Руська Краина

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Русская Краина»)
Перейти к: навигация, поиск

Ру́ська Краи́на или Ру́сская Краи́на (также встречаются варианты Руськая Краина, Руска Краина, Руска Крайна; укр. Руська Країна, венг. Ruszka Krajna, чеш. Ruská Krajina, польск. Kraj Ruski) — государственное образование, существовавшее на территории современной Закарпатской области Украины с 24 декабря 1918 года по май 1919 года.

После распада Австро-Венгерской империи венгерское правительство при активном участии Августина Волошина 24 декабря 1918 года наделило четыре комитата с русинским (украинским) населением (Унг (Ужгород), Берег (Берегово), Угоча (Виноградов) и Марамарош (Сигету-Мармацией)) автономным статусом под общим названием «Руська Краина».

10 сентября 1919 года Закарпатье вошло в состав Чехословацкой Республики на правах автономии, самоуправление было урезано, а регион стал именоваться «Подкарпатская Русь».

С 22 ноября 1938 года в составе Чехословакии в статусе полноправной автономной единицы с сохраненным названием Подкарпатская Русь (см. текст конституционного закона ЧСР 328/1938 Сб.,от 22 ноября 1938 года) [www.epravo.cz/vyhledavani-aspi/?Id=7386&Section=1&IdPara=1&ParaC=2] [karpatorusyn.org/konstitucionnyj-zakon-ot-22-noyabrya-1938-328-sb-ob-avtonomii-podkarpatskoj-rusi/].





В составе Венгерской Советской Республики

Под воздействием революционных событий и провозглашения Венгерской Советской Республики, на территории Руськой Краины (за исключением Ужгорода, с 12 января занятого чехословацкими войсками[1], и Гуцульской Республики) 2224 марта 1919 года была установлена советская власть (укр. Радянська Руська Країна). В составе Советской Венгрии Руська Краина наделялась правами автономного региона с центром в Мукачево. В проекте конституции Руськой Краины, обнародованном 12 апреля 1919 года в газете «Руська правда», это административно-территориальное образование определялось как «самостоятельный Краинский Союз, входящий на федеративных началах в состав Советской Республики».

Организация власти

Народным комиссаром края 25 марта 1919 года, после отставки Ореста Сабо, становится Августин Штефан, а его заместителем (в должности политического поверенного Руськой Краины) — Иосиф Каминский. Венгерская социалистическая партия, образовавшаяся в результате слияния Венгерской коммунистической партии и Социал-демократической партии Венгрии, на территории Руськой Краины подчинялась Руськокрайнянскому партийному комитету в Будапеште во главе с Иваном Мондоком и Эрнё Сайдлером.

Рабочие, солдатские и крестьянские советы начали формироваться в Австро-Венгрии уже на заключительном этапе Первой мировой войны (с начала 1918 года); на ноябрь 1918 года в Закарпатье существовало около 500 советов. Установление советской власти в Венгрии стимулировало стихийное разрастание, в том числе на территории Закарпатья, подобных советов на уровне сёл, городов, районов и комитатов (жуп), которые, в свою очередь, избирали директориумы (исполнительные органы власти) в составе 3-5 человек. Комитатские советы с 5 апреля 1919 года преобразовывались в окружные, включая три русинских — Берегский (с центром в городе Мукачево), Мараморошский (Хуст) и Ужанский (Среднее). Высшим органом власти по проекту конституции Руськой Краины являлся краевой съезд Советов, выборы в который проводились 714 апреля, но который так и не был созван из-за начавшейся иностранной интервенции.

С другой стороны, комиссар Августин Штефан предпринял попытку восстановить в качестве высшего представительского органа власти созванный ещё при Михае Каройи Руський собор (по сути, буржуазный парламент), ограничив роль съезда Советов консультативными функциями. Однако эта попытка установления «двоевластия» была пресечена роспуском сформированного Штефаном правительственного Совета отрядом вооружённых рабочих во главе с Дьюлой Катко. Впрочем, несколько позже, 22 апреля, в условиях наступления румынских войск, Каминскому удалось сместить Мукачевский директориум, возглавляемый Яношем Галгоци, что повлекло за собой снятие части войск с фронта (через два дня статус-кво был восстановлен, Каминский арестован, а ещё через четыре дня в Мукачево вошли румыны).

