Русская цивилизация
Русская цивилизация (также: Русская идея, Славянская цивилизация, Российская цивилизация) — понятие, происходящее из истории русской философии, часто употреблявшееся в среде славянофилов. Это понятие подчёркивает оригинальность русской культуры и истории, её отличие от культуры Запада и Востока, и её национальное русское происхождение. Впервые термин употребляется в XIX веке, в связи с распространением идей панславизма.
Славянофильство
Философское течение славянофилов возникло в XIX столетии в Российской империи. Особенную популярность идеи славянофильства приобрели среди русской интеллигенции во второй половине XIX века. Славянофилы, известнейшими из которых считаются Н. Я. Данилевский (1822—1885), В. С. Соловьёв (1853—1900), С. Н. Булгаков (1871—1944) (двое последних явились также важными представителями русской религиозной мысли), Ф. М. Достоевский (1821—1881), Л. Н. Толстой (1828—1910) (оба известны в первую очередь как писатели) и А. С. Хомяков (1804—1860), подчёркивали «русский», не западный элемент русской культуры, идентичности и государственного развития, и выступали за «особый путь России».
Концепция русской цивилизации
Существует несколько различных концепций русской цивилизации. Ниже приводятся самые важные и известные
- Славянский культурный тип (по Н. Я. Данилевскому)
Н. Я. Данилевский (1822—1885) пишет в своём главном произведени «Россия и Европа» (1869) о «славянском культурном типе» которому, в отличие от «гниющего Запада», принадлежит будущее. Данилевский опирается на теорию циклического развития каждого культурного типа (подъём, кульминация, спад), позже перенятую Освальдом Шпенглером.
По мнению Данилевского, западная цивилизация уже пережила апогей своего развития. Она исчерпала запас своих идей, является декадентской и отмирающей. Славянские народы под руководством России (панславизм) должны воспользоваться своим историческим шансом и прийти к новому культурному расцвету. Русская цивилизация должна взять самое лучшее из западной цивилизации, как последняя в своё время заимствовала самое лучшее из античной культуры.
- Русский народ — народ-богоносец (по Ф. М. Достоевскому)
Ф. М. Достоевский (1821—1881) описывает русскую цивилизацию как базирующуюся на глубоком православном понимании христианства. Только Россия способна оказать сопротивление опасной идеологии антропоцентрического прогресса. Средством борьбы могут служить культура и человечность, защищаемые «истинной» христианской верой, в противоположность свернувшим с истинного пути западным конфессиям — протестантизму и в особенности католичеству, в котором Достоевский видит антихриста.
В одном из своих самых известных произведений, «Братья Карамазовы», (1879/1880), Достоевский противопоставляет западное мироощущение русскому мировоззрению (анархизм и социализм против православия и патриотизма), где выразителями соответствующих идей являются братья (протагонисты). Западная идеология, выраженная персонажами обоих братьев, гибнет физически или психологически, в то время как «русская вера» побеждает. По мнению Достоевского, Россия должна выполнить своё особое призвание, заключающееся в том, чтобы указать человечеству религиозный путь к спасению, и возглавить их на этом пути.
Элементы панславизма также присущи Достоевскому.
- Русская цивилизация (по Л. Н. Толстому)
Л. Н. Толстой (1828—1910) высказал идею крестьянской общины — коллективной автономной автаркии в сельской местности, опирающийся на русскую традицию. Феодальная зависимость крестьян, по мнению помещика Толстого, разделяемому многими славянофилами, является совершенно чуждым русскому духу явлением.
См. также
Напишите отзыв о статье "Русская цивилизация"
Литература
Источники на русском языке:
- И. Р. Шафаревич: Две дороги к одному обрыву.
- Н. А. Бердяев, Ф. М. Достоевский. Русская идея.
Источники на иностранных языках:
- Goerdt, Wilhelm: Russische Philosophie, Alber 1995, ISBN 3495475427.
