Румянцев, Александр Иванович

Александр Иванович Румянцев<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Посол России в Константинополе
16.05.1740 — 1741
Предшественник:	Алексей Андреевич Вешняков
Преемник:	Алексей Андреевич Вешняков
Казанский губернатор
1735 — 1736
Предшественник:	Платон Иванович Мусин-Пушкин
Преемник:	Сергей Дмитриевич Голицын
Астраханский губернатор
28.07.1735 — 16.10.1735
Предшественник:	Иван Петрович Измайлов
Преемник:	Егор Иванович Пашков
Рождение:	1680(1680)
Смерть:	15 марта 1749(1749-03-15)
Род:	Румянцевы
Отец:	Иван Иванович Румянцев
Супруга:	Мария Андреевна Матвеева
Дети:	Пётр Александрович Румянцев-Задунайский
Военная служба
Принадлежность:	Российская империя Российская империя
Род войск:	пехота
Звание:	Генерал-аншеф
Командовал:	Преображенский лейб-гвардии полк
Награды:

Граф Алекса́ндр Ива́нович Румя́нцев — русский дипломат и военачальник, правитель Малороссии в 1738—1740 годах, астраханский и казанский губернатор в 1735—1736 годах.

Биография

Отпрыск древнего рода Румянцевых, сын стольника Ивана Ивановича Румянцева (ум. 1711).

Участвовал в Северной войне 1700—1721 годов. В 1700 году — адъютант окольничего П. М. Апраксина. В октябре 1700 года участвовал в сражении под Нарвой.

С 1703 года — в Преображенском полку. В его составе участвовал во взятии Нарвы, Митавы, в осаде Выборга, в сражении при Лесной. В феврале 1708 года произведён в прапорщики.

В июне 1709 года отличился в Полтавском сражении.

В 1711 году участвовал в Прутском походе.

В мае 1712 года был командирован к российскому послу в Копенгагене, произведён в поручики.

С 1712 года состоял адъютантом Петра I, исполнял его поручения:

• в 1714 году в чине капитан-поручика набирал в Архангельске 500 матросов для строившегося корабля;
• в 1715 году овладел небольшим финским городом Каянсбергом;
• в 1716 году сопровождал Петра I в заграничном путешествии;

С конца 1716 года следил за передвижениями царевича Алексея Петровича от Австрии до Неаполя. В июле 1717 года был послан вместе с П. А. Толстым с приказанием вернуть царевича и привезти его в Петербург. Распространённая версия приписывает Румянцеву причастность к гибели царевича (1718 год); однако документ, представляющий собой письмо Румянцева некому Титову или Татищеву с описанием убийства является подделкой. За успешное выполнение этого важного поручения Румянцев в декабре 1718 года произведён в гвардии майоры и генерал-адъютанты, пожалован деревнями, конфискованными у сторонников царевича.

В 1720 году был послан к шведскому королю Фридриху I с поздравлениями по случаю вступления на престол.

В августе 1721 года произведён в бригадиры. В 1722 году во главе батальона Преображенского полка сопровождал Петра I в Персидском походе, в 1724 произведён в генерал-майоры.

Пётр I посылал его также в Малороссию по делу о Полуботке, чтобы узнать настроение народа.

В 1724 году отправлен чрезвычайным послом в Константинополь, затем командовал всеми русскими войсками в Прикаспийских землях. 6 января 1726 года награждён орденом Св. Александра Невского. В июне 1727 года произведён в генерал-поручики. По возвращении в Москву в ноябре 1730 года пожалован в подполковники лейб-гвардии Преображенского полка.

В 1732 году отказался занять пост главноуправляющего государственными доходами (президента Камер-коллегии). По этой причине, а также за нерасположение к немцам и протест против роскоши при дворе был лишён чинов, ордена и сослан в казанскую деревню. В 1735 году восстановлен в чине генерал-лейтенанта и назначен астраханским, а затем казанским губернатором и назначен командующим войсками, отправленными на подавление восстания башкир.