Социально-экономические преобразования

26 марта 1919 года Революционный правительственный Совет Венгрии издал декрет, по которому национализации и передаче под рабочий контроль подлежали промышленные и транспортные предприятия и мастерские, на которых работало более 20 человек, а также торговые учреждения и магазины с количеством занятых более 10 человек. В Закарпатье были национализированы лесохимические заводы в Сваляве и Турье Быстрой, мебельные комбинаты, заводы стройматериалов, пивзавод Шёнборнов в Мукачеве, а также банки и финансовые учреждения. Улучшилось положение рабочих, которые смогли чётко определять условия труда в новых коллективных договорах, а также были частично восстановлены дезорганизованные производство и инфраструктура.

Серьёзные изменения коснулись социально-экономических прав трудящихся, включая введение 8-часового рабочего дня и права на отпуск, ограничение труда несовершеннолетних, повышение заработной платы на 25—60 %, устранение преград для деятельности профсоюзов. Начались масштабные квазисоциалистические преобразования в социальной сфере (бесплатное медицинское обслуживание, обязательное среднее образование для детей до 14 лет, материальная помощь учащимся детям трудящихся, провозглашение программ ликвидации безграмотности и всеобщего политехнического образования).

Аграрная политика принадлежала к числу самых непопулярных сторон деятельности Советской власти в Венгрии. Игнорируя специфику страны, руководство республики пошло на национализацию, а не обобществление помещичьих и церковных земель, организовав на них государственные производственные кооперативы и оттолкнув от себя значительную часть крестьянства. Согласно соответствующему декрету от 3 апреля 1919 года, конфискации подлежали все «крупные и средние имения размером более 100 гольдов» (52 га) пахотных земель. Впрочем, в силу преобладания в Руськой Краине мелкого землевладения, обусловленного преимущественно горным характером рельефа, подобные мероприятия не только не вызывали противодействия крестьянства, но и были встречены с энтузиазмом, выплеснувшимся в захваты наделов (в Ворочеве, Быстрице, Горинчове, Изе, Липче, Заднем и т. д.). К тому же, из 11 000 созданных в Венгрии производственных кооперативов в Руськой Краине успели организовать только один (в Великих Берегах).

Культурная политика

Декларируя свой разрыв с традициями национального угнетения порабощённых Венгрией народов, Конституция ВСР запрещала дискриминацию национальных меньшинств и даже предусматривала использование в официальных инстанциях языка любой из проживавших в Венгрии национальностей. На практике в Руськой Краине это означало, что русинский язык впервые в истории становился официальным. По примеру реформы русского правописания, проведённой в РСФСР, в русинском языке вводилось соответствующее фонетическому звучанию правописание, из алфавита выводились ненужные буквы. На историко-философском факультете Будапештского университета была открыта кафедра русинского языка во главе с Александром Бонкалом.

Венгерское советское правительство, провозгласив свободу слова и печати, также наладило издание газет для населения Закарпатья на русинском («Руська правда», с 6 номера «Русько-Країнська правда», — орган будапештского наркомата в делах Руськой Краины), украинском («Червона Україна» — орган украинской коммунистической группы, состоявшей из бывших военнопленных австро-венгерской армии) и венгерском («Ruszka Krajna», «Beregi munkás» — «Бережский рабочий», «Munkácsi népszava» — «Мукачевское народное слово») языках. На фоне введения свободы вероисповедания и отделения церкви от государства в Руськой Краине, в отличие от остальной ВСР, продолжалась выплата государственной зарплаты священнослужителям.

Большинство рядовых и средних служащих остались на своих должностях при условии принесения присяги диктатуре пролетариата; им предписывалось изучить русинский язык.

