Русские в Корее

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Ру́сские в Коре́е — этническая группа населения Кореи. Эта группа немногочисленна, но имеет исторические корни прослеживающиеся к эре японской колонизации Кореи. Русская община в Корее включает в себя не только чистокровных русских, но и членов других этнических групп населения России — татар, поляков, и с некоторого времени, корё-сарам (этнические корейцы, предки которых иммигрировали в Россию в конце XIX века), и также сахалинских корейцев.[1]





Ранняя история

Предполагается, что первым русским подданным в Корее был Афанасий Иванович Середин-Сабатин, архитектор. Он был приглашен в Корею из Тяньцзиня корейским императором Коджоном. Карл Иванович Вебер стал первым официальным представителем Российской империи в Сеуле, в апреле 1885 года.[2] С установлением формальных отношений большее количество русских приехало в Корею в 1890-х годах, в основном через Маньчжурию. В те годы русская община была организована вокруг русской дипломатической миссии, открытой в 1890 году, и православной церкви Николая Чудотворца, открытой в 1903 году, оба места находились в районе Сеула Чон-дон. Российская община состояла в основном из церковных миссионеров, дипломатов и купцов. Россия играла важную роль в корейской политике тех лет, одно время сам Коджон жил в российском посольстве из-за страха за свою жизнь после убийства его жены, императрицы Мин, в 1895 году. Однако после поражения России в русско-японской войне российское влияние в Корее пошло на убыль.[3]

В 1922 году волна беженцев из России после взятия Владивостока Красной армией полностью поменяла лицо русской общины.[4] В октябре того года более 1000 беженцев сошли на берег в городе Вонсан, провинция Канвондо. Около половины из них сумели заплатить за дальнейшую дорогу в Шанхай, однако те, кто не имел при себе ценностей, были вынуждены провести зиму в Вонсане. Эти беженцы выжили за счёт благотворительных взносов и заработков на наёмных работах. По свидетельству Уильяма Нобеля, американского миссионера в Корее, не более 20 % из них были грамотными, они проживали или в набитых до отказа кораблях, или в еле отапливаемых таможенных складах на пристани.[5] Весной 1923 года беженцы стали рассеиваться, отправляясь в Харбин, где в то время находилась крупная русская община, или даже через океан в Латинскую Америку.[6]

В феврале 1925 года Япония признала Советский Союз и передала старое российское посольство советскому послу. В конце 1920-х годов около ста русских проживали в Сеуле; бывшая аристократия и официальные лица жили в Чондоне, татары жили и работали на рынках около ворот Намдэмун в Хонмати (современный Мёндон). Однако из-за разделения классов в общине эти две группы имели минимальное общение друг с другом.[7] Георгий Янковский, внук польского аристократа, высланного в Сибирь, владел курортом в Чонджине, который был очень популярен среди русских в восточной Азии, но был практически неизвестен на западе. Когда советские войска вторглись в Корею во время советско-японской войны, большинство русских, проживающих там, были арестованы и вывезены в Советский Союз.[8]

Пост-колониальная эра

В 1956 году русская православная церковь в Сеуле объединилась с греческой православной церковью; в 1984 году там оставался только один из довоенных русских жителей.[9][10] Однако новые русские общины сформировались в других городах Южной Кореи. В Сеуле «Маленькая Россия» начала расти в 1990-х годах в муниципальном округе Чунгу у рынка Тондэмун. По оценкам, около 50 000 русскоязычных граждан бывшего Советского Союза проживало в Корее в 2004 году, за несколько лет до этого их было до 70 000, но многих депортировали как нелегальных иммигрантов.[1] В 1990-2000-е гг. в Республике Корея стал развиваться российский бизнес. Были открыты десятки русскоязычных ресторанов, торговых компаний, стали функционировать газеты - например, «Сеульский вестник» и «Окно в Корею». Также появилось русскоязычное радио. В Пусане наибольшая концентрация русского населения находится в бывшем «Техас-Таун» в Чонгу; около 200 из них живут в городе постоянно, несколько сот остальных на краткосрочных визах, остальные являются русскими моряками.[11] В последние годы число русскоязычных в Республике Корея стало расти. Причинами этому являются ряд факторов. Первый - в 2010 году между Российской Федерацией и Республикой Корея было заключено соглашение о двойном гражданстве. Второй - российские корейцы стали получать визы для корейцев-соотечественников. Третий - политика Сеула в сфере образования, рассчитанная на привлечение молодых иностранцев в южнокорейские университеты через грантовые системы.