С 1736 года служил в армии под начальством Б. К. Миниха, принимал участие во взятии Очакова, будучи командиром дивизии. В 1737 году произведён в генерал-аншефы.

В 1738 году назначен правителем Малороссии, вскоре переведён в действующую армию.

В 1740 году назначен чрезвычайным и полномочным послом в Константинополь. В 1741 году заключил договор в дополнение к Белградскому миру. В 1741 году награждён орденом Святого апостола Андрея Первозванного.

В мае 1742 года участвовал в Москве в коронации императрицы Елизаветы Петровны; получил от неё табакерку, украшенную алмазами, 35 тыс. руб. и был произведён в полковники лейб-гвардии Преображенского полка. С августа 1742 года — уполномоченный от России для ведения мирных переговоров со Швецией, в августе 1743 года подписал Абоский договор со Швецией, за что в 1744 году был возведён в графское достоинство.

При императрице Елизавете Петровне враги А. П. Бестужева прочили одно время Румянцева в канцлеры, но Елизавета отклонила это назначение.

Семья

Жена (с 1720 г.) — Мария Андреевна (1699—1788), наследница крупного состояния своего отца графа Андрея Артамоновича Матвеева. В браке родились дети:

• Екатерина (1721—1786) — замужем за генерал-поручиком Н. М. Леонтьевым;
• Пётр (1725—1796) — генерал-фельдмаршал;
• Прасковья (1729—1786) — статс-дама, замужем за генерал-аншефом Я. А. Брюсом;
• Дарья (1730—1817) — замужем (в 1755—1758 гг.) за графом Ф. И. Вальдштейном, затем за князем Ю. Н. Трубецким; от второго брака дочь Прасковья

Ссылки

• Василенко Н. П. Румянцев, Александр Иванович // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Майков П. Румянцов, Александр Иванович // Русский биографический словарь : в 25 томах. — СПб.—М., 1896—1918.
• [www.rusdiplomats.narod.ru/ambassadors/rumyancev-ai.html Александр Иванович Румянцев (1.01.1677 — 04.03.1749)]. Дипломаты Российской империи (4 февраля 2010). Проверено 8 мая 2012. [www.webcitation.org/67xeAHamk Архивировано из первоисточника 27 мая 2012].