Иностранная интервенция

Понимая стратегическое значение карпатских перевалов как возможного маршрута оказания помощи Венгерской Советской Республике со стороны РСФСР и УССР, особенно в свете директивы командующего Украинским фронтом Владимира Антонова-Овсеенко от 13 апреля 1919 года о подготовке наступления с целью соединения с венгерскими силами, Антанта усилила давление на Румынию и Чехословакию, чтобы ускорить их агрессию против ВСР со стороны Закарпатья. В результате, 16 апреля 1919 года румынские войска начали вторжение на территорию Венгрии и Закарпатья, перейдя демаркационную линию в направлении городов Мараморош — Сигет — Тячев — Хуст — Берегово. Румынская армия, имея численное и материальное превосходство над отдельным Русинским батальоном и Русинской Красной дивизией (комплектация которой так и не была завершена, а значительная часть была скована в городах вследствие антикоммунистических выступлений), после капитуляции Сейкейской Красной дивизии, дислоцированной в Северной Венгрии, открыла себе путь на Хуст, Дебрецен и Ньиредьхазу. Упорные бои за Королёво с участием рабочих отрядов 21 апреля заставили румын отступить к Хусту, однако после подхода подкрепления (включая пулемётные части и артиллерию) интервенты, возобновив наступление, овладели 27-28 апреля городами Берегово и Мукачево.

К тому же, 23 апреля 1919 года навстречу румынским частям выдвинулись и чехословацкие войска, чьё наступление развивалось по двум направлениям — на Мукачево и на Чоп, важный железнодорожный узел, за который развязались ожесточённые бои, продолжавшиеся более десяти дней. Отряды Русинской Красной дивизии во взаимодействии с остальными венгерскими красными частями были вынуждены оставить территорию Руськой Краины после окончания боёв в районе Чопа 3 мая 1919 года и отойти с советскими органами власти в Центральную Венгрию. Румынские войска оккупировали около 65 % территории Руськой Краины с городами Мукачево, Хуст, Берегово и Сёвлюш (Виноградов); чехословаки заняли Ужгород. Хотя впоследствии Венгерской Красной Армии удалось развернуть контрнаступление и установить советскую власть в восточной и южной Словакии (возглавляемая Антонином Яноушеком Словацкая советская республика со столицей в Прешове/Пряшеве, незначительная часть территории которой была населена русинами), но на территорию Закарпатья она больше не вступала.

После четырёх месяцев независимости Руська Краина прекратила своё существование, а ещё через три месяца пала и Венгерская Советская Республика.

Дальнейшая судьба

6 июня 1919 года по приказу оккупационной администрации французского генерала Эннока на территории Закарпатья была введена военная диктатура, сохранявшаяся до 1923 года. Несколько сотен «сочувствующих большевизму» были заключены в специальные лагеря в Ужгороде, Сигете и Королеве. Поскольку ещё в 1918 году ряд русинских политиков в Чехословакии (на встречах в Старой Любовне, Прешове и Ужгороде), а также русинская эмиграция в США, возглавлявшаяся юристом Григорием Жатковичем, высказались за присоединение к Чехословакии, Жаткович совместно с Антоном Бескидом и Августином Волошиным передал прошение об этом президенту ЧСР Томашу Гарригу Масарику. Впрочем, чехословацкое руководство отнеслось к идее весьма скептически, в силу экономической отсталости Руськой Краины.

Решением Парижской мирной конференции, выраженным в Сен-Жерменском мирном договоре от 10 сентября 1919 года, Закарпатье вошло в состав Чехословацкой республики на правах автономии, самоуправление его было урезано, а название «Руська Краина» изменено на «Подкарпатская Русь» (чеш. Podkarpatská Rus). Территория последней составляла 12 097 км², население — 572 028 человек (из них на 1 января 1920: 62% — русинов (украинцев), 17,2 % — венгров, 13,4 % — евреев, 3,3 % — чехов и словаков, 1,8 % — немцев).

