Русалка (фильм, 1910)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Русалка
Жанр

сказка

Режиссёр

Василий Гончаров

Продюсер

Александр Ханжонков

Автор
сценария

Василий Гончаров

В главных
ролях

Василий Степанов
Александра Гончарова
Андрей Громов

Оператор

Владимир Сиверсен

Кинокомпания

Торговый дом Ханжонкова

Длительность

9 мин.

Страна

Российская империя Российская империя

Год

1910

IMDb

ID 0234636

К:Фильмы 1910 года

«Русалка» (1910) — короткометражный немой художественный фильм Василия Гончарова, «народная драма в 6 сценах с апофеозом» по мотивам одноимённой поэтической пьесы А. С. Пушкина. Сюжет воспроизведен в 7 кадрах-сценах (надписи восстановлены по материалам прессы того времени). Фильм хранится в Госфильмофонде[1].





В ролях

История

Фильм вышел на экраны 30 марта (12 апреля по новому стилю) 1910 года.

По указанию "Пушкинского кинословаря": Народная драма в 6 сценах с апофеозом, 1 ч., 280 (220) м. Т/Д "А.Ханжонков", 1910. Вып. 30.03.1910.

Сюжет фильма воспроизводит основные сцены из классической поэтической драмы Пушкина.

Названия сцен по публикации в «Кине-журнале»[2]:

Сцена 1-я. Берег Днепра. Мельница, Мельник и дочь.

Сцена 2-я. Княжеский терем. свадьба. Молодые и гости сидят за столом. Опочивальня.

Сцена 3-я. Через восемь лет.

Сцена 4-я. Берег реки. Ночь.

Сцена 5-я. Княгиня сидит грустная.

Сцена 6-я. Берег Днепра.

Сцена 7-я. Днепровское дно.

Из воспоминаний участников

Александр Ханжонков:[3]:
Следующей пушкинской картиной, снятой в 1909 году на том же Сокольническом участке (где снимали «Мазепу»), была «Русалка». Её решили поставить потому, что в то время в Большом Театре была заново поставлена опера «Русалка», а еще потому, что на нашем участке был пруд с купальней, которую хотелось использовать в качестве… мельницы. Для создания иллюзии работающего «за кулисами» мельничного колеса Гончаров придумал такой трюк: за купальней был посажен наш конторский мальчик с лопатой и наказом бить его по воде ритмически (вернее — грести) во время съемки. На экране иллюзия получилась вполне удовлетворительной. <…>

Артисты были одеты в оперные костюмы, взятые напрокат из известной костюмерной мастерской. Для этой постановки был приглашен новый художник В. Фестер, который для съемки сцены апофеоза «Подводное царство» нарисовал декорацию дна морского, где были изображены растения, раковины и т. д. Декорации были прибиты прямо к стене архиерейского дома (на Тверской), где мы только что оборудовали первое крошечное ателье.

Картина эта прошла с успехом, и, как ни странно, особый восторг публики имела именно сцена апофеоза: на фоне «подводного царства» восседала на троне дочь мельника, сделавшаяся царицей русалок, а у её ног возлежал князь.
Александра Гончарова[4]:
В картине «Русалка» нужно было снять эпизод, в котором Наташа бросается в реку и тонет. Но плавать я еще не умела. Решили вместо меня бросить в воду бревно. Но, когда стали просматривать материал, увидели, что бревно меня не заменило. И тогда я решилась. Выбрали глубокое место на Москва-реке, я прыгнула в воду и действительно тут же пошла ко дну. Конечно, меня спасли, но и кадр получился натуральным.

Критика

«Кине-журнал», 1910, № 3, стр.8, написал о нем
Т/д «Ханжонков» выпускает на 30/III картину «Русалка», по выполнению она стоит гораздо выше «Царской невесты» и «Ермака».

«Сине-Фоно», 1910, № 11, стр. 8

Очередным выпуском собственной фабрики торгового дома будет «Русалка», выпускаемая 30 марта. Кто не знает этой поэтической сказки Пушкина. Кто не слыхал её музыкального воспроизведения в опере того же названия. Кто не сочувствовал бедной, покинутой обольстившим её князем, дочери мельника. У кого не вызывали слёз страдания несчастного старика-отца, почти толкнувшего дочь в объятия князя и поплатившегося за это разумом, когда он — только, к сожалению, слишком поздно — коршуном становится на защиту дочери. Нам кажется излишним излагать содержание драмы. Не знающим её… но мы уверены, что таковых нет, а впрочем, пусть каждый доставит себе лишний раз удовольствие и прочтёт её в оригинале. Что сказать о передаче картины? Нам придётся повторить то, что мы уже не раз говорили об успехах фабрики и о том, что она с каждым новым выпуском продолжает совершенствоваться.

Источники

  • Иванова В., Мыльникова В. и др. Великий Кинемо: Каталог сохранившихся игровых фильмов России (1908-1919). — М.: Новое литературное обозрение, 2002. — С. 68-69. — ISBN 5-86793-155-2.

