Русская посольская церковь (Константинополь)
| Православная церковь | |
Церковь святителя Николая Чудотворца
| |
| Страна | Турция |
| Город | Стамбул |
| Конфессия | православие |
| Епархия | Русская православная церковь |
| Тип здания | домовая церковь |
| Архитектор | Гаспар Фоссати[it] |
| Первое упоминание | 1721 год |
| Строительство | 1844—1845 годы |
| Дата упразднения | 1853-1856, 1914-1918 и в 1923 |
| Статус | ликвидирована |
Це́рковь святи́теля Никола́я Чудотво́рца (Русская посольская церковь в Константинополе) — бывший православный храм при российском императорском посольстве в Константинополе[1] в Османской империи.
Содержание
История
В начале XVIII века в пригородном районе Константинополя Буюкдере[tr] было открыто первое российское дипломатическое представительство в Османской империи. Первым священником при русском посланнике (графе Петре Андреевиче Толстом) был упоминавшийся в 1712 году священник-грек Анастасий Кондоиди. В 1720-е годы при посольстве была освящена церковь преподобных Антония и Феодосия Печерских, которая затем переносилась из одного наёмного здания в другое. В 1742 году был казнён посольский иеромонах Константин (Неаполитанский), причисленный позднее Константинопольской православной церковью к лику святых. В 1808 году посольский дом и помещавшаяся в нём церковь со всей утварью сгорели. В связи с этим все члены церковного причта возвратились в Pocсию, а богослужения прекратились.
В 1816 году, при новом российском посланнике графе Г. А. Строганове, вышло Высочайшее повеление, «чтобы в стране, населённой толиким множеством наших единоверцев и служившей колыбелью первобытному христианству, непременно было богослужение, причём выбирались бы к такому месту те духовные особы, которые соединяли бы своё учение с примером христианских добродетелей и оправдали бы благие намерения Государя Императора». В 1818 году в загородном посольском доме в Буюкдере на втором этаже деревянного флигеля посольской канцелярии был устроен небольшой постоянный храм святых равноапостольных царя Константина и царицы Елены. Богослужения в церкви совершались летом[2]. В зимнее время члены посольства ходили в греческую церковь Кафийской Божией Матери.
Следующая церковь — святителя Николая Чудотворца была устроена при посланнике В. П. Титове и освящена 1 (13) апреля 1845 на верхнем (третьем) этаже нового здания российского посольства в Пере (İstiklal Cad., 219-225а), построенном в 1838—1844 годах по проекту архитектора Гаспар Фоссати[it].
После вступления летом 1914 года Османской империи в Первую мировую войну на стороне Германии и Австро-Венгрии российское посольство покинуло страну, а посольские храмы были закрыты. Во время войны вблизи здания посольства были погребены моряки с погибшей в апреле 1917 года российской подводной лодки «Морж».
Осенью 1918 года реквизированные храмы были снова открыты. В чердачном помещении посольского здания две комнаты получил архиепископ Анастасий (Грибановский). К осени 1921 года оба посольские храма[3] сформировали советы церковных общин, в которые вошли по одному представителю российского посольства. Посольские церкви входили в так называемый русский Константинопольский церковный округ, который в период с 1920 по 1924 годы имел автономный статус и фактически существовал в виде самостоятельной епархии. Оба здания посольства вместе с храмами в 1923 году были переданы турецкими властями Советской России. Церкви были закрыты[4], а Никольская община перешла в Ильинскую церковь при афонском подворье.
Настоятели
| Настоятели посольской церкви за всю историю её существования | |
|---|---|
| Даты | Настоятель |
| 1712—1719 | священник Анастасий Кондоиди (? — 1737) |
| 1721—… | священник Андрей Игнатьев (в монашестве — Аарон[5]) |
| …—1733 | священник Петр Злоткович |
| 1733—1736, 1740—1742 | иеромонах Константин (Неаполитанский) (…—1742) |
| 1759 — 1765 | архимандрит Дорофей (Возмуйлов) |
| …—… | … |
| 1808—1818 | посольского храма не было |
| …—… | … |
| … — 1847—1848 | архимандрит Амвросий |
| 11 (23) февраля 1848 — 1853 | архимандрит Софония (Сокольский) (1779—1877) |
| 27 мая (8 июня) 1856 — 13 (25) июня 1857 | архимандрит Феофан (Говоров) (1815—1894) |
| 15 (27) июля 1858 — 23 августа (4 сентября) 1860 | архимандрит Петр (Троицкий) (…—1873) |
| 1860—1865 | архимандрит Антонин (Капустин) (1817—1894) |
| 16 (28) июля 1865 — 1869 | архимандрит Леонид (Кавелин) (1822—1891) |
| 19 апреля (1 мая) 1871 — 1885 | архимандрит Смарагд (Троицкий) (…—1886) |
| 4 (16) декабря 1885 — 9 (21) октября 1893 | архимандрит Арсений (Изотов) (1823—1909) |
| декабрь 1893—1899 | архимандрит Борис (Плотников) (1855—1901) |
| 1899 — позднее 1910 | архимандрит Иона (Вуколов) (1864—…) |
| 1913 — август 1914 | архимандрит Ювеналий (Машковский) (1883—1941) |
| 1919—1920 | архиепископ Анастасий (Грибановский) (1873—1965) |
| 1920—1921 | протоиерей Валентин Руденко |
| 1921 | епископ Вениамин (Федченков) (1880—1961) |
| 1921—1923 | протоиерей Наканор Авксентьевич Соколов (1877—1938) |
| 1923—1924 | протоиерей Леонид Колчев (1871—1944) |
Напишите отзыв о статье "Русская посольская церковь (Константинополь)"
Примечания
- ↑ [www.istanbul.turkey.mid.ru/nov2007_9.html О мероприятиях по случаю Дня дипломатического работника]
- ↑ В 1867 году, при графе Н. П. Игнатьеве, этот дом, ставший к тому времени загородной резиденции посольства, перестроили и весной того же года храм освятили вновь. Вскоре после освящения за алтарём церкви появилось небольшое русское кладбище.
