободиться от раздражения, которое производила в нем мысль о Курагине. В продолжение первых четырех дней, во время которых он не был никуда требуем, князь Андрей объездил весь укрепленный лагерь и с помощью своих знаний и разговоров с сведущими людьми старался составить себе о нем определенное понятие. Но вопрос о том, выгоден или невыгоден этот лагерь, остался нерешенным для князя Андрея. Он уже успел вывести из своего военного опыта то убеждение, что в военном деле ничего не значат самые глубокомысленно обдуманные планы (как он видел это в Аустерлицком походе), что все зависит от того, как отвечают на неожиданные и не могущие быть предвиденными действия неприятеля, что все зависит от того, как и кем ведется все дело. Для того чтобы уяснить себе этот последний вопрос, князь Андрей, пользуясь своим положением и знакомствами, старался вникнуть в характер управления армией, лиц и партий, участвовавших в оном, и вывел для себя следующее понятие о положении дел.
Когда еще государь был в Вильне, армия была разделена натрое: 1 я армия находилась под начальством Барклая де Толли, 2 я под начальством Багратиона, 3 я под начальством Тормасова. Государь находился при первой армии, но не в качестве главнокомандующего. В приказе не было сказано, что государь будет командовать, сказано только, что государь будет при армии. Кроме того, при государе лично не было штаба главнокомандующего, а был штаб императорской главной квартиры. При нем был начальник императорского штаба генерал квартирмейстер князь Волконский, генералы, флигель адъютанты, дипломатические чиновники и большое количество иностранцев, но не было штаба армии. Кроме того, без должности при государе находились: Аракчеев – бывший военный министр, граф Бенигсен – по чину старший из генералов, великий князь цесаревич Константин Павлович, граф Румянцев – канцлер, Штейн – бывший прусский министр, Армфельд – шведский генерал, Пфуль – главный составитель плана кампании, генерал адъютант Паулучи – сардинский выходец, Вольцоген и многие другие. Хотя эти лица и находились без военных должностей при армии, но по своему положению имели влияние, и часто корпусный начальник и даже главнокомандующий не знал, в качестве чего спрашивает или советует то или другое Бенигсен, или великий князь, или Аракчеев, или князь Волконский, и не знал, от его ли лица или от государя истекает такое то приказание в форме совета и нужно или не нужно исполнять его. Но это была внешняя обстановка, существенный же смысл присутствия государя и всех этих лиц, с придворной точки (а в присутствии государя все делаются придворными), всем был ясен. Он был следующий: государь не принимал на себя звания главнокомандующего, но распоряжался всеми армиями; люди, окружавшие его, были его помощники. Аракчеев был верный исполнитель блюститель порядка и телохранитель государя; Бенигсен был помещик Виленской губернии, который как будто делал les honneurs [был занят делом приема государя] края, а в сущности был хороший генерал, полезный для совета и для того, чтобы иметь его всегда наготове на смену Барклая. Великий князь был тут потому, что это было ему угодно. Бывший министр Штейн был тут потому, что он был полезен для совета, и потому, что император Александр высоко ценил его личные качества. Армфельд был злой ненавистник Наполеона и генерал, уверенный в себе, что имело всегда влияние на Александра. Паулучи был тут потому, что он был смел и решителен в речах, Генерал адъютанты были тут потому, что они везде были, где государь, и, наконец, – главное – Пфуль был тут потому, что он, составив план войны против Наполеона и заставив Александра поверить в целесообразность этого плана, руководил всем делом войны. При Пфуле был Вольцоген, передававший мысли Пфуля в более доступной форме, чем сам Пфуль, резкий, самоуверенный до презрения ко всему, кабинетный теоретик.
Кроме этих поименованных лиц, русских и иностранных (в особенности иностранцев, которые с смелостью, свойственной людям в деятельности среди чужой среды, каждый день предлагали новые неожиданные мысли), было еще много лиц второстепенных, находившихся при армии потому, что тут были их принципалы.
В числе всех мыслей и голосов в этом огромном, беспокойном, блестящем и гордом мире князь Андрей видел следующие, более резкие, подразделения направлений и партий.
