Русская латиница

Ру́сская лати́ница — латинский алфавит, приспособленный для передачи русской речи.

История

Латиница в восточнославянских языках

Первые случаи использования латиницы для записи восточнославянских языков встречались в документах Великого княжества Литовского и Речи Посполитой в XVI—XVIII веках. По преимуществу эти записи были сделаны на западнорусском письменном языке. По сути восточнославянская речь записывалась с использованием правил польской орфографии (см., например, хронику Быховца, чей кириллический оригинал был переписан в XVII веке посредством польской латиницы).

В XIX — первой половине XX века польская латиница употреблялась для передачи белорусской речи. Белорусский язык тогда перешёл к фонетической системе письменной речи. В 1900 году cz, sz и ż начали заменяться на č, š и ž. Поскольку новые буквы использовала газета Naša Niwa, латиница иногда именовалась «нашенивской». Предыдущая латиница иногда называлась «великолитовской».

Для украинского языка в XIX—XX веках существовали два варианта латиницы: «полонизированная» Иосифа Лозинского 1834 года и «чехизированная» чешского слависта Йозефа Иречека 1859 года.

Отдельные проекты XIX века

В 1833 году в Москве появилась брошюра неизвестного автора: «Новыя усовершенствованныя литеры русскаго алфавита» или «Орыt wedenія novыh russkih liter». В ней автор предлагал следующий алфавит для русского языка: Aa, Bb, Cc (цэ), Dd, Ee, Ff, Gg, Hh, Iiĭ, Jj (жэ), Kk, Ll, Mm, Nn, Oo, Pp, Rr, Ss, Tt, Uu, Vv, Zz, Чч, Шш, Ыы, Юю, Яя.

В 1842 году К. М. Кодинский предложил в книге «Упрощение русской грамматики» латинскую азбуку для русской речи.

В 1857 году Кодинский издал книгу «Преобразование и упрощение русского правописания», в которой опять предлагал ввести латиницу. Предложенный Кодинским алфавит представлял смесь румынской, венгерской и французской латиницы: Aa, Bb, Cc, Dd, Ee, Ff, Gg, Hh, Ii, Jj, Ll, Mm, Nn, Oo, Pp, Qq, Rr, Ss, Tt, Uu, Üü, Vv, Xx, Yy, Zz. Существовали довольно сложные правила орфографии: é (ё), q (к); c (к) в конце слов, перед согласными и непалатализованными гласными, в том же значении диграф ch (ruchi); c (ч) перед палатализованными гласными (но сравните: noch); g (г) в конце слов, перед согласными и непалатализованными гласными, в том же значении диграф gh (noghi); g (ж) перед палатализованными гласными (giznh); x (x) в конце слов, перед согласными и непалатализованными гласными, в том же значении диграф xh; h (ь, ъ). Диграфы: cz (ц), sz (ш), sc (щ), hi (ы) — rhibhi, bhil, czarh. В словах иностранного происхождения применяется ç (ц), -ция в иностранных словах передавалось -tia. Окончания фамилий -ов, -ев передавались -of, -ef. Один звук мог передаваться разными буквами: еа (я) после согласных, в остальных случаях ia; ѣ (ять) в наречиях и местоимениях обозначалась её (в остальных случаях ê); -е, -ие, -ье > è; i в окончаниях передавал й. Буква у передавала сочетание ий/ый или звук и в словах греческого происхождения (ubycza, novy, systema). Сочетание -шн- передавалось триграфом chn. Вводятся также дифтонги: Eugeny, Aurora.

В 1845 в пику Кодинскому русскую латиницу предложил В. Белинский, исключающую диграфы: Aa, Bb, Cc (це), Dd, Ee, Ff, Gg (густое «га»), Hh (тонкое «га»), Ii, Jj, Kk, Ll, Mm, Nn, Oo, Pp, Rr, Ss, Ss (ша), Tt, Uu, Vv, Хх (хер), Чч (червь), Цц (ща), Zz, Ƶƶ (живете), Ъъ (ер), Ьь (ерь), Уу (еры), Яя, Ŋ ŋ (ю).