Отрывок, характеризующий Русская цивилизация
– А ты думал как! Гляди ко, что народ говорит.Слышались вопросы и ответы. Целовальник, воспользовавшись увеличением толпы, отстал от народа и вернулся к своему кабаку.
Высокий малый, не замечая исчезновения своего врага целовальника, размахивая оголенной рукой, не переставал говорить, обращая тем на себя общее внимание. На него то преимущественно жался народ, предполагая от него получить разрешение занимавших всех вопросов.
– Он покажи порядок, закон покажи, на то начальство поставлено! Так ли я говорю, православные? – говорил высокий малый, чуть заметно улыбаясь.
– Он думает, и начальства нет? Разве без начальства можно? А то грабить то мало ли их.
– Что пустое говорить! – отзывалось в толпе. – Как же, так и бросят Москву то! Тебе на смех сказали, а ты и поверил. Мало ли войсков наших идет. Так его и пустили! На то начальство. Вон послушай, что народ то бает, – говорили, указывая на высокого малого.
У стены Китай города другая небольшая кучка людей окружала человека в фризовой шинели, держащего в руках бумагу.
– Указ, указ читают! Указ читают! – послышалось в толпе, и народ хлынул к чтецу.
Человек в фризовой шинели читал афишку от 31 го августа. Когда толпа окружила его, он как бы смутился, но на требование высокого малого, протеснившегося до него, он с легким дрожанием в голосе начал читать афишку сначала.
«Я завтра рано еду к светлейшему князю, – читал он (светлеющему! – торжественно, улыбаясь ртом и хмуря брови, повторил высокий малый), – чтобы с ним переговорить, действовать и помогать войскам истреблять злодеев; станем и мы из них дух… – продолжал чтец и остановился („Видал?“ – победоносно прокричал малый. – Он тебе всю дистанцию развяжет…»)… – искоренять и этих гостей к черту отправлять; я приеду назад к обеду, и примемся за дело, сделаем, доделаем и злодеев отделаем».
Последние слова были прочтены чтецом в совершенном молчании. Высокий малый грустно опустил голову. Очевидно было, что никто не понял этих последних слов. В особенности слова: «я приеду завтра к обеду», видимо, даже огорчили и чтеца и слушателей. Понимание народа было настроено на высокий лад, а это было слишком просто и ненужно понятно; это было то самое, что каждый из них мог бы сказать и что поэтому не мог говорить указ, исходящий от высшей власти.
Все стояли в унылом молчании. Высокий малый водил губами и пошатывался.
– У него спросить бы!.. Это сам и есть?.. Как же, успросил!.. А то что ж… Он укажет… – вдруг послышалось в задних рядах толпы, и общее внимание обратилось на выезжавшие на площадь дрожки полицеймейстера, сопутствуемого двумя конными драгунами.
Полицеймейстер, ездивший в это утро по приказанию графа сжигать барки и, по случаю этого поручения, выручивший большую сумму денег, находившуюся у него в эту минуту в кармане, увидав двинувшуюся к нему толпу людей, приказал кучеру остановиться.
– Что за народ? – крикнул он на людей, разрозненно и робко приближавшихся к дрожкам. – Что за народ? Я вас спрашиваю? – повторил полицеймейстер, не получавший ответа.
– Они, ваше благородие, – сказал приказный во фризовой шинели, – они, ваше высокородие, по объявлению сиятельнейшего графа, не щадя живота, желали послужить, а не то чтобы бунт какой, как сказано от сиятельнейшего графа…
– Граф не уехал, он здесь, и об вас распоряжение будет, – сказал полицеймейстер. – Пошел! – сказал он кучеру. Толпа остановилась, скучиваясь около тех, которые слышали то, что сказало начальство, и глядя на отъезжающие дрожки.
Полицеймейстер в это время испуганно оглянулся, что то сказал кучеру, и лошади его поехали быстрее.
– Обман, ребята! Веди к самому! – крикнул голос высокого малого. – Не пущай, ребята! Пущай отчет подаст! Держи! – закричали голоса, и народ бегом бросился за дрожками.
Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.
