Русская часовня на Уэлбек-стрит

Православная церковь
Церковь Успения Пресвятой Богородицы
Страна	Великобритания
Город	Лондон, Уэлбек-стрит, 32
Конфессия	православие
Епархия	Русская православная церковь
Тип здания	Церковь
Первое упоминание	1715 год
Строительство	1862 год—1866 годы годы
Статус	ликвидирован
Состояние	здание сохранилось

Це́рковь Успе́ния Пресвято́й Богоро́дицы — ныне закрытый православный храм при российской миссии в лондонском Вестминстере (квартал Мэрилебон).

История

Первая церковь

Первые свидетельства о существовании православного храма в Лондоне относятся к 1715 году, когда резидентом в Англии состоял Ф. П. Веселовский.

В 1712 году от Патриарха Александрийского Самуила в Англию был послан за милостыней Фиваидский митрополит Арсений, архимандрит Геннадий, два диакона, протосингел Иаков, переводчик и келейник архимандрита Варфоломей. Они прибыли в Лондон в 1713 году и получили разрешение совершать богослужения. Однако вскоре, опасаясь, что делегация имеет тайную миссию от Папы Римского, последовал запрет на богослужения. Через полтора года нахождения «за караулом» митрополит просил защиты у своего консула. В результате, православным было позволено совершать частные богослужения в домовом храме Успения Пресвятой Богородицы.

В 1715 году последовало письменное подтверждение на строительство отдельного храма. В ноябре 1716 года была нанята квартира с особой комнатой для церкви в Exchange Court близ Стренда.

Бывший ранее русским посланником в Англии князь Б. И. Куракин, приехавший в 1716 году в Лондон, побывал в церкви, где ему заявили о желании англичан воздвигнуть храм, служить в ней на трех языках (английском, русском и греческом), находясь под покровительством русского царя. Князь посоветовал митрополиту Арсению поехать в Голландию, куда должен был прибыть Пётр I, что архиерей и сделал.

Пётр I, при разговоре с митрополитом, обещал своё содействие и велел ему ехать в Россию для ожидания решения, а архимандриту Геннадию возвращаться в Англию, где он должен был служить с получением жалования из России. Впоследствии, в храме служило как греческое, так и российское духовенство.

Численность прихода была невелика. В 1738 году русский посланник князь Антиох Кантемир доносил, что «в Лондоне публичной церкви нет, но помещается она в наемном доме, православных англичан немного, да до 10 человек греков, так что доходы очень малы, купцов же русских нет».

В 1747 году протоиерей Антипа Мартемьянов, не пользовавшийся хорошей репутацией и растративший своё и церковное имущество в компании с «отщепенцами», прислал прошение за 98-ю подписями о необходимости постройки новой православной церкви в Лондоне, вне города, так как «будто бы там стекается до 3000 православных». Посланник же в Лондоне П. Г. Чернышёв писал, «что не только никогда 3000 не бывает, но и тех 98 не наберется, притом — все матросы, бедняки и всякий сброд, которые и в церкви никогда не бывают. Церкви в Англии строить позволяют не легко, католических нет ни одной, а лютеранские и других исповеданий построены давно, — а чего стоит постройка, так этого точно нельзя высчитать без плана, но только стоить будет очень дорого. Надобности же в ней нет никакой. Существующая ныне очень маленькая в захудалом грязном переулке, да и та пустая стоит; жаль только, что протоиерей Мартемьянов содержит её очень нечисто, а для того, чтобы её поместить в надлежащем месте, нужно отпускать не 200, а 600 рублей в год, — и лучше, если старую улучшить… И вообще весь проект постройки новой церкви — есть не более, как средство для получения средств тем или другим проходимцам».

Так как церковь всё более разрушалась и приходила в ветхость, в 1755 году на её ремонт из Штатс-Конторы было выделено 600 рублей.

В тот период в подвале или полуподвале церковного дома была «поварня» с угольным мешком; на первом этаже помещалась церковь; выше храма — два этажа с гостиными и спальнями. В храме находилось 22 иконы и 2 складня.

Уже в конце 1756 года для храма был снят другой дом, поближе к посольству, на более чистой улице Берлингтон Гарденс. Здесь в храм-часовню была переделана гостиная. В 1784 году Посольская церковь переехала на Грейт-Портленд-стрит.

Храм на Уэлбек-стрит

С 1813 года храм находился на Уэлбек-стрит, 32, в пристройке, расположенной на месте конюшен, возведённой непосредственно за просторным домом.