В 1862 году Юлиан Котковский в своей брошюре предложил всем славянам использовать польский алфавит.

В 1871 году свой проект латиницы предложил Засядько.

Советский проект

В 1919 году Научный отдел Наркомпроса, не без участия наркома А. В. Луначарского, высказался «…о желательности введения латинского шрифта для всех народностей, населяющих территорию Республики … что является логическим шагом по тому пути, на который Россия уже вступила, приняв новый календарный стиль и метрическую систему мер и весов», что явилось бы завершением азбучной реформы, в своё время выполненной Петром I, и стояло бы в связи с последней орфографической реформой.

В 1920-е—30-е по стране прокатилась волна латинизации письменности нерусских народов, латиница была возведена в абсолют. Территория СССР, где употреблялась кириллица (русский язык) — уже представляла собой род клина, поскольку на севере и востоке Сибири (Коми, Якутия) употреблялась латиница. На юге страны (Центральная Азия) — также употреблялась латиница. То же и в Поволжье (Татарская АССР) и других регионах (Кавказ).

В 1929 году Наркомпрос РСФСР образовал комиссию по разработке вопроса о латинизации русского алфавита во главе с профессором Н. Ф. Яковлевым и с участием лингвистов, книговедов, инженеров-полиграфистов. Всего в комиссию входило 13 человек, в том числе:

• А. М. Сухотин,
• Л. И. Жирков (имевшие опыт создания алфавитов вместе с Н. Ф. Яковлевым),
• А. М. Пешковский,
• Н. М. Каринский,
• С. И. Абакумов (известные русисты),
• В. И. Лыткин (секретарь, первый лингвист из народа коми).

Комиссия завершила работу в январе 1930 года. Итоговый документ (подписанный всеми, кроме А. М. Пешковского) предлагал три варианта русской латиницы, чуть отличавшиеся друг от друга (опубликованы в № 6 «Культуры и письменности Востока» за 1930 год). Из протокола заседания комиссии от 14/I 1930: «Переход в ближайшее время русских на единый интернациональный алфавит на латинской основе — неизбежен».

Варианты трёх предварительных проектов были следующими: 1) устраняющий диакритические знаки, отдельные от букв; 2) стремящийся к максимальному использованию наличных в типографиях латинских знаков; 3) на основе «нового тюркского алфавита». Эти 3 проекта отличались только в отображении букв ё ы ь я ю (шесть последних позиций в нижеприведённой таблице). В первом варианте алфавит состоял из 30 букв, а во втором и третьем из 29 (за счёт двойного использования j):

Аа

Aa

Йй

Jj

Сс

Ss

Бб

Bb

Bb

Bʙ

Вв

Vv

Кк

Kk

Тт

Tt

Ёё

Óó

Öö

Ɵɵ

Гг

Gg

Лл

Ll

Уу

Uu

Ыы

Yy

Yy

Ьь

Дд

Dd

Мм

Mm

Фф

Ff

Ьь

Íí

Jj

Jj

Ээ

Ee

Нн

Nn

Хх

Xx

Юю

Úú

Üü

Yy

Жж

Ƶƶ

Оо

Oo

Цц

Çç

Яя

Áá

Ää

Əə

Зз

Zz

Пп

Pp

Чч

Cc

Ии

Ii

Рр

Rr

Шш

Şş

Буква щ изображалась посредством сочетания sc: jesco (ещё), scot (счёт), vesci (вещи).

Сохранялся принцип русской кириллицы, по которому мягкость согласных перед гласными отображается с помощью особых букв гласных (я, ю, ё), а в других случаях с помощью дополнительной буквы ь.