См. также

Напишите отзыв о статье "Руська Краина"

Литература

  • Пушкаш Андрей. Цивилизация или варварство. Закарпатье 1918—1945. М.: Европа, Институт славяноведения РАН, 2006. — ISBN 5-9739-0083-5
  • Шевченко К. В. [www.archive.org/download/Rusyny/Shevchenko_K_V_Rusyny_i_Chehoslovakiya_Selecta_V_2006.pdf Русины и межвоенная Чехословакия. К истории этнокультурной инженерии]. — М., 2006. — 268 с. — ISBN 5-91159-001-9.
  • Під прапором Великого Жовтня: збірник документів. Ужгород, 1959.
  • Встановлення радянської влади на Закарпатті у 1919 році. Ред. І. Гранчак. Ужгород, 1989.
  • Співак Борис та Троян Михайло. 40 незабутніх днів з історії боротьби за владу Рад у Закарпатті в 1919 році. Ужгород: Карпати, 1967.
  • Хрестоматія з історії держави і права України: Навч. посіб. / Упоряд.: А. С. Чайковський (кер.), О. А. Копиленко, В. М. Кривоніс, В. В. Свистунов, Г. І. Трофанчук. — К.: Юрінком Інтер, 2003.
  • Енциклопедія українознавства: В 10 томах / Головний редактор Володимир Кубійович. — Париж, Нью-Йорк: Молоде Життя, 1954—1989.
  • Лебов, Марк Фаркашевич. [books.google.com/books?id=B8EvAAAAIAAJ&q=%22%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F+%D0%9A%D1%80%D0%B0%D0%B9%D0%BD%D0%B0%22&dq=%22%D0%A0%D1%83%D1%81%D1%81%D0%BA%D0%B0%D1%8F+%D0%9A%D1%80%D0%B0%D0%B9%D0%BD%D0%B0%22&hl=en Венгерская Советская республика 1919 года]. — М.: Соцэкгиз, 1959. — С. 112.

Примечания

  1. Авґустин Волошин. [litopys.org.ua/volosh/volosh02.htm Спомини.]

Ссылки

  • Александр Тарасов // Скепсис [scepsis.ru/library/id_1927.html «…Чтоб землю в Гренаде…»]
  • József Botlik. [web.archive.org/web/20090704114219/www.corvinuslibrary.com/ruszin/karpatalja1.doc Csehszlovákia nemzetiségi politikája Kárpátalján 1919—1938-1939]
  • Karoly Kocsis and Eszter Kocsis-Hodosi. Hungarian Minorities in the Carpathian Basin. A study in Ethnic Geography. — Matthias Corvinus Publishing, Toronto-Buffalo 1995. [www.hungarian-history.hu/lib/hmcb/Tab11.htm Table 11. Ethnic structure of the population on the present territory of Transcarpathia (1880..1989)]
  • [mnib.malorus.org/kniga/423/ А. И. Пушкаш. Цивилизация или варварство: Закарпатье 1918—1945. — Москва: Европа, 2006, ISBN 5-9739-0083-5]
  • Д. Пілаш. [commons.com.ua/?p=14380 Спроба соціалістичної революції 1919 року на Закарпатті] // Спільне  (укр.)

Отрывок, характеризующий Руська Краина

– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.
– Да, да, именно розовым, – сказала Наташа, которая тоже теперь, казалось, помнила, что было сказано розовым, и в этом самом видела главную необычайность и таинственность предсказания.
– Но что же это значит? – задумчиво сказала Наташа.
– Ах, я не знаю, как все это необычайно! – сказала Соня, хватаясь за голову.
Через несколько минут князь Андрей позвонил, и Наташа вошла к нему; а Соня, испытывая редко испытанное ею волнение и умиление, осталась у окна, обдумывая всю необычайность случившегося.
В этот день был случай отправить письма в армию, и графиня писала письмо сыну.
– Соня, – сказала графиня, поднимая голову от письма, когда племянница проходила мимо нее. – Соня, ты не напишешь Николеньке? – сказала графиня тихим, дрогнувшим голосом, и во взгляде ее усталых, смотревших через очки глаз Соня прочла все, что разумела графиня этими словами. В этом взгляде выражались и мольба, и страх отказа, и стыд за то, что надо было просить, и готовность на непримиримую ненависть в случае отказа.
Соня подошла к графине и, став на колени, поцеловала ее руку.
– Я напишу, maman, – сказала она.
Соня была размягчена, взволнована и умилена всем тем, что происходило в этот день, в особенности тем таинственным совершением гаданья, которое она сейчас видела. Теперь, когда она знала, что по случаю возобновления отношений Наташи с князем Андреем Николай не мог жениться на княжне Марье, она с радостью почувствовала возвращение того настроения самопожертвования, в котором она любила и привыкла жить. И со слезами на глазах и с радостью сознания совершения великодушного поступка она, несколько раз прерываясь от слез, которые отуманивали ее бархатные черные глаза, написала то трогательное письмо, получение которого так поразило Николая.


