Русская национально-автономная партия
| Русская национально-автономная партия | |
| Ruská nacionálně-autonomní strana | |
| Лидер: | |
|---|---|
| Дата основания: | |
| Штаб-квартира: | |
| Идеология: |
русский национализм, фашизм, корпоративизм, панславизм, антисемитизм |
| Интернационал: | |
| Союзники и блоки: |
Русское культурно-просветительное общество имени А. В. Духновича, Русская национальная гвардия чёрнорубашечников |
| Девиз: |
«Подкарпатская Русь для карпатороссов!» |
Русская национально-автономная партия (РНАП; чеш. Ruská nacionálně-autonomní strana, русин. Руська національно-автономна партія), также Русская национально-автономная народная партия — крайне правая политическая партия входившей в состав Чехословакии Подкарпатской Руси, существовавшая в 1930-е годы и придерживавшаяся профашистской, русофильской и антисоветской ориентации.
Содержание
История
Основателем партии был Степан Фенцик — греко-католический священник, лишённый сана за политическую деятельность[1]. Партия появилась в Мукачево в связи с парламентскими выборами 1935 года в Чехословакии.
Партия активно сотрудничала с российской белой эмиграцией и русскими националистами, в частности, с Константином Родзаевским. Вождь партии (сам себя называвший «фюрером») Фенцик с начала 1930-х был почётным членом основанной последним Российской фашистской партии.
Основным печатным изданием РНАП была газета «Нашъ путь» (чеш. Nash puť)[2], названная так в подражание аналогичному изданию харбинских фашистов.
Партийный лидер Фенцик в 1934—1938 годах активно сотрудничал с польской и венгерской разведками; исследователь Андрей Пушкаш утверждает, что «партия создавалась по прямому заказу польского правительства, с определенным целевым заданием»[3]. В целом, РНАП занимала сходную нишу с провенгерским Автономным земледельческим союзом, формально также декларировашим русинскую ориентацию.
В 1935 году Фенцик был избран в чехословацкий парламент от РНАП, а в 1938 году стал министром первого автономного правительства Подкарпатской Руси, но в результате раскрытия его провенгерской деятельности чехословацкими властями бежал в Будапешт. После передачи 2 ноября 1938 года равнинной территории Подкарпатской Руси Венгрии по Первому Венскому арбитражу функционеры РНАП во главе с Фенциком участвуют в формировании черносотенной «Русской национальной гвардии чёрнорубашечников», преимущественно из числа бывших скаутов Общества им. Духновича, которые с оружием противостояли чехословацким властям, Карпатской сечи и коммунистам.
Взгляды
Члены партии были русинскими и/или русскими националистами и настаивали на создании автономии под названием Карпатская Русь для русинского национального меньшинства, а также требовали признания русинов как независимого народа. Также они придерживались антисемитских и крайне правых взглядов[2].
Дальнейшая судьба партии
Потеряв ко времен венгерской оккупации Закарпатья поддержку в массах, Русская национально-автономная партия была переименована в Угрорусскую национальную партию, которая со временем вошла в одну из венгерских политических партий, поддерживавших режим Хорти. Сам Фенцик в 1939 году был назначен депутатом верхней палаты венгерского парламента, где оставался до 1944 года, а после присоединения края к СССР был казнён за коллаборационизм по постановлению Закарпатского областного суда.
Напишите отзыв о статье "Русская национально-автономная партия"
Примечания
- ↑ [zakarpattya.net.ua/comments-news-24197/page/0.html Закарпаття онлайн: Кому служили «русскіе фашисти» Закарпаття?]
- ↑ 1 2 Collegium Carolinum (Munich, Germany), and Karl Bosl. [books.google.com/books?id=YYQhjysTFMwC Die erste Tschechoslowakische Republik als multinationaler Parteienstaat: Vorträge d. Tagungen d. Collegium Carolinum in Bad Wiessee vom 24.-27. November 1977 u. vom 20.-23. April 1978]. München: Oldenbourg, 1979. p. 234
- ↑ Пушкаш А. «Цивилизация или варварство. Закарпатье 1918—1945». М.: Европа, Институт славяноведения РАН, 2006. — С. 108
Отрывок, характеризующий Русская национально-автономная партия
Пьер вдруг багрово покраснел и долго старался не смотреть на Наташу. Когда он решился взглянуть на нее, лицо ее было холодно, строго и даже презрительно, как ему показалось.– Но вы точно видели и говорили с Наполеоном, как нам рассказывали? – сказала княжна Марья.
Пьер засмеялся.
