Румянцев, Василий Иванович (чекист)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Василий Иванович Румянцев
Дата рождения

1896(1896)

Место рождения

дер. Болдиново, Калязинский уезд, Тверская губерния, Российская империя

Дата смерти

18 января 1960(1960-01-18)

Место смерти

Москва, Советский Союз

Принадлежность

Российская империя Российская империя
РСФСР РСФСР
СССР СССР

Род войск

РИА, РККА, ВЧК-ОГПУ-НКВД-НКГБ-МГБ

Годы службы

19151953

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Сражения/войны

Первая мировая война
Гражданская война
Великая Отечественная война

Награды и премии

Василий Иванович Румянцев (18961960) — заместитель начальника Отдела «А» НКВД СССР[1], генерал-лейтенант (1945).





Биография

Родился в русской семье крестьянина-середняка. Окончил 3 класса сельской школы в селе Поречье Калязинского уезда Тверской губернии. Валяльщик валяльной кустарной мастерской деревни Керзино Корчевского уезда Тверской губернии с августа 1910 до июня 1912, валяльщик артели валяльщиков города Михайлов Рязанской губернии с июня 1912 до августа 1915. В царской армии рядовой, младший унтер-офицер лейб-гвардейского 1-го стрелкового полка на Западном фронте в Царском Селе, рядовой 179-го пехотного полка с августа 1915 до февраля 1918. Артельщик шляпной мастерской и магазина Барти в Москве с февраля до мая 1918. В РККА командир отделения 3-го стрелкового Советского полка в Москве с мая до сентября 1918. В РКП(б) с октября 1919.

Командир отделения 1-го батальона войск ВЧК в Москве с 1918 до мая 1919, затем комиссар уголовного подотдела Московской ЧК до 1921. Уполномоченный по экономическим делам, уполномоченный по бандитизму, комендант Курской губернской ЧК-ГПУ в 1921—1923. Помощник уполномоченного и сотрудник для поручений оперотдела ОГПУ СССР с 1923 до 1 декабря 1924, комиссар активного отделения оперотдела ОГПУ СССР до 1 декабря 1929, комиссар 1-го отделения оперотдела ОГПУ до 1 января 1930, комиссар для особых поручений 5-го отделения оперотдела ОГПУ СССР до 1 июля 1931, комиссар для особых поручений 4-го отделения оперотдела ОГПУ (ГУГБ НКВД СССР до 1 июня 1935. Оперкомиссар 4-го отделения оперотдела ГУГБ НВКД СССР до 15 ноября 1935, сотрудник для особых поручений 4-го отделения оперотдела ГУГБ НВКД СССР до 22 апреля 1936, помощник начальника 4-го отделения, он же сотрудник для особых поручений оперотдела ГУГБ НКВД СССР до 1937. Заместитель начальника 1-го отделения 1-го отдела ГУГБ НКВД СССР (НКГБ СССР) до 25 ноября 1938, затем начальник до 17 мая 1943. Заместитель начальника 1-го отдела 6-го управления НКГБ СССР до 9 августа 1943. Заместитель начальника отдела «А» НКГБ СССР до 21 декабря 1943. Заместитель начальника 4-го отдела 6-го управления НКГБ-МГБ СССР до 15 апреля 1946. Заместитель начальника 4-го отдела управления охраны № 2 МГБ СССР до 19 февраля 1947. Заместитель начальника оперотдела ГУО МГБ СССР до 23 мая 1952. Заместитель начальника 2-го отдела управления охраны МГБ СССР до 14 марта 1953. Уволен 29 апреля 1953 по болезни. Пенсионер с апреля 1953, проживал в Москве, некролог был напечатан в газете «Московская правда».

Звания

  • капитан ГБ, 11.12.1935;
  • майор ГБ, 26.04.1938;
  • старший майор ГБ, 22.03.1940;
  • комиссар ГБ 3-го ранга, 14.02.1943;
  • генерал-лейтенант, 09.07.1945.

Награды

  • 2 ордена Ленина (26.04.1940, 21.02.1945);
  • 3 ордена Красного Знамени (28.08.1937, 03.11.1944, 25.07.1949);
  • 2 ордена «Знак Почёта» (14.05.1936, 20.09.1943);
  • 4 медали;
  • знак «Почётный работник ВЧК-ГПУ (XV)», 04.02.1933.

Напишите отзыв о статье "Румянцев, Василий Иванович (чекист)"

Литература

  • Петров Н. В. Кто руководил органами госбезопасности, 1941—1954: Справочник / Междунар. о-во «Мемориал», РГАСПИ, ГАРФ, ЦА ФСБ России. — М.: О-во «Мемориал», «Звенья», 2010.