Отрывок, характеризующий Румянцев, Александр Иванович

Алпатыч вернулся в избу и, кликнув кучера, велел ему выезжать. Вслед за Алпатычем и за кучером вышли и все домочадцы Ферапонтова. Увидав дым и даже огни пожаров, видневшиеся теперь в начинавшихся сумерках, бабы, до тех пор молчавшие, вдруг заголосили, глядя на пожары. Как бы вторя им, послышались такие же плачи на других концах улицы. Алпатыч с кучером трясущимися руками расправлял запутавшиеся вожжи и постромки лошадей под навесом.
Когда Алпатыч выезжал из ворот, он увидал, как в отпертой лавке Ферапонтова человек десять солдат с громким говором насыпали мешки и ранцы пшеничной мукой и подсолнухами. В то же время, возвращаясь с улицы в лавку, вошел Ферапонтов. Увидав солдат, он хотел крикнуть что то, но вдруг остановился и, схватившись за волоса, захохотал рыдающим хохотом.
– Тащи всё, ребята! Не доставайся дьяволам! – закричал он, сам хватая мешки и выкидывая их на улицу. Некоторые солдаты, испугавшись, выбежали, некоторые продолжали насыпать. Увидав Алпатыча, Ферапонтов обратился к нему.
– Решилась! Расея! – крикнул он. – Алпатыч! решилась! Сам запалю. Решилась… – Ферапонтов побежал на двор.
По улице, запружая ее всю, непрерывно шли солдаты, так что Алпатыч не мог проехать и должен был дожидаться. Хозяйка Ферапонтова с детьми сидела также на телеге, ожидая того, чтобы можно было выехать.
Была уже совсем ночь. На небе были звезды и светился изредка застилаемый дымом молодой месяц. На спуске к Днепру повозки Алпатыча и хозяйки, медленно двигавшиеся в рядах солдат и других экипажей, должны были остановиться. Недалеко от перекрестка, у которого остановились повозки, в переулке, горели дом и лавки. Пожар уже догорал. Пламя то замирало и терялось в черном дыме, то вдруг вспыхивало ярко, до странности отчетливо освещая лица столпившихся людей, стоявших на перекрестке. Перед пожаром мелькали черные фигуры людей, и из за неумолкаемого треска огня слышались говор и крики. Алпатыч, слезший с повозки, видя, что повозку его еще не скоро пропустят, повернулся в переулок посмотреть пожар. Солдаты шныряли беспрестанно взад и вперед мимо пожара, и Алпатыч видел, как два солдата и с ними какой то человек во фризовой шинели тащили из пожара через улицу на соседний двор горевшие бревна; другие несли охапки сена.
Алпатыч подошел к большой толпе людей, стоявших против горевшего полным огнем высокого амбара. Стены были все в огне, задняя завалилась, крыша тесовая обрушилась, балки пылали. Очевидно, толпа ожидала той минуты, когда завалится крыша. Этого же ожидал Алпатыч.
– Алпатыч! – вдруг окликнул старика чей то знакомый голос.
– Батюшка, ваше сиятельство, – отвечал Алпатыч, мгновенно узнав голос своего молодого князя.
Князь Андрей, в плаще, верхом на вороной лошади, стоял за толпой и смотрел на Алпатыча.
– Ты как здесь? – спросил он.
– Ваше… ваше сиятельство, – проговорил Алпатыч и зарыдал… – Ваше, ваше… или уж пропали мы? Отец…
– Как ты здесь? – повторил князь Андрей.
Пламя ярко вспыхнуло в эту минуту и осветило Алпатычу бледное и изнуренное лицо его молодого барина. Алпатыч рассказал, как он был послан и как насилу мог уехать.
– Что же, ваше сиятельство, или мы пропали? – спросил он опять.
Князь Андрей, не отвечая, достал записную книжку и, приподняв колено, стал писать карандашом на вырванном листе. Он писал сестре:
«Смоленск сдают, – писал он, – Лысые Горы будут заняты неприятелем через неделю. Уезжайте сейчас в Москву. Отвечай мне тотчас, когда вы выедете, прислав нарочного в Усвяж».
Написав и передав листок Алпатычу, он на словах передал ему, как распорядиться отъездом князя, княжны и сына с учителем и как и куда ответить ему тотчас же. Еще не успел он окончить эти приказания, как верховой штабный начальник, сопутствуемый свитой, подскакал к нему.
– Вы полковник? – кричал штабный начальник, с немецким акцентом, знакомым князю Андрею голосом. – В вашем присутствии зажигают дома, а вы стоите? Что это значит такое? Вы ответите, – кричал Берг, который был теперь помощником начальника штаба левого фланга пехотных войск первой армии, – место весьма приятное и на виду, как говорил Берг.
Князь Андрей посмотрел на него и, не отвечая, продолжал, обращаясь к Алпатычу:
– Так скажи, что до десятого числа жду ответа, а ежели десятого не получу известия, что все уехали, я сам должен буду все бросить и ехать в Лысые Горы.
– Я, князь, только потому говорю, – сказал Берг, узнав князя Андрея, – что я должен исполнять приказания, потому что я всегда точно исполняю… Вы меня, пожалуйста, извините, – в чем то оправдывался Берг.
Что то затрещало в огне. Огонь притих на мгновенье; черные клубы дыма повалили из под крыши. Еще страшно затрещало что то в огне, и завалилось что то огромное.
– Урруру! – вторя завалившемуся потолку амбара, из которого несло запахом лепешек от сгоревшего хлеба, заревела толпа. Пламя вспыхнуло и осветило оживленно радостные и измученные лица людей, стоявших вокруг пожара.
Человек во фризовой шинели, подняв кверху руку, кричал:
– Важно! пошла драть! Ребята, важно!..
– Это сам хозяин, – послышались голоса.
– Так, так, – сказал князь Андрей, обращаясь к Алпатычу, – все передай, как я тебе говорил. – И, ни слова не отвечая Бергу, замолкшему подле него, тронул лошадь и поехал в переулок.


