Русаков, Григорий Константинович

Григорий Константинович Русаков
Место рождения:	п. Кривое озеро, Балтский уезд Одесская губерния
Научная сфера:	право, юриспруденция
Место работы:	Иркутский университет, Пермский университет, Саратовский университет, Саратовский мединститут

Григо́рий Константи́нович Русако́в (март 1899, п. Кривое озеро, Одесская губерния — ?, ?) — советский юрист. Ректор Иркутского университета (1931-1935), ректор Пермского университета (1935-1937), ректор Саратовского университета (1938-1941).

Биография

Григорий Константинович Русаков родился в местечке Кривое озеро Одесской губернии в небогатой еврейской семье. Его отец служил приказчиком и умер, когда Григорию было три года. Учился в ближайшем городе Балта в коммерческом училище.

В 1917 г. вступил в Союз социалистической молодежи, который позднее в полном составе вступил в Красную армию. В 1918 г. был в партизанском отряде, участвовал в боях с войсками Деникина, сражался на Польском фронте, позже был назначен комиссаром карательного отряда по борьбе с бандитизмом, затем военным следователем реввоентрибунала 51-й дивизии, которой командовал В. К. Блюхер.

В большевистскую партию Григорий Константинович вступил на фронте в 1920 г. Работал в Военном трибунале Харьковского округа, в коллегии Военного трибунала 9-й кавалерийской (Крымской) дивизии, в коллегии Военного трибунала в Одессе. После расформирования коллегии был военным судьей, затем помощником окружного прокурора и заместителем председателя суда.

В связи с образованием ряда областей в 1928 г. Г. К. Русаков был направлен заместителем областного прокурора в Центрально-Черноземную область, в г. Воронеж, с 1930 г. он — помощник прокурора Саратовского краевого суда.

Работа в Иркутском университете

В 1931 г. Г. К. приезжает в Иркутск, где был назначен заместителем краевого прокурора. В этом же году после возобновления работы Иркутского университета, который стал называться Восточно-Сибирским, крайком партии поручил Г. К. Русакову ректорскую должность, в которой он был до 1935 г.

За этот период в восстанавливающемся университете были открыты 3 отделения: химическое, почвенно-географическое и физическое, введен лекционный метод занятий, восстановлена факультетская система обучения. Был проведен набор на 4 факультета: физико-математический, биологический, химический, геолого-почвенно-географический, где преподавали известные профессора: А. В. Львов, А. Г. Франк-Каменецкий, В. Ч. Дорогостайский, М. М. Кожов, И. А. Парфианович, В. В. Васильев.

При Г. К. Русакове активизировали свою деятельность партийная организация, комсомол и профсоюз университета.

Г. К. Русаков сам преподавал на юридическом факультете университета.

Работа в Пермском университете

В 1935 г., будучи назначенным на должность ректора Пермского университета, Г. К. Русаков переезжает из Иркутска в Пермь.

С 10 мая 1935 года в соответствии с приказом по Наркомпросу РСФСР от 3 мая 1935., № 364, он приступил к исполнению обязанностей директора Пермского университета (приказ по ПГУ от 10.05.1935.).

Г. К. Русаков начал активно руководить коллективом университета. Уже через несколько месяцев в газете «Звезда» появляется большая статья о подготовке к новому учебному году. На Григория Константиновича в годы его управления университетом, легла ответственность проведения праздника по случаю 20-летия Пермского университета. В те дни на его имя поступило свыше 200 приветственных телеграмм и писем от академиков, профессоров университетов, обкомов КПСС и ВЛКСМ, общественных организаций.

Г. К. Русаковым была проведена значительная работа по организации учебного процесса, решению кадровых вопросов, созданию материально-технической базы университета в 1935—1936 учебном году.

Особенно плодотворно Г. К. Русаковым решались кадровые вопросы: университет, выходя из кризиса начала 1930-х, обзаводился талантливыми учёными, руководителями, занявшими ключевые места в его структуре и давшими значительные научные результаты.