- ↑ Никольский и Константино-Еленинский.
- ↑ Константино-Еленинский храм был в 1920-е переустроен в бойлерную, а восстановлен лишь в 2009 году
- ↑ Пострижение в монашество состоялось в Новоиерусалимском монастыре после 1714 года и, возможно, до 1721 года. В 1702-1707 годах служил в Адрианополе при русском посланнике П. А. Толстом. См.: Словарь книжников и книжности Древней Руси. — СПб., 1992. — Т. 3. Ч. 1.(XVII в.) А-З. — С. 81—83.; Леонид (Кавелин), архим. Паломники-писатели петровского и после-петровского времени, или Путник во святой град Иерусалим // ЧОИДР. — 1873. — Т. 3, № V. — С. 27—54.
Ссылки
- [www.spbda.ru/news/a-795.html Шкаровский М., проф. Русские храмы в Турции // Константинопольский патриархат и его отношения с Русской и Болгарской православными церквами в 1917—1950-е гг.]
- [www.radonezh.ru/analytic/15251.html Церковная жизнь русских эмигрантов в районе Константинополя и на Лемносе в начале 1920-х гг.]
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Русская посольская церковь (Константинополь)
Все карты Ростова бились, и на него было написано до 800 т рублей. Он надписал было над одной картой 800 т рублей, но в то время, как ему подавали шампанское, он раздумал и написал опять обыкновенный куш, двадцать рублей.– Оставь, – сказал Долохов, хотя он, казалось, и не смотрел на Ростова, – скорее отыграешься. Другим даю, а тебе бью. Или ты меня боишься? – повторил он.
Ростов повиновался, оставил написанные 800 и поставил семерку червей с оторванным уголком, которую он поднял с земли. Он хорошо ее после помнил. Он поставил семерку червей, надписав над ней отломанным мелком 800, круглыми, прямыми цифрами; выпил поданный стакан согревшегося шампанского, улыбнулся на слова Долохова, и с замиранием сердца ожидая семерки, стал смотреть на руки Долохова, державшего колоду. Выигрыш или проигрыш этой семерки червей означал многое для Ростова. В Воскресенье на прошлой неделе граф Илья Андреич дал своему сыну 2 000 рублей, и он, никогда не любивший говорить о денежных затруднениях, сказал ему, что деньги эти были последние до мая, и что потому он просил сына быть на этот раз поэкономнее. Николай сказал, что ему и это слишком много, и что он дает честное слово не брать больше денег до весны. Теперь из этих денег оставалось 1 200 рублей. Стало быть, семерка червей означала не только проигрыш 1 600 рублей, но и необходимость изменения данному слову. Он с замиранием сердца смотрел на руки Долохова и думал: «Ну, скорей, дай мне эту карту, и я беру фуражку, уезжаю домой ужинать с Денисовым, Наташей и Соней, и уж верно никогда в руках моих не будет карты». В эту минуту домашняя жизнь его, шуточки с Петей, разговоры с Соней, дуэты с Наташей, пикет с отцом и даже спокойная постель в Поварском доме, с такою силою, ясностью и прелестью представились ему, как будто всё это было давно прошедшее, потерянное и неоцененное счастье. Он не мог допустить, чтобы глупая случайность, заставив семерку лечь прежде на право, чем на лево, могла бы лишить его всего этого вновь понятого, вновь освещенного счастья и повергнуть его в пучину еще неиспытанного и неопределенного несчастия. Это не могло быть, но он всё таки ожидал с замиранием движения рук Долохова. Ширококостые, красноватые руки эти с волосами, видневшимися из под рубашки, положили колоду карт, и взялись за подаваемый стакан и трубку.
– Так ты не боишься со мной играть? – повторил Долохов, и, как будто для того, чтобы рассказать веселую историю, он положил карты, опрокинулся на спинку стула и медлительно с улыбкой стал рассказывать:
– Да, господа, мне говорили, что в Москве распущен слух, будто я шулер, поэтому советую вам быть со мной осторожнее.