В первом варианте мягкому знаку соответствовала специальная буква í, а во втором и третьем для ь и й использовалась одна и та же буква j. Как заметил ещё в XVII веке хорватский учёный Юрий Крижанич, наличие двух последних букв в кириллице избыточно, поскольку они всегда встречаются в разных позициях: ь после согласных, й после гласных. Эту избыточность можно было устранить. А там, где я, ю, ё (а также е) передают два звука (в начале слова или после гласных), их предлагалось писать двумя буквами: ель — jelj.

Примеры написаний по трём проектам:

кириллица	латиница				кириллица	латиница
	1	2	3			1	2	3
этот	etot				лук	luk
еда	jeda				люк	lúk	lük	lyk
подъезд	podjezd				мол	mol
ёлка	jolka				мёл	mól	möl	mɵl
подъём	podjom				мель	melí	melj
яма	jama				кон	kon
изъян	izjan				конь	koní	konj
юг	jug				топ	top
адъюнкт	adjunkt				топь	topí	topj
рай	raj				дьяк	djak
зной	znoj				льёт	ljot
улей	ulej				вьюга	vjuga
дуй	duj				все	vse
мел	mel				всё	vsó	vsö	vsɵ
мал	mal				чёрный	cornyj		cornьj
мял	mál	mäl	məl		объём	objom		oʙjom

25 января 1930 года Политбюро ЦК ВКП(б) под председательством Сталина дало поручение Главнауке прекратить разработку вопроса о латинизации русского алфавита.

До практической реализации проекта дело не дошло. Память от него осталась преимущественно в юмористическом контексте: в популярном романе И. А. Ильфа и Е. П. Петрова «Золотой телёнок» описывается изобретённый тов. Полыхаевым (начальником конторы под названием «Геркулес») универсальный штамп с таким текстом:

В ответ на .......................... мы, геркулесовцы, как один человек, ответим: <...> л) поголовным переводом делопроизводства на латинский алфавит, а также всем, что понадобится впредь.

Сообщается, что сотрудников «в особенности смущал пункт о латинском алфавите». Хотя действие романа относится к 1930 году — апогею советской кампании по латинизации, понятно, что решительное обещание в городе Черноморске (то есть в Одессе) было преждевременным и абсурдным.

После 1936 года о переводе русского письма на латиницу, должно быть, уже никто не думал, поскольку начался противоположный процесс — кириллизация. Работа о записи русской речи латиницей перешла в плоскость разработок систем транслитерации. Также под названием романизации известны зарубежные разработки для кириллических алфавитов. Они обычно перечисляются в таблице различных способов транслитерации русского алфавита.

См. также

• Латинизация
• Транслитерация русского алфавита латиницей
• Белорусский латинский алфавит
• Украинская латиница

Литература

• Грот Я. К. [imwerden.de/pdf/grot_spornye_voprosy_russkago_pravopisanija_1873.pdf Спорные вопросы русскаго правописанія отъ Петра Великаго донынѣ]. — СПб., 1873.

Ссылки

• [www.kommersant.ru/doc/1301421 О латинизации русского алфавита], Еженедельник «Коммерсантъ» (№ 2 (856), 18.01.2010). Проверено 17 февраля 2012.
• В. Т. Чумаков [www.yomaker.ru/latinitsa.htm Латиница вторгается в русский язык] // СМИ «Интеллигент». — 2004.
• Никола Танасич; Анастасия Галанина. [www.pravoslavie.ru/analit/29984.htm Нация безграмотных]. Православие.Ru (9 апреля 2009). Проверено 17 февраля 2012. [www.webcitation.org/67vJ2qGFB Архивировано из первоисточника 25 мая 2012]. — История появления в сербском языке двух официальных алфавитов.