Первая партия была: Пфуль и его последователи, теоретики войны, верящие в то, что есть наука войны и что в этой науке есть свои неизменные законы, законы облического движения, обхода и т. п. Пфуль и последователи его требовали отступления в глубь страны, отступления по точным законам, предписанным мнимой теорией войны, и во всяком отступлении от этой теории видели только варварство, необразованность или злонамеренность. К этой партии принадлежали немецкие принцы, Вольцоген, Винцингероде и другие, преимущественно немцы.
Вторая партия была противуположная первой. Как и всегда бывает, при одной крайности были представители другой крайности. Люди этой партии были те, которые еще с Вильны требовали наступления в Польшу и свободы от всяких вперед составленных планов. Кроме того, что представители этой партии были представители смелых действий, они вместе с тем и были представителями национальности, вследствие чего становились еще одностороннее в споре. Эти были русские: Багратион, начинавший возвышаться Ермолов и другие. В это время была распространена известная шутка Ермолова, будто бы просившего государя об одной милости – производства его в немцы. Люди этой партии говорили, вспоминая Суворова, что надо не думать, не накалывать иголками карту, а драться, бить неприятеля, не впускать его в Россию и не давать унывать войску.
К третьей партии, к которой более всего имел доверия государь, принадлежали придворные делатели сделок между обоими направлениями. Люди этой партии, большей частью не военные и к которой принадлежал Аракчеев, думали и говорили, что говорят обыкновенно люди, не имеющие убеждений, но желающие казаться за таковых. Они говорили, что, без сомнения, война, особенно с таким гением, как Бонапарте (его опять называли Бонапарте), требует глубокомысленнейших соображений, глубокого знания науки, и в этом деле Пфуль гениален; но вместе с тем нельзя не признать того, что теоретики часто односторонни, и потому не надо вполне доверять им, надо прислушиваться и к тому, что говорят противники Пфуля, и к тому, что говорят люди практические, опытные в военном деле, и изо всего взять среднее. Люди этой партии настояли на том, чтобы, удержав Дрисский лагерь по плану Пфуля, изменить движения других армий. Хотя этим образом действий не достигалась ни та, ни другая цель, но людям этой партии казалось так лучше.
Четвертое направление было направление, которого самым видным представителем был великий князь, наследник цесаревич, не могший забыть своего аустерлицкого разочарования, где он, как на смотр, выехал перед гвардиею в каске и колете, рассчитывая молодецки раздавить французов, и, попав неожиданно в первую линию, насилу ушел в общем смятении. Люди этой партии имели в своих суждениях и качество и недостаток искренности. Они боялись Наполеона, видели в нем силу, в себе слабость и прямо высказывали это. Они говорили: «Ничего, кроме горя, срама и погибели, из всего этого не выйдет! Вот мы оставили Вильну, оставили Витебск, оставим и Дриссу. Одно, что нам остается умного сделать, это заключить мир, и как можно скорее, пока не выгнали нас из Петербурга!»
Воззрение это, сильно распространенное в высших сферах армии, находило себе поддержку и в Петербурге, и в канцлере Румянцеве, по другим государственным причинам стоявшем тоже за мир.
Пятые были приверженцы Барклая де Толли, не столько как человека, сколько как военного министра и главнокомандующего. Они говорили: «Какой он ни есть (всегда так начинали), но он честный, дельный человек, и лучше его нет. Дайте ему настоящую власть, потому что война не может идти успешно без единства начальствования, и он покажет то, что он может сделать, как он показал себя в Финляндии. Ежели армия наша устроена и сильна и отступила до Дриссы, не понесши никаких поражений, то мы обязаны этим только Барклаю. Ежели теперь заменят Барклая Бенигсеном, то все погибнет, потому что Бенигсен уже показал свою неспособность в 1807 году», – говорили люди этой партии.
Шестые, бенигсенисты, говорили, напротив, что все таки не было никого дельнее и опытнее Бенигсена, и, как ни вертись, все таки придешь к нему. И люди этой партии доказывали, что все наше отступление до Дриссы было постыднейшее поражение и беспрерывный ряд ошибок. «Чем больше наделают ошибок, – говорили они, – тем лучше: по крайней мере, скорее поймут, что так не может идти. А нужен не какой нибудь Барклай, а человек, как Бенигсен, который показал уже себя в 1807 м году, которому отдал справедливость сам Наполеон, и такой человек, за которым бы охотно признавали власть, – и таковой есть только один Бенигсен».