В эти годы в университет пришло немало опытных преподавате­лей: профессора В. Н. Николаев, С. Н. Лаптев, Б. А. Викберг, А. В. Власенко, А. В. Красовский, Н. П. Герасимов, Б. И. Зубарев, А. А. Зубков, Е. М. Воронцов, доктор технических наук Н. П. Не­ронов и опытные доценты Н. А. Игнатьев, В. Ф. Усть-Качкинцев, А. Н. Пономарёв, П. Е. Степанов, А. А. Темляков, А. Н. Чибисов, И. В. Цыганков, К. С. Бочкарёв, И. И. Башлыков, Б. А. Гаврусевич, А. А. Ушаков, Д. М. Пинхенсон, Ю. М. Абрамович.

Но уже в мае 1937 г. ему объявляется выговор.

В сентябре 1937 года он освобождается от должности ректора и исключается из партии за «пособничество и прямую связь с врагами народа…».

Исключение из партии и восстановление

Бюро городского комитета ВКП(б) рассмотрело апелляцию Г. К. Русакова 17 сентября 1937. и утвердило решение Кагановичского райкома об исключении его из партии, за уличение в подборе кадров, работая в Иркутске. Но Русаков на этом не успокоился и подал апелляцию в Комитет партийного контроля при ЦК ВКП (б), который своим решением в апреле 1938 восстановил его в партии. 10 июня 1938 года Г. К. Русаков уехал из Перми в Саратов.

Работа в Саратовском университете

С 29 апреля 1938 по 24 марта 1941 года — ректор Саратовского университета.

С 1 сентября 1938 г. по 1 февраля 1939 — доцент, и. о. завкафедрой истории ВКП(б) и ленинизма Саратовского университета.

Основные труды

Г. К. Русаковым написано около 60 статей, в основном публицистического характера и разнообразных отчетов.

1932

1. Год работы Восточносибирского госуниверситета // Тр. / Вост.-Сиб. гос. ун-т. М. ; Иркутск, 1932. С. 5-15 : фото.
2. Труды Восточно-Сибирского государственного университета. М., Иркутск: ОГИЗ, 1932. № 1. 152 с.: фото. Отв. ред.

1933

1. Наш университет // Будущая Сибирь. 1933. № 1. С. 89-92.

1934

1. Труды Восточно-Сибирского государственного университета им. А. А. Жданова. Иркутск: Вост.-Сиб. краевое изд-во, 1934. № 2. 8 с. Отв. ред.

1936

1. Ученые записки Пермского государственного университета им. М. Горького. Пермь : Свердполиграфтрест, 1936. Т. 2, вып. 1. 225 с.: табл. Отв. ред.
2. Ученые записки Пермского государственного университета им. М. Горького. Пермь : Свердполиграфтрест, 1936. Т. 2, вып. 2. 104 с.: рис. Отв. ред.
3. Ученые записки Пермского государственного университета им. М. Горького. Пермь : Свердполиграфтрест, 1936. Т. 2, вып. 3 : Юбилейный выпуск: XX лет Пермского государственного университета имени М. Горького. 309 с. Отв. ред.

1937

1. Ученые записки Пермского государственного университета им. М. Горького. Пермь : Свердполиграфтрест, 1937. Ч. 1: К XVII сессии Международного геологического конгресса. 166 с.: табл. Отв. ред.

Источники и ссылки

1. [www.istor97.narod.ru/prj/igu80/igu80-all.pdf Русаков Григорий Константинович] // Галерея ректоров и профессоров ИГУ.
2. [irkipedia.ru/content/rusakov_grigoriy_konstantinovich Русаков, Григорий Константинович] // Иркипедия. RU.
3. [www.istor97.narod.ru/prj/igu80/igu80-all.pdf Русаков Григорий Константинович] // Иркутский государственный университет: ректоры, деканы, профессора (1918—1998) / сост. С. И. Кузнецов. — Иркутск : Агентство «КП-Байкал», Иркут. ун-т, 1998. 77 с. С. 14.
4. Костицын В. И. Русаков Григорий Константинович // [www.psu.ru/files/docs/science/books/mono/kostitsyn_rektory_2006_65_128.pdf Костицын В. И. Ректоры Пермского университета. 1916—2006.] — Изд. 2-е, перераб. и доп. / Перм. ун-т. Пермь, 2006. 352 с. ISBN 5-7944-0613-5. С. 114—123.
5. Обухов Л. А., Станковская Г. Ф. Директор Пермского университета Г. К. Русаков: Страницы биографии // Университетское образование и регионы. Перм. ун-т. Пермь, 2001. С. 129—131.
6. Русаков Григорий Константинович // [www.psu.ru/universitet/ob-universitete/rektory-permskogo-universiteta Ректоры Пермского университета с 1916 по 2006].
7. Семёнов В. Н. Григорий Константинович Русаков // Семёнов В. Н. Ректоры Саратовского университета: факты жизни и деятельности. Саратов: Изд-во Сарат. ун-та, 1999. 304 с. С. 150—159.