Русские в Пхеньяне обслуживаются церковным приходом из Владивостока с 2002 года.[12]

Источники

Ссылки

  • Clark Donald N. Vanished Exiles: The Prewar Russian Community in Korea / Dae-Sook Suh. — University of Hawaii Press. — P. pp. 41-58. — ISBN ISBN 082481598X.
  • Fr. Justin Kang, Tae-Yong. [www.korthodox.org/eng/brief_history.html Brief history and present status of Russian Orthodox missions in Korea], Korean Orthodox Mission, Russian Orthodox Church Outside of Russia (1 мая 2005). Проверено 28 мая 2007.
  • Lankov, Andrei. [news.empas.com/show.tsp/cp_kt/20031008n02977/?kw=advert%20%3Cb%3E%26%3C%2Fb%3E The Dawn of Modern Korea: Russian Immigrants], Empas News (8 октября 2003). Проверено 25 мая 2007.
  • Volkov, M. (May 2004). «[www.korusforum.org/PHP/STV.php?stid=34 Русские в Корее- имена и судьбы (Russians in Korea - Names and Fates)]». Korusforum Journal, Center for Contemporary Korean Studies, Russian Academy of Sciences (23).
  • [www.asianews.it/index.php?l=en&art=9377&size=A Russian Orthodox Christians celebrate Pentecost in Pyongyang], AsiaNews.it (26 мая 2007). Проверено 28 мая 2007.
  • Kirk, Don. [www.iht.com/articles/1999/12/01/pusan.2.t.php# In Korea, 'Texas Town' Goes Russian], International Herald Tribune (1 декабря 1999). [web.archive.org/web/20080927085922/www.iht.com/articles/1999/12/01/pusan.2.t.php# Архивировано] из первоисточника 27 сентября 2008. Проверено 28 мая 2007.
  • [english.seoul.go.kr/today/news/newsclip/1213490_3675.html A taste of Russia in heart of Seoul], JoongAng Daily (8 ноября 2004). Проверено 28 мая 2007.

Напишите отзыв о статье "Русские в Корее"

Примечания

  1. 1 2 JoongAng Daily 2004-11-08
  2. Volkov 2004
  3. Clark 1994: 41-42
  4. Lankov 2003
  5. Clark 1994: 43
  6. Clark 1994: 44
  7. Clark 1994: 45
  8. Clark 1994: 48-52
  9. Clark 1994: 53
  10. Kang 2005
  11. IHT 1999-12-01
  12. AsiaNews.it 2007-05-26

Внешние ссылки

  • [inkorea.ru/ Русскоязычные в Корее, социальная сеть]
  • [www.russiankorea.com/ Русская Корея]
  • [libweb.hawaii.edu/libdept/russian/index.html Русская коллекция — Гавайский университет в Маноа, библиотека]
  • [www.rccs.co.kr/ Центр русской культуры в Сеуле]
  • Ланьков А. [lankov.oriental.ru/508.shtml Русские в довоенном Сеуле]
  • [gde.kr/ Каталог всех русских компаний в Корее]

Отрывок, характеризующий Русские в Корее

Толпа за полицеймейстером с шумным говором направилась на Лубянку.
– Что ж, господа да купцы повыехали, а мы за то и пропадаем? Что ж, мы собаки, что ль! – слышалось чаще в толпе.


Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.