– Ну, мечи же! – сказал Ростов.
– Ох, московские тетушки! – сказал Долохов и с улыбкой взялся за карты.
– Ааах! – чуть не крикнул Ростов, поднимая обе руки к волосам. Семерка, которая была нужна ему, уже лежала вверху, первой картой в колоде. Он проиграл больше того, что мог заплатить.
– Однако ты не зарывайся, – сказал Долохов, мельком взглянув на Ростова, и продолжая метать.
Через полтора часа времени большинство игроков уже шутя смотрели на свою собственную игру.
Вся игра сосредоточилась на одном Ростове. Вместо тысячи шестисот рублей за ним была записана длинная колонна цифр, которую он считал до десятой тысячи, но которая теперь, как он смутно предполагал, возвысилась уже до пятнадцати тысяч. В сущности запись уже превышала двадцать тысяч рублей. Долохов уже не слушал и не рассказывал историй; он следил за каждым движением рук Ростова и бегло оглядывал изредка свою запись за ним. Он решил продолжать игру до тех пор, пока запись эта не возрастет до сорока трех тысяч. Число это было им выбрано потому, что сорок три составляло сумму сложенных его годов с годами Сони. Ростов, опершись головою на обе руки, сидел перед исписанным, залитым вином, заваленным картами столом. Одно мучительное впечатление не оставляло его: эти ширококостые, красноватые руки с волосами, видневшимися из под рубашки, эти руки, которые он любил и ненавидел, держали его в своей власти.
«Шестьсот рублей, туз, угол, девятка… отыграться невозможно!… И как бы весело было дома… Валет на пе… это не может быть!… И зачем же он это делает со мной?…» думал и вспоминал Ростов. Иногда он ставил большую карту; но Долохов отказывался бить её, и сам назначал куш. Николай покорялся ему, и то молился Богу, как он молился на поле сражения на Амштетенском мосту; то загадывал, что та карта, которая первая попадется ему в руку из кучи изогнутых карт под столом, та спасет его; то рассчитывал, сколько было шнурков на его куртке и с столькими же очками карту пытался ставить на весь проигрыш, то за помощью оглядывался на других играющих, то вглядывался в холодное теперь лицо Долохова, и старался проникнуть, что в нем делалось.
«Ведь он знает, что значит для меня этот проигрыш. Не может же он желать моей погибели? Ведь он друг был мне. Ведь я его любил… Но и он не виноват; что ж ему делать, когда ему везет счастие? И я не виноват, говорил он сам себе. Я ничего не сделал дурного. Разве я убил кого нибудь, оскорбил, пожелал зла? За что же такое ужасное несчастие? И когда оно началось? Еще так недавно я подходил к этому столу с мыслью выиграть сто рублей, купить мама к именинам эту шкатулку и ехать домой. Я так был счастлив, так свободен, весел! И я не понимал тогда, как я был счастлив! Когда же это кончилось, и когда началось это новое, ужасное состояние? Чем ознаменовалась эта перемена? Я всё так же сидел на этом месте, у этого стола, и так же выбирал и выдвигал карты, и смотрел на эти ширококостые, ловкие руки. Когда же это совершилось, и что такое совершилось? Я здоров, силен и всё тот же, и всё на том же месте. Нет, это не может быть! Верно всё это ничем не кончится».
Он был красен, весь в поту, несмотря на то, что в комнате не было жарко. И лицо его было страшно и жалко, особенно по бессильному желанию казаться спокойным.
Запись дошла до рокового числа сорока трех тысяч. Ростов приготовил карту, которая должна была итти углом от трех тысяч рублей, только что данных ему, когда Долохов, стукнув колодой, отложил ее и, взяв мел, начал быстро своим четким, крепким почерком, ломая мелок, подводить итог записи Ростова.
– Ужинать, ужинать пора! Вот и цыгане! – Действительно с своим цыганским акцентом уж входили с холода и говорили что то какие то черные мужчины и женщины. Николай понимал, что всё было кончено; но он равнодушным голосом сказал:
– Что же, не будешь еще? А у меня славная карточка приготовлена. – Как будто более всего его интересовало веселье самой игры.
«Всё кончено, я пропал! думал он. Теперь пуля в лоб – одно остается», и вместе с тем он сказал веселым голосом:
– Ну, еще одну карточку.
– Хорошо, – отвечал Долохов, окончив итог, – хорошо! 21 рубль идет, – сказал он, указывая на цифру 21, рознившую ровный счет 43 тысяч, и взяв колоду, приготовился метать. Ростов покорно отогнул угол и вместо приготовленных 6.000, старательно написал 21.
– Это мне всё равно, – сказал он, – мне только интересно знать, убьешь ты, или дашь мне эту десятку.
Долохов серьезно стал метать. О, как ненавидел Ростов в эту минуту эти руки, красноватые с короткими пальцами и с волосами, видневшимися из под рубашки, имевшие его в своей власти… Десятка была дана.