Отрывок, характеризующий Русская латиница

Петя стал закрывать глаза и покачиваться.
Капли капали. Шел тихий говор. Лошади заржали и подрались. Храпел кто то.
– Ожиг, жиг, ожиг, жиг… – свистела натачиваемая сабля. И вдруг Петя услыхал стройный хор музыки, игравшей какой то неизвестный, торжественно сладкий гимн. Петя был музыкален, так же как Наташа, и больше Николая, но он никогда не учился музыке, не думал о музыке, и потому мотивы, неожиданно приходившие ему в голову, были для него особенно новы и привлекательны. Музыка играла все слышнее и слышнее. Напев разрастался, переходил из одного инструмента в другой. Происходило то, что называется фугой, хотя Петя не имел ни малейшего понятия о том, что такое фуга. Каждый инструмент, то похожий на скрипку, то на трубы – но лучше и чище, чем скрипки и трубы, – каждый инструмент играл свое и, не доиграв еще мотива, сливался с другим, начинавшим почти то же, и с третьим, и с четвертым, и все они сливались в одно и опять разбегались, и опять сливались то в торжественно церковное, то в ярко блестящее и победное.
«Ах, да, ведь это я во сне, – качнувшись наперед, сказал себе Петя. – Это у меня в ушах. А может быть, это моя музыка. Ну, опять. Валяй моя музыка! Ну!..»
Он закрыл глаза. И с разных сторон, как будто издалека, затрепетали звуки, стали слаживаться, разбегаться, сливаться, и опять все соединилось в тот же сладкий и торжественный гимн. «Ах, это прелесть что такое! Сколько хочу и как хочу», – сказал себе Петя. Он попробовал руководить этим огромным хором инструментов.
«Ну, тише, тише, замирайте теперь. – И звуки слушались его. – Ну, теперь полнее, веселее. Еще, еще радостнее. – И из неизвестной глубины поднимались усиливающиеся, торжественные звуки. – Ну, голоса, приставайте!» – приказал Петя. И сначала издалека послышались голоса мужские, потом женские. Голоса росли, росли в равномерном торжественном усилии. Пете страшно и радостно было внимать их необычайной красоте.
С торжественным победным маршем сливалась песня, и капли капали, и вжиг, жиг, жиг… свистела сабля, и опять подрались и заржали лошади, не нарушая хора, а входя в него.
Петя не знал, как долго это продолжалось: он наслаждался, все время удивлялся своему наслаждению и жалел, что некому сообщить его. Его разбудил ласковый голос Лихачева.
– Готово, ваше благородие, надвое хранцуза распластаете.
Петя очнулся.
– Уж светает, право, светает! – вскрикнул он.
Невидные прежде лошади стали видны до хвостов, и сквозь оголенные ветки виднелся водянистый свет. Петя встряхнулся, вскочил, достал из кармана целковый и дал Лихачеву, махнув, попробовал шашку и положил ее в ножны. Казаки отвязывали лошадей и подтягивали подпруги.
– Вот и командир, – сказал Лихачев. Из караулки вышел Денисов и, окликнув Петю, приказал собираться.