– Ни разу, никогда. Всегда всем кажется, что быть в плену – значит быть в гостях у Наполеона. Я не только не видал его, но и не слыхал о нем. Я был гораздо в худшем обществе.
Ужин кончался, и Пьер, сначала отказывавшийся от рассказа о своем плене, понемногу вовлекся в этот рассказ.
– Но ведь правда, что вы остались, чтоб убить Наполеона? – спросила его Наташа, слегка улыбаясь. – Я тогда догадалась, когда мы вас встретили у Сухаревой башни; помните?
Пьер признался, что это была правда, и с этого вопроса, понемногу руководимый вопросами княжны Марьи и в особенности Наташи, вовлекся в подробный рассказ о своих похождениях.
Сначала он рассказывал с тем насмешливым, кротким взглядом, который он имел теперь на людей и в особенности на самого себя; но потом, когда он дошел до рассказа об ужасах и страданиях, которые он видел, он, сам того не замечая, увлекся и стал говорить с сдержанным волнением человека, в воспоминании переживающего сильные впечатления.
Княжна Марья с кроткой улыбкой смотрела то на Пьера, то на Наташу. Она во всем этом рассказе видела только Пьера и его доброту. Наташа, облокотившись на руку, с постоянно изменяющимся, вместе с рассказом, выражением лица, следила, ни на минуту не отрываясь, за Пьером, видимо, переживая с ним вместе то, что он рассказывал. Не только ее взгляд, но восклицания и короткие вопросы, которые она делала, показывали Пьеру, что из того, что он рассказывал, она понимала именно то, что он хотел передать. Видно было, что она понимала не только то, что он рассказывал, но и то, что он хотел бы и не мог выразить словами. Про эпизод свой с ребенком и женщиной, за защиту которых он был взят, Пьер рассказал таким образом:
– Это было ужасное зрелище, дети брошены, некоторые в огне… При мне вытащили ребенка… женщины, с которых стаскивали вещи, вырывали серьги…
Пьер покраснел и замялся.
– Тут приехал разъезд, и всех тех, которые не грабили, всех мужчин забрали. И меня.
– Вы, верно, не все рассказываете; вы, верно, сделали что нибудь… – сказала Наташа и помолчала, – хорошее.
Пьер продолжал рассказывать дальше. Когда он рассказывал про казнь, он хотел обойти страшные подробности; но Наташа требовала, чтобы он ничего не пропускал.
Пьер начал было рассказывать про Каратаева (он уже встал из за стола и ходил, Наташа следила за ним глазами) и остановился.
– Нет, вы не можете понять, чему я научился у этого безграмотного человека – дурачка.
– Нет, нет, говорите, – сказала Наташа. – Он где же?
– Его убили почти при мне. – И Пьер стал рассказывать последнее время их отступления, болезнь Каратаева (голос его дрожал беспрестанно) и его смерть.
Пьер рассказывал свои похождения так, как он никогда их еще не рассказывал никому, как он сам с собою никогда еще не вспоминал их. Он видел теперь как будто новое значение во всем том, что он пережил. Теперь, когда он рассказывал все это Наташе, он испытывал то редкое наслаждение, которое дают женщины, слушая мужчину, – не умные женщины, которые, слушая, стараются или запомнить, что им говорят, для того чтобы обогатить свой ум и при случае пересказать то же или приладить рассказываемое к своему и сообщить поскорее свои умные речи, выработанные в своем маленьком умственном хозяйстве; а то наслажденье, которое дают настоящие женщины, одаренные способностью выбирания и всасыванья в себя всего лучшего, что только есть в проявлениях мужчины. Наташа, сама не зная этого, была вся внимание: она не упускала ни слова, ни колебания голоса, ни взгляда, ни вздрагиванья мускула лица, ни жеста Пьера. Она на лету ловила еще не высказанное слово и прямо вносила в свое раскрытое сердце, угадывая тайный смысл всей душевной работы Пьера.
Княжна Марья понимала рассказ, сочувствовала ему, но она теперь видела другое, что поглощало все ее внимание; она видела возможность любви и счастия между Наташей и Пьером. И в первый раз пришедшая ей эта мысль наполняла ее душу радостию.
Было три часа ночи. Официанты с грустными и строгими лицами приходили переменять свечи, но никто не замечал их.
Пьер кончил свой рассказ. Наташа блестящими, оживленными глазами продолжала упорно и внимательно глядеть на Пьера, как будто желая понять еще то остальное, что он не высказал, может быть. Пьер в стыдливом и счастливом смущении изредка взглядывал на нее и придумывал, что бы сказать теперь, чтобы перевести разговор на другой предмет. Княжна Марья молчала. Никому в голову не приходило, что три часа ночи и что пора спать.