В сентябре 1862 года возникла мысль провести капитальный ремонт в храме с целью увеличить его объём и улучшить внешний вид. Но в самом начале работ, в сентябре 1863 года, было обнаружено, что под прежними стенами, за исключением одной, не оказалось настоящего фундамента. Протоиерей храма Евгений Попов начал сбор добровольных пожертвований. Средства были внесены также со стороны Министерства иностранных дел и императрицы Марии Александровны.

14 (26) февраля 1866 года храм был освящён во имя Успения Божией Матери.

После 1917 года, в связи с эмиграцией из России, резко возросло количество прихожан в Посольской церкви настолько, что на праздники храм не мог вместить всех молящихся.

В октябре 1919 года был учреждён Лондонский Успенский приход Русской православной церкви. В том же году было зарегистрировано около 400 прихожан.

В 1921 году богослужения в бывшем Посольском храме были прекращены и перенесены в здание бывшей англиканской церкви Святого апостола Филиппа.

Здание русского храма на Уэлбек-стрит сохранилось до настоящего времени, является памятником архитектуры. В помещении расположен склад гомеопатических препаратов. Успенский приход Русской православной церкви расположен в Успенском соборе.

Архитектура, убранство

Помещение церкви примыкало непосредственно к наёмному церковному дому. Храм не имел своего выходящего на улицу фасада, был закрыт домом, через который вёл единственный вход.

Над церковью находился византийский купол с возвышавшимся над ним крестом. Купол диаметром 7,9 метров был сделан из толстых пластов кованного железа, покрытого свинцовой крышей. В куполе находилось 12 продолговато-полукруглых окон, в промежутках между ними были изображены в кругах по золоченому фону лики 12 апостолов. По верхней кайме купола находилась надпись славянскими буквами: «призри с небесе, Боже, и виждь, и посети виноград сей, и утверди и, его же насади десница Твоя!»

Напротив престола на оконном стене был изображён Спаситель и слова: «придите ко Мне вси труждающиеся и обремении, и Аз упокою вы».

Иконы для иконостаса были написаны членом Российской академии художеств.

Настоятели

• архимандрит Геннадий (1716)
• иеромонах Варфоломей (1737)
• протоиерей Антипа Мартинианов (1746)
• иерей Стефан Ивановский (1749)
• иеромонах Ефрем (Дьяковский) (1765)
• иерей Андрей Самборский (1769)
• протоиерей Иаков Смирнов (1780)
• иерей Евгений Попов (1840)
• иерей Евгений Смирнов (1877)

Литература

• Антонов В. В., Кобак А. В. Русские храмы и обители в Европе. — СПб: «Лики России», 2005. — С. 23—30. — 3000 экз. — ISBN 5-87417-208-4.
• Christopher Birchall. Embassy, Emigrants, and Englishmen: The Three Hundred Year History of a Russian Orthodox Church in London. Jordanville, NY: Holy Trinity Publications, 2014.

Ссылки

• [zarubezhje.narod.ru/texts/sarni.htm Русская церковь в Лондоне]
• [www.rusk.ru/st.php?idar=19556 Русская церковь в Лондоне]
• [www.sourozh.org/cathedral-about-rus/ История русского прихода в Лондоне]

Отрывок, характеризующий Русская часовня на Уэлбек-стрит

Офицер в шарфе слез с лошади, кликнул барабанщика и вошел с ним вместе под арки. Несколько солдат бросилось бежать толпой. Купец, с красными прыщами по щекам около носа, с спокойно непоколебимым выражением расчета на сытом лице, поспешно и щеголевато, размахивая руками, подошел к офицеру.
– Ваше благородие, – сказал он, – сделайте милость, защитите. Нам не расчет пустяк какой ни на есть, мы с нашим удовольствием! Пожалуйте, сукна сейчас вынесу, для благородного человека хоть два куска, с нашим удовольствием! Потому мы чувствуем, а это что ж, один разбой! Пожалуйте! Караул, что ли, бы приставили, хоть запереть дали бы…
Несколько купцов столпилось около офицера.
– Э! попусту брехать то! – сказал один из них, худощавый, с строгим лицом. – Снявши голову, по волосам не плачут. Бери, что кому любо! – И он энергическим жестом махнул рукой и боком повернулся к офицеру.
– Тебе, Иван Сидорыч, хорошо говорить, – сердито заговорил первый купец. – Вы пожалуйте, ваше благородие.
– Что говорить! – крикнул худощавый. – У меня тут в трех лавках на сто тысяч товару. Разве убережешь, когда войско ушло. Эх, народ, божью власть не руками скласть!
– Пожалуйте, ваше благородие, – говорил первый купец, кланяясь. Офицер стоял в недоумении, и на лице его видна была нерешительность.
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.
Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.