Напишите отзыв о статье "Русалка (фильм, 1910)"

Примечания

  1. Пушкинский кинословарь
  2. «Кине-журнал». — 1910. — № 3. — С. 8.
  3. А.Ханжонков. Дореволюционные инсценировки А. С. Пушкина. — «Искусство кино». — 1937. — № 2.
  4. А.Гончарова. В гостях у старейшей киноактрисы. — «Советский экран». — 1967. — № 24.

Ссылки


Отрывок, характеризующий Русалка (фильм, 1910)

– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.
– Знаешь, я думаю, – сказала Наташа шопотом, придвигаясь к Николаю и Соне, когда уже Диммлер кончил и всё сидел, слабо перебирая струны, видимо в нерешительности оставить, или начать что нибудь новое, – что когда так вспоминаешь, вспоминаешь, всё вспоминаешь, до того довоспоминаешься, что помнишь то, что было еще прежде, чем я была на свете…
– Это метампсикова, – сказала Соня, которая всегда хорошо училась и все помнила. – Египтяне верили, что наши души были в животных и опять пойдут в животных.
– Нет, знаешь, я не верю этому, чтобы мы были в животных, – сказала Наташа тем же шопотом, хотя музыка и кончилась, – а я знаю наверное, что мы были ангелами там где то и здесь были, и от этого всё помним…
– Можно мне присоединиться к вам? – сказал тихо подошедший Диммлер и подсел к ним.
– Ежели бы мы были ангелами, так за что же мы попали ниже? – сказал Николай. – Нет, это не может быть!
– Не ниже, кто тебе сказал, что ниже?… Почему я знаю, чем я была прежде, – с убеждением возразила Наташа. – Ведь душа бессмертна… стало быть, ежели я буду жить всегда, так я и прежде жила, целую вечность жила.
– Да, но трудно нам представить вечность, – сказал Диммлер, который подошел к молодым людям с кроткой презрительной улыбкой, но теперь говорил так же тихо и серьезно, как и они.
– Отчего же трудно представить вечность? – сказала Наташа. – Нынче будет, завтра будет, всегда будет и вчера было и третьего дня было…
– Наташа! теперь твой черед. Спой мне что нибудь, – послышался голос графини. – Что вы уселись, точно заговорщики.
– Мама! мне так не хочется, – сказала Наташа, но вместе с тем встала.
Всем им, даже и немолодому Диммлеру, не хотелось прерывать разговор и уходить из уголка диванного, но Наташа встала, и Николай сел за клавикорды. Как всегда, став на средину залы и выбрав выгоднейшее место для резонанса, Наташа начала петь любимую пьесу своей матери.
Она сказала, что ей не хотелось петь, но она давно прежде, и долго после не пела так, как она пела в этот вечер. Граф Илья Андреич из кабинета, где он беседовал с Митинькой, слышал ее пенье, и как ученик, торопящийся итти играть, доканчивая урок, путался в словах, отдавая приказания управляющему и наконец замолчал, и Митинька, тоже слушая, молча с улыбкой, стоял перед графом. Николай не спускал глаз с сестры, и вместе с нею переводил дыхание. Соня, слушая, думала о том, какая громадная разница была между ей и ее другом и как невозможно было ей хоть на сколько нибудь быть столь обворожительной, как ее кузина. Старая графиня сидела с счастливо грустной улыбкой и слезами на глазах, изредка покачивая головой. Она думала и о Наташе, и о своей молодости, и о том, как что то неестественное и страшное есть в этом предстоящем браке Наташи с князем Андреем.
Диммлер, подсев к графине и закрыв глаза, слушал.
– Нет, графиня, – сказал он наконец, – это талант европейский, ей учиться нечего, этой мягкости, нежности, силы…
– Ах! как я боюсь за нее, как я боюсь, – сказала графиня, не помня, с кем она говорит. Ее материнское чутье говорило ей, что чего то слишком много в Наташе, и что от этого она не будет счастлива. Наташа не кончила еще петь, как в комнату вбежал восторженный четырнадцатилетний Петя с известием, что пришли ряженые.
Наташа вдруг остановилась.
– Дурак! – закричала она на брата, подбежала к стулу, упала на него и зарыдала так, что долго потом не могла остановиться.
– Ничего, маменька, право ничего, так: Петя испугал меня, – говорила она, стараясь улыбаться, но слезы всё текли и всхлипывания сдавливали горло.
Наряженные дворовые, медведи, турки, трактирщики, барыни, страшные и смешные, принеся с собою холод и веселье, сначала робко жались в передней; потом, прячась один за другого, вытеснялись в залу; и сначала застенчиво, а потом всё веселее и дружнее начались песни, пляски, хоровые и святочные игры. Графиня, узнав лица и посмеявшись на наряженных, ушла в гостиную. Граф Илья Андреич с сияющей улыбкой сидел в зале, одобряя играющих. Молодежь исчезла куда то.
Через полчаса в зале между другими ряжеными появилась еще старая барыня в фижмах – это был Николай. Турчанка был Петя. Паяс – это был Диммлер, гусар – Наташа и черкес – Соня, с нарисованными пробочными усами и бровями.
После снисходительного удивления, неузнавания и похвал со стороны не наряженных, молодые люди нашли, что костюмы так хороши, что надо было их показать еще кому нибудь.