Быстро в полутьме разобрали лошадей, подтянули подпруги и разобрались по командам. Денисов стоял у караулки, отдавая последние приказания. Пехота партии, шлепая сотней ног, прошла вперед по дороге и быстро скрылась между деревьев в предрассветном тумане. Эсаул что то приказывал казакам. Петя держал свою лошадь в поводу, с нетерпением ожидая приказания садиться. Обмытое холодной водой, лицо его, в особенности глаза горели огнем, озноб пробегал по спине, и во всем теле что то быстро и равномерно дрожало.
– Ну, готово у вас все? – сказал Денисов. – Давай лошадей.
Лошадей подали. Денисов рассердился на казака за то, что подпруги были слабы, и, разбранив его, сел. Петя взялся за стремя. Лошадь, по привычке, хотела куснуть его за ногу, но Петя, не чувствуя своей тяжести, быстро вскочил в седло и, оглядываясь на тронувшихся сзади в темноте гусар, подъехал к Денисову.
– Василий Федорович, вы мне поручите что нибудь? Пожалуйста… ради бога… – сказал он. Денисов, казалось, забыл про существование Пети. Он оглянулся на него.
– Об одном тебя пг'ошу, – сказал он строго, – слушаться меня и никуда не соваться.
Во все время переезда Денисов ни слова не говорил больше с Петей и ехал молча. Когда подъехали к опушке леса, в поле заметно уже стало светлеть. Денисов поговорил что то шепотом с эсаулом, и казаки стали проезжать мимо Пети и Денисова. Когда они все проехали, Денисов тронул свою лошадь и поехал под гору. Садясь на зады и скользя, лошади спускались с своими седоками в лощину. Петя ехал рядом с Денисовым. Дрожь во всем его теле все усиливалась. Становилось все светлее и светлее, только туман скрывал отдаленные предметы. Съехав вниз и оглянувшись назад, Денисов кивнул головой казаку, стоявшему подле него.
– Сигнал! – проговорил он.
Казак поднял руку, раздался выстрел. И в то же мгновение послышался топот впереди поскакавших лошадей, крики с разных сторон и еще выстрелы.
В то же мгновение, как раздались первые звуки топота и крика, Петя, ударив свою лошадь и выпустив поводья, не слушая Денисова, кричавшего на него, поскакал вперед. Пете показалось, что вдруг совершенно, как середь дня, ярко рассвело в ту минуту, как послышался выстрел. Он подскакал к мосту. Впереди по дороге скакали казаки. На мосту он столкнулся с отставшим казаком и поскакал дальше. Впереди какие то люди, – должно быть, это были французы, – бежали с правой стороны дороги на левую. Один упал в грязь под ногами Петиной лошади.
У одной избы столпились казаки, что то делая. Из середины толпы послышался страшный крик. Петя подскакал к этой толпе, и первое, что он увидал, было бледное, с трясущейся нижней челюстью лицо француза, державшегося за древко направленной на него пики.
– Ура!.. Ребята… наши… – прокричал Петя и, дав поводья разгорячившейся лошади, поскакал вперед по улице.
Впереди слышны были выстрелы. Казаки, гусары и русские оборванные пленные, бежавшие с обеих сторон дороги, все громко и нескладно кричали что то. Молодцеватый, без шапки, с красным нахмуренным лицом, француз в синей шинели отбивался штыком от гусаров. Когда Петя подскакал, француз уже упал. Опять опоздал, мелькнуло в голове Пети, и он поскакал туда, откуда слышались частые выстрелы. Выстрелы раздавались на дворе того барского дома, на котором он был вчера ночью с Долоховым. Французы засели там за плетнем в густом, заросшем кустами саду и стреляли по казакам, столпившимся у ворот. Подъезжая к воротам, Петя в пороховом дыму увидал Долохова с бледным, зеленоватым лицом, кричавшего что то людям. «В объезд! Пехоту подождать!» – кричал он, в то время как Петя подъехал к нему.
– Подождать?.. Ураааа!.. – закричал Петя и, не медля ни одной минуты, поскакал к тому месту, откуда слышались выстрелы и где гуще был пороховой дым. Послышался залп, провизжали пустые и во что то шлепнувшие пули. Казаки и Долохов вскакали вслед за Петей в ворота дома. Французы в колеблющемся густом дыме одни бросали оружие и выбегали из кустов навстречу казакам, другие бежали под гору к пруду. Петя скакал на своей лошади вдоль по барскому двору и, вместо того чтобы держать поводья, странно и быстро махал обеими руками и все дальше и дальше сбивался с седла на одну сторону. Лошадь, набежав на тлевший в утреннем свето костер, уперлась, и Петя тяжело упал на мокрую землю. Казаки видели, как быстро задергались его руки и ноги, несмотря на то, что голова его не шевелилась. Пуля пробила ему голову.
Переговоривши с старшим французским офицером, который вышел к нему из за дома с платком на шпаге и объявил, что они сдаются, Долохов слез с лошади и подошел к неподвижно, с раскинутыми руками, лежавшему Пете.
– Готов, – сказал он, нахмурившись, и пошел в ворота навстречу ехавшему к нему Денисову.
– Убит?! – вскрикнул Денисов, увидав еще издалека то знакомое ему, несомненно безжизненное положение, в котором лежало тело Пети.
– Готов, – повторил Долохов, как будто выговаривание этого слова доставляло ему удовольствие, и быстро пошел к пленным, которых окружили спешившиеся казаки. – Брать не будем! – крикнул он Денисову.
Денисов не отвечал; он подъехал к Пете, слез с лошади и дрожащими руками повернул к себе запачканное кровью и грязью, уже побледневшее лицо Пети.
«Я привык что нибудь сладкое. Отличный изюм, берите весь», – вспомнилось ему. И казаки с удивлением оглянулись на звуки, похожие на собачий лай, с которыми Денисов быстро отвернулся, подошел к плетню и схватился за него.
В числе отбитых Денисовым и Долоховым русских пленных был Пьер Безухов.


