Русаков, Константин Викторович

Константин Викторович Русаков<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Секретарь ЦК КПСС
24 мая 1977 года — 18 февраля 1986 года
Предшественник:	Константин Фёдорович Катушев
Преемник:	Вадим Андреевич Медведев
Министр рыбной промышленности СССР
6 февраля 1950 года — 20 мая 1952 года
Предшественник:	Александр Акимович Ишков
Преемник:	Дмитрий Васильевич Павлов
Рождение:	18 (31) декабря 1909(1909-12-31) Торопец, Псковская губерния, Российская империя
Смерть:	29 декабря 1993(1993-12-29) (83 года) Москва, Российская Федерация
Партия:	ВКП(б) с 1943 года
Образование:	Ленинградский политехнический институт (1930)
Награды:

Константи́н Ви́кторович Русако́в (18 [31] декабря 1909, Торопец, Псковская губерния — 29 декабря 1993, Москва) — советский партийный и государственный деятель, секретарь ЦК КПСС (1977—86 гг.).

Биография

Родился в семье полицейского.

В 1930 г. окончил Ленинградский политехнический институт им. М. И. Калинина.

С 1930 г. — инженер-проектировщик Ленинградского отделения «Госпроектстроя» наркомата тяжелой промышленности СССР.

С 1931 г. — инженер — заведующий строительным отделом Мясохладстроя наркомата пищевой промышленности СССР в Ленинграде.

С 1933 г. — главный инженер строительства Ленинаканского мясокомбината в Армянской ССР.

С 1934 г. — заместитель главного инженера Мясохладстроя в Ленинграде.

С 1935 г. — главный инженер и начальник строительства мясокомбината в г. Иркутске.

С 1939 г. — начальник технического отдела,

в 1941 г. — главный инженер Главрыбстроя наркомата рыбной промышленности СССР.

В 1941—1944 гг. — главный инженер Отдела капитального строительства наркомата рыбной промышленности СССР.

В 1944—1946 гг. — главный инженер Центрального управления строительства наркомата рыбной промышленности СССР.

В 1946—1948 гг. — заместитель министра рыбной промышленности западных районов СССР,

в 1948—1950 гг. — заместитель министра рыбной промышленности СССР,

в 1950—1952 гг. — министр рыбной промышленности СССР,

в 1952—1953 гг. — заместитель министра рыбной промышленности СССР.

В 1953 г. — первый заместитель председателя Технического совета Министерства легкой и пищевой промышленности СССР,

в 1953—1955 гг. — заведующий отделом Управления делами СМ СССР.

В 1955—1956 гг. — заместитель министра рыбной промышленности СССР,

в 1956—1957 гг. — первый заместитель министра рыбной промышленности СССР.

В 1957—1960 гг. — советник посольства СССР в Польше,

в 1960—1962 гг. — в аппарате ЦК КПСС,

в 1962—1963 гг. — посол СССР в Монголии.

В 1964—1965 гг. — заместитель заведующего Отделом ЦК КПСС,

в 1965—1968 гг. — первый заместитель заведующего Отделом ЦК КПСС,

в 1968—1972 гг. — заведующий Отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран.

В 1972—1977 гг. — помощник Генерального секретаря ЦК КПСС.

В 1977—1986 гг. — секретарь ЦК КПСС и заведующий Отделом ЦК КПСС по связям с коммунистическими и рабочими партиями социалистических стран.

Член ВКП(б) с 1943 г. Член ЦК КПСС в 1971—1986 гг. Член ЦРК КПСС в 1966—1971 гг. Депутат Совета Национальностей Верховного Совета СССР 7-11 созывов (1966—1989) от Армянской ССР.

С 1986 г. на пенсии.

Награды и звания

Герой Социалистического Труда (1979). Награждён тремя орденами Ленина, двумя орденами «Знак Почёта».

Дополнительная информация

См. Огородник А. Д.

Источники

az-libr.ru/index.shtml?Persons&000/Src/0000/43b60f2f

dic.academic.ru/dic.nsf/enc_biography/108353/Русаков

[moscow-tombs.ru/1993/rusakov_kv.htm Надгробие К. В. Русакова]

Отрывок, характеризующий Русаков, Константин Викторович

– Она еще ладнее будет, как ты на тело то наденешь, – говорил Каратаев, продолжая радоваться на свое произведение. – Вот и хорошо и приятно будет.
– Merci, merci, mon vieux, le reste?.. – повторил француз, улыбаясь, и, достав ассигнацию, дал Каратаеву, – mais le reste… [Спасибо, спасибо, любезный, а остаток то где?.. Остаток то давай.]
Пьер видел, что Платон не хотел понимать того, что говорил француз, и, не вмешиваясь, смотрел на них. Каратаев поблагодарил за деньги и продолжал любоваться своею работой. Француз настаивал на остатках и попросил Пьера перевести то, что он говорил.
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.


Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.