На гауптвахте, куда был отведен Пьер, офицер и солдаты, взявшие его, обращались с ним враждебно, но вместе с тем и уважительно. Еще чувствовалось в их отношении к нему и сомнение о том, кто он такой (не очень ли важный человек), и враждебность вследствие еще свежей их личной борьбы с ним.
Но когда, в утро другого дня, пришла смена, то Пьер почувствовал, что для нового караула – для офицеров и солдат – он уже не имел того смысла, который имел для тех, которые его взяли. И действительно, в этом большом, толстом человеке в мужицком кафтане караульные другого дня уже не видели того живого человека, который так отчаянно дрался с мародером и с конвойными солдатами и сказал торжественную фразу о спасении ребенка, а видели только семнадцатого из содержащихся зачем то, по приказанию высшего начальства, взятых русских. Ежели и было что нибудь особенное в Пьере, то только его неробкий, сосредоточенно задумчивый вид и французский язык, на котором он, удивительно для французов, хорошо изъяснялся. Несмотря на то, в тот же день Пьера соединили с другими взятыми подозрительными, так как отдельная комната, которую он занимал, понадобилась офицеру.
Все русские, содержавшиеся с Пьером, были люди самого низкого звания. И все они, узнав в Пьере барина, чуждались его, тем более что он говорил по французски. Пьер с грустью слышал над собою насмешки.
На другой день вечером Пьер узнал, что все эти содержащиеся (и, вероятно, он в том же числе) должны были быть судимы за поджигательство. На третий день Пьера водили с другими в какой то дом, где сидели французский генерал с белыми усами, два полковника и другие французы с шарфами на руках. Пьеру, наравне с другими, делали с той, мнимо превышающею человеческие слабости, точностью и определительностью, с которой обыкновенно обращаются с подсудимыми, вопросы о том, кто он? где он был? с какою целью? и т. п.
Вопросы эти, оставляя в стороне сущность жизненного дела и исключая возможность раскрытия этой сущности, как и все вопросы, делаемые на судах, имели целью только подставление того желобка, по которому судящие желали, чтобы потекли ответы подсудимого и привели его к желаемой цели, то есть к обвинению. Как только он начинал говорить что нибудь такое, что не удовлетворяло цели обвинения, так принимали желобок, и вода могла течь куда ей угодно. Кроме того, Пьер испытал то же, что во всех судах испытывает подсудимый: недоумение, для чего делали ему все эти вопросы. Ему чувствовалось, что только из снисходительности или как бы из учтивости употреблялась эта уловка подставляемого желобка. Он знал, что находился во власти этих людей, что только власть привела его сюда, что только власть давала им право требовать ответы на вопросы, что единственная цель этого собрания состояла в том, чтоб обвинить его. И поэтому, так как была власть и было желание обвинить, то не нужно было и уловки вопросов и суда. Очевидно было, что все ответы должны были привести к виновности. На вопрос, что он делал, когда его взяли, Пьер отвечал с некоторою трагичностью, что он нес к родителям ребенка, qu'il avait sauve des flammes [которого он спас из пламени]. – Для чего он дрался с мародером? Пьер отвечал, что он защищал женщину, что защита оскорбляемой женщины есть обязанность каждого человека, что… Его остановили: это не шло к делу. Для чего он был на дворе загоревшегося дома, на котором его видели свидетели? Он отвечал, что шел посмотреть, что делалось в Москве. Его опять остановили: у него не спрашивали, куда он шел, а для чего он находился подле пожара? Кто он? повторили ему первый вопрос, на который он сказал, что не хочет отвечать. Опять он отвечал, что не может сказать этого.
– Запишите, это нехорошо. Очень нехорошо, – строго сказал ему генерал с белыми усами и красным, румяным лицом.