Отрывок, характеризующий Русаков, Григорий Константинович

– А! Княжна Марья! – вдруг сказал он неестественно и бросил стамеску. (Колесо еще вертелось от размаха. Княжна Марья долго помнила этот замирающий скрип колеса, который слился для нее с тем,что последовало.)
Княжна Марья подвинулась к нему, увидала его лицо, и что то вдруг опустилось в ней. Глаза ее перестали видеть ясно. Она по лицу отца, не грустному, не убитому, но злому и неестественно над собой работающему лицу, увидала, что вот, вот над ней повисло и задавит ее страшное несчастие, худшее в жизни, несчастие, еще не испытанное ею, несчастие непоправимое, непостижимое, смерть того, кого любишь.
– Mon pere! Andre? [Отец! Андрей?] – Сказала неграциозная, неловкая княжна с такой невыразимой прелестью печали и самозабвения, что отец не выдержал ее взгляда, и всхлипнув отвернулся.
– Получил известие. В числе пленных нет, в числе убитых нет. Кутузов пишет, – крикнул он пронзительно, как будто желая прогнать княжну этим криком, – убит!
Княжна не упала, с ней не сделалось дурноты. Она была уже бледна, но когда она услыхала эти слова, лицо ее изменилось, и что то просияло в ее лучистых, прекрасных глазах. Как будто радость, высшая радость, независимая от печалей и радостей этого мира, разлилась сверх той сильной печали, которая была в ней. Она забыла весь страх к отцу, подошла к нему, взяла его за руку, потянула к себе и обняла за сухую, жилистую шею.
– Mon pere, – сказала она. – Не отвертывайтесь от меня, будемте плакать вместе.
– Мерзавцы, подлецы! – закричал старик, отстраняя от нее лицо. – Губить армию, губить людей! За что? Поди, поди, скажи Лизе. – Княжна бессильно опустилась в кресло подле отца и заплакала. Она видела теперь брата в ту минуту, как он прощался с ней и с Лизой, с своим нежным и вместе высокомерным видом. Она видела его в ту минуту, как он нежно и насмешливо надевал образок на себя. «Верил ли он? Раскаялся ли он в своем неверии? Там ли он теперь? Там ли, в обители вечного спокойствия и блаженства?» думала она.
– Mon pere, [Отец,] скажите мне, как это было? – спросила она сквозь слезы.
– Иди, иди, убит в сражении, в котором повели убивать русских лучших людей и русскую славу. Идите, княжна Марья. Иди и скажи Лизе. Я приду.
Когда княжна Марья вернулась от отца, маленькая княгиня сидела за работой, и с тем особенным выражением внутреннего и счастливо спокойного взгляда, свойственного только беременным женщинам, посмотрела на княжну Марью. Видно было, что глаза ее не видали княжну Марью, а смотрели вглубь – в себя – во что то счастливое и таинственное, совершающееся в ней.
– Marie, – сказала она, отстраняясь от пялец и переваливаясь назад, – дай сюда твою руку. – Она взяла руку княжны и наложила ее себе на живот.
Глаза ее улыбались ожидая, губка с усиками поднялась, и детски счастливо осталась поднятой.
Княжна Марья стала на колени перед ней, и спрятала лицо в складках платья невестки.
– Вот, вот – слышишь? Мне так странно. И знаешь, Мари, я очень буду любить его, – сказала Лиза, блестящими, счастливыми глазами глядя на золовку. Княжна Марья не могла поднять головы: она плакала.
– Что с тобой, Маша?
– Ничего… так мне грустно стало… грустно об Андрее, – сказала она, отирая слезы о колени невестки. Несколько раз, в продолжение утра, княжна Марья начинала приготавливать невестку, и всякий раз начинала плакать. Слезы эти, которых причину не понимала маленькая княгиня, встревожили ее, как ни мало она была наблюдательна. Она ничего не говорила, но беспокойно оглядывалась, отыскивая чего то. Перед обедом в ее комнату вошел старый князь, которого она всегда боялась, теперь с особенно неспокойным, злым лицом и, ни слова не сказав, вышел. Она посмотрела на княжну Марью, потом задумалась с тем выражением глаз устремленного внутрь себя внимания, которое бывает у беременных женщин, и вдруг заплакала.
– Получили от Андрея что нибудь? – сказала она.
– Нет, ты знаешь, что еще не могло притти известие, но mon реrе беспокоится, и мне страшно.
– Так ничего?
– Ничего, – сказала княжна Марья, лучистыми глазами твердо глядя на невестку. Она решилась не говорить ей и уговорила отца скрыть получение страшного известия от невестки до ее разрешения, которое должно было быть на днях. Княжна Марья и старый князь, каждый по своему, носили и скрывали свое горе. Старый князь не хотел надеяться: он решил, что князь Андрей убит, и не смотря на то, что он послал чиновника в Австрию розыскивать след сына, он заказал ему в Москве памятник, который намерен был поставить в своем саду, и всем говорил, что сын его убит. Он старался не изменяя вести прежний образ жизни, но силы изменяли ему: он меньше ходил, меньше ел, меньше спал, и с каждым днем делался слабее. Княжна Марья надеялась. Она молилась за брата, как за живого и каждую минуту ждала известия о его возвращении.