Примечания

  1. [shieldandsword.mozohin.ru/nkgb4353/structure/A.htm Отдел «А»]

Ссылки

  • [stopgulag.org/object/84719282?lc=ru Архив Рязанского Мемориала]

Отрывок, характеризующий Румянцев, Василий Иванович (чекист)

– Ну, ну… – говорил он.
– Я знаю, что она любит… полюбит вас, – поправилась княжна Марья.
Не успела она сказать эти слова, как Пьер вскочил и с испуганным лицом схватил за руку княжну Марью.
– Отчего вы думаете? Вы думаете, что я могу надеяться? Вы думаете?!
– Да, думаю, – улыбаясь, сказала княжна Марья. – Напишите родителям. И поручите мне. Я скажу ей, когда будет можно. Я желаю этого. И сердце мое чувствует, что это будет.
– Нет, это не может быть! Как я счастлив! Но это не может быть… Как я счастлив! Нет, не может быть! – говорил Пьер, целуя руки княжны Марьи.
– Вы поезжайте в Петербург; это лучше. А я напишу вам, – сказала она.
– В Петербург? Ехать? Хорошо, да, ехать. Но завтра я могу приехать к вам?
На другой день Пьер приехал проститься. Наташа была менее оживлена, чем в прежние дни; но в этот день, иногда взглянув ей в глаза, Пьер чувствовал, что он исчезает, что ни его, ни ее нет больше, а есть одно чувство счастья. «Неужели? Нет, не может быть», – говорил он себе при каждом ее взгляде, жесте, слове, наполнявших его душу радостью.
Когда он, прощаясь с нею, взял ее тонкую, худую руку, он невольно несколько дольше удержал ее в своей.
«Неужели эта рука, это лицо, эти глаза, все это чуждое мне сокровище женской прелести, неужели это все будет вечно мое, привычное, такое же, каким я сам для себя? Нет, это невозможно!..»
– Прощайте, граф, – сказала она ему громко. – Я очень буду ждать вас, – прибавила она шепотом.
И эти простые слова, взгляд и выражение лица, сопровождавшие их, в продолжение двух месяцев составляли предмет неистощимых воспоминаний, объяснений и счастливых мечтаний Пьера. «Я очень буду ждать вас… Да, да, как она сказала? Да, я очень буду ждать вас. Ах, как я счастлив! Что ж это такое, как я счастлив!» – говорил себе Пьер.


В душе Пьера теперь не происходило ничего подобного тому, что происходило в ней в подобных же обстоятельствах во время его сватовства с Элен.
Он не повторял, как тогда, с болезненным стыдом слов, сказанных им, не говорил себе: «Ах, зачем я не сказал этого, и зачем, зачем я сказал тогда „je vous aime“?» [я люблю вас] Теперь, напротив, каждое слово ее, свое он повторял в своем воображении со всеми подробностями лица, улыбки и ничего не хотел ни убавить, ни прибавить: хотел только повторять. Сомнений в том, хорошо ли, или дурно то, что он предпринял, – теперь не было и тени. Одно только страшное сомнение иногда приходило ему в голову. Не во сне ли все это? Не ошиблась ли княжна Марья? Не слишком ли я горд и самонадеян? Я верю; а вдруг, что и должно случиться, княжна Марья скажет ей, а она улыбнется и ответит: «Как странно! Он, верно, ошибся. Разве он не знает, что он человек, просто человек, а я?.. Я совсем другое, высшее».
Только это сомнение часто приходило Пьеру. Планов он тоже не делал теперь никаких. Ему казалось так невероятно предстоящее счастье, что стоило этому совершиться, и уж дальше ничего не могло быть. Все кончалось.
Радостное, неожиданное сумасшествие, к которому Пьер считал себя неспособным, овладело им. Весь смысл жизни, не для него одного, но для всего мира, казался ему заключающимся только в его любви и в возможности ее любви к нему. Иногда все люди казались ему занятыми только одним – его будущим счастьем. Ему казалось иногда, что все они радуются так же, как и он сам, и только стараются скрыть эту радость, притворяясь занятыми другими интересами. В каждом слове и движении он видел намеки на свое счастие. Он часто удивлял людей, встречавшихся с ним, своими значительными, выражавшими тайное согласие, счастливыми взглядами и улыбками. Но когда он понимал, что люди могли не знать про его счастье, он от всей души жалел их и испытывал желание как нибудь объяснить им, что все то, чем они заняты, есть совершенный вздор и пустяки, не стоящие внимания.
Когда ему предлагали служить или когда обсуждали какие нибудь общие, государственные дела и войну, предполагая, что от такого или такого исхода такого то события зависит счастие всех людей, он слушал с кроткой соболезнующею улыбкой и удивлял говоривших с ним людей своими странными замечаниями. Но как те люди, которые казались Пьеру понимающими настоящий смысл жизни, то есть его чувство, так и те несчастные, которые, очевидно, не понимали этого, – все люди в этот период времени представлялись ему в таком ярком свете сиявшего в нем чувства, что без малейшего усилия, он сразу, встречаясь с каким бы то ни было человеком, видел в нем все, что было хорошего и достойного любви.