От Смоленска войска продолжали отступать. Неприятель шел вслед за ними. 10 го августа полк, которым командовал князь Андрей, проходил по большой дороге, мимо проспекта, ведущего в Лысые Горы. Жара и засуха стояли более трех недель. Каждый день по небу ходили курчавые облака, изредка заслоняя солнце; но к вечеру опять расчищало, и солнце садилось в буровато красную мглу. Только сильная роса ночью освежала землю. Остававшиеся на корню хлеба сгорали и высыпались. Болота пересохли. Скотина ревела от голода, не находя корма по сожженным солнцем лугам. Только по ночам и в лесах пока еще держалась роса, была прохлада. Но по дороге, по большой дороге, по которой шли войска, даже и ночью, даже и по лесам, не было этой прохлады. Роса не заметна была на песочной пыли дороги, встолченной больше чем на четверть аршина. Как только рассветало, начиналось движение. Обозы, артиллерия беззвучно шли по ступицу, а пехота по щиколку в мягкой, душной, не остывшей за ночь, жаркой пыли. Одна часть этой песочной пыли месилась ногами и колесами, другая поднималась и стояла облаком над войском, влипая в глаза, в волоса, в уши, в ноздри и, главное, в легкие людям и животным, двигавшимся по этой дороге. Чем выше поднималось солнце, тем выше поднималось облако пыли, и сквозь эту тонкую, жаркую пыль на солнце, не закрытое облаками, можно было смотреть простым глазом. Солнце представлялось большим багровым шаром. Ветра не было, и люди задыхались в этой неподвижной атмосфере. Люди шли, обвязавши носы и рты платками. Приходя к деревне, все бросалось к колодцам. Дрались за воду и выпивали ее до грязи.
Князь Андрей командовал полком, и устройство полка, благосостояние его людей, необходимость получения и отдачи приказаний занимали его. Пожар Смоленска и оставление его были эпохой для князя Андрея. Новое чувство озлобления против врага заставляло его забывать свое горе. Он весь был предан делам своего полка, он был заботлив о своих людях и офицерах и ласков с ними. В полку его называли наш князь, им гордились и его любили. Но добр и кроток он был только с своими полковыми, с Тимохиным и т. п., с людьми совершенно новыми и в чужой среде, с людьми, которые не могли знать и понимать его прошедшего; но как только он сталкивался с кем нибудь из своих прежних, из штабных, он тотчас опять ощетинивался; делался злобен, насмешлив и презрителен. Все, что связывало его воспоминание с прошедшим, отталкивало его, и потому он старался в отношениях этого прежнего мира только не быть несправедливым и исполнять свой долг.
Правда, все в темном, мрачном свете представлялось князю Андрею – особенно после того, как оставили Смоленск (который, по его понятиям, можно и должно было защищать) 6 го августа, и после того, как отец, больной, должен был бежать в Москву и бросить на расхищение столь любимые, обстроенные и им населенные Лысые Горы; но, несмотря на то, благодаря полку князь Андрей мог думать о другом, совершенно независимом от общих вопросов предмете – о своем полку. 10 го августа колонна, в которой был его полк, поравнялась с Лысыми Горами. Князь Андрей два дня тому назад получил известие, что его отец, сын и сестра уехали в Москву. Хотя князю Андрею и нечего было делать в Лысых Горах, он, с свойственным ему желанием растравить свое горе, решил, что он должен заехать в Лысые Горы.