О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.
От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
В Дорогобуже, в то время как, заперев пленных в конюшню, конвойные солдаты ушли грабить свои же магазины, несколько человек пленных солдат подкопались под стену и убежали, но были захвачены французами и расстреляны.
Прежний, введенный при выходе из Москвы, порядок, чтобы пленные офицеры шли отдельно от солдат, уже давно был уничтожен; все те, которые могли идти, шли вместе, и Пьер с третьего перехода уже соединился опять с Каратаевым и лиловой кривоногой собакой, которая избрала себе хозяином Каратаева.
С Каратаевым, на третий день выхода из Москвы, сделалась та лихорадка, от которой он лежал в московском гошпитале, и по мере того как Каратаев ослабевал, Пьер отдалялся от него. Пьер не знал отчего, но, с тех пор как Каратаев стал слабеть, Пьер должен был делать усилие над собой, чтобы подойти к нему. И подходя к нему и слушая те тихие стоны, с которыми Каратаев обыкновенно на привалах ложился, и чувствуя усилившийся теперь запах, который издавал от себя Каратаев, Пьер отходил от него подальше и не думал о нем.
В плену, в балагане, Пьер узнал не умом, а всем существом своим, жизнью, что человек сотворен для счастья, что счастье в нем самом, в удовлетворении естественных человеческих потребностей, и что все несчастье происходит не от недостатка, а от излишка; но теперь, в эти последние три недели похода, он узнал еще новую, утешительную истину – он узнал, что на свете нет ничего страшного. Он узнал, что так как нет положения, в котором бы человек был счастлив и вполне свободен, так и нет положения, в котором бы он был бы несчастлив и несвободен. Он узнал, что есть граница страданий и граница свободы и что эта граница очень близка; что тот человек, который страдал оттого, что в розовой постели его завернулся один листок, точно так же страдал, как страдал он теперь, засыпая на голой, сырой земле, остужая одну сторону и пригревая другую; что, когда он, бывало, надевал свои бальные узкие башмаки, он точно так же страдал, как теперь, когда он шел уже босой совсем (обувь его давно растрепалась), ногами, покрытыми болячками. Он узнал, что, когда он, как ему казалось, по собственной своей воле женился на своей жене, он был не более свободен, чем теперь, когда его запирали на ночь в конюшню. Из всего того, что потом и он называл страданием, но которое он тогда почти не чувствовал, главное были босые, стертые, заструпелые ноги. (Лошадиное мясо было вкусно и питательно, селитренный букет пороха, употребляемого вместо соли, был даже приятен, холода большого не было, и днем на ходу всегда бывало жарко, а ночью были костры; вши, евшие тело, приятно согревали.) Одно было тяжело в первое время – это ноги.