– Ma bonne amie, [Мой добрый друг,] – сказала маленькая княгиня утром 19 го марта после завтрака, и губка ее с усиками поднялась по старой привычке; но как и во всех не только улыбках, но звуках речей, даже походках в этом доме со дня получения страшного известия была печаль, то и теперь улыбка маленькой княгини, поддавшейся общему настроению, хотя и не знавшей его причины, – была такая, что она еще более напоминала об общей печали.
– Ma bonne amie, je crains que le fruschtique (comme dit Фока – повар) de ce matin ne m'aie pas fait du mal. [Дружочек, боюсь, чтоб от нынешнего фриштика (как называет его повар Фока) мне не было дурно.]
– А что с тобой, моя душа? Ты бледна. Ах, ты очень бледна, – испуганно сказала княжна Марья, своими тяжелыми, мягкими шагами подбегая к невестке.
– Ваше сиятельство, не послать ли за Марьей Богдановной? – сказала одна из бывших тут горничных. (Марья Богдановна была акушерка из уездного города, жившая в Лысых Горах уже другую неделю.)
– И в самом деле, – подхватила княжна Марья, – может быть, точно. Я пойду. Courage, mon ange! [Не бойся, мой ангел.] Она поцеловала Лизу и хотела выйти из комнаты.
– Ах, нет, нет! – И кроме бледности, на лице маленькой княгини выразился детский страх неотвратимого физического страдания.
– Non, c'est l'estomac… dites que c'est l'estomac, dites, Marie, dites…, [Нет это желудок… скажи, Маша, что это желудок…] – и княгиня заплакала детски страдальчески, капризно и даже несколько притворно, ломая свои маленькие ручки. Княжна выбежала из комнаты за Марьей Богдановной.
– Mon Dieu! Mon Dieu! [Боже мой! Боже мой!] Oh! – слышала она сзади себя.
Потирая полные, небольшие, белые руки, ей навстречу, с значительно спокойным лицом, уже шла акушерка.
– Марья Богдановна! Кажется началось, – сказала княжна Марья, испуганно раскрытыми глазами глядя на бабушку.
– Ну и слава Богу, княжна, – не прибавляя шага, сказала Марья Богдановна. – Вам девицам про это знать не следует.
– Но как же из Москвы доктор еще не приехал? – сказала княжна. (По желанию Лизы и князя Андрея к сроку было послано в Москву за акушером, и его ждали каждую минуту.)
– Ничего, княжна, не беспокойтесь, – сказала Марья Богдановна, – и без доктора всё хорошо будет.
Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.