В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
В тихой улице послышались быстрые шаги. Шаги остановились у калитки; щеколда стала стучать под рукой, старавшейся отпереть ее.
Мавра Кузминишна подошла к калитке.
– Кого надо?
– Графа, графа Илью Андреича Ростова.
– Да вы кто?
– Я офицер. Мне бы видеть нужно, – сказал русский приятный и барский голос.
Мавра Кузминишна отперла калитку. И на двор вошел лет восемнадцати круглолицый офицер, типом лица похожий на Ростовых.
– Уехали, батюшка. Вчерашнего числа в вечерни изволили уехать, – ласково сказала Мавра Кузмипишна.
Молодой офицер, стоя в калитке, как бы в нерешительности войти или не войти ему, пощелкал языком.
– Ах, какая досада!.. – проговорил он. – Мне бы вчера… Ах, как жалко!..
Мавра Кузминишна между тем внимательно и сочувственно разглядывала знакомые ей черты ростовской породы в лице молодого человека, и изорванную шинель, и стоптанные сапоги, которые были на нем.
– Вам зачем же графа надо было? – спросила она.
– Да уж… что делать! – с досадой проговорил офицер и взялся за калитку, как бы намереваясь уйти. Он опять остановился в нерешительности.
– Видите ли? – вдруг сказал он. – Я родственник графу, и он всегда очень добр был ко мне. Так вот, видите ли (он с доброй и веселой улыбкой посмотрел на свой плащ и сапоги), и обносился, и денег ничего нет; так я хотел попросить графа…
Мавра Кузминишна не дала договорить ему.
– Вы минуточку бы повременили, батюшка. Одною минуточку, – сказала она. И как только офицер отпустил руку от калитки, Мавра Кузминишна повернулась и быстрым старушечьим шагом пошла на задний двор к своему флигелю.
В то время как Мавра Кузминишна бегала к себе, офицер, опустив голову и глядя на свои прорванные сапоги, слегка улыбаясь, прохаживался по двору. «Как жалко, что я не застал дядюшку. А славная старушка! Куда она побежала? И как бы мне узнать, какими улицами мне ближе догнать полк, который теперь должен подходить к Рогожской?» – думал в это время молодой офицер. Мавра Кузминишна с испуганным и вместе решительным лицом, неся в руках свернутый клетчатый платочек, вышла из за угла. Не доходя несколько шагов, она, развернув платок, вынула из него белую двадцатипятирублевую ассигнацию и поспешно отдала ее офицеру.
– Были бы их сиятельства дома, известно бы, они бы, точно, по родственному, а вот может… теперича… – Мавра Кузминишна заробела и смешалась. Но офицер, не отказываясь и не торопясь, взял бумажку и поблагодарил Мавру Кузминишну. – Как бы граф дома были, – извиняясь, все говорила Мавра Кузминишна. – Христос с вами, батюшка! Спаси вас бог, – говорила Мавра Кузминишна, кланяясь и провожая его. Офицер, как бы смеясь над собою, улыбаясь и покачивая головой, почти рысью побежал по пустым улицам догонять свой полк к Яузскому мосту.
А Мавра Кузминишна еще долго с мокрыми глазами стояла перед затворенной калиткой, задумчиво покачивая головой и чувствуя неожиданный прилив материнской нежности и жалости к неизвестному ей офицерику.


В недостроенном доме на Варварке, внизу которого был питейный дом, слышались пьяные крики и песни. На лавках у столов в небольшой грязной комнате сидело человек десять фабричных. Все они, пьяные, потные, с мутными глазами, напруживаясь и широко разевая рты, пели какую то песню. Они пели врозь, с трудом, с усилием, очевидно, не для того, что им хотелось петь, но для того только, чтобы доказать, что они пьяны и гуляют. Один из них, высокий белокурый малый в чистой синей чуйке, стоял над ними. Лицо его с тонким прямым носом было бы красиво, ежели бы не тонкие, поджатые, беспрестанно двигающиеся губы и мутные и нахмуренные, неподвижные глаза. Он стоял над теми, которые пели, и, видимо воображая себе что то, торжественно и угловато размахивал над их головами засученной по локоть белой рукой, грязные пальцы которой он неестественно старался растопыривать. Рукав его чуйки беспрестанно спускался, и малый старательно левой рукой опять засучивал его, как будто что то было особенно важное в том, чтобы эта белая жилистая махавшая рука была непременно голая. В середине песни в сенях и на крыльце послышались крики драки и удары. Высокий малый махнул рукой.